Requiem for the Dawn

      — Мам, я знаю, — раздраженно произнес Луи, пытаясь зажать телефон между ухом и плечом, хватая доставку, которую оставили около его двери. — Да, у меня есть запас масок. Конечно, я постоянно мою руки, по тысяче раз в день.       Томлинсон испустил вздох, смешанный с раздражением и весельем, пока осматривал коробку с замороженными овощами, мало похожими на настоящую зелень. Однако его охватило облегчение, когда его взгляд упал на упаковку кофейных капсул, которую он тут же прижал к груди, как будто она была драгоценным сокровищем.       — Хорошо, мам, я обещаю, что перезвоню тебе позже. — Томлинсон подождал, пока прекратится шквал советов и опасений, после чего продолжил: — Да, передай девочкам, что я их тоже люблю. — Парень прошлепал голыми ногами к своей кофеварке, разрывая зубами коробку с кофейными капсулами и в очередной раз закатывая глаза от выходок своей мамы. — Да, да, я знаю, люблю тебя, пока. — С этими словами он положил свой телефон на кухонный островок, и звонок завершился тихим звуковым сигналом.       Жизнь Луи вряд ли была тем очаровательным приключением, которое он представлял себе, когда пять лет назад переехал в Лондон. В двадцать один год, переполненный юношеским оптимизмом и жаждой жизненных удовольствий, он быстро обнаружил, что реальность гораздо менее снисходительна. Контраст между его родным городом Донкастером и шумным, дорогим мегаполисом Лондоном был разительным. Заоблачно высокая стоимость жизни в городе и его собственное отвращение к властям сделали поиск постоянной работы нелегкой задачей. Но он упорно продолжал работать: сначала в Starbucks, затем в Nike, и, в конце концов, в качестве татуировщика — роль, которая резонировала с его свободолюбивой натурой. Благодаря чистой решимости он собрал свою жизнь по кусочкам.       Теперь, в двадцать шесть лет, эта упорно завоеванная стабильность снова рушилась, ускользая сквозь пальцы, как песок.       Погружение в хаос началось вскоре после его дня рождения. Новости о появлении вируса с Ближнего Востока первоначально вызвали беспокойство, но от него быстро отмахнулись как от относительно безвредного гриппа, который в первую очередь поражает пожилых людей и молодежь. Жизнь продолжала идти своим чередом. Но постепенно ход событий менялся, и каждая проходящая неделя приносила все больше тревожных открытий.       Обязательное ношение масок стало первым признаком перемен. Люди выходили на улицу, закутанные в ткань; их глаза были единственным отражением их эмоций. Затем начались массовые закрытия — рестораны переквалифицировались на работу на вынос и доставку, после чего последовало мрачное объявление о том, что второстепенные предприятия должны прекратить свою деятельность. Луи остро ощутил горечь этого указа. Его тату-салон, его гордость и радость, был вынужден закрыть свои двери. Он хорошо помнил, как позвонил своей маме, и его разочарование и печаль вылились в потоки слез.

↮↮↮

      Но худшее было еще впереди.       Теперь весь город, весь мир был окутан пеленой карантина. Улицы лишились жизни, тишина царила там, где когда-то разворачивалась бурная деятельность. Луи даже не удалось купить билет на поезд домой — цифровое безумие людей, стремящихся воссоединиться со своими семьями, лишило его этой возможности. Застряв в Лондоне, он столкнулся с изоляцией. Реакция правительства была медленной, но методичной. Каждую неделю к порогам жителей доставлялись товары первой необходимости, что служило суровым напоминанием об их новой реальности.       Теперь Луи стоял в своей тускло освещенной квартире, и его мысли возвращались к тому времени, когда мир был ярким, наполненным смехом и дружбой. Он провел рукой по растрепанным волосам и вздохнул, тоскуя по тем дням, когда его друзья заваливались на его диван после бурной ночи, когда на улицах Лондона эхом раздавались звуки жизни, а не тишина. Нексовирус не только унес жизни, но и украл саму суть того, что значит быть человеком. Вирус был невидимым врагом, который запер человечество так, как никто и представить себе не мог. Это лишило его свободы, спонтанности и простой радости человеческого общения.       Томлинсон подошел к окну и посмотрел на пустынную улицу внизу. Он проследил за тем, как одинокая фигура, закутанная в несколько слоев одежды и маску, спешила по тротуару. Это было напоминанием о том, как изменился мир. Некогда шумный город превратился в город-призрак, и люди, которые теперь отваживались выходить на улицу, делали это с чувством страха.       Он не мог не задаваться вопросом, что ждет его в будущем. Вернется ли жизнь когда-нибудь в нормальное русло? Сможет ли он когда-нибудь вновь открыть свой тату-салон и наполнить его жужжанием тату-машинок и смехом своих клиентов? Будет ли он когда-нибудь снова танцевать в переполненном клубе, растворяясь в музыке и море тел?       По мере того как дни превращались в недели, а недели — в месяцы, Луи начал находить утешение в небольших ритуалах. Ежедневное мытье рук, надевание маски и практика социального дистанцирования стали частью его рутины. Он находил успокоение в знакомом жужжании кофеварки, заваривая кофе, чашку за чашкой, чтобы скрасить монотонность своего существования. Но даже когда он цеплялся за этот распорядок, его грызло чувство беспокойства. Теории заговора, циркулирующие в социальных сетях, начали проникать в его мысли, несмотря на все его усилия отмахнуться от них. Изоляция сыграла с его разумом злую шутку, и он не мог не задаться вопросом, не кроется ли в нексовирусе нечто большее, чем кажется на первый взгляд.       Покачав головой, Луи попытался отогнать эти мысли в сторону. Он не мог позволить себе запутаться в теориях заговора или зацикливаться на неопределенности времени. Он должен был оставаться сосредоточенным на том, что было важнее всего — безопасности своей семьи, надежде вновь открыть свой тату-салон и найти способ справиться с сокрушительным одиночеством, которое угрожало поглотить его. Отвернувшись от окна, Томлинсон дал себе молчаливое обещание. Он переживет это, как и все остальные испытания, которые бросала ему жизнь. Нексовирус, возможно, изменил мир, но это не изменило того, кем он был по своей сути — бойцом, выжившим и тем, кто отказывался позволять обстоятельствам определять его.       Луи вздохнул, осматривая окружающую обстановку: привычное пространство его квартиры теперь было окрашено чувством замкнутости. Его жизнь превратилась в монотонную рутину, резко контрастирующую с яркими стремлениями, которые у него когда-то были. И пока он смотрел на пустынные улицы за окном, он не мог не задаться вопросом, как долго продлится эта новая реальность.

↮↮↮

      — Если ты действительно веришь, что это реально, приятель, клянусь тебе, я заблокирую твой номер, — произнес Луи, стоя на своем балконе; его голос был приглушен сигаретой, которую он зажал между губами, пока рылся в кармане в поисках зажигалки.       — Нет, но подумай об этом, — ответил Оли на другом конце линии, — если это действительно вирус, который превращает людей в зомби, мы должны быть как Штаты. У всех нас должно быть оружие и прочее, чтобы защитить себя.       — Ох, не волнуйся, чувак. Ты такой тощий, что зомби даже не остановились бы ради тебя, — вмешался в разговор голос Люка, вызвав громкий смех у Луи.       Люк и Оли были его лучшими друзьями с детства, и они оба последовали за Томлинсоном, когда он проснулся с внезапной и очень насущной потребностью ни с того ни с сего переехать в Лондон. Но эти два парня следовали и, вероятно, всегда будут следовать за Луи. Так повелось еще с тех времен, когда они все едва умели говорить.       — Ребята, я сейчас совершенно серьезен, — ответил Оли, в его голосе послышались нотки беспокойства, заставившие Луи нахмуриться и сесть на свой маленький табурет, выдыхая дым изо рта. — В Twitter и Facebook есть куча групп, где люди рассказывают о лагерях для выживших и спрашивают, что взять с собой, если это случится. Это серьезно, чувак.       — Я не верю в это дерьмо, — твердо произнес Люк.       — Да, это бывает только в кино, Оли, — добавил Луи, пытаясь успокоить и не принижать чувства своего друга.       Обычно Луи был склонен к драматизму. Он всегда превращал простую ситуацию в нечто большее, чем она была на самом деле, создавая еще больший беспорядок, чем это было необходимо. Но слова его друзей заставили его слегка поволноваться по поводу «а что, если». Потому что теперь он был одинок и изолирован, находился вдали от своей семьи. И он не мог не думать о своей маме и сестрах и о том, что произойдет, если случится что-то подобное или даже хуже.       — Я собираюсь позвонить Лотти, парни, созвонимся позже, — сказал Луи, завершая разговор, не дожидаясь ответа своих друзей.

↮↮↮

      Ему не всегда было легко быть первенцем в семье, состоящей из шести детей: брата и сестер. Он помнил, как чувствовал себя обделенным и нелюбимым, когда его мама начала рожать ребенка за ребенком, когда ему едва исполнилось десять. Он помнил, как ощущал давление и стресс, как ему приходилось помогать маме со сменой подгузников, покупкой продуктов и готовкой завтраков, как он изо всех сил старался продолжать учебу. Но, повзрослев, он понял, что роль старшего брата была, пожалуй, единственным, чем он по-настоящему гордился. Этим и тем фактом, что он был капитаном своей футбольной команды еще в университете.       Карантин нанес ущерб психическому здоровью каждого из них: они были замкнуты и не уверены, что будет дальше с работой, деньгами, отпусками или просто элементарно с жизнью. И это было тяжело, на самом деле. Луи всегда был экстравертом, всегда гулял с кучей друзей, всегда ездил в Донкастер повидаться со своей семьей. Поэтому, когда он стал вынужден каждый день оставаться дома, не имея возможности что-либо поделать или с кем-нибудь поговорить… Это было тяжело.       — Привет, детка, — раздался в трубке голос Лотти, заставив Томлинсона улыбнуться, когда он откинулся на спинку стула, закуривая очередную сигарету.       — Привет, любовь моя, как дела?       Шарлотта взяла на себя его роль с тех пор, как он уехал из Донкастера. Будучи вторым ребенком после него, было вполне естественно, что она оставалась рядом с семьей, даже несмотря на то, что строила свою собственную жизнь со своим женихом. Их свадьбу пришлось перенести из-за пандемии, но, тем не менее, Лотти всегда была настроена позитивно. Итак, она начала рассказывать об их семье, поведав Луи, как близняшки, Фиби и Дейзи, стараются не отставать по учебе, и она делает все возможное, чтобы помочь им. Она рассказала, как тяжело их маме. Луи и его мама всегда были близки, и ему никогда не было стыдно за то, что он маменькин сынок. Поскольку он был первенцем в их большой семье, он, естественно, взял на себя обязанность помогать маме по хозяйству, когда стал достаточно взрослым, чтобы это делать. И когда он решил уехать из Донкастера в Лондон, его мама притворилась, что с ней все в порядке, что она счастлива, но он знал, что она скучает по нему. И он тоже скучал. Он прикусил губу, когда Лотти принялась рассказывать, что Джей постоянно говорит о нем, и почувствовал в груди укол вины из-за того, что он не может быть с ней рядом.       — Ты опять куришь? — укоризненным тоном спросила девушка.       — Ну, знаешь, делать особо нечего, — ответил Луи, виновато глядя на пепельницу, полную выкуренных сигарет. — Но я много занимаюсь спортом. Я делаю эти дурацкие упражнения, которые ты прислала мне несколько недель назад.       Лотти вздохнула, но он услышал улыбку в ее голосе.       И это было правдой. Он начал заниматься спортом. Даже если его тело было не склонно к быстрому набору веса, всегда оставалось стройным и даже худощавым, ему не хватало мускулатуры. И, поскольку ему нечего было делать и некуда идти, он стал тренироваться дома. Он немного переборщил с полным комплектом спортивного инвентаря, остановившись на поднятии тяжестей и работе над прессом. И он был доволен своим новым телом, более упругим и рельефным.       — Скажи маме, чтобы позвонила мне, поскольку она не ответила ни на одно из моих смс-сообщений, — добавил Томлинсон, прежде чем повесить трубку.

↮↮↮

      Затем, как это случалось каждый день, он подошел к холодильнику, достал пиво и, развалившись на диване, запустил игру на телевизоре с консолью в руке.