Луна, став полной, пойдет на убыль

Солнце было в зените. На пороге центрального дворца стоял генерал Хуа, только вернувшийся в Запретный город. В голове крутилась мысль о том, когда он сможет отправить очередное письмо принцу Южного Нань и как быстро оно ему дойдёт. Но мысль быстро провалилась в глубину, стоит размышлять о чём-то другом. Например, о том, о чëм он будет говорить с императором Хэ Му в зале. Господина Хуа пригласили, и он вошёл. Его багровые одеяния, такого оттенка, который, казалось, был приобретён с помощью крови – будто белые одеяния пропитались ею, – отменно смотрелись на генерале. Но эта красота, вместе с его молчаливым пустым взглядом, превращалась в статность и не более. Он не был слишком привлекателен в таком виде. Он даже наводил некий страх. Если б ещё у него на поясе привычно висел ятаган, то чиновники и слуги точно бы опустили свой взгляд, не осмеливаясь взглянуть на господина. Но Хуа Чэн ходил на приёмы к Хэ Сюаню без оружия по приказу самого императора. Чего боялся господин Хэ, было непонятно, но генерал молча исполнял эту "просьбу". – Господин Хуа, ты всё же вернулся, – император заулыбался краем губ. Хуа Чэн просто кивнул. Он не мог не вернуться. Даже если в письме написано: «Если хочешь», это не даёт генералу право выбирать. Когда хоть перед кем-то во дворце стоял выбор? Только приказ. – Присаживайся, – молодой император указал в сторону, где стоял низкий стол с кувшином вина на нём. Хуа Чэн послушно сел за стол. Он поднял винную пиалу двумя руками, выставил их перед собой и после краткого поклона императору выпил. Господин Хэ с улыбкой принял это вежливый жест. Тут в тихую залу ворвался слуга, встал на колени и, ещё задыхаясь, сказал: – Ваше Величество, господин Ци... Этого было достаточно, чтобы Хэ Сюань моментально пришёл в ярость. Молодой император ударил по столу и вскочил с места: – Что этому чёрту ещё надо?! Господин Хэ направился к выходу, напуганный слуга поплëлся за ним. Хуа Чэн, выпив ещё рюмку, изящно встал со своего места, поправил одеяния и интереса ради отправился за ними. Новые покои Ци Жуна находились далеко от центрального дворца, в глубине сада. Такая процессия в лице императора и его любимого генерала (так его называли во дворце, потому что никого он так не возносил, как именно господина Хуа) была необычна, поэтому многие оборачивались или вовсе переставали заниматься своими делами при виде их. Наконец они достигли старых покоев, которые представляли из себя небольшой домик, отличавшийся некой стариной и потрёпанностью. Изнутри слышались крики: – Сосунки, выпустите меня наружу! Неужели я не могу даже выйти отсюда? Я прокляну вас, мерзкие отродья! Знаете, как страшно проклятье грешного?! – Господин Ци, стоя за дверью, умолял стражей выпустить его на улицу. Хэ Сюань ненароком подумал: почему эти бездарности не могут справиться с каким-то, по его мнению, шлюханом без его помощи? Так ли сложно справиться с этим ублюдком на самом деле? – Позовите вашего императора, я с ним поговорю! – кричал Ци Жун. Дверь в покои отворилась с ноги. Кто будет прикасаться руками к покоям такого отродья? Сам император побрезговал касаться ботинком двери, поэтому это любезно сделал генерал Хуа. Он же вошёл в покои первым. От неожиданности Ци Жун упал и теперь сидел на полу, облокотившись на ладони. Он снизу вверх смотрел на двоих. – Ты хотел поговорить с императором? Я здесь, – глянул на господина Ци Хэ Сюань. В такой момент император чувствовал своё превосходство сильнее, чем раньше, он ощущал и непоколебимую власть, смотря на него сверху вниз. Такое приятное чувство разлилось в жилах господина Хэ, что даже захотелось не пачкать свои руки о Ци Жуна, ломая ему кости. – Сдался ты мне! Кто захочет с тобой говорить, кроме твоей красной шавки, – господин Ци покосился точно на Хуа Чэна, – и этой Ши! – Оон подразумевал, конечно же, молодую госпожу Ши. В груди тут же пропало приятное чувство власти, и Хэ Сюань моментально решил – ноги сломать к чертям этому ублюдку! Господин Хэ схватил Ци Жуна за шею и поднял с пола. Они поравнялись, но, очевидно, император был в более выгодной позиции. Сжимая шею, Хэ Сюань смотрел точно в глаза этому Ци, будто пытаясь его прожечь. Ци Жун же не мог смотреть на него, так как боролся за свою жизнь, схватившись за ладонь, душашую его за шею. Ещё пару мгновений молодой господин Ци страдал без воздуха. Потом его уставшее от борьбы тело упало вниз от бессилия, так как Хэ Сюань наконец его отпустил. – Кхе-кхе... Зачем же так реагировать на правду? – Ци Жун пытался откашляться, поэтому поднял просто ужасный шум, кряхтя. Хэ Сюань со всей силы пнул господина Ци ногой и поспешил выйти из покоев. Ци Жун все ещё кашлял. Он глянул на стоявшего над ним Хуа Чэна: – Кхе-кхе... Генерал Хуа, ваш господин – бессовестный мудак! – Мужчина скрутился от боли и сквозь зубы снова заговорил: – Может, он вас тоже на цепи держит? – Ци Жун, усмехаясь, заулыбался. Снова глянул на генерала и продолжил: – Если так, то давайте вместе сбежим обратно в Южный!.. Но не успел Ци Жун договорить, как ему в бок прилетел сапог самого генерала Хуа, который больше не мог терпеть его гадких речей. Хуа Чэн тоже оставил валяющегося на полу господина Ци и последовал за свои императором, что ждал его в дверях, подслушивая. Может, от болевого шока, а может, просто от гадости языка, Ци Жун то и дело повторял, будто в бреду: – Шавка-шавка, гав-гав!.. Хозяин прикажет – он мать родную убьёт! Гав-гав, шавка, как умер твоей псиный отец? Генерал Хуа остановился у выхода, нахмурился, но не решился оборачиваться. Чего стоит этот сукин сын? Ни одного взгляда! – Собака стелется у ног всех, кого увидит! Гав-гав чужому принцу, гав-гав чужому императору! Ха-ха-ха... Послышался отрывистый смех и ещё какие-то фразочки, похожие на прозвучавшие. Генерал поспешил и ушёл первее императора. Был бы это кто-то другой, кроме Хуа Чэна, Хэ Сюань бы отрезал такому наглецу пару пальцев, но это всё ещё был господин Хуа, которому дозволялось идти вперёд императора. Напоследок Хэ Сюань сказал страже у покоев: – Избейте его как следует, чтоб больше не рычал. «Весенние цветы не пробудятся на севере, Тут лишь холод и тьма. Не будет любви там, Где не наступит весна»... Приглушённый свет и проникающая в комнату лунная дымка – всë, что освещало тихую комнату. Перед кроватью стояли два человека. Один обнимал другого за талию, другой же был так тих, что его присутствие сложно заметить, если не смотреть. – Неделю думал лишь о тебе, признаюсь... – Хэ Сюань вдыхал нежный аромат волос Ши Цинсюань. Он стоял позади неё, положив голову на её плечо. Шёлк её волос и подрагивание ресниц – всë, за чем хотел наблюдать император. Девушка лишь смотрела вниз. Не дрожала – ей больше не страшно, – но почему же так тревожно находиться рядом с ним? – Ты сегодня особенно прекрасна, мой цветок... – он погладил её по щеке с особой нежностью. – Новая заколка в твоих волосах ли это, свет луны сегодня, может, прекрасен, или просто ты так особенно очаровательна? Ши Цинсюань не могла ничего ответить – она привыкла к молчанию в его присутствии. Оне не смела ничего ответить. Ши Цинсюань имела долю смелости, но применять её... Пусть лучше молодые император продолжить ублажать себя любованием своим прекрасным цветком персика... – Ты молчалива, словно тихое озеро... В его глубину мне не пробраться. Да и не хотелось мокнуть... – Хэ Сюань провёл по волосам девушки, разделяя их пальцами. – Ваше Величество, я не смею... – Ши Цинсюань сразу после своих слов проглотила слюну. Её кадык дрогнул под пальцами императора, что слегка обхватил её шею. Господин Хэ сел на край кровати перед госпожой, он прижался лбом к ней и прошептал: – Ты не можешь говорить, потому что я император или потому что я – это я? «И то и другое», – тут же промчалось в голове у девушки. Но сказать это она не решилась. Хэ Сюань, прижимаясь головой к Ши Цинсюань, посмотрел в окно на луну. – Ты как луна, милый цветок... Прекрасна, недостижима и, сияя, снова погасаешь... Отчего же ты всё время гаснешь? – Император посмотрел на неё, но девушка лишь на мгновение зацепила его взглядом, и он снова принялся смотреть на луну. – Скучаешь по братцу? Я могу найти его, привезти к тебе, и вы останетесь здесь. – Мой гэгэ... Я не могу обрекать его на такое. Ши Цинсюань кинула взгляд на императора Хэ Му. Так, прижимаясь к ней, он казался планетой, что держит на себе весь огромный мир. Мелкой частью огромного, что принадлежит ему. И она тоже эта часть. Луне не сбежать от земли. – Мой цветок персика, неужели думаешь, что я что-то сделаю твоему гэгэ? Он же твой гэгэ, моя нежная луна... – Господин Хэ встал и обнял её за талию, прижимая к себе. – Ваше Величество... – замешкалась Ши Цинсюань. – Тебе плохо со мной, так ведь? – Нет, нет, Ваше Величество... Хэ Сюань коснулся её подбородка, подтянул к себе, заставив госпожу посмотреть на него. Но она отводила взгляд в сторону. – Ты врёшь мне, Цинсюань. Как и все, нагло врё-ёшь, бессовестная... Его лицо никак не отразило смысла сказанных слов. Совершенно бесчувственно и даже робко они слетели с его губ. Он был слаб перед ней, но она была слабее. – Господин, я не хотела врать... – Девушка смогла задержать свой взгляд на нём. На пару мгновений, что показалось императору малой вечностью, она снова разорвала их связь. Хэ Сюань укусил себя за губу. Он глядел на неё. На неё – прекрасную, словно все богини сошлись в одной ней; прекрасную, словно вся красота природы; прекрасную, словно она была самой красотой... Достаточно ли этой божественной красоты, чтобы быть по-настоящему любимой? И может ли кто-то, такой же, как Ши Цинсюань, быть любим настоящим? Он прижался к ней, утыкаясь в её волосы. Хэ Сюань, закрыв глаза, прошептал: – Цинсюань, я зависим от тебя... Зависим, что если ты вдруг исчезнешь, то я буду искать тебя во всех мирах. Если ты вдруг захочешь умереть, я остановлю тебя. Если ты вдруг захочешь покинуть меня, я заставлю тебя остаться... Он гладил её лицо, шею, ключицы и спускался по руке всë ниже. Молодой император схватил её за руку: – Ты не посмеешь уйти от меня... – он сжал руку ещё сильнее. – А если вдруг это случится, то я убью нас обоих, чтобы в следующих жизнях мы были неразлучны... Он прижался к ней вплотную, проходясь по её шее губами, заставляя госпожу Ши запрокидывать голову вверх. – Оставшись сегодня со мной, ты обретёшь меня, я стану навеки лишь твоим... – Хэ Сюань спустился к её ключицам и начал целовать их через тонкую ткань одеяний. – Ты обретёшь империю, что я построю для тебя... Всë для моей любимой Ши Цинсюань... Император вдруг остановился и пронзительно посмотрел в глаза госпожи, продолжая сжимать её руку. – Я убью каждого, кто посмотрит на тебя, кто только коснётся тебя. Я отрублю им головы и подвешу на площади их тела. Хочешь? Пустой взгляд Ши Цинсюань остановился на устрашающем лице господина Хэ. Она не могла не сказать ни слова. Она лишь глубоко дышала, пока зверские глаза императора проникали ей в душу. Вдруг господин схватил её за запястья и повалил на кровать. В его руках она не могла вырваться. – Господин... – прошептала Ши Цинсюань, с надеждой, что страх в её голосе будет услышан. От сладкого голоса девушки император тут же растаял и уменьшил силу хватки. Хэ Сюань только начал приближаться к ней, как девушка вырвалась из-под него и отбежала к двери. За пару мгновений господин Хэ понял, что он сделал, и тут же застыл, будто сам был шокирован происходящим. Ши Цинсюань нервничала, поглядывая на молодого господина. Она пыталась открыть дверь, ведущую во внутренний двор. Его испуганные глаза пробудили долю сочувствия в душе Хэ Сюаня, но она исчезла, как только девушка наконец открыла дверь и выбежала во двор. Император бросил на ей вслед взгляд, полный непонимающего отчаяния. Он был так слепо влюблён, он был в таком сне, что теперь его возлюбленная сбежала от него... Теперь он был по-настоящему слаб. Он лишился своей зависимости, наркотика за пару мгновений. Гнев на самого себя кипел в груди господина, но, не в силах его выпустить, он повалился на кровать. «В саду зацветут деревья, придёт весна, Но нужна ли теперь она? Светит луна, но ночь не мила, Любимая покинула меня... Утром мне будет не мил свет, Цветы в саду завянут вскорь. Я убью за сине-зелёный цвет, Я убьюсь и сам, соединившись с землёй»... <—•—> – Ваше Величество, ещё одно письмо от госпожи Тайфу, – Мингуан склонил голову перед императором и протянул ему письмо. В покои императора Нань пробивались лучи зенитного солнца. Здесь он проводил бóльшую часть времени, работая. Вот и сейчас он сидел за низким столом, окружённый бумагами и постоянно пишущий что-то. – Просто положи его на стол, я позже посмотрю, – Фэн Синь даже не взглянул на генерала. – Но, господин, это наверняка касается дел в столице... – Пэй Мин не успел договорить, император его тут же перебил: – Я уже разбираюсь с этим. Не одна госпожа Тайфу шлёт мне письма из столицы... Фэн Синь написал новый иероглиф на бумаге и отложил её в сторону. – ...и принца... – продолжил генерал Пэй. Фэн Синь, что махал одним листом бумаги над другим, чтобы чернила поскорее высохли, остановился. Его лицо было уставшим, грустным и слегка раздражённым. – Прочти мне его. Император склонился над новой бумагой. Пэй Мин, не медля, открыл письмо, развернул его. Он быстро пробежал по содержанию, проигнорировал приветствие и начал где-то с середины: – «Поиски в Запретном городе не увенчались успехом, но мы продолжаем опрашивать людей внутри дворца. По Вашему приказу, Ваше Величество, было отправлено три тайных отряда для поиска в столице и в округе. По прошествии четырёх дней, ничего не нашли. Более тщательно обыскав покои принца, я имела возможность прочесть полностью одно письмо. Адресовалось оно принцу, отправитель неизвестен. Содержание дружеского характера, ничего более. Если другие письма и были, то принц, вероятно, взял их с собой. На Ваш вопрос, что просил меня найти причину побега, я пока, господин, ответить не могу. В расследовании мне помогает господин Инь Юй, я жду от него каких-либо комментариев...» Мингуан замялся, и тогда император спросил, не отвляекаясь от письма: – Это всё? – Касаемо поисков принца – да. Дальше читать? Господин Фэн лишь быстро кивнул. – «Как бы там ни было, я подозреваю, что побег принца может быть связан с тем отправителем, с которым переписывался Се Лянь. Возможно, что тебе известно об этом больше, потому, если это так, прошу уведомить меня. Также, если быть откровенной с тобой как с другом, я связываю это со смертью первой императрицы Нань. Се Лянь просто не смог оставаться внутри Запретного города и сбежал. При таком раскладе мы сможем обнаружить его максимум в сорока ли от столицы...» Дочитав, Пэй Мин положил письмо обратно в конверт и оставил его на краю стола. – Госпожа ни слова о тебе не пишет? – вдруг поинтересовался господин Фэн. – Есть ли в этом смысл упоминать об этом Пэе, когда в стране такая ситуация? – чуть склонив голову, ответил генерал. – Можешь идти. Генерал Мингуан сложил руки перед собой, отвесил Фэн Синя аккуратный поклон и вышел из покоев, оставив императора в одиночестве. Хотя одиноким его можно было назвать лишь буквально. Компанию ему составляли бумаги, кисти, чернила... Насколько была эта компания плоха, это был другой вопрос, над которым в разных ситуациях можно было и поломать голову. <—•—> Тишину ночи напитывали сторонние звуки с улицы, попадающие через распахнутые окна в покои. Тихо догорали две палочки благовоний, отдавая свой цветочный запах, что смешивался с уличным морозным, свежим. В комнатке вились тонкие шторы, поднимались на ветру и медленно опускались, стелились на пол с мягкостью. Свежесть зимы прогоняла через всю комнатку морозный воздух, что касался кончиков пальцев, носа и ушей. Это заставляло их всех замерзать, невольно краснеть. Перед небольшим искусным, сделанным дорого и со вкусом алтарём, на коленях сидел юноша и тихо что-то шептал себе в сложенные руки. На его плечах лежала мягкая белая накидка, защищающая его от лёгких, но холодных ветров. Палочки благовоний отдали свой запах, догорели. Пепел пал на чашку, пачкая её. Сделав один поклон, юноша поднялся с колен и поправил накидку – замёрз. Несмотря на холод, он не спешил покидать эту комнатку. Он хотел подольше постоять перед алтарём и просто смотреть на него. Тяжело смотреть на мёртвых. Что осталось? Пара иероглифов и алтарь... И искренняя любовь, любовь сына к своей матери, любовь, что исчезнуть без особых причин не может. А смерть не являлась такой причиной. Прекрасный сын, добродетельный и искренний в своих словах и поступках; отличный брат, поддерживающий и ценящий... Есть ли смысл быть сыном, когда родителей нет? Если ли смысл быть братом, когда гэгэ нет рядом? Се Лянь поднялся с колен, ещё раз посмотрел на надпись на надгробии: «От властвующего сына императора Фэн Синя покойной матушке-императрице Фэн». Даже имени нет, одна лишь фамилия. Вот, что осталось от первой императрицы Южного Нань. Мир расплывался, в глазах появлялись слёзы, но их было так мало, что они не падали на белые щеки и просто загораживали обзор. Се Лянь нахмурился. На щеку упала одна слеза. Достаточно, больше не надо... Хватит... Неужели их ещё недостаточно? Невозможно плакать по мёртвым вечность, пока ты жив. Тело иссушается лишь при палящем солнце, под землёй много влаги, чтобы плакать... Ветер усиливался, и шторы взлетали под потолок, резко опускались назад. Яркую луну заслонили тёмные облака, изредка показывающие её, отходя в сторону. Лянь упал на колени, сжимая рукава своих одеяний. Снова он не мог плакать. Уронив голову, он видел свои колени через расплывчатую картину. – Матушка, прости меня, – Се Лянь медленно поднимает голову. Снова лишь одна слеза падала из его глаз, текла по щеке. – Ты всегда говорила мне не покидать дома, принцу такое не подобает... Тем более не наследнику... – Лянь тяжело вздохнул. – Но я уеду. Уеду, чтобы почувствовать, каково это – не быть принцем. – Он замолчал. – Я немного соврал, матушка, я ослеплён... – Он стал говорить тише: – Нет, просто я люблю одного человека. Мне нечего терять, я уже всё потерял. Се Лянь нервно закусил нижнюю губу, опустил глаза. Плакать не хотелось. Думать не хотелось. – Мой гэгэ, твой старший сын, есть ли ему дело до меня? Он любит меня, но он император. Ты знаешь, императорам не нужны чувства... Особенно любовь, ты знаешь, матушка. Се Лянь невольно вспомнил про своего отца. Он не был идеалом, он не был плохим, но то, что ему всегда не хватало, – любви. Может, поэтому он был так неразборчив в наложницах, ему подходила любая. Любая могла и стать его женой... – А вспоминает ли про меня кто-то, кроме гэгэ? Только он... Поэтому, как бы ни было тяжело это всё бросить, я уйду. Ветер подул в окно, приподнял волосы принца с плеч и снова опустил, проходя через комнату через одного окна в другое. – Может, в другой жизни я не бросал так свой дом... Но в этой я пойду на это, – он поднялся с колен и почти бесчувственно, не ощущая ни капли сожаления, лишь немного грусть, произнёс: – Прощай, матушка... Лянь подошёл к надгробию, быстро прошёлся по нему рукой. – Прощай... Закрыв окна в комнате, он прошёл в свои основные покои. Се Лянь зажёг одну свечу в комнате. Свет медленно распространился, блёкло освещая комнату. Принц аккуратно собирал вещи в мешок. В комнату тихо постучали. – Входи, – почти шёпотом ответил принц.