Луна, став полной, пойдет на убыль

На другой стороне Магноливой реки возвышались плавные высокие горы. Их особенность была в резких обрывах и редких крутых склонов. Передвигаться по ним было сложно, но, если приложить определённые усилия, можно было увидеть всю красоту Магноливой реки и столицы с высоты. Фэн Синь послушно шел за Му Цином и оглядывался по сторонам, примечая путь. Когда-то в детстве он уже был здесь, ведь его матушка была любительницей выйти куда-то. Лишь в пожилом возрасте она не могла себе этого позволить. Но он не узнавал но дерева, ни дороги, по которой они шли. Лишь слегка протоптанная тропинка тянулась по мягкому склону вверх. Её окружали деревья. Их зеленость рябила глаза и заставляла путаться в их кронах... Му Цин шёл точно прямо впереди, постоянно оглядываясь на императора, иногда отстающего. Цин не улавливал его шаги, поэтому снова повернулся. Фэн Синь резко перевёл взгляд, встретившись взглядом с Му Цином. Его привычные чёрные глаза стали более блестящими. Они не поглощали свет – он их обволакивал, делая блестящими. В его глазах играла юность, которую угрубляла приобретённая строгость. В глазах Синя играла юность с ноткой ребячества. Он не был похож на статного императора, которым являлся сейчас. Три года назад... Куда потерялась его юность и глупость? – Ты знаешь, куда мы идем? – произнёс Фэн Синь, прекратив тишину и их недолгий взгляд на друг друга. Зрачки Му Цина застыли, он продолжал смотреть, тянуть с ответом на такой простой вопрос... – Нет, я не знаю, – Му Цин продолжал смотреть «ему» в глаза, сухо произнося это. Так просто, без каких-то выраженных эмоций... – Пошли дальше. Фэн Синь поднялся к Цину. Тут тот будто очнулся. Император не мог понять, что именно сегодня с этим юношей не так, но никак не мог. Он был до боли странным. Фэн Синь слегка коснулся плеча Цина, и они двинулись дальше. Император вышел вперед, так как тропинка стала совсем узкой. Если раньше можно было потесниться вдвоём, то сейчас это было невозможно. Теперь Фэн Синь оглядывался на Му Цина, но, в отличие от господина Му, он боялся встретиться взглядом, тщательно избегая его глаз. Они поднялись на одну из самых невысоких гор. Перед ними раскинулась небольшая поняла, окружённая высоким лесом. Казалось, что в ней не было ничего необычного, но, если дойти до другого края поляны и взглянуть с обрыва вниз, можно было увидеть многие мелкие горы, холмы, зеленеющие в низине. Му Цин подошёл близко к краю, глянул вниз. – Красиво, правда? – приблизился Фэн Синь. Му Цин просто кивнул. Они стояли молча. Фэн Синь всё ещё боялся взгляда Му Цина, а тот настаивал на нём, смотря то вниз, то на императора. Синь сдался, снова попав в плен этих ночных глаз без возможности выбраться. – Почему тебе хотелось прийти сюда? – спросил он. В его голосе ощущалась какая-то тяжесть, он сдерживал себя от всего, что хотел бы сделать сейчас. Му Цин не мог разрывать их взгляд, не мог приблизиться, но всё же сделал это. Его плечо уперлось в Фэн Синя, они были местами прижаты к друг другу, поэтому разорвать эту мелкую связь – полный непонятных чувств взгляд – пришлось. – Это напоминает мне родину. У вас мало гор, но в моей стране их достаточно... Они снова замолчали. Не потому, что было нечего сказать, не потому, что они не хотели говорить. Дело в том, что «эта связь» снова появилась между ними. Но сейчас она была ближе, ведь лицо Му Цина находилось в нескольких цунях от Фэн Синя. Солнце пекло, но лёгкий освежающий ветер, поднимающий волосы и одеяний, расслаблял, иногда помогая забыть о жаре. Но юношам всë равно было душно. Их душило многое, застыв в горле, как камень. – Му Цин... – бессмысленно сорвалось с губ императора. Он не думал его звать, не думал привлекать его внимание, ведь они уже принадлежало ему. Он просто хотел произнести это имя. Иногда они позволяли отводить себе взгляд, но делали это будто по очереди. Один всегда смотрел на другого. Фэн Синь нервно закусил губу, отвёл взгляд. Это было невыносимо. Было душно, жарко, печальные глаза Цина будто схватили его за шею и теперь давили, пока у него почти совсем не останется воздуха. Фэн Синь отвёл взгляд, и по его щеке потекла слеза. Одна единственная слеза, которую он мог себе позволить. При виде этого губы Цина раскрылось в удивлении, он стал глубже и звучнее дышать. Зрачками он бегал по Фэн Синю, пытаясь понять, в чем же дело. Му Цин боролся между строгостью и тревогой. Между самим собой. – Прости... – вдруг произнёс Фэн Синь. Его глаза заметно остекленели, но он всё ещё пытался скрыть лицо от Цина. Выиграло беспокойство. Му Цин резко схватил императора за лицо, повернул к себе, хотя заставить его снова смотреть на него. Но Фэн Синь, весь покрасневший, отводил глаза до конца, пока пальцы чуть ли не впились ему в щеки, что заставило их ещё больше покраснеть. – Прости... – прозвучало еще раз. Му Цин хотел что-то сказать, но не мог выдавить не слова. Он просто не мог понять, зачем перед ним извиняются. Почему Фэн Синь плачет?.. Император осмелился перевести взгляд. Снова «связь». Темно-медовые глаза теперь казалось светлее из-за слез. – Прости, что влюбился в тебя, А-Цин... Му Цин непонимающе, беспокойно и ошарашенно смотрел на него, подняв брови. Этот юноша... Эта глупая юность двадцати лет, которая покинула Цина уже в семнадцать, вот ее проявление... Му Цин большими пальцами вытер его щеки, аккуратно смахивая слезы. Это всë, что он мог делать: вытирать слезы Фэн Синя и бегать по его лицу глазами так обеспокоенно, с особой нежной тревогой. – Прости, прости, прости... – Синь будто не мог остановиться. Будто одного извинения не хватало. – Я не должен был так поступать с тобой... Зачем тебе это всë? Ты просто мужчина... И я тоже... Фэн Синь заплакал еще сильнее. Его глаза точно остановилось на Му Цине. Цин тоже вдруг перестал бегать взглядом, стал точно глядеть... Просто глядеть с болью в глазах. – Я не должен был так поступать с тобой... Му Цин понимал, о чем он говорит. Он понимал его боль, но не мог выразить своё понимание. Юноша лишь более нежно, мягко протирал его слезы, водя по лицу несколькими пальцами. Фэн Синь просто плакал, продолжал не переставая. Только сейчас Цин мог поистине ощутить его глупые, недавно зародившиеся чувства. Прошлого всего пару месяцев с их знакомства, но он по-настоящему плакал... Плакал, говоря, что не будет больше так. Он попросту врал. Му Цин понимал это. Но ему было плевать. Если слышать это, то только если это ложь. Ложь, от которой обоим будет легче. Он обязательно нарушит обещание, он обязательно ещё извинится... Но потом. Потом, когда снова станет больно из-за того, что происходит между ними. <—•—> Хэ Сюань проснулся, лёжа на полу. Он сразу вскочил от удивления, что остался на том же месте, где и был вчера. Обычно генерал Хуа помогал ему дойти до кровати или звал слуг, но в этот раз... Он просто ушёл, оставив его. На щеках застыли засохшие слезы – юноша попытался убрать их, но тщетно. Голова Хэ Сюаня, как и вчера, была забита одним человеком – Ши Цинсюань. В очередной раз подумав о ней, молодой император смог понять, почему в этот раз его бессовестно кинули. В его голове совсем не то, что прививал ему раньше отец, а сейчас Хуа Чэн. Но вдумчивее, по глупости юной души, Хэ Сюань ещё не хотел становиться. Тем не менее он встал, дошёл до кровати, опустился на неё и решил, что нужно отринуть всё, что беспокоит его душу и загрязняет мысли. Может, всего на пару дней забыть... Но забыть... Юная душа не умеет забывать. Не умеет забывать любовь и грустить. Императору казалось, что даже под конец старости он не сможет выбросить из головы ни одну деталь этой девушки... Невыносимо. Просто вспоминать было мукой. Вся ещё красота умещалась в голове Хэ Сюаня. Она была просто очаровательной, поистине прекрасным цветком. Подобный этому раньше не попадался молодому императору. Хотелось владеть им, закрыть его от всех и наслаждаться им, пока он не отцветет. Была уже глубокая ночь. Луна восходила, проглядывалась сквозь тёмные облака. Её свет был такой тусклый, что на бесфонарных улицах стояла кромешная тьма. В покоях «госпожи» Ши Цинсюань горел единственный настольный фонарь. Эта широкая комната отличалась своей роскошью. Пол был покрыт темно-красной мягкой тканью. Красный балдахин над мягкой высокой кроватью колыхался от легкого ветра. Комната кричала этим насыщенным красным, что отчего походила на свадебные покои. Привыкший жить в чем-то светлом, Ши Цинсюань долгое время не мог привыкнуть к этому цвету. У него и сейчас болит голова от его обилия, но изменить комнату или переехать в другую он не мог. Единственным плюсом в этой комнате была собственная купальня, куда можно было войти только через эти покои. Это помогало Ши Цинсюаню всё еще скрывать «настоящего себя»... Ши Цинсюань разделся, оставив верхние одеяния на ширме. Дождавшись, когда служанка выйдет из покоев, он приблизился к тонким деревянным дверям в купальню, раздвинул их. По телу юноши будто струйками воды спускались нижние одеяния. Ши Цинсюань любил делать всё резко, но здесь... Он открыл для себя медлительность. Холод севера, его дожди, атмосфера в Запретном городе научили действовать размеренно. Белые одеяния упали к ногам. Перед тем, как погрузиться в воду, Цинсюань провел по своему тонкому телу ребром ладони, спускаясь вниз. Кто он: госпожа Ши или младший господин Ши? Стоит закончить это всë... <—•—> Ши Цинсюаню исполнилось девять лет. Он сидел в своей комнате, его закрыли и не выпускали. Мальчик оглядывался по сторонам. Он слышал плач матери, но он был каким-то ненастоящим. Она говорила через слезы: – Младшего господина Ши... Его больше с нами нет... Мой милый мальчик... А потом она разревелась сильнее. Ши Цинсюань не понимал. Он же младший господин Ши! Он тут, он никуда не девался! Почему же матушка плачет? Она немного успокоилась. Ши Цинсюань сел ближе к выходу, чтобы слышать всё четче, прижался к двери: – Сейчас мы можем думать лишь о его смерти и о вступительных экзаменах в придворцовую школу Ши Уду... Молю всех богов о его успехе... В это время Ши Уду должно было исполниться десять и он бы отправился в придворцовую школу, чтобы обучаться там десять лет. Но вышло так, что чиновники заметили вместо него его диди – Ши Цинсюаня, когда его гэгэ выступал. В руках маленького Ши Цинсюаня тогда оказался серебряный меч, и никто не смог оторвать взгляд от маленького чуда в виде его искусства владением оружия. Он точно выполнял элементы. Меч заметно тяжелее его казался перышком, когда рука Цинсюаня касалась ручки. Это изящество при взмахах давало понять, что он выходец знатной семьи, где боевым искусствам обучали с пеленок. Его гэгэ был не так хорош, но безумно стремился превзойти своего брата. – Младший, но такой умелый! Его гэгэ стоит поучиться у него! – воскликнул один из чиновников из придворцовой школы, а все другие подхватили его соглашающимися возгласами. Ши Цинсюань должен был закончить свое неожиданно выступление, которое даже не учитывалось в показах, но не успел. На арену вышла одна из служанок семьи Ши и силком утащила Цинсюаня с нее. Серебряный меч звякнул, упал на землю. – Госпожа, подождите! – обратился один из чиновников к служанке, но она проигнорировала его, продолжая тянуть за собой молодого господина, чтобы скрыть его от глаз. Ши Цинсюань не знал, что с самого своего рождения ему уже была предписана роль неудачника, поэтому весь успех нужно было отдавать брату. Он не знал, что он всего лишь лишний ребёнок, появившийся случайно. На него давно были планы. Не такие счастливые, как на старшего Ши Уду... Ши Цинсюань сидел, запертый в своей комнате. Он не знал, почему сейчас на его брата смотрят лучшие воины всего Нань, ведь Уду повезло пройти во второй тур приёма, а он сидит здесь, осматривая свои покои в сотый раз. Почему тогда его оттащили в сторону, не дав полностью показать себя? Он слышал, как матушка плакала, говоря о нем... Но он здесь! Они все видели Ши Цинсюаня пару дней назад на арене, яркого и впечатляющего... Неужели он яркая звезда, горевшая недолго? В комнату постучали. Зашел господин Ши, а за ним и госпожа. Они сели вокруг Цинсюаня, и он ненароком напрягся. – Ши Цинсюань, нам нужно тебе кое-что сказать... Ши Цинсюань сжал одения в кулаки, помяв их. Через неделю слухи о смерти младшего господина Ши все ещё не утихали. Это раздражало только Ши Цинсюаня, который всё ещё не мог смириться со своей судьбой. Он лежал на кровати в нежно-персиковых женских одеяниях и смотрел в потолок. Его родители... Они ли пришли к нему в тот день? Они не были похожи на себя. С детства Ши Цинсюаню доставалось всё самое лучшее, но стоило повзрослеть – и его прекрасный мир разрушился. Неужели он не может быть собой только из-за своего брата? Ши Цинсюань встал с кровати, сел за стол, где стояло блестящее зеркало, и взглянул на себя. Обязан ли он носить всë это? Пока дома гости или кто-то посторонний – да, но сейчас... Младший Ши быстро достал из-под кровати кинжал, который смог утаить от своей матушки. Взяв его, он краешком порвал верхние одеяния. Дальше он безжалостно, руками всё сильнее разрывал эти персиковые одежды, не думая о том, зачем они ему. В его голове было лишь: «Почему?» Они объясняли, они говорили, что так ему будет лучше, что потом они раскроют правду... Но даже когда они умерли, Ши Цинсюань не смог отказаться уже от части себя, которую ему привили в детстве. Он ненавидел ее, но до боли привык, что отказ был потерей. Почему это так приросло к нему? <—•—> Ши Цинсюань по глаза опустился в воду. Он любил так делать, ведь так он видел лишь спокойную водную гладь. Цинсюань лежал и много думал. С самого детства ему приходилось много думать, но эти мысли он озвучить не мог. Он не мог высказаться из-за того, что его не поймут, из-за того, что на свое «почему» он не получит ответа. Цинсюань не получил его до самой смерти его родителей. «Почему я просто...» – странная мысль в сотый раз возникла в его голове. Он кинул взгляд на женские одеяния, висевшие на ширме. Когда это закончится? Он не знал, но знал, что именно во дворце Северного Хэ Му он либо убьют себя, либо его убьют. Ши Цинсюань выпрямился, немного поднялся из воды. Он провёл рукой по мокрым волосам, вздохнул, смотря, как поднимается его плоская грудь. Как же это было сложно... Ши Цинсюань положил руку на голову, вцепился пальцами в волосы и резко погрузил себя в воду, давя сверху. Он открыл глаза. Почувствовал, как тело борется с водой, как он сам давит на себя сверху. Звуки исчезли, он слышал лишь собственную борьбу самим с собой. Наступила тишина.... Ши Цинсюань проиграл. Он резко подался наверх и, вынырнув из воды, начал громко задыхаться, кашляя так, будто пытался выплюнуть не только воду из лёгких, но и сами лёгкие. Он стучал по груди со всё еще закрытыми глазами. Но вдруг в дверь... В дверь купальни кратко постучали. Ши Цинсюань застыл, пытаясь не кашлять и даже не дышать. – Мой прекрасный цветок персика, я же могу войти? – послышался ласковый, такой протяжный голос Хэ Сюаня. Голос, от которого Ши Цинсюаню вновь захотелось утопиться. <—•—> Звезды потихоньку погасали, их поглощал свет восходящего солнца. Оно еще не показалась над горизонтом, но черное небо уже светлело голубо-белыми оттенками. Фэн Синь и его немногочисленный отряд, который должен был выдвинуться первым в столицу, ожидали некоторых опоздавших. К господину Фэн на лошади подъехал один из генералов. Кажется, по памяти императора, это был капитан стольника, одного из последних, кто держал линию фронта за несколько ли до оборонительной Чжун Юн Чэна. Кратко поприветствовав своего господина, генерал начал: – Ваше величество, мы отведем первые стольники к столице к пятнадцатому дню второго месяца. Император лишь кивнул. В его голове крутился последний разговор с господином Пэем. После он уехал, просто исчез. Никто не остановил его, никто не решился. Это мог бы сделать сам Фэн Синь, если бы не валялся в своих покоях без сознания. Он не знал, когда именно Пэй Мин покинул лагерь, куда именно отправился. И это мучало императора, как и многое другое... К примеру, пропажа Се Ляня. – Ваше величество, время выдвигаться! Кони тронулись с места. Солнце показалось из-под горизонта, освещая им дорогу на восток. Фэн Синь с трепетом глядел на восход, даже не пытаясь оторвать взгляд. Он продвигался вперёд, не замечая других людей вокруг, всё ближе к солнцу, как будто мог его достигнуть. Но оно всё отдалялось, хоть и дарило ему свет. Поняв, что Фэн Синь не сможет приблизиться к нему, он наконец отвел взгляд и вернулся. Молчание в голове его покинуло. Бесконечный поток мыслей снова врезался, как нож в спину. Неожиданно и с особой силой. Кони начали скакать не так бодро, подстроились под умеренный темп друг друга. Фэн Синь думал о том, что ждет его за стенам Запретного города. И от этих мыслей ему хотелось просто остановиться, не возвращаться ни в коем случае, но он не имел на это права. Где-то в душе он желал не встречаться больше с ним... Именно поэтому Фэн Синь не хотел ступать за ворота Запретного города – чтобы снова не видеть обсидиановые глаза.