Девять причин как последствие первой

Ён Хи знала, что печень её продадут сразу же, как только обнаружат скудный дом со времен корейской войны с продувающими окнами, в котором она, словно канализационная крыса, поселилась. Ён Хи знала, что ей отрежут по пальцу за каждую монету, что сыпались с её карманов во время бега. Ён Хи знала, что она – заведомо проигрышная лошадка. Хромая и с бешеными глазами; готовая сбросить всадника в любой момент, стоит ему приблизить руки к её морде несколько ближе, чем на шесть дюймов, что благополучно отделял поводок.       Она знала, что долго жить ей не суждено, и сказать честно, сомневалась, хотела ли оставаться той, кем являлась. Ён Хи, которая бросалась на праведных и шугалась справедливых. Ён Хи, которая правда пыталась помочь, но в итоге утянула себя не то, что в яму, а в зыбучие пески, медленно утягивающие её ко дну, заставляя смиренно ждать конца.       Ён Хи не боец. Она считала храбрых придурковатыми суицидниками и научилась убегать в тот момент, когда начинала чувствовать опасность. Научилась различать опасность, ведь, в конце концов, в её случае это лишь дело времени; она не привыкла рисковать. Точнее… Поняла, что это глупая идея. Решила, что именно это её и сгубило.       Ей следовало бы плакать, когда мама – на самом деле чужая женщина, которая как-то спасла её ребенком, – умерла на больничной койке. Она ведь ради неё и стала на ту скользкую дорожку, от которой предостерегало общество, крича о его небезопастности на каждом углу; ради неё ставила бешенные деньги на кон, дрожащими руками вытаскивая карты с ладони дилера. Должна бы устроить ей подходящие похороны, проведывать могилу каждое воскресенье после церкви – как мама и учила, – а возле скамейки оплакивать душу умершей. Только вот… Ён Хи почувствовала такое облегчение, стоило поступить на её телефон звонку с, как казалось бы, печальными вестями. И спокойно на душе так стало. Всё окружающие ей показалось сущей мелочью, что кровь, заново бурлившая в её жилах, стала центром её вселенной. Она почувствовала себя живой, поняла, что, как оказывается, у неё есть собственная воля. И вдруг сердце, отдаваясь гулом в ушах, зазвучало в несколько крат громче.       Ён Хи радовала одна мысль о том, что она слышит свое сердце. Притуляясь к подушке, стук, издающийся изнутри, помогал ей засыпать. Звучал колыбельной, которую ребенком ей пела умершая мама.       Мама.      Ён Хи всегда была крысой, сбежавшей из стока отходов. Просто в какой-то период жизни ей посчастливилось встретить искреннюю женщину с ярко-красными губами, получить фамилию и носить одежду, что выбирала та госпожа. Она достала выигрышный лотерейный билет в рамках сиротинского дома, и, в общем-то, не жаловалось; воспитатели всегда учили ценить выпавшее на долю счастье. Ён Хи ценила, а мама любила. Ён Хи, наверное, тоже любила. Ей была приятна забота, трепетно уделяемая к её желаниям. Нравилось, что мама делает всё только для неё одной; ей больше не приходилось делить комнату с ещё двенадцатью девочками, пока за стенами шумели спальни с такими же девочками, которые мало чем отличались от змей.      Змеи любят есть крыс.       Мама баловала её: водила по лучшим магазинам, отдавала за аккуратно стриженные волосы Ён Хи несколько десятков тысяч вон и шила обувь на заказ, чтобы её дочка была особенной во всех пунктах. Ён Хи было одинаково на каждую, как говорят некоторые, элитную часть её жизни. Она считала, что достаточно натерпелась между змей в приюте, а то, что ей досталась такая мама – награда, честно заслуженная и подаренная Господом Богом. Ах да, ещё одно нововведение после появления опекуна – это религия, которую мама так хотела навязать Ён Хи.       А Ён Хи всё ещё было всё равно. Существование мужчины, что прятался далеко за небесами, не за тучами, а за десятками световых лет, там, куда человеческая нога никогда не встанет, вызывало некоторые вопросы, но она была более, чем не против верить в кого-то. Вера помогала, давала надежду.       Правда, мама не была такой умной женщиной, которой её считала Ён Хи. Она была… наивной, инфантильной. Несмышленой и глупой; Ён Хи может подобрать ещё много синонимов, обозначающих её низкие умственные способности.       Ён Хи знала, чем зарабатывает мама, и не видела в этом… ничего. То есть, её правда это не волновало: ни странные мужчины, что входили в их дом, ни неприлично глубокое декольте или короткие юбки с тонкими колготками, которые мама надевала в их приход. У Ён Хи было достаточно игрушек, чтобы спокойно просить в комнате, а в старшей школе, когда осознание происходящего было как никогда чётким, весьма много домашней работы, которую она всегда исправно выполняла. Сказать честно, Ён Хи тоже была глупой и школьные задания давались ей тяжело; но время – это ресурс, который Ён Хи использовала в пользу себе. А вместе с ним шла скука. Серая, банальная. Просто скука, которую нельзя описать больше, чем двумя словами.       Когда Ён Хи оканчивала бакалавра, мама тяжело заболела. Она слегла в больницу с ВИЧем, а в последствии с тяжелой формой СПИДа.       «Она всё равно умрет – так думала Ён Хи, но всё же полезла в казино и кредиты, пытаясь заплатить ей за… да хотя бы за что-то. Ён Хи сама не знает, за что там платила, но хотела верить, что деньги ей помогали прожить ещё один день; и не понятно, кто прятался под «ей» – Ён Хи или мама.       В конце концов коллекторы преследовали её, как собаки кошку. Ён Хи шутила сама с собой о том, что за ней впервые бегают столько мужчин; даже в школе, где мама слепила из неё опрятную модницу, к ней не клеилось такое количество потенциальных парней, а она, вообще-то, имела опыт в романтических отношениях куда больше, чем смазливые одноклассницы.       Когда-то это был повод для гордости, а сейчас замыленное воспоминание без какой либо ценности.      Потом больница отдала бездыханное тело матери и Ён Хи, почувствовав, что теперь свободна, оставила её труп гнить в доме, смывшись в закат. Она не знает дальнейшей судьбы покойной матери, но Ён Хи заботливо оставила входную дверь открытой, чтобы соседи имели возможность полюбоваться оставленным ею сюрпризом. Неприятные сюрпризы ведь тоже сюрпризы, верно?       Не подумайте неправильно, Ён Хи помнила обо всём, что делала мама для неё и её благополучия. Была искренне благодарна всем денежным затратам на её обучение в отделе туризма и хорошо сохранила в памяти каждое – на удивление – мудрое слово, что было невзначай выброшено мамой.       Ён Хи пришла к выводу, что всё же любила маму. Только ощутив желанную свободу она оставила то, на что делала ставку. Её больше не интересовала та любовь, которую ей давала лишь одна женщина в её жизни.       Она скиталась по городу, воруя деньги у каждого второго. Длинными пальцами вытаскивала бумажник с карманов у деловых мужчин в выглаженных, – наверняка уставшими женами с утра пораньше, – опрятных костюмах, подходящие им по размеру от ниточки к ниточке, доставала по несколько сотен вон с сумок среднеклассников и жила безымянной. Спала и считала домом давно заброшенный, обвалившийся на одну сторону ханок, что стоял далеко на окраине, скрытый от чужих взглядов постерами с рекламой и неряшливыми, раскидистыми кустами, за которыми давно не ухаживали.      Она знала, что её ищут. Знала, что каждого из её бывших соседей уже давно обошли с расспросами о ней и с отдельным пакетиком на каждый её орган. Знала и хотела поглумиться этим придуркам в лицо. Они-то её всё равно наверняка не узнают; она исхудала, волосы, когда-то длинные и ровные, за качеством которых ухаживала не Ён Хи, а мама, стали чуть ниже подбородка, путались, и, впрочем, давно не видели годной расчески. Со стороны наверняка жалкое зрелище. 

***

     — Хотите сыграть в ттакджи? – Ён Хи хмурится, отходя от мужчины на два шага назад. Это… было немного не по плану.        Она давно научилась пользоваться своими руками, проворно рыская в чужих сумках в поиске кошелька. В последний раз её ловили, наверное, ещё два года назад, на самом начале; когда Ён Хи только вкусила плод свободы и не до конца отказалась от привычного. Только вот на физкультуре она всегда была почти первой и быстро смыться с места происшествия для неё было не в первой; Ён Хи будто всегда готовилась оказаться в подобных условиях.       Она подняла голову на мужчину, оглядела его серый, плотно сидящий на нем, костюм. Перевела взгляд на чемодан, что он держал в правой, сухой руке, осмотрела прическу; сразу видно, что мужчина при деньгах. Его волосы ухоженные, отдают блеском при свете, падающем на них, остаются в идеальном положении вне зависимости того, в какую сторону смотрит их владелец.       Первая мысль была о том, что он наверняка не стал бы клиентом её матери.       Ён Хи сощурилась, ровно вставая на прямые ноги.       — Интересный вы какой, господин, – с долей иронии и кислого подозрения проронила Ён Хи. – Сыграть? Со мной? Извините, но я на мошенников не ведусь. Сами же видите, к чему доля принуждает.       Почти что выплевывает Ён Хи, отбрасывая с лица волосы. Мужчина напротив не изменил выражения лица и почему-то Ён Хи подумала о том, что он выглядит нереальным; кажется, она ещё даже не видела, как он моргает.       — Что вы, мы играем на равных правах, – улыбчиво произносит он. – Стоит попробовать, госпожа, – он открывает чемодан, вынимая оттуда две фигуры разных цветов, что вынуждали правила игры. – Если выиграете вы – я даю вам сто тысяч вон. Если выиграю я, вы платите мне аналогичную сумму.       Это что, шутка такая?       Ён Хи никогда не играла в ттакджи, её максимум – посмотреть, как этим увлекаются её соседки по комнате или дети с улиц, между которыми она, бывало, гуляла. Любви к этой игре она не разделяла не только потому, что не успела её распробовать, а и учитывая её  наперед не особо радужное отношение. Она считала это искренне глупым занятием; куда больше её увлекало гонги, которое, может, и повлияло на её ловкость рук и нынешнем.       — Нет, спасибо, – Ён Хи хотела было уйти, показательно разворачиваясь на пятках, как мужчина в костюме вежливо окликнул её.       Ён Хи это не нравится. Она не любит опасность, а он – прямо её проявление.       — Почему нет? У нас с вами равные шансы на победу.       — У меня нет денег и я никогда прежде не играла в ттоджи.       — Тогда что насчет пощечины? – Ён Хи, хмуря брови, вопросительно перевела взгляд к нему. – Проиграете вы – я буду давать пощечину. Ну же, вам нечего терять. Какой цвет выбираете? – помахал он перед ней голубым и красным свертком.      — Тогда какой смысл вам играть со мной? Где выгода?      — Её нет. Я лишь хочу дать вам шанс и самому насладиться процессом.      Псих.       Скользнуло между мыслей, душа здравый смысл. Что-то было не так и это заставляло Ён Хи нервничать. Она не любила, когда ситуация выходила из под её контроля и сейчас четко осознавала, что является заложницей его желаний. Нет, своих желаний; корыстного влечения к деньгам. Она не считала это чем-то плохим просто потому, что каждый корыстен. Но мужчина, стоявший перед ней, отмахивался от этой идеи, заставляя её мир перевернуться вверх дном.       Она переживает, и он видит это по её бегающим глазам, что ищут хоть какую-то подсказку в его внешности, мимике, жестах. Хоть что-то: шрам возле пальца, волосок на одежде или пятно на чемодане. Что-то, доказывающее его неидеальность и шанс на то, что он всё таки реальный, не неизвестный, коим его окрестила Ён Хи, а такой же, как сотни других.       Идя наперекор своим принципам, Ён Хи вытаскивает с его пальцев красную бумажку, свернутую в несколько раз. Смотрит на неё до двух секунд и слышит глухой стук перед собой: смотрит на упавший сверток противника и подводит взгляд к нему.       — Вы первая, госпожа.       Вдох-выдох. Новичкам ведь всегда везёт, верно? А она-то смотри какая, не «первая встречная», а Ён Хи. Ён Хи с фамилией, которую, правда, не называет.       Она бросает ттакджи и, понятное дело, не добывается результатов; её красная фигура остается лежать возле синей лицевой стороной вниз. Оппонент усмехается, переводя на нее взгляд, и делая свой ход.       Ён Хи внимательно изучает его позу взглядом, когда он замахивается: смотрит, как он отступает одной ногой назад, как высоко вытаскивает руку с ттакджи и какую силу вкладывает в мощный бросак, глухим эхо отдаваясь по ещё пустому метро.       Выиграл.       За секунду Ён Хи чувствует острую боль в правой щеке и на мгновение замирает, слегка покачнувшись. А он смотрит на неё таким же выжидающим взглядом, совсем безучастным, но Ён Хи видит плескающийся в его глазах азарт, который, словно огонь, разрастается всё выше; он получает от этого удовольствие сравне садизму.       Ён Хи отряхивается, в который раз смахивает торчащие волосы с лица и поднимает свою фигуру. Медленно повторяет каждое движение, только что увиденное ею: одну ногу ставит немного позади, совсем чуть-чуть, что это кажется незаметным. Выкидывает руку над головой и со всей силы бьет по земле ттакджи, что бросила под углом. Он падает вниз, поддевая фигуру противника и заставляет её подпрыгнуть, перекачиваясь в воздухе в, кажется, пяти дюймах от земли.       Выиграла.       Ён Хи не скрывает своего удивления, как мужчина вскинул брови, глядя вниз с той же улыбкой.       Всё же новичкам везёт.       Ён Хи ровно выпрямилась, прямо глядя на господина. Он, никак не реагируя на неё гордый взгляд, достает бумажник и отсчитывает несколько купюр, протягивая в её сторону. Она медленно, неуверенно вытаскивает их с его ладоней, и как только он хотел было заговорить, перебивает:      — В чём подвох?       Его улыбка разрастается шире и он не ждет с ответом:      — Что вы, подвоха нет, – говорит мужчина, сминая губами. – Ещё партию?      Ён Хи вздыхает, трепля волосы на голове, немного массируя кожу на макушке. Это, кажется, провоцирует их рост? Ён Хи уже не помнит, но привычка осталась ещё с подросткового возраста.       — Нет, спасибо.      Она возвращает вторую руку на место и глазами пересчитала десять купюр по десять тысяч вон. Присмотрелась к качеству бумаги, рисунка, выловила взглядом год создания в углу. Настоящие.      Мужчина, в ответ ей, понимающе пожимает губами и, запустив ладонь в карман, вытаскивает оттуда визитку. Ён Хи непонимающе смотрит на его вытянутую руку и переводит взгляд то на карточки, то на его лицо.       — Если хотите взять участие в игре и хорошо заработать, пожалуйста, позвоните по номеру, – Ён Хи берет визитку, присматриваясь к узорам на ней. – Места ограничены, успейте позвонить.      Круг, треугольник, квадрат. На обратной стороне восемь, привычных для корейского номера, цифр. Сама она с приятной на ощупь бумаги, слегка бархатистой, но сразу видно – крепкой.       — Что за игра?       Мужчина улыбается на её слова, и поворачиваясь, уходит, оставляя Ён Хи без ответа.       «Фрик» – мелькает в голове и Ён Хи пытается вспомнить, от кого слышала подобное оскорбление.