Похищение на улице Хонсе.

9:08. Китай посмотрел на часы. Он стоял перед дверью своей квартиры. "Я провёл необходимые изменения. Деревья близ ограды спилены. Камеры. И безопасность", – он достал ключ из кармана и вставил в замочную скважину. Поворот по часовой, щёлк, ещё поворот. Дверь открыта. Он неторопливо зашёл внутрь. Ничего с прошлого визита не изменилось. – Чосон, я вернулся, – КНР сказал обыденно. В ответ последовала лишь тишина. Сняв обувь, китаец направился в комнату. КНДР сидел голый на матрасе, не двигаясь. Только тихо дышал. КНР подошёл к нему, будто не он приковал корейца у батарее, – Ох, я хотел вчера закончить ещё, но, сам понимаешь, безопасность требует внимания к мелочам. Ты как? – Китай смотрел на Корею, а тот отвернулся, – Ты обиделся? "Он издевается?!" – Чосон закрыл глаза. Он не мог и не хотел говорить. – Ничего, всё позади. Я тебе одежду достал, – Китай бросил в сторону матраса что-то бирюзово-голубое. Спортивный костюм. КНДР не реагировал. Китай тут вспомнил, что тот в наручниках и не мог никуда отойти, – Эх, да, надо тебя развязать, – КНР подошёл к батарее и развязал верёвку. Затем вышел из комнаты. В одной из тумб он нашёл ключик. КНДР в это время тихо сидел. С него сняли наручники. Кореец спешно прижал руки к себе, пытаясь скрыть свою наготу. – В холодильнике должны были остаться булочки. Я заварю чай, – Китай вышел из комнаты. Чосон поднялся и взял брошеную одежду. Он надел сначала трусы, затем спортивные штаны и толстовку, были даже белые носки. "Это что... школьная форма?" – КНДР смутился. Сначала он подумал, что Джон издевается над его ростом, но затем решил, что другой одежды его размера тот не нашёл. КНДР вышел из комнаты. В квартире запахло едой. По приятному запаху кореец нашёл кухню. Это булочки разогрелись в микроволновке. КНДР был страшно голоден, однако он не находил уверенности подойти к столу. Китай об этом догадался. – Садись сюда. Я заварил чай. Вот твой стакан, – сверхдержава взял стакан для товарища и налил туда горячий напиток. Кореец неуверенно подошёл к столу и сел. Он взял чашку и хотел отпить, но чай был слишком горячий, – Осторожно. Булочки уже готовы, – Китай повернулся к микроволноке, открыл её и взял тарелку с булочками и положил перед корейцем, – Кушай, тебе нужно поесть, – КНР сказал это мягко и заботливо. Как раньше. КНДР взял булочку и откусил. Мягкая, воздушная. Прямо таяла во рту. Божественно вкусная. Возможно, это потому что он был голоден. Северокореец отпил чай. Только сейчас КНДР стал осознавать, как ему не хватало такого. В непринуждённой обстановке сесть и попить чай, даже поболтать о жизни. – Мне тоже этого не хватало, – сказал Китай. Они слишком хорошо друг друга знали. Или только один из них... – Ты же хотел убить меня... Заморить в той душной комнате, – Чосон наконец нашёл в себе силы. Он посмотрел китайцу в лицо. Тот был удивлён. – Нет, я такого не говорил и ни в коем случае не допустил бы, – КНР тоже сел за стол, – Тебе было душно в той комнате? – Днём там запекает, что нечем дышать, – КНДР отпил чай. – Прости, это, наверняка, было ужасно, – Китай вздохнул. Он с сожалением посмотрел на корейца. – Ты плохо притворяешься. Я тебе не верю, – КНДР скептично посмотрел на него. – А раньше верил, – Поднебесье хмыкнуло, – Так, я не прогадал с размером, – Китай оценил костюм. – В этом же ходят школьники... – Чосон нахмурился, – Что, и впрямь не было моего размера? – Ну, понимаешь, экономический рост, хорошее питание, все выросли, – Китай дразнил. Кореец отвернулся, не желая продолжать разговор. В данном споре он бы не выиграл. – Джон, я тебя презираю. Ты опустился до такого. На что ты променял нашу светлую дружбу и многообещающее товарищество? – КНДР напомнил о низком поступке китайца. Давил на совесть и стыдил. – Чосон, мы уже давно не друзья, – Китай только улыбнулся, – Ты ведь ревнуешь меня к другим, – Поднебесье торжествовало. – Что?! Никогда такого не было! — Чосон возмутился. – А ты не помнишь? "Зачем тебе они, тебя хотят использовать, а идти всё должно от любви, от сердца"! Ты сам мне это сказал, – Китай цитировал слова КНДР. Он хорошо их запомнил, даже записал, потому что это было сродни признанию. – Я погорячился, — Чосон нахмурился, пытаясь вспомнить, когда такое говорил. Точно, это было после собрания, нацеленного на сотрудничество. К Китаю стали подходить все, и даже Европа стала приглашать на тусовки. КНДР же отпугивал других своим бедственным положением. Голодные девяностые. Ему самому было стыдно. И он видел, каким вниманием одаривали Джона другие. Чосону было неприятно. Это зависть? Нет, до такого КНДР было грязно опускаться. Действительно он ругал Джона, отсылая того к традиционным человеческим ценностям. Они же просто приятели, товарищи! – Хочешь отказаться от своих слов? Думаешь, для стран имеет место лишь политика? Хангук – хороший парень, у меня с ним неплохие коллаборации... – Китай начал с тяжёлой артиллерии. – Не упоминай этого вертихвоста! – Чосон вскипел, – Неужели тебе только деньги важны? Что за меркантильность! – сердце Кореи заболело. Слышать о том, что у товарища Джона хорошие отношения с кем-то ещё было неприятно, – Товарищ СССР не такому учил...! – А что же в этом такого? Ты с Россией тоже дружишь, – КНР допил свой чай, – Может мне тоже неприятно? – Это другое. Мы почти не общаемся, и он считает меня странным, – Чосон скрестил руки, будто имел дело с личным оскорблением. – Вот и со мной также. Принадлежу тебе, как и ты мне, – Китай встал из-за стола. Он взял тарелку и подошёл к раковине помыть её. КНДР сидел и думал. Действительно, ни с кем Китай не общался, как с корейцом. И КНДР никому не открылся, кроме Китая. Северокорейская экономическая зависимость только укрепляла эти узы. Джон мог забрать КНДР в любой момент, потребоватть его появления, и никто бы не противился подобной хотелке, однако китаец давал тому немного "свободы". Ему была дарована политическая независимость лишь из-за глубокого противостояния сильных мира сего. Китай не мог забрать Корею, США бы вмешался. Хангук не объединил расколотую страну, потому что Китай заступился за КНДР. Они как партия в шахматах, в которой никто не может поставить мат. КНДР существовал, потому что КНР и США не ладили. Бессмысленная война, которую тяжело вести, но проиграть нельзя. О чувствах товарища корейцу думать не хотелось. Разве они могут любить? Они воплощения, не простые люди. – Собирайся, мы едем, – КНР захватил чемодан и надел пиджак, хотя на улице было лето. Выглядело жарко. – Я не поеду никуда, – КНДР запротивился. – Поедешь. Не смей отнекиваться, – китайская дипломатия потеряла способнось на компромисс. — А то что? – Чосон встал из-за стола и хотел убежать, но КНР поймал его сначала за локоть, а потом схватил целиком в объятия, – Пусти! – кореец брыкался. – Малыш, не зли меня, – КНР сказал это как-то жутко спокойно, что Корея замер, – Иначе мне придётся тебя усыпить, – вот это точно напугало корейца. В последний раз его оставили в душной комнате привязанным к батарее. КНР выпустил его. – Так нельзя, – Корея отмахнулся от Поднебесья и отошёл на пару шагов, однако остановился у порога кухни. Он и сам понимал, что сопротивляться будет бессмысленно. Они вместе вышли, молча, и сели в белую машину, которая поехала в знакомую местность. КНДР потеребил рукав спортивки. Водитель включил лёгкую китайскую песню. Солнце светило, сухая земля отражалась охрой, небо впивалось в глаза голубизной. От ярких красок кореец закрыл глаза. Всё болело. Он слишком устал. Китай достал откуда-то банку, достал две таблетки и подал корейцу. – Что это? – КНДР сщурил глаза, скрестив руки. – Поливитамины, – Джон приблизился к Чосону, – Тебе это нужно. Открой рот. Корея хмыкнул и только сильнее зажал рот, отвернувшись. Тогда китаец схватил того за челюсть и надавил на щёки, что у бедняги механистично открылся рот. Джон положил туда витамины и закрыл рот. – Ты! – но Чосону прикрыли рот, – М-м! – Глотай, – Китай держал того за челюсть, – Это для твоего же блага, – КНДР проглотил таблетки. – Я... и сам мог, – КНДР обиделся. – Но не стал бы, – Джон убрал руку. Оставшееся время они ехали в тишине. Это был конец для Чосона. Так себя, может, испытывает пленный, которого везут из одной тюрьмы в другую. Едва вздохнув свободно, он был вынужден готовиться к очередному заключению. Это было страшно, нельзя было знать, что его ждёт. Будут ли с ним ласковы и добры или будут мстить за побег и непослушание? Оставалось только гадать. И в такие моменты человеческий мозг обрисовывает самое страшное. От ужасающих картин воображения перехватывает дыхание, сжимается всё внутри, будто ад здесь, наяву. Нервы, будто оголённые провода, трещали и накалывались, сокращая мышцы. И боль в животе, будто внутри всё съедают черти. Хочется завопить от отчаяния и боли, боли, боли, ибо страх порой мучает не хуже шаловливого паяльника. Только ни вздоха, ни писка не вырвется из горла, придавленного горем. В общем, Чосон был бледен от переживаний и несчастен, правда, выражение мученичества на драматичных чертах лица превращалось в произведение искусства. Ему подходила тоска и усталость. Китай, как любой азиат, признавал за истину лишь красоту, и потому душевные страдания товарища его ничуть не смутили, только больше он решил, что на верном пути. Как бы Поднебесью не объясняли важность гумманизма, он не мог понять эстетики абсолютного человеколюбия. Наконец машина заехала в знакомый населённый пункт. КНДР не был уверен, деревня это или всё же городишко. А, может, это лишь жилой комплекс, образовавшийся вокруг дачи Поднебесья, как экономический феномен. Через несколько минут они оказались у знакомых ворот. Над оградой была установлена проволока. И камеры везде. Так ли себе представлял любовь Ницше, разрешая золотые клетки для любимых птиц? Две страны вышли из машины. Маленькое здание с охраной и пропусками немного изменилось. Они прошли через КПП. Назад пути не было. – Теперь это твой дом, – КНР похлопал корейца по плечу, – Можешь идти, куда захочешь. — Дурак, я это и без тебя понял, – КНДР съязвил китайцу. Тот пожал плечами. Чосон ускорил шаг в сторону сада, а затем и вовсе побежал туда. Лишь бы подальше от китайца. В тени деревьев было не так жарко и душно. Корея прошёлся между кустов и думал. Пытался осознать, в какую ситуацию попал. И что Китаю нужно от него. Тем временем Поднебесье достал свой телефон. Он проверил последние новости. Объявление о пропаже целого воплощения ещё не было. Он усмехнулся. Всё шло своим чередом, кто-то с кем-то поссорился, кто-то помирился, а о КНДР никто печься не будет. Все уже привыкли его изолированности и неприступности. Привыкли к тому, что его нет месяцами и годами. Китай знал, что к тому времени страна утренней свежести сдастся и даст показания о своём добровольном проживании у товарища КНР. Также он достал другой телефон и написал в чат прислуги об организации ужина. "Мы так близки. Я докажу это тебе, Чосон", – Китай направился в дом. Он был в хорошем настроении. Хотя, правильнее было бы назвать это предвкушением.