Луна, став полной, пойдет на убыль

Война не щадила. Император Хэ Му не знал жалости. Он жег, убивал, равнял с землёй. За месяц его воины прошли больше, чем за другие четыре месяца войны. Вокруг была лишь жестокость. Женщины, не способные себя защитить, либо бежали, либо надеялись на милость господина, если вдруг были неописуемо красивы. Стоя на коленях перед солдатами, они думали лишь о том, что было бы славно попасть в гарем к императору. Это было мечтой страшной войны. Если вдруг попадёшь туда, то, даже будучи предателем родины, будешь жить в достатке. Хоть обычно южанок, попавших в гарем, били остальные женщины, не любили слуги и гнобили все эти и прочие, это было лучше, чем умереть на сырой земле, пока тебя топчут кони, умереть в огне или быть задушенной. Ещё одной мечтой была смерть от меча. Смерть, когда тебе засекундно втыкают нож в тело и ты падаешь замертво почти без боли. Один импульс в груди. У детей жизни не было. Они считались самые бесполезными, и жалости перед ними северяне не могли чувствовать. Не дозволено было жалеть кого-то. Часто их просто жгли в своих домах, не желая убивать самостоятельно, саморучно. Ведь убить ребёнка своим мечом было страшнее, чем десяток взрослых и стариков. Эти невинные души заслуживали хоть какого-то снисхождения, которое им давали добрые люди из северян. Детей усыпляли и вывозили. Увозили в Нижний юг, в никому не нужный центр бедности. Но там хотя бы была жизнь, там хотя бы не было войны. Так часто поступали именно южане, попавшие в Северную армию по рабскому заключению. Но иногда воины Хэ Му сами вызывались спасать людей, хоть и становились предателями родины для других. Такое было опасно для всего отряда. Все прикрывали одного. Все были готовы пожертвовать жизнью ради этого дела. – Ещё раз, кто взял телегу с продовольствием из вашего отряда и отправился на ней? – спросил командир. Командиром был мужчина среднего возраста, в классических для Северного Хэ Му чёрных длинных одеяниях. В руке он держал раскалённую полусеребряную палку. Он то и дело прикладывал её к коже воина, что стоял на коленях перед ним связанный и молчал. Молчал, как воин, защищающий своих. А кожа краснела под серебряным концом, давая пар в воздух. – Ну давай же, говори. Сколько мы можем продолжать? Ещё только «молчунов» ждут у дверей. – Я ничего не знаю! – сквозь боль воскликнул мужчина. Серебряный конец снова обжёг бедного воина. Но тот держал язык за зубами. Ещё через пару минут командир понял, что это мужчина бесполезен, слово из него вытянуть было нереально. Он пнул его сапогом, и воин обессиленно упал на бок. Позвали следующего из отряда. Этого ждало то же самое. Но он тоже молчал, не мог ответить даже «не знаю». Серебряный конец оказался у ключицы, прожёг кожу. Воин пытался кричать, но будто язык проглотил. Он брыкался, что не спасало в его положении, пытался выбраться. Командир вдруг опустил палку, подошёл к воину поближе. Он раскрыл ему рот, нажал на нижнюю челюсть и понял – у мужчины нет языка. Чуть дальше, глубже в горле, болтался мелкий отросток, которым он, естественно, мог только мычать. Северная армия двигалась всё ближе к столице, что Фэн Синь принял решение какой-то части воинов возвращаться вместе с ним в столицу и держать оборону. Столица была охраняема уже как две недели, но если столкновение примерно должно было произойти в Чжун Юн Чэне, то надо было возвращаться. Фэн Синь просматривал отчёты, письма с фронта. Император держался чуть дальше фронтовой линии в основном лагере, вёл армию отсюда. До фронта, где чаще всего проходили сражения, было около 700 ли, поэтому добраться можно было за полдня. Император был очень сосредоточен и не заметил, как генерал Мингуан вошёл в палатку. – Ваше Величество, – обратился Пэй Мин, подойдя к столу и быстро сложив руки. Господин Фэн тут же поднял голову. – Уедем сразу поутру, через три дня будем с Чжун Юн Чэне. Фэн Синь лишь кивнул. – Интересно, как там А-Лянь... – не задумываясь, под нос произнёс император. – А, господин! – Мингуан вспомнил что-то касаемо Се Ляня. – Господин Инь занимается его поисками на протяжении месяца, но сложно найти кого-то во время военного положения в стране. – А? – отозвался господин Фэн на слова генерала. Он будто забыл о своём брате... – А, точно... Надеюсь, что господин Инь справится... Какое-то непонятное безразличие читалось в словах Фэн Синя. То ли это была усталость, то ли что-то другое. – Подожди, неужели тебе так плевать на своего брата? – вдруг воскликнул Пэй Мин, перейдя на дружеский тон. Он ощутил его мимолётное безразличие то ли к ситуации, то ли к самому Се Ляню... Фэн Синь продолжил писать: – Как мне может быть на него плевать? – Ты не интересуешься, почему он пропал, на каком именно этапе поиски, и отказывался принимать письма от самой Наньгун Цзе в последнее время! Император и правда не читал писем, приходящих из дома. Они лежали где-то в конце писем, приказов, других важных бумаг. Других, более важных бумаг, чем письмо из родного дома. В сердце Фэн Синя что-то больно кольнуло, но он не придал этому значения, продолжая читать. Хотя его пальцы слегка сжались на тонкой бумаге... – Он твоя единственная семья, господин! Пальцы ещё сжались на бумаге... Фэн Синь глубоко дышал. В сердце кололо, кололо сильно. Умерли все, кто был в императорской семье, остались лишь они вдвоём. Мать не смогла родить ещё детей, кроме их двоих, а наследников от наложниц двор, почитающий покойную императрицу, не признавал. Они остались вдвоём: в бывшем – наследник, сейчас император Фэн Синь, и принц, не получивший титул наследного принца ни при своём отце, ни при своём брате, Се Лянь – уроженец греха, рождённый под несчастливой звездой. Фэн Синь вдруг вспыхнул: – Думаешь, я могу думать о своей семье, когда такие же семьи погибаю?! Дети лишаются родителей и умирают от голода, города вместе с людьми сжигают! – Фэн Синь встал со своего места, подошёл к Пэй Мину: – Ты генерал, как ты можешь говорить о семье!? У воина есть только жизнь, сражение и смерть – как генерал, ты знаешь это наизусть. Генерал Мингуан пылал от злости. Он пытался отвлечь императора, привести к одной из истин жизни этого младшего, но это бесполезно. У молодых на уме война... У таких, как он, в голове лишь война. Не все такие наивные и лёгкие, как генерал, не все ценят свою фамилию через тысячи столетий... – Господин, ради кого ты страдаешь, ради кого ты сражаешься? Скажешь, что ради народа, но нельзя печься о каждом! Война – это в первую очередь смерть, они все умрут! Император со злостью сжал одеяния генерала своих руках. – Я обязан думать о каждом, Пэй Мин, – руки на горловине одеяния сжимались, – я император Южного Нань! Ты можешь беспокоиться о своей семье, о своей Наньгун Цзе, ты всего лишь генерал! Мингуан был готов рвать и метать. Он тоже схватился за императора, сжал его плечи, надавил со всей силой. Началась драка. Пэй Мин бил, как бьют паршивца, что переспал с чужой женой. Вбивался кулаками в лицо императора, рвал на нём одежду с силой. Фэн Синь отражал удары, бил, оставляя точные синяки. Бил в лицо, под рёбра то руками, то ногами. Оба пытались вырваться из хватки другого, но не получалось. Они продолжали цепляться за одеяния из крепкой ткани, пытались выбить из друг друга их правду, внушить свою истину через удары. Появилась первая кровь, но они продолжали. Генерал толкнул господина Фэн, и они вместе упали на землю, точнее, на пол палатки, уложенный коврами. То Пэй Мин оказывался сверху, то Фэн Синь. – Ты не забудешь о своей возлюбленной, даже когда придётся решать судьбу земли, но я его уже забыл! Позволено ли мне думать о нём, о семье? Позволено ли?! Пэй Мин слышал его, поэтому бил ещё сильнее, не щадил. Генерал знал, что ему ничего не будет. Убить императора он был не способен, а выбить юношескую дурь лишь надеялся, но всё равно продолжал наносить удары. – Позволено ли мне думать о чём-то, кроме войны! Генерал оказался сверху, навалился на Фэн Синя. Император, обессилев, почти перестал биться, они просто отражал удары, прилетавшие на него сверху. Раз, два, ещё, ещё.... Ещё, ещё... Закружилась голова от ударов, Фэн Синь не мог ничего видеть. Он чувствовал растекающуюся по лицу кровь, он пытался кричать хриплым голосом: – Меня кто-нибудь спросил, хочу ли я иметь возможность думать о своей семье?! Мне кто-нибудь дозволял свободу мысли?! Прилетел последний удар в висок, который император не смог отразить. Фэн Синь отключился, лёжа в луже крови. Пэй Мин поднялся, вытер лицо от жидкости, кинул взгляд на императора и ушёл, оставив его лежать на кроваво-красном... <—•—> Была светлая ночь. Луна светила ярче обычно, давая увидеть всё немного хуже, чем днём. Слышался звук бушующего водопада. Вода с силой врезалась в озеро так, что над ним образовывалась лёгкая дымка, туман. Вокруг зелёные деревья – густой лес. Император Фэн взобрался к водопаду, увидел всю красоту этого места. Но его взгляд упал, и он больше не мог любоваться этим... На земле у водопада лежал мужчина, поражённый мечом чуть ниже груди. Фэн Синь, увидев его, сразу же подбежал к нему, опустился своими сверкающими, тяжёлыми одеяниями на землю. Он приложил ладонь к щеке этого юноши. Схватился за его запятье, нащупывая пульс... Его глазами безудержно бегали по всему телу мужчины с крайним беспокойством. Он шептал: – Господин Му! Му Цин, Му Цин, проснись же... Фэн Синь наконец нащупал слабый пульс. Слушая удары сердца, он смотрел куда-то в сторону... Неожиданно грудь и голова Му Цина приподнялись, он начал громко кашлять, не сдерживаясь. Фэн Синь поддержал его за спину. Господин Му продолжал пытаться откашляться, как его взгляд упал куда-то в темноту леса. Он слегка предподнял руку, не смог точно указать из-за бессилия, но Фэн Синь увидел. В темноте еле различимо стоял мужчина в тёмных чёрных одеяниях. Такие строгие наряды часто носил и сам Цин, но в фигуре этого господина было что-то величественное, и он казался моложе господина Му. Му Цин совсем ослабел и, как только опустилась его рука, опустился и сам головой на ладонь Фэн Синя, которую тот специально подставил. Синь подобрал себе на колени, мягко уложил господина Му. Взгляд Фэн Синя, его руки и мысли были в беспокойстве, он мог думать лишь о том, как помочь юноше на его руках. Му Цин просто лежал, открыв глаза и слегка покашливая. – Му Цин... – Фэн Синь убрал окровавленную прядь с его бледного лица. Господин Му еле протянул к Синю руку, схватил его за лицо и приблизил к нему... – Му Цин?.. Цин приподнял голову, потянулся ещё ближе, что его дыхание задело губы Фэн Синя. Но снова обессилев, он пал на его колени, смотря на господина Фэн полузакрытыми глазами. Он слегка улыбался, его уголки губ предательски изогнулись, когда Му Цин увидел обеспокоенный взгляд этого мужчины. Эти остекленевшие тёмные медовые глаза не могли оставить его равнодушным. – Му Цин, – Фэн Синь протёр краешком рукава одеяния его лоб от крови, – ты только не умирай, пожалуйста. – Ты тоже... – устало произнёс Цин в ответ, чуть сильнее улыбнувшись. Они ещё пару мгновений смотрели в глаза друг другу, пока Му Цин не отключился... <–•–> Голова чертовски болела. Милый сон вмиг развеялся, Фэн Синь поднялся, не имея понятия, сколько он пролежал здесь. В покои резко вбежал какой-то слуга и, увидев, как его император валяется в лужи крови, которой пропитались ковры, тут же побежал за подмогой. Фэн Синь лишь думал об одном: «Я забыл его, как каждого... Так почему он так часто снится мне? Даже так. Это проклятье». Император снова упал в обморок. <—•—> Стоял ясный день. Весна радовала своими слегка прохладными солнечными днями, которые идеально подходили для тренировок. – Сделай выпад с поворотом, – стоя у колоны дома, сказал сопровождающий, наблюдая за тренировкой Се Ляня. Се Лянь уже давно тренировался, учился у своего друга-сопровождающего базовым техникам. Обучался он столько, сколько они уже жили в доме семьи Ши в Цзе Тяне. То есть около месяца. Лянь послушно сделал выпад, немного согнув ногу, а не по-классически, чуть ли не касаясь ею земли. Сопровождающий, хоть и обучался чуть ли не в лучшей школе своей родины ранее, давал такие техники, какими пользовался сам. А в его выпаде ноги согнуты немного, чтобы лучше держать равновесие. Новичку Се Ляню было так проще, чем делать классический выпад. – Давай на сегодня закончим, солнце больно активное, – скрываясь под навесом, произнёс сопровождающий. Се Лянь тут же вернул меч в ножны, вернулся в изначальную стойку и, повернувшись к "своему учителю", быстро поклонился ему, сложив руки. – Не делай так. После этих слов принц расслабил тело и чуть ли не упал, но мужчина успел его подхватить. Слабого уставшего Се Ляня привели к столу. – Ши-ди, ты идёшь есть? – крикнул куда-то в сторону Се Лянь. Ши Уду вышел во двор, прошёл немного и оказался в беседке, где готовилось к ужину двое мужчин. У него была перемотана голова, волосы странно торчали в разные стороны, но из-за его одеяний и выражения лица над ним не хотелось смеяться: Ши Уду всё ещё выражал строгость и юношеское упрямство. – Не называй меня так, – садясь за стол, произнёс Уду. Принц лишь слегка склонил голову. С тех самых пор, как эти три мужчины подрались в комнате младшего господина Ши, они остались в этом же доме. Малочисленные отряды патрулировали город, но это не мешало им остаться. Тем более была одна более веская причина... Удары головой об стену не могли пройти бесследно. Поэтому они остались лечиться, в таком состоянии нельзя было отправляться. Целый месяц они жили душа в душу, несмотря на препирания Ши Уду. Сопровождающий добродушно, то есть по доброте души принца, согласился и обхаживать Уду тоже, ведь «молодой господин здесь один, у него никого нет. Как можно бросить сироту?». Сопровождающий считал, что бросить можно об стену, потому что тот долг за драгоценную голову принца был ещё не отдан, по его мнению. В доме всё было на сопровождающем, ведь не его беспощадно били головой об стену. Мужчине это не нравилось, но, слушая крики Се Ляня от головных болей по ночам, он понимал, что делать это всё некому. Ши Уду пытался сдерживаться от громких криков, но всё же страдал. Особенно когда к нему приходил сопровождающий и перематывал голову свежими бинтами. – Через пару дней мы с принцем отправимся в столицу Северного Хэ Му, – накладывая еду в пиалу Се Ляня, обратился к Ши Уду сопровождающий. – А тебе туда зачем? – похлёбывал суп юноша. Се Лянь покашлял в кулак, пытаясь показать Уду, что спрашивать не стоит, и тот послушно притих, хоть и быстро вздохнул перед этим. После ужина Ши Уду собрал все тарелки и отравился на кухню. Се Лянь и мужчина вызвались ему слегка помочь, потому что юноша жаловался, что у него кружится голова и что, если собрать сразу всю посуду сразу, он упадёт вместе с ней от головокружения. На кухне был выход в небольшой сад с прудом, откуда таскали воду для мытья посуды в ведре. Уду засучил рукава и начал мыть пиалы, тарелки и палочки в ведре. – Слушай, – обратился он к сопровождающему, что стоял у стены и наблюдал за юношей, – может, мне отправиться с вами? Я слышал, что красавиц отправляют в столицу Хэ Му в... – Госпожа Ши правда красавица? – перебил его мужчина. Пиала выпала из рук Ши Уду в воду, обрызгав парню. Он подул на мешающийся волос, выпавший из причёски, оглянувшись на сопровождающего со злобным взглядом. Мужчина лишь закатил глаза. – В общем, я отправляюсь с вами, – произнёс Уду. – Хорошо, – лишь ответил сопровождающий. Се Лянь, недавно вошедший в комнату, услышал диалог и тут же возник: – Как ты можешь отправлять ребёнка в логово к вра?.. – но тут же запнулся, прикрыв рот рукой. – К врагу?! Хорошо... Се Лянь совсем забыл, что сопровождающий был родом из Северного Хэ Му. Назвать своим врагом его родину, семью... Это, по меньшей мере, было некорректно. Но вместо извинений принц просто запнулся и оставил как есть, без сил что-то разъяснять. По вечерам сопровождающий был особенно раздражительным. Было непонятно, с чем это связано, но принц догадывался... Раньше вечера этот мужчина проводил не один, совершенно не скучая в одиночестве в своих покоях и в саду. – Ваше Высочество, если вы не возьмёте меня с собой, то я просто отправлюсь следом, – сообщил господин Ши, продолжая мыть посуду. Принц понимающе кивнул. – Тогда послезавтра, с рассветом, нужно будет выйти, – выходя из комнаты, сказал сопровождающий. Видимо, пошёл меланхолично проводить свой одинокий вечер... Се Лянь и Ши Уду просто кивнули.