Yasu(泰)

Намджун выдыхает едкие струи дыма, хищно наблюдая за процессом гонки. Сквозь тонкую изумрудную ткань рубашки стальную кожу трогают прохладные ветра Токио. Юнги стоит позади, засунув руки в карманы черного пиджака и ухмыляясь так, словно только что разгадал одну из самых сокровенных тайн.  На подножии Фудзиямы не стихает шелест зеленых деревьев и рев моторов. Они здесь одни в окружении бирюзового леса, заснеженных вершин и нескольких людей из якудза.  Намджун не мигая смотрит в экран планшета, где показана гонка и все происходящее под развязкой моста.  — Кажется, я начинаю понимать, зачем ты устроил рандомный выбор участников, — говорит Юнги, глядя на режущий профиль старшего брата и поражаясь по новой его искусному манипулированию людьми.  Взрыв аплодисментов и радостных криков оглушает парковку. Альфы свистят и кивают с одобрением, омеги завистливо кривят губы и отворачиваются от экранов.  — Самый неожиданный исход заезда в новом сезоне! Кто же тогда победитель? — орут оценщики дрифта.  — Победила любовь! — дерет глотку Чанбин и заливисто ржет.  Хан стоит с отвисшим ртом несколько секунд, упав бы без шансов, если бы только его за плечи не держал такой же ошарашенный Минхо. Чан и Тэхен искренне улыбаются, переглянувшись друг с другом.  Чонгук задирает подбородок и бесстрашно смотрит в налитые ненавистью и безумием глаза Юкио, продолжая сучно улыбаться. Хоть и дрифтует на три из десяти, своей неуверенности этой мрази не покажет даже под дулом пистолета. Чонин под боком будто бы придает ему неведомые, невидимые волны силы и непоколебимого духа.  И где же ты был раньше, ведь мы делили с тобой одну кровь?  Чонгук соврет, если скажет, что с присутствием Чонина в его жизни агония внутри разрослась до неимоверного. Ее теперь никто не сможет погасить, залечить, вытравить. Потому что боль одиночества еще вспарывает его артерии. И он больше никогда не хочет возвращаться в ее трясину.  Потому что когда они вместе, им нет дела до собственных шрамов, людей и мира.  Потому что рядом с Чонином раны по-странному затягиваются, а душу не разрывают на маленькие уродливые куски.  Меня исцеляет горючая похожесть с тобой.  Чонин выходит вперед и загораживает Юкио весь обзор на Чонгука, хватая его за кисти и выворачивая их. В его лисьих глазах бушует пламя преисподней.  — Чтобы гоняться с ним, тебе нужно сначала победить меня, чертова ты тварь.  Чонгук бросает на него удивленный, на самом дне тревожный взор. Впервые переживая о неизвестности и бедах, которые может принести сходящий с ума Юкио с его агрессивным стилем вождения.  Юкио вонзает в него горящие яростью зрачки, надеясь проткнуть его кожу иглами и оставить захлебываться в своей же крови. От приступа истерии сводит конечности.  — Не лезь не в свое дело, лисья мразь.  Чонин едва не сталкивается с ним лбами, стоя слишком близко, чтобы избежать потерь.  — Закрой свой грязный рот, как ты смеешь разговаривать так с нами? — цедит Чонгук и начинает наступать, замечая идущего на него Нори и со всей дури толкая его в грудь. — Шрамы затянулись? За новыми пришел? — усмехается стервозно он, ловя блеск ненависти в глазах омеги и забавляясь.  Чонин кидает насмешливый взор в Нори после его слов. Ставя для них точку невозврата.  — Больные сучки, — рявкает Нори и хватает Чонгука за шею, нажимая на артерию и мешая сделать вдох. Чонин реагирует быстрее, чем Юкио, и оттаскивает его за волосы с такой силой, что вырывает небольшой клочок.  Чонгук держится за ноющую шею и загнанно дышит, борясь и все же оставаясь на ногах, чтобы ударить в живот ногой в тяжелых ботинках Юкио, идущего на подмогу другу, и повалить его на грязный асфальт.  — Остановите их! — кричат напуганные омеги и разбегаются в стороны, когда Чонин швыряет визжащего Нори на капот чьей-то бентли.  — Они реально психопаты!  — Братья Исайа просто безумные!  Тэхен слышит гул голосов и кивает замершему Чану, прорываясь сквозь толпу в другой конец парковки, где отчетливо слышны вопли, и не успевает дойти несколько метров, как на него налетает Рэйский и с размаху бьет его в челюсть. Чан спохватывается сразу же и хватает его за грудки, оттаскивая подальше, пока он брыкается в его руках, как одичалый зверь, загнанный в клетку.  — Ублюдок! — рычит Тэхен и резко встает, приближаясь к альфе в секунду, и бьет головой прямо в лицо.  Рэйского пошатывает, он задирает подбородок от сильного удара, чувствуя стекающую в рот кровь из носа. Его норовит вывернуть все содержимое желудка от отвратного железного привкуса на языке.  Тэхен порывается ударить его снова, но его тормозит тот же Чан, останавливая его одной рукой, другой удерживая обезумевшего Рэйского.  — Какого хрена ты творишь? — орет Чан, глядя почерневшими от ярости глазами.  — Этот сукин сын убрал мое имя из списка участников! — издает утробный рык Рэйский, брыкаясь с новым запалом.  — Ты долбанутый? Нахуя мне это? — хмурится Тэхен, мысленно считая про себя до восьми и пытаясь угомонить внутренних зверей, готовых растерзать этого подонка на куски.  Рэйский отрывисто дышит, смотря на него исподлобья раненным хищником.  — Я тебе не верю, ебанный ты гайдзин. Притворяешься лицемерным святым, добряком, но я вижу твою гнилую душонку насквозь. Ты мне за это заплатишь, я тебе клянусь, — цедит сквозь стиснутые зубы он, отдирая от себя руки Чана, в смятении глядящего ему вслед, и исчезает в беснующейся толпе.  — Ему явно надо лечить голову, — говорит Чан и беспокойно осматривает Тэхена, застывшего с нечитаемым взором. — Как ты, брат? Сильно заехал?  — Нормально, — отмахивается альфа, хлопнув его по спине. — Он хоть и больной, но похож на того, кто отвечает за свои слова.  Чан невесело усмехается:  — Я бы хотел тебе сказать, что это не так. Но ты чертовски прав.  Токио мигает мириадами пурпурных неонов, зажженных на самом загруженном в мире перекрестке Сибуя. Свистки и хлопки не стихают, поднимаясь вверх к бледному диску луны и тысячам сияющих иероглифов.  Величественная Фудзияма возвышается над городом скорости.  Намджун закуривает толстую сигару, глаза ирбиса наливаются кровью и чернотой. Юнги наблюдает за потасовкой на парковке через экран и кривит уголок рта, смотря с осознанием на старшего брата.  — Это ведь ты убрал Рэйского из списка участников?  Намджун молча выдыхает горький дым, но Юнги ответ и не нужен.  — Он и Ямакаси сделаны из похожей бракованной стали. Если стравить их и подлить керосин, они уничтожат друг друга сами. Нам не придется марать руку об грязь.  — Я ведь знал, что ты не просто так заставил Сатоши вернуться из армии раньше положенного срока. Слишком много средств уходит на этих щенков, — раздраженно говорит Юнги.  — Мне наплевать на них обоих. Нажива брошена, дальше последует эффект домино, который все разрушит. Быстро убить этого чужака, что возомнил себя способным перейти дорогу якудза, не будет иметь никакого прока. Люди должны быть уверены в нашем авторитете и в том, что каждый, кто пойдет против нас — покойник. Гайдзин сполна наесться болью, прежде чем наступит день его смерти.  Низкий, пропитанный угрозами и спокойствием голос Намджуна оседает в висках.  — Я боюсь тебя, Нам.  Юнги сжимает челюсть и снова смотрит на экраны, сменяющиеся настораживающей картинкой.  Чонгук потирает ушибленное плечо от столкновения с чьей-то тачкой, опершись ладонями на капот и разъяренным зверьком наблюдая за тем, как Юкио опасно приближается к нему с кулаками. Омега держит вес на руках и поднимает таз вместе с ногами в самый неожиданный момент, попадая подошвой ботинок прямо по его лицу и усмехаясь на жалобный скулеж, когда Юкио падает на землю и держится за кровящий нос. Привкус железа подкатывает к горлу рвотными рефлексами.  — Гарем Ямакаси ссорится! — восторженно кричит один из альф и ржет вместе с остальными пацанами.  — Закрой хлебало, — рычит Чанбин и отталкивает их, приближаясь к омегам. За ним идут разгневанный Минхо с Ханом, что озабоченно осматривает четырех дерущихся омег.  Чанбин хватает за талию Чонина, держащего омегу за волосы, и оттаскивает подальше под его же оглушительные визги на ухо и острые ногти, царапающие его лицо и шею.  — Блять, — выдыхает Минхо и встает между Чонгуком и Юкио, который шагал с кинутой кем-то битой, и тащит кричащего в протесте Чонгука подальше, сжимая его локоть и не давая сдвинуться с места.  — Отпусти, я убью его, — шипит омега и бьет его по груди, вырываясь на одну секунду, и орет прямо в его скрученное лицо, когда альфа преграждает ему путь и держит поперек талии уже обеими руками.  — Убей, но не в мою смену, — усмехается Минхо, терпя вонзающиеся в шею ногти и осматриваясь в поиске подмоги. Находя ее в лице быстро идущего к ним Тэхена. — Забери этого дикого, брат.  Чонгук прожигает кричащего Юкио мстительными, мечущими молнии глазами. Тэхен заслоняет ему собой весь обзор и тяжело осматривает сверху вниз, будто бы не понимая метаморфоз, происходящих в его организме. Ведь ты так близко и грозно дышишь мне прямо в покусанные из-за тебя же губы.  — Что с тобой, Чонгук? Что ты здесь устроил? — в тоне альфы сквозит металл, обдающий холодком замершего омегу. Ты ведь обещал никогда не называть меня по имени. Эта мысль ранит больше, чем все пережитое до.   Чонгук называет себя сумасшедшим. До глупого потонувшим в нем. Тэхен держит его за локоть слишком бережно, стараясь не причинить боли, но на дне его зрачков вскрыты уродливые раны. Кровящие, ноющие при соприкосновении с ножом в виде ночных глаз омеги, их нанесших.  Чонгук глядит на него с обидой, замолчанными признаниями, и вспарывает живот тишиной.  Чан подходит к Чанбину, удерживающего в мертвой хватке брыкающегося Чонина, и просит отпустить его. Омега дышит полной грудью и пронизывает обоих альф уничтожающим взором.  Застывая на полушаге и вновь переставая вдыхать.   Старшие братья Исайа стоят в центре парковки, одаривая каждого посмевшего посмотреть на них пристальным взглядом, ковыряющим внутренности и снимающим кожу до костей. От них веет могильным запахом, гиблой землей и иссохшими в глотке воплями.  Развязка под мостом тонет в гробовом молчании.  — Чонгук, — Намджун разъедает щелочью, когда глядит на омегу и руку Тэхена, касающуюся его. В мыслях представляя, как отрубает ее топором. Чонгук ощущает остановившееся биение под ребрами и бесшумно сглатывает. — Чонин, — он переводит железный взгляд на омегу с рыжими волосами, за спиной которого стоят двое альф, уже попавших под прицел немилости, и кивает на место рядом с собой.  Омеги понимают его без единого лишнего слова.  Чонин ловит разочарование на дне зрачков Юнги и сжимает дрожащие губы. Идя следом за Чонгуком к старшим братьям, что открывают для них задние дверцы ламборгини урус цвета насыщенного хаки. В черном кожаном салоне пахнет неизбежным наказанием.  Чонгук смотрит на Чонина, когда дверцы захлопываются, и читает на его лице знамение конца. 

***

Шелест зеленых пальм и розовых лепестков магнолии доносит ароматы лета и грядущих бедствий. Воды в лазурном бассейне беззвучно колышутся, освещенные режущим светом фар въезжающей в гараж ламборгини. Намджун и Юнги выходят первыми, не произнося ни слова и молча заходя в горящий маисовым дом. За ними плетутся Чонгук и Чонин, забывая, как правильно дышать и проходя сквозь кучу охраны с татуировками клана.  Они остаются стоять в самом центре гостиной в белых и черных тонах. Преданно ожидая зова в рог и своих последних спокойных дней.  Злить старших Исайа — все равно что добровольно заковать себя в кандалы и остаться жить в подвале, отказавшись от солнечного света и самой жизни.  Намджун не двигает ни единым мускулом, выжигая в них обоих котловины своими глазами хищного ирбиса. Юнги прислоняется к лестничным перилам, тяжело рассматривая обоих и не находя себе покоя. Гадая, в каком месте оступился в их воспитании, что они позволяют себе такое вызывающее поведение.  Намджун вспоминает бесстрашный взгляд Ямакаси, будто бы говорящий «вот он я, и что же ты сделаешь со мной?», и ярость колет кончики пальцев. Он разберется с ним позже и не оставит от него даже костей.  — У вас будет неделя, чтобы сидеть здесь взаперти и подумать над своим поведением. Возможно, тогда вы вспомните, что Токио — не зоопарк, где вы можете устраивать представления у всех на виду и порочить честь нашего клана.  Слова Намджуна звучат как смертельный приговор. Как оглушительный удар в гонг.  Омеги вскидывают головы и впиваются в него умоляющими взорами.   Юнги не произносит и звука в их оправдание и защиту, полностью поддерживая старшего брата в этот раз. Намджун засовывает ладони в карманы темных брюк и выходит из гостиной, не слушая их душераздирающих просьб простить.  Они в надежде смотрят на Юнги, что не меняет суровой маски на лице, и идет за ним, в последний момент оборачиваясь через плечо:  — Больше не хочу видеть вас рядом с Ямакаси или с кем-то из его банды. Им всем не жить, а вы со своими детскими чувствами только усугубляете положение.  Чонин шумно сглатывает и оседает на пол, бессмысленно рассматривая свои сбитые в кровь пальцы. Под ребрами нещадно надламывается. Хрустит и сыпется в порошок маленькое сердце.  И как вытравить из него самого любимого по чужому велению?  Старшие братья, возможно, не ведают, что так не бывает.  Чонгук садится рядом с ним на колени, стертые в кровь и саднящие от царапин. Слыша разбитые на крошечные осколки надежды и приказывая себе дышать. Не сумев представить себе ни в одной вечности, как он будет без Тэхена и его ласкового «Ничи». Лучше бы ему велели разрезать плоть и вытащить органы. Он клянется, было бы не так больно.  Потому что они не просто осели в их сердце. Они в него въелись.  И омеги впервые делят одну пропасть на двоих, утешая друг друга похожим отчаянием в глазах. 

***

Спустя три дня

Чонгук лежит на кровати на пушистом малиновом покрывале, свесив корпус на пол так, словно нижнюю часть тела придавило. С опущенной головой он страдательно жмурится, медленно сходя с ума в кромешной тишине, приправленной конфетным запахом с его флакончиков на туалетном столике. Он в лиловой майке и пижамных шортах, с белыми заколками в кудрявых волосах.  Чонин валятся на животе на розовом коврике, упершись лицом в мягкий ворс и считая в голове овец в попытке поскорее заснуть и встретить новый день. На нем молочная пижама с красными сердечками, рыжие передние пряди стянуты на затылке.  Чонгук вдруг издает истеричные визги и начинает дрыгать ногами, словно у него начался приступ бешенства, и с криком валится с кровати. Чонин резко поворачивается к нему и кривит губы, испугавшись на долю секунды и кинув в него подушку.  — Какая же ты истеричка, я почти заснул, — ругается он и всплескивает руками, смотря на него так, будто сейчас прикончит.  — Тебе что, девяносто лет, чтобы спать в восемь вечера? Мне скучно, — хнычет Чонгук и дует губы. Его хвостик растрепался и смешно свисает набок. — Еще один день взаперти, и я начну разлагаться от безделья.  — А я тут причем? Иди и сыграй с охраной в судоку, — безжалостно отшивает Чонин, снова разваливаясь в позе звезды.  — Ну ты и дерьмо, — цыкает омега, вздыхая и прислушиваясь к громким звукам на втором этаже. Он отчетливо различает грозный, едва не рычащий голос Намджуна, велящий следить за ними, пока они не вернутся. — Эй, сучка, слышишь, братья кажется уезжают, — шепчет он и подползает на четвереньках к Чонину, что мгновенно забывает про сон и садится.  Они ползут друг за другом поближе к двери, прижимаясь к ней и нагревая уши, чтобы не упустить ничего важного, как дверь в рывок дергают, и они валятся под ноги Юнги.  Альфа осматривает их с доброй ухмылкой и качает головой, скрестив руки на груди.  — Далеко собрались?  — Не твое дело, — огрызается Чонин и поднимается с места.  — Мы хотели проводить наших любимых братьев, — отвечает с невинной улыбкой Чонгук, привалившись к косяку двери и, не удержав равновесие, падает на Юнги. Он прижимает омегу к себе и щелкает по подбородку. — Куда вы снова уезжаете? — интересуется наивно он, переглядываясь с Чонином и деля безумные планы побега на двоих.  — В Пусан, по делам клана. Вернемся через пару дней. Ведите себя хорошо и никуда не выходите, понятно? — альфа внимательно осматривает их обоих и усмехается, целуя в макушку сначала Чонгука, затем сопротивляющегося и имитирующего рвотные позывы Чонина.  Юнги оставляет их одних, а в хитрых умах выстраивается целая цепочка самого крупного побега в мире. Омеги играют в гляделки пару секунд, прежде чем сцепить свои пальцы в замок и начать прыгать по комнате от радости.  Чонгук едва сдерживается, чтобы не заорать на весь район, и закрывает рот ладонью. Чонин велит ему молчать жестом, крадясь на цыпочках к балкону через спальню и зовя его за собой.  Они с замиранием сердца наблюдают да тем, как несколько телохранителей загружают в багажник белого роллс-ройса несколько черных спортивных сумок. Тонированные лексусы выстраиваются в ряд за ним, пока Намджун и Юнги садятся на передние сидения, выезжая через раскрытые ворота с территории особняка. Чонгук наклоняется к уху Чонина и передает ему весь план действий, как только последний лексус скрывается с поля зрения.  Чонин кивает с серьезным видом и нервно кусает губы. Они загадочно улыбаются и дают друг другу пять, идя в гардеробную с розовой мебелью и застывая перед огромным шкафом.  Едва коротая необходимые как вдох два часа перед тем, как наконец-то покинуть эту золотую клетку.  Чонгук натягивает топик, тонкий чокер, джинсовые шорты и колготки с поясом в сетку — в полном черном цвете, вытаскивая из отдельной полки кожанку Тэхена, неправильно пахнущую им и которую он так и не отдал, и накидывает ее на плечи. Сомневаясь, что когда-нибудь сможет захочет вернуть ее.  Чонин надевает темные кожаные штаны, топ из кружева и короткую косуху. Терзая губы и посылая сообщение своим друзьям через стащенную у кого-то из охраны мобилу. — Мне даже не верится, что они забрали у нас и телефоны. Они точно хотели, чтобы мы сдохли от скуки, — закатывает глаза Чонгук, садясь на малиновый пуфик и закидывая ногу на ногу. — Отрезанные от всего мира. Я уже чувствую, как тупею вдали от цивилизации.  — Ты и так не особо умный был, теперь вдруг за мозги переживать стал? — усмехается вредно Чонин, напряженно сжимая телефон в ожидании ответа.  — 24/7 с тобой в закрытом помещении еще никому пользы не приносило. Наверное, эти бедолаги уже кончили в психушке, — фыркает Чонгук и передразнивает его стервозное выражение лица.  Собачась с ним чисто по привычке и, не сдержавшись, улыбаясь на взаимные, но уже не такие обидные колкости.  — Черт, пока этот кретин Кэйташи ответит, я рожу, — цокает Чонин и прижимается спиной к шкафу.  — Почему тебе так нравится водиться с лохами? — осуждающе качает головой Чонгук, вставая и роясь в поиске зажигалки.  — Мои друзья хотя бы не такие тупорылые. Рэн из твоей компашки десять раз оставался на второй год, потому что не мог различать сперму и мочу. Таких отбитых еще поискать надо, — хмыкает он, сжимая до вспотевших ладоней телефон. Подпрыгивая на месте, когда приходит ответ. — Они заедут за нами ровно через двадцать минут, я сказал, чтобы они подъехали к заднему двору. Откуда у тебя зажигалка, ты куришь? — хмурится Чонин и смятенно смотрит на улыбнувшегося Чонгука.  — Попробовал один раз сигареты «пианиссимо пече», чуть не задохнулся и бросил это дело, — омега играется с огнем и идет обратно в спальню, решая, что можно бы поджечь. — Давай балдахины, это безопаснее всего, — предлагает Чонин, отвязывая ткань от мраморной лиловой колонны и протягивая ее Чонгуку, что чиркает зажигалкой и разжигает огонь.   Пылающий яркими языками пламени и отражающийся в их безбашенных глазах. До боли похожих в своем сумасшествии.  — Твой выход, — усмехается Чонгук, не мигая глядя на оранжевые искры, охватившие ткань.  Чонин кричит, надрывая связки и зовя на помощь:  — Спальня горит! Здесь огонь!  Омега сдерживает смех на собственных словах и прикусывает нижнюю губу, кивая Чонгуку на балкон, пока всполошенная охрана во дворе бежит наверх.  — Быстрее, они уже на втором этаже! — орет Чонгук и уже лезет одной ногой на балюстраду, оборачиваясь и замечая минутный страх во взгляде брата. Вспоминая, как однажды в детстве Чонин упал с этого же балкона и ругаясь матом: — Блять, ты же высоты боишься. Дай руку, — он хватает его ладонь и крепко переплетает пальцы, прыгая на счет три под истошный визг в унисон и приземляясь на мягкий скошенный газон.  Омеги едва не ломают себе конечности, но упрямо держатся за руки и продолжают убегать.  Свобода мигает пурпурными неонами города скорости.  Всполошенная охрана бежит обратно на задний двор, вдалеке за воротами маячат фары феррари, на котором приехали друзья Чонина. Омеги не оглядываются назад и со счастливыми криками пролезают через решетки на воротах, запрыгивая в подъехавшую тачку и с диким ревом укатывая навстречу безумию. 

***

maria becerra ft becky g — wow wow 

Пурпурные софиты ложатся сиреневыми тенями на бархатные диваны, розовый танцпол с шестами и фиолетовую барную стойку с подсветкой. В клубе каннабис разрывные биты отражены от лиловых стен, переливаясь синими бликами на вспотевших телах, извивающихся в ритм. Запахи алкоголя, цветочных и фруктовых духов смешивается в одно целое, опьяненный смех и мокрые поцелуи.  Моменты самого жаркого лета. Моменты самой прекрасной юности.  Утекающей сквозь пальцы, пока отчаянно тянешься за ней и дышишь так жадно, словно завтра никогда не настанет.  Чонгук заваливается в клуб с заливистым смехом, все еще сжимая ладонь хихикающего Чонина в своей и проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу к барной стойке. Альфа за ней смешивает коктейли и с улыбкой приветствует их:  — Давно не видел вас здесь. Где пропадали?  — Братья посадили нас на домашний арест, ты прикинь, — фыркает Чонин и просит лонг айленд, нетерпеливо барабаня пальцами по стойке.  Чонгук покачивается в такт музыке, в кайфе закрыв глаза и переставая замечать мир вокруг себя. Он пробует на вкус черничный дайкири, смешивает джин, ром и ликер из сухих корок апельсина, ощущая кислинку на языке. Виляя бедрами и отдавая всего себя треку, он выходит на танцпол и вызывающе изгибается. Чонин присоединяется к нему спустя пару секунд, алкоголь резко бьет в голову и отключает беспрерывный поток мыслей, оставляя лишь сладкую негу.  Омеги трутся друг о друга, прикрыв ресницы и задирая руки верх.  Альфы за столиками облизывают их голодными глазами, переглядываясь с ухмылками.  Чонгук расталкивает кучку пьяных омег с хихиканьем и обнимает шест, прижимаясь к нему голым животом и издавая стон от того, как теплую кожу будоражит прикосновение к холоду металла. Чонин вертится рядом, закидывая ногу на другой шест и, держа его руками, выгибается в спине под одобрительные свистки и хлопки.  — Братья Исайа как всегда доказывают свой статус шлюх.  Чонгук медленно опускается на колени, широко разводя их и толкаясь бедрами к металлу, облизывая его языком и усмехаясь, когда позади слышатся аплодисменты и пошлое:  — Блять, я бы его отодрал прямо здесь.  Продолжая обтирать своим телом шест, он растворяется в мелодичных звуках и гибкости собственного тела. Не чувствуя сквозь гущу запахов тот самый, ставший до боли родным и успокоением. Не видя пару прожигающих глаз цвета муската, исследующих все его изгибы. Каждый атом. Разбирает его на наночастицы и собирает заново.  Чонгук прижимается щекой к нагретому металлу и встречается с тьмой на дне его зрачков. Чернота заволакивает, приглашает нырнуть в пороки и познакомиться с чертями, обитающими внутри.  Тэхен смотрит на него так, словно заглотит целиком и не оставит даже костей. Тэхен смотрит на него так, словно вселенная умирает, оставляя только их вдвоем. Наедине с безумием, текущим по венам, когда он так близко. Опасно-неоново-красно-близко.  Чонгук готов опасть пеплом у его ног.  Предложить всего себя и ничего не потребовать взамен. Называя себя сумасшедшим и до неверия погрязшим в нем.  С тех пор, как Тэхен перестал называть его родным, под ребрами умирала жизнь. Отказываясь возвращаться.  Знаешь, без тебя дни мои пусты.  Знаешь, я дико по тебе скучал.  В этом мире не существует слов, способных объять мои чувства. Они во мне не помещаются. Они все — твои. И я весь тоже — твой.  — Целиком, Ничи.  — Без остатка, Ямакаси.  Тэхен поднимается на сцену, и темнота в его взгляде не предвещает ласки. Его крепкое тело в черной футболке, джинсах и косухе выделяется в толпе обнаженных омег, бело-красная бандана делает его похожим на гангстера, что прямо сейчас повалит и накажет на виду у всех.  Чонгук готов поклясться, Тэхен никогда бы с ним так не поступил, даже если бы он умолял на коленях.  Он приближается вплотную и не дает опомниться, кладя свою руку поверх его, сжимающую шест, и наклоняется к уху:  — Слезай, Ничи. Стриптиз закончился.  Омегу прошибает до сухожилий его низкий голос, больше походящий на рык. Взмахом густых ресниц он обезоруживает Тэхена начисто, невинно улыбаясь вишневыми губами.  — Заставь.  Альфа толкает язык за щеку и усмехается, возвышаясь над ним непроходимой крепостью. В глубине его взгляда таится чарующая теплота, зовущая остаться навсегда.  Как бы вызывающе Чонгук себя ни вел, он никогда не сможет посмотреть на него по-другому. Ему в кровь втравлена болезненная мягкость по отношению к этим бездонным ночным глазам и его капризному обладателю. Раз за разом сопротивляться их плену все сложнее.  Тэхен притягивает его к себе за талию, не разрывая войны проникновенных взоров, и закидывает себе на плечи под тонкий визг.  Чонин сползает вниз с шеста, нахмуренно и пьяно следя за его действиями, прежде чем накинуться и бить кулаками по спине. Будто бы стальной и не ощущающей его хаотичных ударов.  — Отпусти моего брата, тупой качок!  Омега вцепляется в волосы альфы, едва не стаскивая бандану под истеричные крики Чонгука. Тэхен терпеливо сносит все его побои, выискивая в толпе шедшего за ним Чана.  — Забери своего, брат, — ухмыляется он, кивая на сорвавшегося с цепи Чонина.  Чан запрыгивает на сцену и подхватывает его с ходу, аккуратно кладя на свое плечо и идя за Тэхеном к выходу из клуба. Двое омег истошно орут, извиваются и пытаются ударить ногами, пока альфы несут их на себе и не произносят ни звука.  Улицы ночного Токио пахнут приторным летом, розовой сакурой и любовью. Мириады пурпурных неонов загораются в одночасье, освещая кварталы с маленькими кафе, ресторанами и магазинами с мерцающими алым иероглифами на вывесках. На парковке в куче других тачек стоят фиолетовый додж и черный мерс, к которому направляется Чан со своей ношей, оборачиваясь на друга с широкой усмешкой:   — Надеюсь, ты уже привык к этому. Потому что такие концерты тебя ждут каждый день.  Тэхен качает головой и улыбается краем рта, разблокировав дверцы спорткара и кое-как усадив на переднее сидение Чонгука, что отчаянно брыкался и сопротивлялся, вцепившись в его кожанку и тянясь руками к брату.  — Нет, Чонин, я не смогу без тебя! — хнычет он, как маленький ребенок, топая ногами. — Оставь меня в покое! — верещит он, когда альфа совсем слабо сжимает его лодыжки в черных кожаных ботинках и пытается засунуть их в салон.  Чонин царапает ногтями лицо и шею Чана, ошарашенного такой прытью, пока пристегивает его. Будто бы отправляет на пожизненный срок.  — Чонгук, держись, я сейчас приду к тебе! Ударь в пах тупого качка, а я проткну глаз этого шкафа! Отъебись я сказал! — кричит омега и бьет кулаками по твердой груди Чана, делая больно только себе.  — На счет три, исполняем план в действие! — орет ему из доджа Чонгук, готовясь на серьезе заехать ногой в пах Тэхена, что уже пристегнул его и стоит над ним, опираясь локтем об открытую дверцу.  — Такое впечатление, будто бы мы злые родители, которые разлучили тех самых двоюродных братьев, — усмехается криво Тэхен, слегка охренев от этого концерта и медленно приходя в себя.  Чан выглядит не менее ошеломленным, потирая ухо от невозможных визгов омег на всю парковку.  — Они раньше рвали друг другу волосы, теперь готовы порвать нас за то, что мы их растащили. Либо я тупой, либо у жизни хуевое чувство юмора, — говорит он и устало вздыхает, — давай развезем их по домам.  Омеги ловят сквозь гущу своих криков слово «домой» и шокировано переглядываются, протестуя еще надрывнее.  — Нет, нам нельзя домой, мы оттуда сбежали! — Чонин порывается разорвать ремень безопасности, пока Чонгук отчаянно вторит:  — Псы братьев ищут нас по всему городу! Либо отвезите нас к себе, либо мы сейчас сами уйдем, — омега вонзает в ошалело улыбающегося Тэхена требовательный взгляд.  — Родной, кажется, у тебя глаз дергается, — смеется Чан, обнажая глубокие ямочки.  — Не называй его родным, он только мой, — шипит на него Чонгук, как крохотный ядовитый змееныш, только появившийся на свет.  — Не то, что? Отправишь меня в нокаут своими маленькими кулачками? — Чан показывает в воздухе хук слева, на что омега закатывает глаза и кривляется.  — Эй, ты, сучка, не лезь к моему парню, — возвращается к старому Чонин, указывая пальцем на раскрывшего рот Чонгука:  — Кого ты назвал сучкой, мразь?  — Знаешь, все же, я не такой тупой. Радует, что в этом мире есть хоть что-то постоянное, — хмыкает Чан, салютуя кивнувшему Тэхену. — Я поехал.  Додж челленджер с ревом выезжает следом за мерсом амг, рассекая сонный перекресток Сибуя и разъезжаясь в разные стороны. 

bloo — downtown baby 

Тэхен давит газ в пол и включает музыку, проносясь пурпурным зверем по оживленным улицам города скорости, сияющим палитрой сиреневых, малиновых и красных бликов.  В Токио никогда не гаснут неоны.  Чонгук поджимает колени к груди и жмется щекой к кожаному сидению, обводя мечтательным взором пролетающие мимо прозрачные небоскребы, телебашни и забитые людьми набережные. Он стихает, как уставший биться зверек, обмякая и становясь до боли покладистым.  Тэхен крутит руль ладонью и покидает загруженные дороги, мчась к потерянным спокойным берегам, верно ожидающим их впереди. Он пишет сообщение Аллену, что будет поздно и с гостями, прося запереть дверь и ложиться без него, на что брат высылает ему фотку, как они сидят с кентами в компьютерном зале, и говорит забрать его по дороге обратно.  Альфа недовольно поджимает губы, но соглашается, выполняя данное себе же обещание сделать все самое лучшее для братика и позволить ему насладиться беззаботной юностью.  Он поворачивает голову к притихшему омеге, обводя пристальным взором его бледную кожу и стройные ноги под черной сеткой и джинсовыми шортами, напарываясь на свою кожанку и усмехаясь:  — Понравилась?  Тэхен трогает воротник, привлекая внимание омеги и замирая на чертах его кукольного лица. Ныряя в самую глубину его черничных глаз и теряя себя, оставаясь в темных течениях навечно.  — Мне твоя кожанка идет больше, рэйдзи, — отвечает с кокетливой улыбкой Чонгук, будто бы не он только что закатил истерию на виду у всей округи.   Знаешь, когда-нибудь я сойду с ума от твоих американских горок, что ты устраиваешь мне каждый день. Тэхен давно понял, что с ним по-другому - никак. И выбирает крутиться и задыхаться от тошноты.  Лишь бы Ничи снова посмотрел на него так, словно других не существует.  Все слова и объяснения, которые альфа так сильно жаждал от него, вдруг растворились в волшебном влиянии момента. Вдруг оказались бессмысленны. Ведь, по правде, слова ничего не значат, если ты сжимаешь мою руку в своей.  Чонгук льнет к нему как дикая кошка, смилостивившаяся над своим единственным хозяином, терпеливо принимающим от нее все коготки и царапины.  Будто бы и не было тех дней молчания и обид.  Омега сцепляет их пальцы в замок, заставляя вести одной рукой и переключать передачу той же, пока он преданно смотрит в налитые искренней привязанностью глаза Тэхена и погибает.  Я на самом дне твоей любви. Там ты. Привет.  Теплая кожа альфы красивого медового оттенка взывает к прикосновениям. Чонгук тянется к его открытой шее и смыкает на ней губы, невесомо и до одури нежно, согревая ее своим теплым дыханием:  — Знаешь, я дико по тебе скучал.  Тэхен слегка наклоняет голову, чтобы прижаться щекой к его щеке и покорено улыбнуться.  Он забывает. Предательски забывает и прощает ему все.  Чонгук зализывает его увечья, оставленые им самим же, ласковыми словами и прикосновениями.  Чонгук вертит им, как хочет, и будь Тэхен проклят, если окажет сопротивление.  — Я тоже, Ничи. Дико по тебе скучал.

***

Скалы и цветущая зелень пустынного пляжа Иссики, омываемого светло-лазурными водами с видом на океан. Нагретый от дневного солнца песок приятно ощущается под ногами, пока Чонгук идет вдоль береговой линии, засунув ладони в карманы кожанки. Его черничные волнистые пряди треплет легкий ветер, пахнущий сладким бризом и теплотой. Трогая ими бледную кожу и растянутые в счастливую улыбку губы. От его черных ботинок отлетают мелкие песчинки. Тэхен шагает за ним, как ведомый и потерянный на чужом континенте путник, рассматривая его тонкий темный силуэт на фоне бескрайнего ночного неба, усыпанного мириадами звезд. Сотни невысказанных слов умирают под ребрами, уступая место биению, полного распирающей изнутри привязанности. У меня к тебе чувство дома. Самого теплого и спокойного. Тэхен смотрит на него и ощущает себя на родине, которой у него никогда не было, в комнате, что никогда не принадлежала ему. В этом безграничном, необъятном мире, для него не было места. Он везде был чужим. Готовым сорваться и уехать, не оставив и следов. Но находит себя рядом с Чонгуком, прижимая его к своей груди и деля дыхание на двоих. У меня к тебе чувство покоя. Самого искомого и приятного. Чонгук простирает руки к небу, будто бы крылья бабочки, невесомо рассекая полотно пурпурного неба Токио и кружаясь. Он поворачивается к Тэхену, улыбаясь так, что болят щеки, и передавая ему всю горечь и радость быть сейчас с ним. Потому что я без тебя вдруг разучился жить. Потому что нам с тобой не предвещали завтра. И эта кислая мысль жжет кончик моего языка. Тэхен отвечает ему мягкой улыбкой, в глубине его глаз плещется ранящая чистота. Во взгляде Чонгука мерцают звезды и стремительно бушуют волны. Тэхен становится их утопленником и мечтает больше никогда не увидеть солнца. Он бежит к нему и подхватывает за талию, закидывая себе на плечо и кружа по берегу. Вплетая себе в ключицы его заливистый счастливый смех и хороня себя на этом тихом пляже. Омега болтает ногами в воздухе, сжимая полы его кожанки и прося отпустить его на землю. И кто такой Тэхен, чтобы не послушаться? Чонгук бегает вокруг него вдоль береговой линии; белые приливы омывают песок. Он простирает руки широко навстречу греющим ветрам, вдыхая жадно и боясь проснуться. Пляж Иссики в виде полумесяца хранит в себе его запах фиалок, распространяя его до увесистых скал и сердца альфы. Незащищенного, принимающего все шипы и испытания из-за привязанности к нему. Он бы простоял здесь вечность, любуясь его весельем, переплетенным с безумием. Чонгук замирает и впивается в него до неверия преданным взором. Отчаянно нуждающимся в его присутствии и запахе, что лечит самые болючие увечья. Он медленно идет к такому же застывшему Тэхену, впечатывая себе в изнанку век его покоренный взор и переставая дышать, пока его тонкие бледные пальцы касаются щеки. Кудрявые волосы омеги треплют западные ветра. Чонгук умеет исцелять самые уродливые шрамы, лишь трогая теплыми ладонями и привязывая к себе навечно. Бесконечно. — Знаешь, я дико по тебе скучал. Шепот омеги застревает в капиллярах, пока Тэхен привлекает его к себе за талию и целует в до горечи сладкие губы, сминая их своими и спасая мягкими касаниями. Чонгук встает на носки и до хруста обнимает его за плечи, крепко прижимая к себе и показывая, как сильна его привязанность. Как слабо его сердце перед ним. — Я тоже, Ничи. Дико по тебе скучал. Мурлыкающие приливы ласкают песчаный берег Иссики. Тэхен сжимает его миниатюрную талию и зарывается пальцами в чернильные пряди, приглаживал их и углубляя поцелуй. Сотканный из тоски. Знаешь, без тебя дни мои пусты. Знаешь, я дико по тебе скучал. В этом мире не существует слов, способных объять мои чувства. Они во мне не помещаются. Они все — твои. И я весь тоже — твой. — Целиком, Ничи. — Без остатка, Ямакаси.