Requiem for the Dawn

      На то, чтобы лодыжка Луи зажила, потребовалась целая неделя.       Следы когтей остались на его коже четырьмя заметными белыми шрамами, но, по крайней мере, он снова мог ходить. Оставаться взаперти в таунхаусе, пока Лиам и Гарри отправлялись за припасами и осматривали окрестности, было нелегко, но это дало ему время отдохнуть.       Большую часть времени он проводил с Зейном. Характер Малика, казалось, постоянно менялся: в один момент он был спокойным и тихим, а в следующий — шумным и веселым. Они часто оказывались на крыше, где курили травку из припрятанных запасов Зейна. Они рассказывали о своих жизнях до вспышки эпидемии, делились семейными воспоминаниями и некоторыми из своих самых сокровенных секретов. Луи узнал, что Зейн раньше был моделью и покинул свой родной город, чтобы вести более роскошную жизнь в Лондоне, оставив позади семью, которая его не поддерживала.       Загадкой, которая продолжала ускользать от Луи, были Лиам и Гарри. Когда они собирались все вместе, чтобы поесть или обсудить стратегию, Томлинсон пытался разузнать об их прошлом, их работе и даже о членах их семей, но ответы всегда оставались туманными, особенно когда дело касалось Гарри. Подвал таунхауса, забитый оружием и консервами, вызывал тревогу, как будто семья Лиама давно готовилась к апокалипсису.       Поведение и прошлое Пейна оставались для Луи тайной за семью печатями. Он заметил, что Лиам держал свою сексуальную ориентацию в секрете, а Зейн однажды признался, что хранит их «маленькое свидание» в тайне от Гарри, что было странно, учитывая их предполагаемую дружбу. Потребность Лиама брать на себя ответственность, тщательно планировать и организовывать каждый аспект их выживания, казалось, намекала на его прошлую профессию, которая требовала таких навыков. Каждое утро Лиам и Гарри вставали намного раньше остальных, чтобы позаниматься спортом на крыше, подчеркивая важность поддержания здорового тела и здорового духа. Луи все это казалось бессмыслицей.       У Стайлса, с другой стороны, были свои тайны. Луи заметил, что он постоянно носил серебряную подвеску с крестиком, который всегда располагался между двумя татуировками на его груди. Татуировки, по-видимому, имели для него большое значение, поскольку он никогда не снимал цепочку. Кроме того, Луи заметил две татуировки с датами под шеей Гарри и две — с буквами на его плечах, которые, вероятно, ассоциировались с членами его семьи или, возможно, с девушкой. Томлинсону показалось странным, что Гарри никогда не говорил ни о ком из семьи или друзей, кроме Лиама.       Его отношения с Гарри были напряженными, если не сказать ухудшающимися. Луи находил извращенное удовольствие в том, чтобы провоцировать Лиама при каждом удобном случае, что, в свою очередь, вынуждало Гарри вмешиваться и защищать его. Эти постоянные трения между ними подпитывали невысказанное раздражение Гарри. Казалось, они ежедневно вгрызались друг другу в глотки, споря о пустяках, и ни один из них не мог прожить и дня без обмена резкими репликами или без участия в бессмысленных драках. Луи получал удовольствие, постоянно напевая свою любимую песню и наблюдая за тем, как Гарри каждый раз сжимал челюсти и раздраженно потирал переносицу. Это напряжение оставляло Лиама и Зейна в роли молчаливых зрителей или вынуждало их выйти из комнаты, пока буря между Луи и Гарри не утихнет.       Несмотря на их постоянные ссоры, это стало скорее привычкой, нежели искренней ненавистью, которую они питали друг к другу. Луи терпеть не мог холодное и спокойное поведение Гарри, его педантичную речь, его необычные привычки в еде или даже его вечную хмурость, особенно во время их споров, и это заставляло Томлинсона желать, чтобы все это исчезло.       Гарри, в свою очередь, раздражала неспособность Луи воспринимать что-либо всерьез, его безграничная энергия и тот факт, что он всегда был очень шумным. Они были полными противоположностями, которым суждено было столкнуться, как огонь и бензин. И все же каким-то образом эти постоянные трения позволяли им не потерять рассудок. Жизнь в состоянии неопределенности, ожидание новостей или уведомлений по телефону или радио тяготили их всех, даже если об этом не говорилось вслух. Каждый вечер, когда они ложились спать, мысль о том, что они могут не проснуться на следующий день, грызла изнутри. Каким-то необъяснимым образом их динамика работала, обеспечивая видимость нормальности и поддержки в мире, который пошел наперекосяк.       А сегодня утром Луи проснулся с ноющим ощущением в лодыжке — напоминанием о шрамах, которые все еще иногда причиняют ему недомогание и, возможно, останутся с ним навсегда. Электрические разряды боли пронзили его колено, но он умел скрывать свой дискомфорт и, вместо того чтобы жаловаться, заставил себя встать с постели и спуститься на два лестничных пролета в поисках завтрака.       К своему удивлению, он обнаружил Гарри, стоящего перед их импровизированной плитой. Луи, приглаживая свои растрепанные волосы, не удержался и спросил:       — Эм, а почему ты здесь?       Гарри поджал губы и вздохнул в ответ. Он повернулся к Луи, держа в руках сковороду, на которой шипели два яйца.       — Завтрак.       — Я не об этом спрашивал, — возразил Томлинсон.       Гарри молчал, умело перекладывая яйца на две тарелки и добавляя тосты и что-то еще из консервной банки, которой Луи не было видно.       — Лиам ушел с Зейном. Сказал, что тот жаловался, что ему тяжело сидеть взаперти.       Томлинсон фыркнул и закатил глаза.       — Ну да, конечно.       Без дальнейших объяснений он, прихрамывая, направился обратно в гостиную. Лиам и Гарри переоборудовали помещение, где когда-то располагалась кофейня, сдвинув столики в одно большое обеденное пространство, где они могли все вместе есть и время от времени раскладывать карты для планирования. Он попытался скрыть свою хромоту, надеясь, что Гарри все еще сосредоточен на готовке. Две минуты спустя Стайлс появился с тарелками, не слишком бережно обращаясь с тарелкой Луи, из-за чего того чуть не стошнило.       — Серьезно, блять, бобы? — пожаловался Луи.       Гарри сел, его кудри подпрыгнули от движения, и он откусил большой кусок от своего тоста. Вздохнув, он спросил:       — Что не так на этот раз?       — Я чертовски ненавижу печеные бобы, — проворчал Томлинсон.       — Ты просто придираешься, — ответил Гарри, приподняв бровь, глядя на Луи.       Луи бросил на Гарри раздраженный взгляд.       — Я не придираюсь, просто у меня есть вкусовые рецепторы, которые действительно работают.       — Это бобы, Томлинсон. Бобы — это классическое блюдо на завтрак.       Луи не смог устоять перед возможностью поддразнить Гарри еще раз.       — Ну, может, им стоило остаться классикой и не вторгаться в мою тарелку, Стайлс.       — Знаешь, не обязательно все время со мной спорить.       Луи откинулся на спинку стула; на его губах заиграла ухмылка.       — Да ладно тебе, Кудряшка. Наши маленькие ссоры делают жизнь интересней.       — Ладно, ладно. Будь по-твоему, — согласился Гарри, решительно забирая у Луи тарелку и перекладывая все его бобы в свою. Затем он пододвинул тарелку обратно к Луи. — А теперь ешь.       Томлинсон усмехнулся и наконец-то притронулся к своему завтраку, теперь уже без бобов.       — Видишь, найти компромисс не так уж и сложно, не так ли?       Они продолжили есть в тишине — привычная рутина, в которую они часто впадали. Однако Луи не мог удержаться от того, чтобы не изучать лицо и манеру поведения Гарри, пытаясь понять загадочного человека, сидящего напротив него. Он подметил мелкие детали, такие как следы крови вокруг ногтей Гарри, потому что он постоянно их ковырял, или то, как он время от времени морщил нос, что оставалось для Луи загадкой. У Гарри была раздражающая привычка постоянно проводить пальцами по волосам и хмурить брови; он вечно казался напряженным и замкнутым, как будто что-то скрывал, как будто был вынужден это делать.       Как только Луи собрался нарушить молчание, Гарри вдруг прервал его резким тоном.       — Заткнись.       Оскорбленный, Томлинсон воскликнул:       — Я еще ничего не сказал!       Гарри тяжело вздохнул и, наконец, взглянул на Томлинсона: его зеленые глаза казались более тусклыми, чем обычно, а под ними виднелись фиолетовые синяки. Его кожа выглядела бледной, усеянной редкими прыщиками. При ближайшем рассмотрении Луи понял, что Гарри выглядит очень усталым, как будто у него нет никаких сил. Это наблюдение заставило плечи Луи опуститься, а его собственный нос слегка сморщился от беспокойства.       Томлинсон предпочел промолчать, решив не провоцировать Гарри на ссору. Когда они оба закончили завтракать, Луи собрал тарелки и тихо направился на кухню, чтобы вымыть их дождевой водой, которую Лиам собрал с крыши. Сам того не ведая, Гарри чуть не свернул себе шею, когда быстро обернулся, чтобы посмотреть вслед удаляющейся фигуре Луи. Его взгляд задержался на парне всего на мгновение, после чего он вернулся к своим мыслям, которые занимали его разум.

↮↮↮

      Во второй половине дня, все еще ожидая возвращения Лиама и Зейна, Луи тусил у радиоприемника, который теперь стоял внизу. Он бесконечно крутил ручки, говоря в микрофон и прижимая наушники к ушам, отчаянно ожидая ответа. Прошла уже неделя, а Луи ничего не слышал о своей семье, ни единого слова. Его попытки связаться с Оли и Люком или с кем-то еще, если уж на то пошло, оказались тщетными. Их телефоны были практически бесполезны, как и у остальных в их маленькой группе.       — Ну же, пожалуйста, — пробормотал Луи себе под нос, снова и снова крутя ручки радиоприемника. Каждый раз, когда в динамиках раздавались помехи или другой шум, он с надеждой напрягался и чуть не вскакивал со стула в предвкушении. Он не мог определить, сколько времени прошло, но остался в таком положении до тех пор, пока у него не затекли ноги и шея от многочасового ожидания и неизвестности.       По мере того, как он продолжал свои отчаянные попытки установить контакт с внешним миром, его разочарование начинало закипать. Чувство беспомощности и изолированности грызло его, и вскоре его терпение лопнуло.       — Черт возьми, почему никто не отвечает? — проворчал Томлинсон, и в его голосе послышалось раздражение.       Гарри, который молча размышлял в углу, огрызнулся в ответ:       — Ты думаешь, если будешь кричать на радио, это волшебным образом заставит его работать? Это действительно продуктивно.       Томлинсон развернулся, его глаза вспыхнули гневом.       — О, ты хочешь поговорить об этом? Ты закончил хандрить?       — Просто ты настолько громкий, что это очень трудно игнорировать, — пробубнил Гарри, прерывая свои размышления и решительно глядя в глаза Луи.       Томлинсон перестал притворяться, что сохраняет самообладание. Он вскочил со стула, оставив беспорядок позади себя, и сократил расстояние между ними. Гарри повторил его действия и шагнул вперед, чтобы противостоять его напору.       — Как будто бы существует так много вариантов, чем я могу заняться, — мрачно сказал Луи, когда их лица оказались всего в нескольких дюймах друг от друга. Напряжение было ощутимым, а их дыхание сливалось в одно. — Этот дом, блять, достаточно большой, так какого хрена ты сидишь со мной?       — Ты буквально ведешь себя как четырнадцатилетний подросток, — резко парировал Гарри.       — Кто бы говорил, ты посмотри на свою щетину на лице, — ответил Луи. Их ссора была лишена смысла и происходила исключительно для того, чтобы вывести друг друга из себя.       Как раз в тот момент, когда показалось, что их спор может перерасти во что-то более серьезное, входная дверь таунхауса распахнулась, и показались Зейн и Лиам: оба несли рюкзаки, наполненные чем-то вроде новой одежды.       Малик приподнял бровь, глядя на развернувшуюся перед ними сцену; его голос был спокоен среди этого хаоса:       — Мы пропустили что-то интересное?       Этого было достаточно, чтобы Луи и Гарри вернулись к реальности. Они обменялись разочарованными взглядами, после чего погрузились в угрюмое молчание. Лиам и Зейн воспользовались этой возможностью, чтобы разгрузить свои сумки и показать новую одежду, которую они нашли.       — Нашел тайник с одеждой в ближайшем магазине, — объяснил Пейн, пытаясь сменить тему. — Подумал, что нам всем не помешало бы переодеться во что-то чистое.       Когда они начали перебирать новую одежду, напряжение в комнате постепенно спало. Зейн сразу же начал рассказывать о своих приключениях на улице, гордый и счастливый, повествуя о том, как он убил одного зараженного, и как Лиам расправился с тремя. Тем временем Гарри тихо вышел из комнаты и исчез наверху.       Луи наблюдал за удаляющейся фигурой Стайлса со смешанным чувством разочарования и тревоги. Несмотря на их постоянные препирательства, Луи испытывал скрытое беспокойство, чувствуя, что в Гарри есть что-то большее, чем кажется на первый взгляд, что-то, чего он никак не мог понять.

↮↮↮

      Зейн, обычно спокойный, но очень наблюдательный, заметил напряженность, царящую в доме.       Он понимал, что их сплоченность и преданность имеют решающее значение, если они собираются выйти за пределы убежища, чтобы найти других выживших или новый лагерь. Напряженные отношения между ним и Лиамом, а также между Гарри и Луи вызывали беспокойство, поскольку они могли представлять угрозу, как только они покинут безопасное убежище. Преисполненный решимости разобраться с этой проблемой, Зейн взял на себя смелость приготовить особенный ужин, несмотря на ограниченность ресурсов. Порывшись в подвале в поисках ингредиентов, он умудрился приготовить скромное, но сытное блюдо — макароны с сыром, простой овощной салат и разогретые булочки из морозилки матери Лиама. Он также нашел старую пыльную бутылку вина, которую принес на крышу. Обустроив импровизированную обеденную зону с подушками и скатертью, он расставил еду и напитки, надеясь создать атмосферу единения.       Собрать остальных было относительно легко, так как Зейн обычно не начинал разговор первым. Лиам и Луи быстро присоединились к нему на крыше. Однако, чтобы выманить Гарри из его комнаты на втором этаже, потребовалось больше усилий. Пока они ели и вели светскую беседу, Гарри молчал, глядя вдаль, на то, как солнце медленно садится за горизонт. Томлинсон заметил, что он не притронулся к макаронам, но съел свою булочку. Не говоря ни слова, Луи незаметно поменял их тарелки, поставив перед собой его порцию макарон, а свою булочку расположил так, чтобы Гарри мог до нее дотянуться. Он почувствовал на себе пристальный взгляд Стайлса, но продолжил сосредоточенно смотреть вперед, кивая в такт всему, что говорил Зейн, как будто внезапно услышал что-то важное.       Когда ужин закончился, они сели у стены, наблюдая, как солнце полностью исчезает за горизонтом. Зейн раскурил косяк, затянулся и передал его Луи. Они наслаждались моментом молчания, прохладным ночным ветерком и временным ощущением спокойствия.       С их наблюдательного пункта на крыше было почти возможно забыть о хаосе, царившем внизу: о машинах, разбитых стеклах, залитых кровью тротуарах и опустевших магазинах. Было такое ощущение, будто они вернулись в мир, не затронутый катастрофой.       — Знаешь, — начал Зейн, выпуская струйку дыма, — в детстве я ненавидел Брэдфорд, а сейчас... Я скучаю по нему больше, чем думал.       Томлинсон согласно кивнул.       — Понимаю. Я всегда думал, что Лондон — это то место, где мне нужно быть, что если я там не окажусь, то все упущу… — вздохнул он и забрал у Зейна косяк, затягиваясь и наклоняя голову, чтобы выдохнуть. — Раньше мне казалось, что жизнь скучна и… это своего рода обязанность. Просыпаться по утрам, работать, идти домой, ложиться спать и снова просыпаться. Я не был по-настоящему доволен этим, но мне казалось, что так и должно быть. А теперь все рушится, и я чувствую, что мне столько всего нужно увидеть, прожить, полюбить.       — Еще не поздно быть живым, — тихо произнес Лиам, не отрывая взгляда от горизонта. — Если все это, — добавил он, махнув рукой в сторону неба, — для нас конец, то мы должны извлечь из этого максимум пользы.       Гарри, который молчал большую часть вечера, наконец заговорил, теребя свой крестик-подвеску:       — Но что, если это конец? — в его словах звучала смесь неуверенности и честности.       Тишину нарушил голос Лиама:       — Что ты имеешь ввиду?       Взгляд Гарри оставался прикованным к горизонту, когда он продолжил:       — Мы постоянно бежим, чтобы выжить, но как долго это продлится? Есть ли у этого конечная цель? — Его слова тяжело повисли в воздухе, побуждая их очередной раз задуматься о неопределенности их положения и кажущемся бесконечным цикле выживания.       Луи испытывал такое же внутреннее смятение, но никогда не позволял себе высказывать свои опасения вслух, боясь темноты, которая могла поглотить его разум. Казалось, проблеск надежды угас после слов Гарри, которые перекликались с их общими страхами. Мысль о бесконечном цикле бегства, укрытия и жизни в ужасе тяжело давила на Луи. Больше всего его пугала возможность никогда не воссоединиться со своей семьей, потерять последнюю ниточку надежды. Он наблюдал за Гарри, который рассеянно обводил контуры своей цепочки с серебряным крестиком, и Луи поймал себя на том, что делает то же самое со своим серебряным кольцом, что было молчаливым свидетельством их общей тревоги.       — Знаешь, — начал Зейн с теплотой в голосе, — естественно испытывать сомнения, особенно в такие времена. Но мы зашли так далеко, и мы все еще здесь. Это кое-что значит. Это значит, что мы выжили, и в нас есть что-то особенное, что заставляет нас двигаться вперед.       Взгляд Зейна метался между Луи и Гарри, его глаза были полны сочувствия.       — И может быть, просто может быть, у нас есть причина продолжать двигаться вперед. Мы не знаем, что нас ждет там, но мы есть друг у друга. Мы можем положиться друг на друга, поддержать друг друга и обрести силу в нашем единстве. — Малик сделал еще одну затяжку, и уголек его сигареты мягко засветился в сумерках. — Наши семьи и друзья, возможно, где-то там, надеются и ждут так же, как и мы. И пока есть надежда, есть шанс, мы обязаны продолжать идти вперед и ради самих себя, и ради них. Мы зашли так далеко, и я верю, что мы можем продолжать идти, шаг за шагом.       Слова Зейна повисли в воздухе, как луч надежды среди неопределенности. На крыше, когда-то полной сомнений, теперь царили решимость и солидарность.       Луи и Гарри обменялись понимающими взглядами; их серебряные ювелирные изделия поблескивали в тусклом свете, и они верили, что вместе они смогут противостоять всему, что готовит им будущее.