Похищение на улице Хонсе.

I wanna ruin our friendship.

We should be lovers instead.

I don't know how to say this

'Cause you're really my dearest friend.

– Как дела в Пхеньяне? – Китай спросил невзначай. – Как обычно. Только с юга военные учения слышно, бывает, – КНДР отпил чай, – США придурок. Как с такой бестолочью можно сотрудничать? И с таким мерзким и скользким существом, как мой брат. Впрочем, они друг друга стоят, да, – вновь волна ненависти, которую корейцу прощал большой товарищ. – Он всё ещё называет нас коммунистами и трясётся, как осиновый лист, когда видит серп и молот, – добавил КНР к словам Чосона. Дань уважения старшему. – Да, смешно. Мы уже не коммунисты, если так подумать, но остаёмся оппозицией, – КНДР качнул голову, – И его не смущает социальный строй во Франции или в Германии! – Они очень послушные, – КНР тоже отпил чай. Горький, отдавал древесиной, крепкий. – Именно. Более того, он их подавляет. А мой брат... Ему просто повезло. Если бы не я, США и копейки в того не инвестировал. Тоже мне... Чудо! – извечная проблема и непрекращающаяся вражда. Чосон понял, что его жалобы выглядят некрасиво, поэтому замкнулся. Он говорил всегда больше о брате, чем о себе, потому что боялся открываться. КНР это давно заметил. – Как ты себя чувствуешь? Ещё болит голова? – голос китайца был мягкий, с толикой заботы. – Чуть-чуть. Но после чая полегчало. Зелёный улун. Твой любимый, – Чосон набрал в маленькую ложку риса и съел. Горячий и свежий парной рис. Таял во рту. – А ты какой любишь? – Китай не хотел есть. Он усиленно думал о разном, а кофеин в чае только разогнал мысли до беспорядочной скорости и хаоса. КНР не выспался. Ему хотелось отлучиться, однако нужно держаться перед товарищем. Очень нервный. – Мне без разницы. А что ты ночью делал? Знаешь, я бы ещё поспал, – Чосон будто бы прочитал мысли китайца. – Да, документы заполнял, вот, не мог уснуть. – То-то, иди, я на диване посплю, – КНДР говорил, как хозяин дома. Было ли это вежливо? Не имело значения. Китай ему всё простит. Лишь бы был рядом. – Тут есть комната для тебя, тебе не нужно спать на диване, – КНР встал, за ним кореец, – Я тебя сопровожу. – Спасибо, – и они вышли из столовой. Спальня находилась во втором этаже, просторная. В светло-серых тонах, только кровать была бежево-розовая. На ней много подушек. Туалетный столик, тумбы, шкафчик. Всё в доме было сделано на западный лад. КНДР принял это , кивнув, и завалился на кровать. Кто он такой? Лишь гость на бесплатном проживании. По факту он торчал у китайца на правах кошки. Зато его вкусно покормили... Нефиг жаловаться. Китай пожелал приятных снов, закрыл дверь и пошёл в свою комнату. Она была не такая большая, здесь был рабочий стол, диван для гостей, за столом окно, под окном маленькая кроватка, а стены заставлены книжными шкафами, ящиками-сейфами с документацией, ну и гардеробная до потолка, в которой мог бы жить домашний гном. Интерьер был сделан в более строгих тонах тёмно-синего, серого, с деревянной отделкой. Китай лёг на кровать и попытался расслабиться. "Теперь мой любимый Чосон рядом. Я буду заботиться о нём. Потому что мы близки, мы как семья", – Китай улыбнулся и закрыл глаза в блаженстве. Всё шло, как он и планировал. Джон хороший, он не обидит Чосона. Так себя воспринимало Поднебесье. Дневной сон накрыл всех в доме. Китай помнил про бумаги, про дела. Но ему хотелось сидеть с КНДР. Почему они не люди? На полдник был чай и воздушные лепёшки. – Я не спросил тебя про твои дела, – кореец нарушил тишину, – Ну, как дела? – Да... как обычно, – Китай смутился, ощутив изучающий взгляд КНДР. – Товарищ, не скромничайте. Мне незачем Вам вредить, знаете? – кореец отпил чай. – И мне незачем Вам вредить, поверьте, – Китай улыбнулся, только Чосону стало страшно. Кореец улыбался насилу, лишь бы не выдать свои опасения, – Мы... так близки, – китаец скользнул взглядом в пол. Поднебесье был холоден и отстранён со всеми, Чосон же был исключением. Маленький кореец вызывал чувственный трепет. Это было чувство, которому давно дали слово, но произносить это слово было страшно даже в мыслях. – Ловко Вы увернулись, – ответил КНДР, удивив китайца, – Нельзя знать, что будет завтра, если даже сегодня душа чиста от дурных мыслей. Впрочем, меня польщает Ваше признание. Просто давайте без глупостей, – кореец сказал это отстранённо и вежливо, создавая пропасть между ними. О, как же Чосон терзал Джона! – Не хотите прогуляться по саду? В шесть будет садиться солнце. Тогда палящие не побеспокоят Вас, но благоухание цветов наполнит сад, – Китай посмотрел в окно. Было четыре дня, снаружи было ещё жарко. – Хорошая мысль, – решил КНДР и встал, – Я к себе в комнату. Китай глядел, прикусив губу, как за коридором исчезает маленькая фигура. Младший кореец был в его вкусе. Вот только было ли это взаимно? Они сходились в дружеском гоготе, а наедине, когда делаются признания, КНДР ловко увиливал. КНР откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, представляя, как маленькие руки трогают его лицо, как знакомое лицо улыбается нежно и тепло, как глаза игриво сверкают. Как губы... Мысли возбудили влюблённого. Воображение вырисовывало мятые складки рубашки, которую хотелось снять. Как они касаются друг друга. Нежные поцелуи в губы. Северянин пробуждал пылкую чувственность в равнодушном китайце. От скуки и от дел жадный до новых ощущений, КНР ухватился за фигуру маленького корейца, посчичтав раз и навсегда, что тесное партнёрство с тем избавило бы его от серости и однообразия будней. "Не нравится мне всё это!" – тем временем КНДР ходил в своей комнате обеспокоено. Он не имел прямого доказательства, но чувствовал, что попал в западню, – "Кимы будут ругать меня, но уж лучше дома, чем здесь! Как бы мягко Джон не стелил, я остаюсь воплощением, как он, и у меня есть свои дела. И мы на равных..." – однако реальность кричала другое, – "Может и не совсем на равных... Но он сверхдержава! Сравнивать нас... глупо. И всё же в мире много маленьких стран, как я. Это не повод терять свободу", – а тревога только сильнее захватывала корейца, – "Да за кого он меня принимает?!" – промелькнула мысль, и от неё Чосон застыл, – "Невозможно! Глупости", – он спешно отмахнулся от предположения, хотя другой причины держать при себе корейца не было. А затем решил, – "Я хочу выбраться отсюда! К себе! Если он меня не отпустит... я должен свалить неожиданно. Чтоб он не понял ничего. Нельзя показывать, что я знаю. Знаю, что попал в клетку!" В шесть к нему постучались. – Входите, – велел КНДР привычным тоном правителя. КНР зашёл. – Хорошо выглядите, – сказал тот, улыбаясь. – Ложь. Эта рубашка уже не свежая, – КНДР смело подошёл к тому и пожал руку. – Хорошо, я закажу Вам новую, – Китай посторонился, давая корейцу выйти из комнаты, и они спустились по главной лестнице, чтобы затем выйти через парадные двери. Снаружи жара стала сходить, как Китай и обещал. В саду, под кроной деревьев, было даже прохладно. Азиаты направились туда. Дул лёгкий ветерок, тревожа будто налитые мёдом бутоны. Воздух был чистый и хороший, не то, что в городе. – Мы ведь товарищи, верно? – КНДР отошёл к кустам с жёлтыми цветами. – Да, – сказал Китай, не зная, куда себя деть. – Тогда почему Вы пытаетесь мне угодить? – кореец тронул зелёные листья, на ощупь напоминавшие пластик. В неверии он проткнул один ногтем, и оттуда полилась жидкость-сок. Всё было в цветении и изобилии. Не то, что у Чосона дома. Казалось, одними этими цветами можно прокормить всех жителей Пхеньяна. – Вы мне нравитесь, – сказал Китай отстранённо. – Если бы Вы были так со всеми, кто Вам нравится, от Вас ничего не осталось бы, – заключил кореец. Чосон хотел прояснить отношение Джона. Он рассуждал демонстративно уверено, однако не верил своим доводам. Изолированный кореец не разбирался в межличностных отношениях. – Это правда. Вы для меня особенны, Чосон, – Китай сделал признание. Экзотические птицы щебетали, спратавшись в кроне фруктовых деревьев. Кругом зелень и цветение. Хорошее место для признания, решило Поднебесье. – Джонгуо, так Вы... – КНДР оглянулся на китайца в удивлении. – Да, я Вас люблю, – сказал Китай и подошёл к корейцу. Пока тот был в замешательстве, Поднебесье наклонился к нему и, взяв обеими ладонями за щёки, поцеловал свою пассию. Доли секунд, и Китай ощутил горячее жжение на своей щеке. КНДР попятился назад, ошеломлённый признанием. Он дал пощёчину Китаю! Своему покровителю! – П-прости, – Чосон испугано схватился за руку, а потом, развернувшись, спешно пошёл в дом, боясь гнева китайца. КНР стоял в саду один, покинутый Чосоном. – Меня отвергли? – Китай улыбнулся. Ему не хотелось плакать, не было злости, он ожидал такой реакции. Всё равно было неприятно. Только Джон не собирался останавливаться: он смутно чувствовал, что смог бы приручить к себе маленького друга. Или объяснить тому какие-то фундаментальные законы, будто взрослый учит ребёнка жить, – Чосон, ты ещё юн и невиненн, чтобы знать любовь. Но однажды ты созреешь, и я бы хотел видеть это.