Луна, став полной, пойдет на убыль

После того, как император Хэ Му и господин Хуа выехали из Запретного города, а позже – из столицы, Се Лянь взял с Хуа Чэна обещание, что он будет писать ему по возможности. Это было сложно, ведь не всегда найдёшь независимого посредника, который мог бы свободно перемещаться по территории южного Нань, но Хуа Чэну, золотой ветви с яшмовыми листьями Нань и известному человеку, это удавалось, хоть и за приличную сумму. И тогда письма успешно доходили до принца и до генерала. Часто содержание писем Се Лянь писал по-особенному. Так, что получатель мог почувствовать присутствие принца где-то поблизости. Лянь использовал определённый тон, незамысловатое повествование, что погружало постоянно уставшего стратегического генерала в особенный транс. Ощутив присутствие принца в комнате, где-то за спиной, Хуа Чэн читал строки, чётко слыша голос Се Ляня: – «Хуа Чэн, получив от Вас такие слова, я даже правда задумался. Неужели Вы так жаждете встречи со мной?» – Хуа Чэн усмехнулся, представив себе наивный тон принца. – «И может ли это угрожать моей жизни?» – Генерал напрягся. – «Я не хочу об этом думать, но встреча так опасна, что может привести нас обоих к необратимым последствиям». Се Лянь коснулся темы войны, которая бушевала на границе двух государств уже на протяжении месяца. Кровавые убийства невинных со стороны Хэ Му набирали новые обороты, и поэтому Нань действовал агрессивно. Может, то в невероятной в своей жестокости атаке, то в отступлении была какая-то непонятная фишка господина Хэ. С другой стороны, он часто поступал расчётливо, шёл до конца, не оставляя тех, кто мог бы помешать. Южный Нань выступал пассивно, часто только отражая нападения, но иногда первым вступался за особенно уязвимые территории, постепенно возвращая хоть какую-то часть своего. Хуа Чэн потёр переносицу и прикусил свою вишнёвую губу. Сложно обсуждать что-то подобное, когда вы на разных сторонах. Сложно было и то, что Хуа Чэн был уроженцем среднеюжной земли, что делало его в какой-то степени предателем родины. И в моменты, когда Хуа Чэн читал письма Се Ляня или писал ему, он мог отвлечься от навязчивых мыслей и побыть в спокойствии. Поэтому, прочитав начало ещё раз, генерал мысленно согласился со словами Се Ляня, что тоже не хочет об этом думать, но в голову лезли мысли... Он не совершал ничего ужасного, его руки не были по локоть в крови. «Стратегия – не убийство, убивать – вынужденная мера, чтобы привести план в действие», – так думал генерал, убеждённый в собственной правоте. Хуа Чэну не приходилось марать руки в чужой крови, потому что он редко выходил в бой. Император Хэ Сюань искренне его ценил не только как друга, но и как союзника, хорошего воеводу, потеря которого будет ужасна. Хуа Чэн мог остановить пылкого Хэ Сюаня, мог помочь ему в составлении плана действий, в отдаче приказов – во всëм, где бы пригодилась «правая рука императора». Поэтому из-за ценности, важной роли генерала при дворце его берегли... Чэн дочитал письмо до конца, снова получив порцию мелких новостей из жизни Ляня. В последнем предложении принц всë-таки вспомнил о желании господина Хуа встретиться и написал: «Честно, я бы хотел встретиться с Вами. Может, позже я найду возможность сократить расстояние между нами, просто подождите». В конце Се Лянь добавил то, что всегда писал в заключение: «Надеюсь, что письмо дошло до Вас. Если так, то я надеюсь на скорый ответ. Приступите к написанию письма сейчас, чтобы мне не приходилось ждать и беспокоиться». И, читая это, Хуа Чэн, как обычно, представил неуклюжего принца, трогающего свои волосы и медленно накручивающего прядь на бледный палец. Фраза в конце, по мнению генерала, добавляла Се Ляню притягательную неловкость, которая желала превратиться в настойчивость, но пока не имела возможности. Хуа Чэн, дочитав письмо, тут же схватился за кисть и бумагу, которые он всегда носил с собой между верхним и нижним слоем одежды, и начал быстро что-то писать. Его почерк был не всегда разборчивым, но Лянь мог его разобрать. Дописав письмо, генерал сунул его в самое надёжное место – нижние одежды. Завтра, ранним утром, он должен будет передать письмо посреднику и снова неделю-две дожидаться ответа. <—•—> Вернувшись, Фэн Синь не мог уснуть из-за устрашающего сна. Император знал, что ему нужно выспаться, так как возвращение было довольно поздним, но страх одолел его, и он не осмелился снова лечь. В голове кружились странные мысли. Сон уже казался явью – страшной, произошедшей когда-то давно. Или явью, которая должна была произойти? Фэн Синь старался отвлечься от мрачных мыслей, но всë путалось и в итоге приходило к чему-то беспокоящему. На время позабыть обо сне императору удалось, но в голове возник другой образ – тот, который Фэн Синь видел каждый день. Образ его мёртвой матери в гробу, в белых, чистых одеяниях, лёгших на её тело словно пуховые облака, окутавшие небо. Этот старый сон всегда вспоминался ему по утрам и к вечеру... В столице царил траур по недавно ушедшей императрице, но вечнозелёный город был всë равно украшен, и отовсюду раздавались песни и поздравления. Красные фонари, ленты, различные гирлянды висели по всей улице и радовали прохожих своей яркостью. Единственное, что отличалось от обычных празднеств, это необычно тихие улицы. Голоса слышались, сплетни плыли, кто-то пел песни, некоторые негромко подпевали. Может, так только днём, кто знает, что будет к вечеру, но сейчас на улицах царило повиновение закону и уважение к усопшей. Особо выделялись из тихих толп сплетники, которые так и восклицали от слов прохожих-болтунов. – Императрица померла уж как три недели... – говорили с одной стороны, цокая и кратко молясь за её лучшую жизнь. – Да что нам до неё, – ворчал кто-то, – врагу такой жены и матери не пожелаешь! – И то! Нагуляла младшенького, вроде умный ребёнок, а толком ничего сделать не может. Да и лица его никто не видал, – соглашался другой. – Да вдруг это вообще принцесса, кто его знает! – вступал в диалог третий. – Ой, не знай! Но вот старший-то точно Лингун! И все трое засмеялись, потешаясь то ли над тонкими намёками, то ли над правящей семьёй. Но, несмотря на насмешки и тишину, улица по-своему цвела. Цвела и грустью, и улыбками, и украшениями, и зеленью, и пустошью, и людьми. Со временем голоса превратились в какофонию звуков, что не раздражала, а вводила в какой-то транс. Во дворце же сложилась другая ситуация. Отпустив все крутящиеся в бесконечном потоке мысли, император привёл себя в порядок, вышел во двор. Стояла глубокая и давящая тишина, что раздражало, но было правильным. К Фэн Синя обращались тихо, с особой осторожностью и глубоким уважением в голосе, называя его сыном великой императрицы. В южном Нань всегда была традиция чтить чью-то память, называя их близких по родству и добавляя титул или имя усопшего. Даже в такой праздник у императора были дела, и он не рассчитывал на празднество. Но первым делом стоило навестить наследного принца, с которым господин Фэн последний раз спокойно разговаривал в день смерти матери. После этого принц избегал всех, не напоминал от своём существовании и вёл себя удивительно тихо. Фэн Синь постучал в комнату Се Ляня, тот не открывал, и поэтому императору пришлось войти. – А-Лянь? Принц оглянулся, спрятав что-то за спиной. – Лянь? – С Праздником весны, гэгэ... – тот неловко улыбнулся. Господин Фэн попытался увидеть, что прячет его диди, нагнув голову, но не сумел. Се Лянь продолжал глупо улыбаться. – Поужинаем вместе, гэгэ? Праздник всë-таки, – отложив вещь на стол, подальше от взгляда императора, предложил принц. – Конечно... Ещё немного похлопав глазами и не поняв, что младший брат может скрывать, Фэн Синь вышел из комнаты. Спустя один поворот он наткнулся на Линвэнь, которая, как и обычно, куда-то спешила, неся в руках стопку бумаг. – Подожди. – Господин? – отозвалась девушка и тут же остановилась. – Можешь выяснить, что такое скрывает от меня А-Лянь? – Фэн Синь подумал и добавил: – Это какая-то бумага, может письмо, надпись, рисунок... Я отчётливо слышал шуршание бумаг. – Конечно, господин, – госпожа Тай-фу кивнула. – Не поручай это задание абы кому. Поняв серьёзность, на которую намекал император, Линвэнь ещё раз кивнула и дальше пошла по коридору. <—•—> Спустя один лунный месяц после Праздника Весны войска южного Нань подошли к территории приграничного города Цзе Тянь. В городе всë ещё царил хаос, но тихий. Город почти пустовал, редко встретишь спокойно идущего человека по улице. Это чём-то напоминало скорбящую по усопшей столицу. Траур отчасти тут тоже был. Умиротворение и тишина города не успокаивала, а только настораживала. Пара отрядов разведки знала, что город всë ещё находится под контролем северного Хэ Му. Дай им только повод напасть, и они нападут. А для повода хватило бы шага на уже их территорию. Действовали воины Хэ Му тихо. Обученные технике «дождливого Востока», они могли применять разнообразные техники бесшумного боя – от рукопашного до разнообразно вооружённого. Звук летящей дорожной пыли, пара криков и глухого хрипа – и на улица остаётся лишь лужа крови. Когда северные перевязывали почти мёртвым бойцам Нань раны, те надеялись на благополучный исход, но в итоге затяжки были такими сильными, что перекрывали поток крови в конечности, отчего противник задыхался, мучительно умирал или просто, страдая от боли, отключался. С мёртвыми телами и воинами в обмороке они поступали с особой жестокостью. Повезло тем, кто уже мёртв: гореть на костре им уже не больно, и они не знали, что происходит с их телом после смерти. По-настоящему не везло тем, кто был в отключке, а потом от жара резко просыпался и сгорал заживо, не успевая даже крикнуть. Тряпки во рту полыхали одними из первых, обжигали язык и оставляли воина умирать без возможности позвать на помощь. Обычно по таким «мёртвым кострам» южный Нань мог вычислить примерное нахождение отряда. Северные отряды резко перебирались с места на место, так как таким укрытий во всём городе было немного. Спрятаться по-хорошему было тяжёлой задачей, поэтому и «мёртвые костры» и тайные убийства противника были редкостью. Чаще всего с телами поступали проще – просто закапывали их. Живых же брали в плен, всë ещё руководствуясь одной из любимых фраз императора: «Нет лучше воинов, чем невольные». <—•—> Во дворце днями стояла гнетущая атмосфера. Она давила больше, чем высокие дворцы и широкие сады, больше, чем манерное лицемерие и мёртвая тишина скорби. Такая атмосфера могла прийти в Запретный город и раньше, но он погрузился в неё только в ту самую ночь. В ночь смерти Ци Жуна, когда покалеченный император и измазанный в крови Му Цин вернулись назад ни с чем. С тех пор император стал ещё более нелюдим, чем до этого. Все вокруг него чувствовали напряжение, которое не было настолько сильным даже в день смерти императрицы. По сей день, уже спустя лунный месяц, напряжение не отпускало. Жить в этой угнетающей атмосфере уже как будто привыкли, и никого не волновало состояние императора или их собственное. Император лежал на кровати, закрыв глаза. Его белые руки сжимали одеяло, глаза смотрели точно в потолок. Он редко моргал, его сухие губы, крепко прижатые к друг другу, иногда чуть раскрывались, глотали воздух и снова смыкались. За окном восходила убывающая луна, проникала тусклым светом в комнату. Тихий стук в дверь потревожил императора, он быстро очнулся и громко сказал: – Войдите. В комнату медленно и тихо зашёл генерал Мингуан. Минуя рабочий зал, он вошёл в спальную часть. Император поднялся, встал с кровати, но потом снова, обессилев, сел. Господин Пэй склонился в приветственном поклоне, но Фэн Синь быстро остановил его жестом. Немного расслабившись, Пэй Мин наконец спросил о том, зачем пришёл: – Господин, Вы готовы завтра отправляться? – Да, конечно... – Император потёр переносицу, почувствовал неприятный запах. – Не знаю, готовы ли Вы... – шёпотом проговорил он, всë ещё склонив голову. К счастью, Пэй Мин не услышал его замечания. – Генерал, что насчёт учеников? Кто-то решил из них отправиться с нами? – император говорил медленно, сонным голосом, то массируя переносицу и виски, то опуская руки и теребя пальцы между собой. – Да. Знаете господина Ши? – Ши Уду? – Да. Он числится как лучший ученик из лучших. Как только я объявил о наборе в отряд, он отозвался первым и позвал с собой пару приятелей. – Зачем ему это? Он же ещё ребёнок... – император закрыл глаза. – Ему, кажется, всего шестнадцать? Он же ещё не окончил пятилетнее обучение? – Да, господин. Но дело в том, что в Цзе Тянь живёт его младшая сестра, господа Ши Цинсюань. Живёт совсем одна, родители скончались два месяца назад. – Сколько ей лет? – Шестнадцать, господин. Император вздохнул. – Мы не можем запретить ему... – Фэн Синь снова потёр переносицу, словно был раздражён чем-то или просто устал. – Господин, Ши Уду хотел поговорить с Вами, но я не пустил... – Тогда я поговорю с ним завтра. Пэй Мин будто выдохнул и уже хотел уходить, но император остановил его одним вопросом: – А господин... Мингуан быстро перебил Фэн Синя, поняв, о ком он говорит: – Нет, он решил остаться. – Его право... Мы дали им всем выбор, – под нос сказал себе император. Пэй Мин быстро ушёл, отставив Фэн Синя одного. И тот снова лёг, погрузившись в свои мысли и глядя в потолок...