Луна, став полной, пойдет на убыль

Солнце застыло в зените, и трое – Ши Уду, Се Лянь и сопровождающий, отправились обходить Цзе Тянь. Они часто это делали. Первый раз для того, чтобы найти хоть какие-то признаки пребывания здесь Хуа Чэна. Сопровождающий, имеющий типичную северную внешность, то есть тёмные, излучающие строгость глаза, тёмные густые волосы и бледную кожу, пытался затеряться в отрядах Северного Хэ Му, но ему удалось лишь поговорить с несколькими оттуда. В основном он говорил с южанами, попавшими в Северную армию по захвату территории, но иногда везло и можно было поговорить на северном диалекте, узнав много чего. Так сопровождающий уговорил одного северного доставить письмо господину Хуа, если вдруг он узнает о его месторасположении в Цзе Тянь. Предполагалось, что Хуа Чэн правда здесь, но спустя недели три ответа всё ещё не было. Остальные разы Ши Уду и сопровождающий ходили проведать, как далеко уже ушла война. Принца с собой не брали, ведь он толком не умел драться, держать меч в руках. Спустя месяц это изменилось – Се Лянь способный ученик, – но эти походы всё равно сохранили первоначальный состав. И вот, наконец, настал день, когда принц мог тоже присоединиться. Это был последний раз их обхода города, после они должны были отправиться в Северную столицу. Выйдя за двери дома господина Ши, они все молчали. Принцу было неловко заводить разговор, Ши Уду был слишком напряжён, к тому же, как младший, он редко что-то говорил, а сопровождающий, шедший впереди, просто не желал говорить. Пройдя до конца первой улицы, Се Лянь подошёл к сопровождающему, тихо сказав ему: – Что, если Сань... Хуа Чэна не будет в столице? – Отправимся в Бин Хуа. Он чуть севернее столице, но там твой генерал, точно должен быть. Принц подумал: «Где же ему ещё быть, кроме столицы и города, хградоначальником которого он являлся?» – но с другой стороны сомнения о их встрече в сердце Се Ляня уже давно, и со временем они лишь больше возрастали. Это было чувство спонтанного решения, что могло потерять или приобрести больший смысл за пару мгновений. Потери смысла принц боялся больше всего... – Завтра на рассвете отправимся. До Северной столицы Лэн Ку около трёх дней добираться. Ши Уду и Се Лянь кивнули. Обход города, как и всегда, не выделился ничем. Как обычно, они бежали от северян. Сопровождающий из раза в раз доставал из ножен меч, пару раз взмахивал, чтобы их не выследили. И, оставив лужу крови, они возвращались в дом семьи Ши. Часто их защищал именно сопровождающий, но иногда ему помогал и Ши Уду. Се Лянь, знающий совсем немного приёмов и владеющий мечом, откровенно говоря, не очень, просто скрывался или бежал к своим двум защитникам. Наверное, такое обычно шатает мужское эго, но принц понимал, что если он не позволит себя защищать, то сам не справится и кончит совсем плохо. И вот после нескольких таких стычек они снова вернулись, когда солнце уже не горело, а звёзды начали проявляться на небе. Мужчина в тёмно-синих одеяниях с наручами сидел перед зеркалом, расплетая волосы. Отросшие концы волос этого юноши выглядели не совсем аккуратно, поэтому он взял в руки излюбленный кинжал и хотел уже отрезать одну прядь, как со спины послышалось: – Господин, не стоит. Это был голос Се Ляня, зашедшего в покои к сопровождающему. Мужчина, остановившись и положив кинжал снова на стол, оглянулся на него. – Это же неуважительно, – принц приблизился и сел на край кровати, стоявшей напротив стола. – В прошлый раз ты мне ничего не сказал. – Потому что ты ещё не думал возвращаться на родину, возвращаться во дворец... В конце концов, это твой статус... Мужчина посмотрел на себя в зеркало, взял кончик пряди в руку, покрутил его меж пальцев. Его волосы не были такие, как обычно носила знать Поднебесной, ведь чуть больше месяца он отрезал их. Отрезал за ненадобностью, отрезал, потому что так неудобно... И теперь снова возвращаться к длинным волосам. Снова их отрезать, взбунтоваться или оставить отрастать? Отказаться от своего статуса или признать его?.. Сопровождающий резко подумал о том, как бы было хорошо вечность просто прожить в тихом доме и заботиться о ком-то, как сейчас он жил с Се Лянем и Ши Уду. Его статус бы принизил их перед ним, сделал бы маленькими и послушными собаками. Хотел ли он этого? Неужели он так много бежал, лишь бы потом вернуться домой, чтобы опять вернуть себе спокойную жизнь? Война, война... Он родился в войну, он не помнил её, но видел всё это сейчас. Видел, как люди падали к ногам от меча, превращались в лужи крови лишь от одного металла в умелой руке. За что они умирают? Молодой император сказал: «Вернуться к истокам империи – вот наша дань предкам! Объединение Поднебесной – вот наша цель! Небесный владыка требует единства земель!» – и они пошли убивать. Пошли крушить города, палить леса за... За идею. – Но я не тот, кто раньше жил там, – он снова оглянулся на Се Ляня, – моя фамилия больше не Хэ... Кинжал отрезал часть чёрных, как небо в ночи, волос. Они упали на пол. Мужчина посмотрел на себя в зеркало – его короткие волосы по плечи снова вернулись к нему. <—•—> В Северном Хэ Му цвело чистое спокойствие. Единственное, что тревожило Хэ Сюаня, была даже не война, а вечером гавкающий Ци Жун, желающий вырваться из клетки. Император даже задумывалась о том, чтобы убить его, но после того, как «эта псина» повалялась у него в ногах, господину Хэ, видимо, полегчало. Последние дни он занимался лишь тем, что проводил время с наложницами, развлекаясь с ними и изредка вспоминая госпожу Ши, которую не решался вызвать к себе, как бы его сердце ни умирало. В один из таких дней слуга вбежал в один из многочисленных дворцов Сюаня и буквально бросился перед ним на колени, протягивая письмо: – Ваше Величество, – он протянул руки, – вам срочное письмо. Хэ Сюаня спустился со своей кушетки, на которой, кроме него, сидели ещё две очаровательные девушки с лисьими чертами лица. Одна держала в руках вино, а другая веер. Император взял письмо и быстрым жестом показал слуге уйти. – Господин, позвольте, я прочту? – сладко потянула госпожа с веером, желая заполучить одобрение господина Хэ. Она потянула свои ухоженную руку с письму, то Хэ Сюань тут же вырвал его из её пальцев. Грубым жестом показав, что так делать не стоит, это же не письмо от его любовницы или глупая записка, Император схватил руку госпожи за запястье и отпустил его. – Уйдите, – он чуть сильнее сжал руку девушки. Но всё-таки отпустил, дав обеим скрыться. Распечатав письмо, император быстро пробежался глазами по строкам и закричал: – Позовите ко мне управляющего! Через мгновение в комнату вошёл чиновник в почти чёрных одеяниях с одним пучком на голове. На вид он был чуть младше средних лет, но рабочие морщины слегка старили его. – Генерал Хуа ещё во дворце? – задал вопрос император. – Нет, ваше величество, вчера он уехал в Бинхуа. – Напишите ему письмо, пусть возвращается во дворец. Управляющий поклонился, кивнув головой, и быстро покинул залу. <—•—> Стоял знойный день лета. В такое время не хотелось выходить на улицу, но надо было спешить на занятия в придворцовой школе. Му Цин открыл глаза. Его разбудила ругань за стенкой. Какая-то женщина ругала генерала Пэй, что было неудивительно. Правда, всегда было интересно понять – это Наньгун Цзе или другая девушка. Открыв глаза, Цин понял, что это кто-то другой, а не Линвэнь. Он понял, что ему надо бежать, пока учитель не заставил выгонять её, как тот обычно любил делать. Быстро выйдя из своих покоев, Цин отравился на задний двор Запретного города, в сад, который сейчас горел, словно красками, и пестрел разнообразием цветов и их запахов. Цин услышал чьи-то шаги и в нескольких чжанах от себя увидел беззаботного цветами Фэн Синя, любовавшегося цветами. Самый расцвет юности придавал ему очарования даже рано утром, когда он казался до боли сонным, уставшим. Тёмно-медовые глаза с трепетом смотрели на цветки магнолии. Грубые пальцы касались их слегка, совсем чуть-чуть. Такой тяжёлый и крепкий человек, как Фэн Синь, смотрелся в лёгких одеяниях воздушным. Синяя прозрачная ткань одежды подлетела в воздух от лёгкого ветра. Его образ дополняла слегка поднятые уголки губ. Они смягчали строгость глаз и его фигуры. Му Цин приблизился: – Как будто на невесту свою смотришь. Фэн Синь явно не ожидал увидеть здесь этого юношу, поэтому замешкался, но потом резко отдёрнул руку от магнолии. – Какая невеста... – император усмехнулся. Ещё сонный Цин не хотел много двигаться, поэтому просто застыл на пару мгновений, смотря на Фэн Синя. Его юность была до боли манящей, ведь ещё содержала в себе глупость и наивность лица, которой даже Цин не имел, хоть и был младше. Фэн Синь нахмурился и отвернулся снова к цветкам. Цин зевнул: – Хочешь в горы сбежать? – В горы?... Фэн Синь слегка замешкался. На дворе стоял час зайца, предлагать что-то в такую рань? Ладно если бы Фэн Синь был обычным учеником придворной школы, но он уже император... – Что ты имеешь в виду? – За рекой есть горы, хочу сходить туда. Пойдёшь со мной? – Цин указал куда-то за стены Запретного города. – Я не могу выйти из дворца. – Я просто предложил, – Му Цин снова зевнул. Не попрощавшись, юноша направился в сторону чёрного хода из дворца. – Если не вернусь до вечера, то не беспокойся. Лучше помоги моему учителю разобраться с его новой пассией, если у императора есть на это время. Му Цин произнёс это без особой интонации. Он уже понял, что его слова были крайне глупыми. Кто посмеет предложить императору даже на день сбежать из дворца? – Стой, – вдруг произнёс Фэн Синь, и Му Цин застыл, оглянувшись. В Фэн Сине взыграло его юное легкомыслие и просто желание делать то, что хочется. Через время это всё, конечно, пропало, это называется взрослением, но сейчас Синь был готов доставить себе и другим проблемы из-за своего желания. В голове сразу родился план. Нужно немного побегать по нескольким людям, соврать им, и тогда Фэн Синь отправится вместе куда-то с Цином. С ним вдвоём... Такого ещё не разу не было – чтобы они уходили вдвоём. За их всего год "дружбы" Му Цин сторонился его... Почему же вдруг он такой? Может, потому что Фэн Синь перестал одаривать его, словно свою невесту? Хотя небольшие подарки всё-таки были, но император всеми силами пытался подавить в себе потребность в Му Цине... Но нет, ему нравилась эта потребность, хотелось её ощущать хотя бы чуть-чуть... А когда этот холодный юноша проявил подобную инициативу, резко подтопив лёд... Эта потребность ещё больше усилилась. И не хотелось ничего с ней делать... – Я пойду с тобой. Му Цин лишь слегка улыбнулся. <—•—> Хуа Чэн прибыл обратно во дворец спустя день и предстал перед императором, поклонившись ему. Когда их оставили одних, Хэ Сюань пригласил стратегического генерала в свои покои, что Хуа Чэну показалось странным... <—•—> Традиция разговаривать о чём-то сокровенном именно в личных покоях, наверное, была семейной привычкой. Так делал и отец Хэ Сюаня, покойный император Хэ. Однажды он привёл одного из любимых генералов-чиновников к себе в покои. Это был первый инцидент подобного рода, поэтому этот господин не знал, что его ждёт и почему его так просто пригласили в личные покои самого императора... На дворе стояла осень. Близился Праздник середины осени, и у многих было приподнятое настроение. Приподнятое оно было потому, что приходил праздник, но также из-за того, что количество преступных действий в столице резко снижался. Всё знали, что осенняя пора – пора казней. Это было самое благоприятное время для них. Именно поэтому попасться осенью было страшно. Даже без суда тебя просто обвинить, лишь бы показательно казнить. Особенно в Северном Хэ Му в такое время была распространена публичная поучительная казнь. Могли обвинить в том, что человек не делал, если он хотя бы в чём-то провинился, ради выгоды государства. Всё больше предателей в чиновниках? Вешаем "чиновника"-предателя, что на самом деле был тем, кто случайно убил своего друга в драке. Преступникам затыкали рот, говоря, что они могут получить более жестокую смерть. Вот в один из дней такой поры чиновник и император сидели за низким столом в первой части покоев императора. Они чокнулись чайнами пиалами, выпили вино, и император приступил к делу: – Господин Хуа, как давно вы были на западном севере? – Ваше величество, разве я был там? Если я куда-то уезжаю, то только на границе севера и юга, в Цзе Тяне. – Вы уверены? Господин был в явном замешательстве, он не понимал. Император достал лист бумаги, раскрыл его. Это оказалось письмо, написанное аккуратными иероглифами. Господин Хуа не прочитал всë письмо, а глянул лишь на подпись. Там стояло имя правящего на северо-западе третьего советника падшего императора, или предателя Поднебесной, как его иногда называли даже чиновники. – Я не могу понять, о чём вы... Господин Хуа, мужчина старых лет, по лицу которого можно было понять, что он служит Северному Хэ Му долго и что он женат, бросал взгляд на письмо, пытаясь вчитаться в него. Император резким движением забрал письмо со стола, свернул его и убрал руки за спину. Господин Хэ возвышался над своим слугой. – Господин Хуа, до меня дошло, что вы были на западе около недели назад, в то время как отпрашивались у меня, чтобы съездить на родину... Зачем же вы отправились туда, зная, что наша разведка должна была прибыть туда в те же дни? Как глупо, верно? Господин Хуа, я разочарован в вас... Оказывается, глупости старости приходят даже к таким людям, как вы. Господин Хуа сохранял свою статность, смотря прямо на своего императора. Как он мог обвинять его в том, чего не было? У чиновника задёргался глаз. Как же оправдаться? Будучи сильным духом человеком, чиновник Хуа встал, подошёл к императору. – Что вы хотите сказать этим, ваше величество? Неужели вы обвиняете меня в предательстве? – догадался господин. Глаза императора были полны злобы, гнева, которых раньше не появлялось по отношению к чиновнику Хуа. – Вы знаете, что запад – наш главный враг, а вы смеете представать перед их императором – предателем всей Поднебесной во плоти! Вы знаете, кто должен стать императором всей Поднебесной, вы знаете, в ком течёт истинная императорская кровь, но смеете предавать свою родину, своего императора и весь Северный Хэ Му! – Я... Сильный человек, поражённый словами императора, оскорблённый до глубины души, не мог сказать ни слова. Он бросился к ногам императора, умоляя: – Пощадите мою семью, ваше величество! Есть ли в этом вина моей жены и моих сыновей? Подняв голову, чиновник Хуа лишь увидел огненные глаза своего императора, не понимая, что это может значить. Тут прибыли воины, прятавшиеся за стенами покоев. Они схватили чиновника Хуа и увели его. Через пару дней, прямо перед Праздником середины осени, его казнили, повесив на стенах Запретного города. Но император не был удовлетворён этим. Он помнил, как господин умолял его не трогать его семью... Стояла золотистая, красная осень. Пятнадцатилетний Хуа сидел перед могилой своего отца. Его тело пару дней назад отдали семье, дав им спокойно его похоронить. Хуа Чэн – маленький мальчик в коричневых аккуратных одеяниях с серебряными нитями, рассказывающими о его прошлом статусе. После казни его отца остались лишь немногие дорогие вещи в их доме. Хуа Чэн сжимал в сложенных руках горящую палочку благовония и молился. – Чэн-Чэн, Чэн-Чэн! – послышался встревоженный голос матери из дома. Хуа Чэн тут же выронил благовоние из рук, и оно осталось тлеть на земле. Вбежав в дом, он увидел императорскую армию. Всё в доме было разрушено, осколки посуды валялись на полу, а дверь была выбита. Воины держали его старших братьев и матушку, которые пытались вырваться. К мальчику тут же подбежали солдаты, схватив его за руки. – Что вы делаете здесь? – плакала госпожа Хуа. Один из братьев, старший гэгэ, вырвал руку из хватки, достал меч, но из-за сильных рук воина, сжимавшего его, меч тут же упал, звякнув. Мальчик почувствовал, что хватка на его руках становится сильнее, его пытались сдвинуть с места, но он боролся с этим, как мог. – Отпустите Чэн-Чэна! – вскрикнула госпожа Хуа, когда её вытаскивали силком из дома. – Матушка, матушка! – Хуа Чэн заплакал. Его гэгэ и мать увели. Его попёрли следом, но из-за слёз он не видел их впереди. Хуа Чэн только вырывался, плакал и истерил, из-за чего воины сжимали его крепче. Они дошли до центральной площади Запретного города. Старших господ повели дальше, куда именно, Хуа Чэн не видел, а его матушка осталась стоять рядом с ним. Госпожа всё ещё вырывалась с такой силой, что могла растянуть себе запястья, за которые ещё держали. Воин прижал её к себе, не давая двигаться. Двух старших господ поставили на колени в середине площади. К тому времени вокруг набежали слуги, низшие чиновники и многие другие люди, которые видели их или слышали какие-то крики. Хуа Чэн не хотел успокаиваться, хотя его матушка всё повторяла: – Тише, Чэн-Чэн, тише... Не плачь... Его глаза совсем высохли, на щеках осталось засохшие слёзы. Отец всегда говорил ему, что мужчины не плачут, но теперь его отец мёртв, и он может плакать сколько хочет. Его гэгэ обвязали верёвками, сложив руки за спину и поснимав с них верхние одеяния. Чэн бегал глазами по округе, пытаясь понять, что происходит. Он посмотрел на свою заплаканную матушку. Она не могла ни кричать, ни слова сказать, она лишь смотрела своих сыновей, тяжело дыша. Кажется, она всё понимала... Чэн увидел господина в чёрном где-то далеко от толпы. Его взгляд зацепился за него. Господин посмотрел на него в ответ, слегка улыбнувшись. Его взгляд был наполнен огнём, непонятным гневом к этому мальчику... Хуа Чэн тут перевёл взгляд снова на свою матушку. Он смотрел на неё и слышал звон мечей, которые достают из ножен, глубокое дыхание его братьев, крики толпы... И вдруг... Что упало на землю? Всё вокруг продолжали кричать, Хуа Чэн лишь смотрел на свою матушку. Её ошарашенное лицо... На него тут же брызнули слёзы. Она снова попыталась вырваться, крича: – Нет, нет, нет! Остановитесь! Что упало на землю? Чэн не решался смотреть. Госпожа дралась, дёргалась. Снова что-то тяжёлое со звуком упало на землю... Что упало на землю? – Нет, нет, нет! Его матушка уже кричала, билась так резко, что мальчик не мог уследить за её движениями. Толпа что-то кричала, но мальчик не слышал. На лице матушки проявился пот, мелкие морщины... Её раскрасневшееся лицо... Чэн не смотрел, он не смотрел... Что упало на землю? Что упало на землю? Что с его гэгэ? Что упало на землю? Не смотри, не смотри... Что упало на землю? Что упало на землю? Что упало на землю? Что упало на землю? Не смотри, не смотри! Что... Чэн перевёл взгляд. Он увидел две головы, лежащие на земле в луже крови. Две головы его гэгэ... Их спокойные лица... Держать лицо до конца... Тела без головы, пустые окровавленные шеи... Тела упали на землю. Хуа Чэн смотрел на них всё больше. Стеклянные глаза старшего гэгэ, его спокойное лицо... Они мертвы? Почему они мертвы? – Гэгэ, гэгэ! – взревел Хуа Чэн. Вырваться ему не удалось... Он кричал, но толпа была громче. Он увидел, как его матушка подбегает к двум телам его братьев, пачкаясь в лужах крови. Обнимает их тела без головы... – Сыночки, сыночки... – тихо шепчет она. Мир застыл. Гэгэ, которые обещали вчера уехать с ним на родину, уехать на средний юг, теперь лежали на севере. Навсегда на севере. Хуа Чэн не знал, почему они умерли. Почему их убили? Он даже не знал, что такое смерть. Его отец умер, но он не верил в это, он не думал, что это правда. Теперь он увидел её своими глазами... Чэн снова поймал взгляд мужчины, стоявшего в последнем ряду толпы. Статного мужчины средних лет. Он улыбался. Вечером дома Хуа Чэн слышал, как его матушка плачет и разговаривает с кем-то. Чэн сел у зеркала. Он смотрел на себя. Опухшее лицо, заплаканные глаза давали знать о сегодняшней трагедии. Всë происходившее вдруг предстало перед его глазами. Хуа Чэн смотрел на себя, но, даже переводя взгляд не мог избавиться от этих воспоминаний. Они мучали его. Голоса в голове, его гэгэ и их головы... Глаза его гэгэ... Хуа Чэн начал слышно, глубоко дышать. Как не видеть этого? Он вдруг схватился за голову, тёр руками то по волосам, то по лицу, но не мог встать... Взгляд снова зацепился на отражение. Чэн понял, что ему делать... Что упало на землю? Что упало на землю? На землю... На пол упало что-то маленькое и круглое... Снова кровь... Такая же кровь, что была и тогда... Хуа Чэн взглянул на себя в зеркало. Невыносимо. – Мама, мама! – закричал он, отлетев от зеркала. Хуа Чэн прижался к стене, щупая своё лицо, смотря на свои окровавленные ладони. Он снова заплакал... Слёзы смешивались с кровью, и щеки покрывались кроваво-красным. Госпожа Хуа вбежала в покои своего младшего сына. Она увидела Хуа Чэна всего в крови, пол весь в крови и что-то, лежащее на полу, тоже в крови... – Чэ-Чэн, что такое? – обеспокоенно спросила она, смотря на всё это. Госпожа в страхе с трудом дышала, оглядывая комнату. Хуа Чэн поднял голову на неё, убрал руки от лица... Выражение ужаса застыло на лице матушки. Она смотрела на своего сына пару секунд, а потом еле вымолвила: – Чэн-Чэн... Что с твоим глазом? – ... <—•—> Император и генерал сидели за низким столом. Пили вино из пиал. Господин Хэ опрокидывал в себя всё больше чаш, не начиная говорить. Хуа Чэн лишь смотрел на него, вздыхая, предаваясь ужасным воспоминаниям. Спустя ещё пару пиал императора генерал спросил: – Ваше величество, по какому поводу вы меня вызвали? Хэ Сюань грубо ударил пиалой по столу, что фарфор чуть ли не треснул. Господин Хэ уже был заметно пьян, даже в зале он не выглядел полностью трезвым. – Хватит! Сколько раз я говорил не называть меня так, когда мы вдвоём? Глупый Хуа Чэн... – император приложил руку к голове, слегка потирая верхнюю часть лба. Хуа Чэн вздохнул и исправился более строгим, уставшим тоном: – Что произошло, Хэ Сюань? – Мм... – у господина Хэ до сих пор болела голова, поэтому он продолжал тереть лоб. – Мой гэгэ... Боль резко прошла или ударила куда-то в другое место, и Хэ Сюань произнёс погромче: – Будь он проклят... Хуа Чэн просто молча дожидался ответа, смотря на своего господина. Он просто ненавидел его в таком состоянии и сейчас лишь хотел как можно скорее уйти. Наконец молодому императору полегчало, и он смог что-то разъяснить: – Он возвращается в Лэн Ку. Его видели на границе. Я не уверен, что это он, но если это всë правда... – Хэ Сюань поднял взгляд на мужчину перед ним. – Защити меня. Хуа Чэн лишь слегка дёрнул бровями без сильного удивления. Он был лишь слегка раздражён, правда, это всё ещё было связано с пьяным господином, а не с самой причиной его нахождения здесь. – Мой долг – защищать императора, – чётко кивнул он. Хэ Сюань быстро влил в себя две пиалы, пока генерал там что-то говорил. Улыбаясь, император просто глупо глядел на Хуа Чэна. Когда он пьян, он всегда как ребёнок. К нему как будто возвращалась осознанность его юного возраста, и он становился глуп, беспечен и слишком наивен для его лет. – Если он испортит мне всё, то я не смогу выполнить долг перед отцом.... Ха-ха, – Хэ Сюань потёр переносицу. – Тогда у него будет два неблагодарных сына. Гэгэ... Сукин сын... Хуа Чэн понял, что, кроме пьяного бреда, ну или вполне собранной мысли на эмоциях, он ничего не получит, поэтому взял с пола свой меч и уже хотел встать, но тут Сюань остановил его: – Чэн-Чэн, хочешь посмотреть на моих девушек? – он пьяно улыбнулся. Улыбка растекалась по лицу постепенно. – Только на одну не дам смотреть... Она моя женщина... – уголки его руб неожиданно опустились. Но генерал, не желая слышать об этом, всё-таки встал с места. Вдруг он почувствовал, как цепкие руки юноши ухватили его одеяния снизу и потянули. Хуа Чэн посмотрел на пьяного и раскрасневшегося молодого императора. Неужели юноши и правда так быстро пьянеют? Хэ Сюань лениво попросил остаться с ним: – Чэн-Чэн, зачем уходить... – Я ухожу, – отчётливо произнёс Хуа Чэн. Генерал дёрнул ногой, и император упал на пол, словно сброшенный с ноги котёнок. – Даже ты меня оставляешь, – с ноткой разочарования, печально произнёс Сюань. – Именно. Молодой господин Хэ слегка поднялся с пола, чтобы увидеть Хуа Чэна у выхода: – Ты оставляешь меня, потому что я плохой человек... Возможно, Хуа Чэн ошибался и этот юноша может говорить что-то, кроме ругательств и бреда, но только если это касалось его сердца. – Она тоже, наверное, ушла к другому... Мой прекрасный белоснежный цветок... Тут молодой император вдруг заплакал. По его щеке медленно сползла капля. Потом его взгляд остекленел, наполнился слезами. Генерал лишь нахмурил брови, осматривая такую жалкую картину, и вышел из покоев, оставив своего юного господина реветь на полу пьяным.