Ray and Kookie

Для тех, кому сложно читать эту часть из-за жестокого обращения с детьми — краткий пересказ:       1991. 14 апреля. Район Ахён.

«6 лет»

             Мальчик не отводит взгляда, наблюдает пристально, чутко улавливая каждое движение и каждый рваный вдох, вырывающийся из грудины котёнка. Малец прикрывает глаза, потому что неведомые щекочущие ощущения внизу живота заставляют смотреть на то, как рыжий котёнок корчится в агонии после сильного удара машины.       Шиху возвращался с прогулки, ему незачем сидеть дома, да и желания не было. Отец снова напился. Значит, опять начнёт винить сына за то, что он родился с врождённым пороком сердца и на его лечение нужны огромные деньги. Ещё в роддоме отец предлагал матери отказаться от Шиху, но женщина категорически воспротивилась этой идее, сославшись на грех. Ничего в этом страшного нет, они смогут потянуть. Но так было только первое время, вскоре собственная мать забила на его существование.       Мальчик замирает в тот момент, когда котёнок издаёт последний громкий звук, похожий на крик, прежде чем затихнуть, устремив взгляд в глаза ребёнка, смотря словно в самую душу в надежде, что тот избавит его от боли и облегчит его страдания.       Сан вглядывается в огромные зелёные глаза, в которых плещется усталость от боли и безмолвная мольба о помощи. Странная вещь, котёнок совсем маленький, всего-то три месяца, кажется, а уже осознаёт, что это его последние минуты.       Шиху молча подходит к котёнку и опускается перед ним на колени, наблюдая, как котёнок следит за каждым его движением. За тем, как он тянется к его шее правой рукой. Как поднимает его крохотное тельце. Как усиливает хватку на горле.       Тихий хруст ломающихся костей заполняет проулок, где котёнка настигла спасительная смерть в руках шестилетнего ребёнка.       Шиху смотрит в зелёные глаза, в которых навсегда запечатлелась немая благодарность за избавление от страданий. Странно, ведь Сан почувствовал удовлетворение от того, что он имел возможность управлять чьей то жизнью, буквально держа её в своих руках.       1993. 12 марта. Роддом.

«8 лет»

      — Ты только посмотри на его крошечные ручки, — женщина нежно улыбается, её тело всё ещё болит после десяти часов тяжёлых родов, но оно того стоило.       Ровно в семь часов вечера в хиленьком роддоме на свет появился Сан Минхо весом всего три килограмма и двести граммов. Такой маленький, хрупкий малыш, но уже окутанный теплом любви обоих родителей.       — А глаза какие большие, — мужчина дрожащими руками прикасается к красной щёчке младенца и, не сдержав отцовской слезы, всхлипывает. — Спасибо за здорового сына, дорогая, — наклоняется к жене и целует в лоб. — Спасибо… — шепчет.       — Пап, — тянет Шиху, что сидел в кресле в углу палаты. — Пап, мне плохо, — хватается за грудь.       В последнее время все деньги были направлены на покрытие расходов, связанных с предстоящими родами, поэтому для приобретения достаточного количества лекарств для Шиху у них не было.       — П-пап, — пытается достучаться мальчик, спрыгивает с кресла и на дрожащих ногах семенит к постели матери. — Па-ап! — хватается за предплечье мужчины.       — Уйди, блять! — раздражается мужчина и толкает ребёнка в плечо, от чего тот падает на холодный пол.       — Агхр! — Шиху кривится от острой боли, что цветком разрослась в затылке от удара о плитку, но подняться не даёт сильнейший спазм в груди. Такого с ним ещё не было, и это пугает. — Пом… Помогите… — хрипит и в калачик сворачивается.       Мужчина, что до этого утопал в любви к маленькому комочку, который прижимала к груди женщина, закатывает глаза и решает обратить внимание на своего сына, который уже ничего не видит и не слышит из-за очередного приступа, сковавшего его тело. Ему уже так всё равно на боль… Он привык к ней, но не к этому чувству отстранённости, возникающего при осознании того, что даже мгновение существования родителей посвящено маленькому комочку, которому от силы всего-то пару часов.       — Хватит притворяться, — мужчина подходит к ребёнку. — Вставай, маленькая тварь! — толкает мальчика ногой в колено, но тот не реагирует. — Поднимайся сказал!       Шиху не отзывается. Биение его сердца замедлилось до нескольких ударов в минуту, что указывает на неминуемую кончину, которая теперь кажется ему своего рода освобождением. Он чертовски устал от ненависти тех, кто должен был его любить. Так же радоваться его рождению и проливать слёзы счастья.       Вместо этого он подвергся жестокости тех, кто должен был защищать его, подобно стае гиен, нападающих на раненого тигрёнка.       1997 год. 23 июня.

«12 лет»

      — Где этот маленький ублюдок?! — мужчина даже не удосуживается снять обувь. Как есть влетает в дом, громко хлопнув входной дверью, из-за чего задрожали даже стены. — Где он?! — разъярённым взглядом смотрит на женщину, что вздрогнула от вибрации стен и яростного голоса.       — Не знаю, — бросает вялый взгляд на мужа. — В «комнате», наверное, — ведёт плечом. — Перед тем как преподать ему урок, убедись, что Минхо-я не видит этого, — и только тогда, когда она вспоминает имя младшего сына, её глаза излучают материнскую нежность.       — Само собой, — кивает мужчина, даже он смягчается при упоминании младшего.              Шиху мелко содрогается от страха, сидя в «своей» комнате. Это не остаётся без внимания Минхо, что до этого играл в новенький конструктор, подаренный родителями. Отец утром принёс его для младшего, забыв о том, что именно 23 июня 1985 года родился их старший сын.       Им было попросту плевать на то, что сегодня Шиху исполнилось 12. Им было пофигу, и ребёнок молча плакал в углу, пока Минхо силком не вытащил его оттуда и не заставил играть с ним. А перед этим стащил для него кекс, чтобы тот смог загадать желание.       Мать приказала Минхо играть с конструктором самостоятельно, но он просто не мог не поделиться им со старшим братом. Поэтому они играли в комнате младшего, поскольку даже такого понятия как «комната Шиху» — нет. Мальчик жил в каморке.       Старший снова вздрагивает, когда до слуха доносятся тяжёлые шаги отца. Он даже не знает, где провинился и за что будет получать очередные побои, хотя… Чего там говорить? Отец бьёт его при любом удобном случае, независимо от того, провинился мальчик или просто не так посмотрел. А нет, он просто родился в этот день. В этом заключалась его вина.       — Блатик, — шёпотом зовёт Минхо и обеспокоенным взглядом смотрит на старшего.       — Не сейчас, Минн-и, — мягко улыбается Шиху и тихо поднимается на ноги, у него ещё есть время сбежать через окно.       — Блатик, иди сюда, — младший хватает брата за рукав ободранной кофты и тянет за собой.       — Куда ты меня тащишь? — старший непонимающе смотрит на брата, что настойчиво тянет его к шкафу. Даже не возмущается, когда Минхо толкает его внутрь и прикрывает одеялами.       — Чшш, — только отвечает Минхо и прикрывает дверь шкафа.       Шиху поспешно зажимает рот обеими руками, когда дверь в комнату брата распахивается, а затем голос отца, в котором слышен едва сдерживаемый гнев, отбивается эхом в ушах.       — Где он, Минхо-я? — смотрит на младшего сына, и улыбка сама по себе расцветает на слегка пьяном лице.       — Не знаю, ушёл, навелное? — невинно пожимает плечами и как ни в чём не бывало продолжает играть с конструктором.       — Минхо-я, ты уверен, что он ушёл, а не прячется где-то? — приседает на корточки возле сына и касается упругой щёчки большим пальцем.       — Я не знаю, где он, пап. Когда мы будем кушать? — поднимает глаза бусинки.       — Ладно, — улыбается мужчина и наклоняется к ребёнку, оставляя поцелуй на лбу. — Через десять минут я позову кушать, хорошо?       — Да! — восклицает ребёнок и заливается звонким смехом, когда отец принялся его щекотать.       Шиху сквозь маленькую щель наблюдал за этим хорошим отношением к младшему брату, которое должно распространяться и на него. Разве он не заслужил любви и нежных поцелуев? Чем он отличается от Минхо? Тем, что болен? Но разве это его вина?!       Эта картина вызвала первую огромную, среди прочих маленьких, трещину на психике Шиху.       1998 год. 10 февраля.

      «13 лет»

      — Где мой телефон? — кричит на весь дом отец.       Мальчики одновременно вздрагивают, опуская испуганный взгляд на чёрный экран кнопочного телефона, который Минхо благополучно уронил в таз с водой, когда принимал ванну.       Шиху правда пытался починить его. Опускал в рис. Сушил маминым феном. Тряс. Делал всё возможное, но телефон так и не включался.       Отец в ярости, и это понятно по его голосу, так же очевидно, что он пьян, а значит, — будет очередной день побоев, но сломал-то телефон Минхо. Отец никогда не повышал голоса и не поднимал руку на младшего, но под воздействием алкоголя и злости может произойти что угодно.       Шиху с досадой вздыхает.       — Отдай мне, — отбирает телефон у младшего.       — Нет! Это я сломал, — восклицает Минхо.       — Он зол и пьян, Минн-и, — мягко улыбается и давит на плечи брата, чтобы тот сел обратно на пол. — Он сорвётся на тебе, даже не поняв этого. Лучше это буду я…       — Но твои раны ещё не зажили, — начинает всхлипывать и хватает брата за руку, на запястье которой виднеются огромные синяки.       — Я привык к побоям, — хмыкает. — Не переживай за меня, — приглаживает кудри младшего. — Лучше иди на улицу, там вроде ребята в футбол должны играть, — подходит к двери. — И не возвращайся к вечеру, — приказывает.       — Братик, — плачет.       — Я в порядке, иди, Минхо. Просто иди, — вздыхает и дверь открывает.       Когда Минхо покидал дом, его настиг рык отца и истошный вопль Шиху, когда отец со всей силы нанёс первый из десятка удар кожаным ремнём по худой и избитой спине.       1999 год. 25 мая.

«14 лет»

      Это был обычный день, когда Шиху и Минхо решили пойти погулять. Сегодня отец был более-менее в порядке. Он даже не смотрел на Шиху, был занят своими делами — выпивал за просмотром футбола.       Мальчики решили погулять на улице, пусть их район и не был богатым, но здесь жили добрые люди, которые были бедны материально, но богаты душой. Старушки любили мальчиков и старались им помочь всем, чем могли. Но особенно их любила Даын-нуна.       — Братик, а куда мы идём? — весело интересуется Минхо, не отпуская руки брата.       — Не знаю, — улыбается Шиху. — Давай просто погуляем.       Мальчики решили выйти из района и пойти к их любимой площадке, где они любили играть. Пусть мать предупреждала Минхо, что там нельзя ходить после наступления темноты, но Шиху уже четырнадцать, он достаточно взрослый, чтобы суметь защитить младшего брата. Он готов даже умереть.       Братья не замечали, как течёт время. День подходил к концу с пугающей быстротой, и они не заметили, как погасли уличные фонари, так как их внимание было полностью поглощено игрой.       Район бедный, поэтому свет тут отключают в десять вечера. Тогда улицы погружаются в непроглядную тьму, и в Ахёне становится опасно. В особенности для детей и девушек. Город не заботится о бедняках. А смысл? Зачем освещать бедные районы, где у людей даже нет денег, чтобы подать иск?       — Минхо-я, давай пойдём уже домой.       — Хорошо, братик, — кивает Минхо и спрыгивает с качели. — А ты уверен, что мы можем сейчас пойти домой?       — Ничего, — Шиху берёт ладошку брата в свою ладонь и крепко сжимает. — Мы проберёмся через окно. Никто даже не заметит. Я уверен, что отец уже отключился из-за выпивки, а мать и того подавно слегла на диване с бутылкой вина.       Братья крепко держались за руки и медленно, о чём-то своём шутя, шли домой, пока их идиллию не прервал силуэт взрослого мужчины, что вырос у них на пути.       — Здравствуйте, мальчики, куда вы идёте? — мило спрашивает мужчина и с улыбкой оглядывает мальцов, но задерживает взгляд на Минхо, что не понравилось Шиху.       — Мы идём домой, — спокойно говорит Шиху и сжимает руку брата, потому как у него возникает какое-то непонятное предчувствие.       — Мальчики, не могли бы вы мне помочь?       — С чем Вам нужна наша помощь? — ещё больше насторожился Шиху и сделал шаг вперёд, тем самым спрятав брата за своей спиной.       — Ой, мальчики, — грустно вздыхает мужчина. — Я нашёл ощенившуюся собаку. Мне нужно помочь унести их домой. Знаете, они такие маленькие. И мне очень тревожно, что они умрут на улице…       — Щенята? — выглянул из-за спины брата Минхо. — Правда?       — Извините, нам нужно идти домой. Родители будут ругаться, — уже грубо и непримиримо сказал Шиху, снова пряча слишком наивного брата за своей спиной.       — Мальчики, ну прошу вас, пожалуйста, мне некого больше попросить о помощи. Скоро должен начаться дождь. Если они промокнут, то заболеют и умрут, — сложив ладони вместе, просит мужчина и смотрит такими грустными глазами на ребят, что даже у Шиху сердце пропускает удар.       Для старшего это всё странно. Ощущать эмоции на все сто процентов? Да, он ощущает злость, ненависть. Ощущает обиду на своего отца. Почему именно он терпит все эти побои и издевательства? Он же не плохой ребёнок. Он старается делать всё правильно. Почему только Минхо получает любовь?       Нет, нет, Шиху не винит брата! Он его правда любит. Любит всем своим чёрным и разбитым сердцем, но обида время от времени проскакивает — почему он, а не я?       Но сегодня, именно в этот момент, Шиху заполнила какая-то новая эмоция. Страх? Чувство, что что-то должно произойти; поэтому Шиху берёт брата за руку и, обойдя мужчину, направляется домой быстрым шагом.       Старший слышит, как мужчина кричит что-то им в спины, но он не обращает внимания, нужно бежать. Это чувство ему не нравится.       — Шиху, Шиху, пожалуйста, давай же, — восклицает Минхо. — Поможем ему, там щенки! Мне их жаль, — останавливает брата и тянет за руку в обратную сторону.       — Я… Мы не можем ему помочь. Ночь на улице… Мне это не нравится, нужно идти домой!       — Ну, Шиху! Братик, пожалуйста, это же щенки, они умрут, — вырывает свою руку из хватки брата.       — Пожалуйста, — вздыхает Шиху. — Просто послушай меня, пошли домой, — снова хватает младшего за руку.       — Братик! Я тебя никогда ни о чём не просил. Защищал от отца. Пожалуйста, давай поможем ему.       — Ха-а, ладно, Минхо, но если мне что-то не понравится, мы тут же убегаем. Ладно?       — Хорошо, братик! Спасибо тебе! — Минхо хлопает в ладоши и к брату в объятия кидается.       Шиху оборачивается к мужчине, который даже не сдвинулся ни на шаг. Смотрит на его силуэт и сжимает руки в кулаки. Это чувство не прошло. Ему всё это не нравится, но большие карие глаза брата убивают в нём всю насторожённость и страх. Минхо — единственный островок света в его тёмной душе.       — Хей, — зовёт Шиху, привлекая внимание мужчины. — Мы поможем Вам. Куда идти?       — Ой, спасибо вам, ребятки, — мужчина подбегает к мальчикам. — Спасибо огромное, — кланяется мужчина и показывает рукой в сторону заброшенного дома.       Они идут уже несколько минут. Шиху по-прежнему крепко держит Минхо за руку как можно дальше от мужчины. Если ситуация обострится, он сможет оттолкнуть Минхо в сторону, а сам сбить мужчину с ног. Его разум готов к наихудшему сценарию, но сердце жаждет более мирного исхода.       Старший замечал за собой, во время наблюдения за страданиями животных, попавших под колёса машин или упавших с большой высоты… Нет! Он никогда не был виновником их несчастий. Он был простым свидетелем. Ему становилось их жаль. Чувствовал, что неправильно наблюдать за этим, и пытался помочь.       Один раз попытался спасти щенка. Отнёс его в ветеринарную клинику, но там сослались на огромные деньги для лечения. В тот раз щенок умер на руках Шиху. В момент, когда мальчишка слышал, как щенок издаёт последний хриплый вздох — его сердце пронзило какое-то непонятное чувство сожаления. Ему было жаль этих животных. Но было одно «но». Чем больше он рос и наблюдал за этим, тем больше ему становилось всё равно, но кое-что пугало. Им завладевал интерес. Каково это быть причиной чьей-то смерти? Что это за ощущение, когда кто-то умирает от твоих рук?       Но Шиху моментально откидывал такие мысли, как только они заполняли юный разум, потому что понимал — это неправильно. Шиху — не Бог. Он не может управлять жизнью людей, но это чувство всё чаще заполняло его разум.       Первым в ветхий дом зашёл мужчина, за ним последовал Шиху, держа брата за собой. Когда они вошли внутрь, в нос ударил сильный запах сырости, а тело сковал холод. Вероятно, это было связано с тем, что на улице уже наступила ночь, а толстые кирпичные стены не пропускали достаточного количества тепла.       — Дяденька, а где щенки? — робко спрашивает Минхо, сильнее сжимая руку брата.       — Вон там, — мужчина указывает в сторону старой двери. — Нужно пройти в подвал.       Шиху хмурится и пытается оглядеться в плохо освещённом помещении. Мужчина замечает его настороженность.       — Всё хорошо, — заверяет он и, улыбаясь, машет рукой, чтобы они шли быстрее. В то же время из подвала доносится скуление нескольких щенят.       Видимо, старший зря себя накручивал. Щенки и правда есть.       — Видишь, Шиху? Ничего страшного нет, — Минхо обнимает предплечье брата. — Там действительно есть щенки, — весело говорит он.       Шиху выдыхает, щенков слышно, значит, мужчина говорил правду. Судя по тому, что тот довольно-таки низкий и хиленький, ему было бы сложно унести мать и щенков, поэтому понятно, почему он попросил их о помощи.       — Вот, проходите, — мужчина встал возле двери, которая вела в подвал, и указал мальчишкам на лестницу.       — Может, Вы пойдёте первым? — предложил Шиху.       — Нет, нет, мальчики, идите, — запротестовал мужчина. — Я пойду за вами. У меня есть фонарик, но нужно его включить. Вы идите. Я сразу за вами.       Шиху подозрительно покосился на мужчину, но хватка Минхо, который настойчиво тащил его вниз, не дала ему воспротивиться, поэтому они пошли первыми.       Когда нога Шиху ступила на третью ступень, он почувствовал сильный толчок в спину.       Это были последние минуты жизни Минхо. Это был последний день, когда Шиху оставался в здравом уме.

***

      — Вставай!       Злой голос, что слышен словно через толщу воды, и сильный толчок в спину заставляют Шиху приоткрыть глаза, но мальчик не может уловить ровным счётом ничего. В голове и левой руке пульсирует неослабевающая боль, что свидетельствует о серьёзности его травм. Видимо, во время падения он получил перелом руки и сотрясение мозга.       Мальчишка с болезненным стоном поднимается и щурится, пытаясь хоть что-то разглядеть. Тянется правой рукой, всё ещё невредимой, к лицу, вытирая засохшую кровь, которая застилала ему обзор. Он осматривается по сторонам, пытаясь найти что-то, точнее — кого-то. Шиху отчаянно ищет Минхо, но безуспешно.       Спустя всего ничтожную секунду он крепко жмурится от яркого света, что неожиданно заполняет подвал. Мальчик быстро промаргивается и видит перед собой того самого мужчину, но что больше всего его пугает и ломает изнутри — заплаканный Минхо, шею которого сжимает этот мужчина.       Мальчик хотел бы двинуться к брату. Хотел бы сделать хоть что-то — взгляд притягивает старый гаечный ключ, который он мог бы использовать для самообороны, — но блеск лезвия ножа, приставленного к горлу Минхо, подавляет все его порывы.       — Это тебе не за щенками и котятами наблюдать, — усмехается мужчина и кидает беглый взгляд на окоченевшие трупы щенков и их матери в углу. — Я знаю, что ты чувствовал при виде их смерти, — безумный оскал пригвождает к земле. — Я всё видел. Знаю, чем ты занимался…       Шиху смотрит в глаза мужчины. Видит там безумство и желание убивать. Ему знакомы эти ощущения. Он тоже испытывал их, но подавлял, потому что знал — это неправильно. Знал, что это противоречит законам человечества.       Мальчик замечает решительность в чужом взгляде. Он слабо пытается пошевелиться, но писк, за которым следуют хрипы и бульканье из перерезанного горла Минхо, пригвождает его к земле.       Старший смотрит, как его брат бьётся в конвульсиях, как его маленькое тело дрожит от боли, когда он пытается ухватиться за горло, и его крошечные пальчики окрашиваются в багровый цвет.       — Я чувствовал то же самое…       Шиху смотрит, как мужчина заливается безумным смехом и пританцовывает какой-то понятный только ему танец. Смотрит, как Минхо вздрагивает в последний раз, прежде чем затихнуть навсегда. Вокруг маленького тела начинает образовываться огромная лужа крови. Шиху смотрит, как светлая кофта его брата окрашивается в алый.       Мальчишка продолжает смотреть на всё это, а внутри пусто. Нет ни горечи. Ни отчаяния. Ничего. Только пустота, что заполняет его душу и разум. Смотрит на всё это и улыбается. Видит в отражении застывших глаз своего брата своё улыбающееся лицо.       «Так не должно быть!» — кричит мысленно Шиху. Он должен плакать. Должен выть от боли из-за потери брата, но всего этого нет. Просыпается новое непонятное чувство — интерес. Ему становится любопытно, какого это — отнимать чью-то жизнь? Какого, убить человека?       Смотрит на всё это и не понимает себя. Сердце бьётся всё сильнее и сильнее. Оно просит заплакать. Просит пустить хотя бы одну слезу. Умоляет оплакать тело брата. Кричит, что нужно сделать хоть что-то. А разум молчит…       Старший продолжает смотреть в стеклянные глаза брата. Не замечает ничего, даже того, как мужчина рвёт на Минхо штаны и бельё. Не двигается с места, когда мужчина переворачивает тело его брата на живот. Как делает первый толчок. Как мычит от удовольствия.       Ничего не замечает, тупо смотрит в стеклянные глаза Минхо. Все чувства отключены. Шиху медленно рассыпается на части. Его сознание. Убеждения. Всё рушится с каждым толчком в тело его брата. Шиху рушится как личность.       Возрождается что-то новое, что-то опасное, что-то известное как — Багул.       2000 год. 25 мая.

«15 лет»

      На лице Шиху даже мускул не дрогнул. Юноша спокойно наклоняется влево, тем самым уходя от кинутой в него вазы. Отец не думает, что если бы он добавил немного силы, а Шиху замялся на секунду — на месте головы мальчика было бы месиво. Мужчина не зацикливается на этом. Всё, что его тревожит — само существование этого человека. Всё его нутро горит от назойливой мысли, что лучше бы они с женой отдали это исчадие ада, или, ещё лучше — он сам бы задушил его, когда тот ещё не умел ходить.       Юнец, за десять с чем-то лет избиения, выучил все повадки отца, и потому сейчас спокойно реагирует на его вспышки агрессии и принимает всё, что тот ему даёт. Все его действия больше не несут в себе губительной силы. Юноше не больно и не обидно. Просто всё равно. Хочется побыстрее отбыть своё наказание и уйти в каморку, чтобы наконец-то отдохнуть и насладиться послевкусием того, что он сделал.       Шиху радует тот факт, что на его существование забили. Так ему проще проворачивать свои дела и изучать нужное. Никто даже не суёт носа в его «комнату», и потому не узнаёт о его секретах.       Родители даже не догадываются, какого монстра породили своими же руками.       После того, что случилось — Сан Шиху умер как личность вместе с братом. Возродилось нечто иное, лишённое эмоций и эмпатии. Пустая оболочка с человеческим обличием, что медленно гниёт, обуреваемая жаждой мести.       — Мерзкая тварь! — кричит мужчина и хватает пепельницу со стола.       — Когда уже закончишь? — Шиху устало вздыхает.       — Да ты… — мужчина застывает с пепельницей над головой, потому что дверной звонок начинает громко трезвонить без остановки. — Блять! — выругивается тот и молча ставит посуду обратно на тумбу и направляется к двери. — Руки прикрой, — рычит и бросает ненавистный взгляд на сына.       — Ага, — снова тяжёлый вздох вырывается с губ юноши, но он послушно прикрывает красные раны на запястьях от ремня, которым отец до этого лупил его.       — Кто?! — мужчина отворяет дверь и глаза закатывает.       Шиху наклоняется слегка вправо, чтобы увидеть, кого привело в их дом в такое позднее время. Десять вечера как никак.       Юноша щурит глаза, разглядывая довольно молодую пару на пороге их дома. Мужчина крепко прижимает к себе женщину с длинными чёрными волосами, но несколько седых прядей отсвечивают от лампы над дверью. Она бросает любящий взгляд на мужа, а тот мягко улыбается и чмокает женщину в лоб.       «Это такая искусная игра?» — задумывается Шиху. Не может быть такого отношения между супругами. Он никогда такого не видел, поэтому делает полноценный шаг вправо, чтобы полностью увидеть гостей.       — Дже, Гу, отдайте дяденьке пирог, — мужчина мягко подталкивает двух мальчиков в плечо.       Шиху опускает глаза на мальчишек. Они одеты в чистую одежду, пусть она и не новая, но видно, что мать старается держать её в чистоте и порядке. Видны аккуратно зашитые дыры на коленках, но в целом, мальчишки одеты опрятно. На вид разного возраста, один из них — тот, кто держит пирог в руках, — немного выше и старше. Его улыбка светит так же ярко, как и у мужчины за его плечом.       Взгляд падает на мальчишку поменьше. Большие глаза, Шиху они напомнили оленьи. Тот так же смотрит на фары машины, что несётся на него со всей скоростью. Он тоже одет опрятно, но чем-то он отличается от общей картины…       «Взгляд», — снова задумывается Сан и щурит глаза, приглядываясь к мальцу.       Его взгляд похож на смесь пустоты и страха. Видимо, что-то потушило детский огонёк в огромных карих глазах. Такие же глаза были у Минхо при его последнем вздохе.       Шиху вздрагивает, когда весёлый голос женщины отбивается от стен затхлого дома:       — Пожалуйста, примите этот пирог в знак приветствия, — улыбается женщина. — Мы переехали сегодня утром в дом напротив.       Тот, что выше, протягивает отцу Шиху тарелку, накрытую пищевой пленкой.       — Простенько, но я старалась.       — Поверьте, моя жена очень вкусно готовит, — улыбается мужчина и приобнимает женщину за талию. — А мальчики помогали. Да, Гу? — кладёт огромную ладонь на плечо мальчика пониже.       — Гу? — тот, что выше, толкает «Гу».       — Мгм, — неловко кивает мальчишка и опускает голову.       — Не обращайте внимания, — мужчина прижимает сына к себе, заботливо гладя по голове. — Недавно он попал в аварию, — глаза мужчины на секунду тонут в боли. — Чудом выжил, он…       — Вы закончили? — грубо прерывает отец.       — Ой, да, — женщина кивает и кланяется мужчине. — Мы пойдём. Мальчики, скажите «до свидания».       — До свидания, дяденька, — кланяется тот, что постарше. — Гу! — усмехается он и толкает низкого.       — До свидания, дяденьки, — кидает взгляд на Шиху, тут же ловя его ухмылку, и резко кланяется.       — Заебали, — бормочет под нос отец и хлопает дверью перед их носами.       Шиху продолжает ухмыляться, этот «Гу» знатно позабавил его. Есть в его взгляде что-то цепляющее… Напоминающее.       Юноша переводит взгляд на отца и прячет ухмылку. Снова холод и равнодушие.       — Я могу идти? — спокойным голосом спрашивает.       — Убирайся, ублюдок, видеть тебя не хочу, — бросает тот.       Сан резко развернулся и пошагал в сторону гостиной, туда, где с самого утра так и сидела мать. Даже позу не поменяла. Юноша всё же останавливается возле дивана и бросает холодным голосом, что совсем на мизерную часть пропитан обидой и надеждой, что хоть сейчас на него обратят внимание:       — Скажешь что-то?       — Лучше бы ты пропал, а не мой мальчик! — кричит женщина и переводит взгляд на сына. — Лучше бы тебя убили, а не мою кровиночку, — ядовитом голосом говорит она и вновь прижимает к груди старую кофту Минхо, что уже давно утеряла его запах.       — Ничего нового, — хмыкает Шиху и идёт в свою комнату.       На что он только надеялся?       Каждый раз, при разговоре с матерью, в нём возрождается огонёк надежды. С отцом уже понятно — ничего не изменится, но почему к женщине он всё ещё тянется? Почему продолжает надеяться на любовь?!       Шиху продолжает верить, что к нему вернётся человечность при малейшем проявлении любви. Он забудет обо всём, что делал и что спланировал, только дайте ему хоть капельку любви.       Полюбите его кто-нибудь.       Сан хлопает дверью и сбрасывает кофту, под которой кожа держит металлический запах крови. Он улыбается и падает на матрас, прикрывая глаза и погружаясь в воспоминания.       Четыре часа назад.       — Твоему сыну сейчас столько же, сколько было ему…       Шиху сжимает в кулаке волосы шестилетнего мальчика и надавливает ножом на хрупкое горло. Поднимает пустые глаза на мужчину, что связан по рукам и ногам, тело его всё ещё дрожит от шока, когда пятнадцатилетний мальчишка голыми руками (в перчатках) задушил его жену. Он всё ещё дрожит от осознания того, кто именно перед ним.       — Я ждал целый год, чтобы это сделать, — спокойным голосом продолжает вещать Шиху и наслаждается шоком в глазах мужчины. — Ровно год назад, ты отобрал жизнь самого дорого для меня человека. Убил мой тормоз, — взмах ножа отблескивает в глазах мужчины, и подвал заполняется звуками хрипов шестилетнего мальчугана. — Но спасибо, теперь мне намного лучше, — заливается безумным хохотом и медленно подходит к мужчине.       12 июля.       Шиху, как и всегда, выбрался на крышу своего дома, туда, где ему спокойно и никто его не трогает. Иногда он думал сигануть вниз, дом был двухэтажный, но с возрастом понял, что нужно здание повыше. Оставаться инвалидом не хотел. Но выбираться на крышу не перестал. Будь то дождь, снег или холод, ему нравилось сидеть в тишине, окружении их улицы и звуков, что навеивали приятные воспоминания о его тормозе.       Иногда юноша задумывался, что было бы, родись он в другой семье. Был бы он другим человеком? Возможно, он имел бы новую одежду, мог бы кушать три раза в день вкусный суп или блины с повидлом. Может, родители заботились бы о нём… Может, он бы познал настоящую родительскую любовь?       Юнец иногда утопает в своих мыслях. Долго думает, что то, что запланировал и сделал — неправильно, и это нужно прекратить. Две недели назад он всё же забрался на здание какого-то офиса, уже был готов спрыгнуть, чтобы закончить всё это и наконец увидеть Минхо, он так по нему соскучился, но его остановила ядовитая мысль, что отец не заслужил такого лёгкого конца.       Ведь смерть Шиху для отца — свобода.       Нет, Сан позаботится; мужчина испытает ад на земле, но не сейчас. Ему нравится мучить его медленно, ведь с каждым разом мужчина злится всё сильнее и его ненависть всё губительней. Нет, не для Шиху, а для него самого.       — Чонгук-а!       Шиху вздрагивает от громкого голоса женщины, что доносится из открытого окна дома напротив.       — Гу, пожалуйста, положи вазу, — умоляет женщина и падает на колени перед ребёнком.       Шигу аккуратно сползает вниз, дабы лучше видеть происходящее. Он не боится, что его заметят, свет на улице давно выключили.       — Мой мальчик, прошу, — плачет женщина.       — Гу, — тот ребёнок, что повыше, медленно подходит к брату. — Ты в безопасности, то был просто кошмар, Гу. Вернись к нам, — просит брата.       — Не подходите! — не детским голосом кричит малец и вазу выше поднимает. — Вы снова сделаете мне больно! — со всей силы бросает вазу на пол, от чего та разлетается на мелкие осколки.       — Гук! — старший, не обращая внимания на осколки, подлетает к брату и заграбастывает в свои объятия. — Гу! — снова кричит, когда малец пытается вырваться.       — Не трогай меня! — кричит мальчик и топает ногами по осколкам, от чего пол начинает окрашиваться в красный.       — Не подходи, мам! — старший сильнее прижимает брата к себе и отрывает того от земли. Не обращает внимания на попытки вырваться. Сейчас в голове только одно — вернуть брата. — Гу, проснись… Проснись, Гу, — шепчет на ухо и аккуратно покачивается с младшим на руках. — Братик, вернись ко мне, — и его щёки начинают омывать слёзы.       — Дже? — всхлипывает младший и оленьи глаза открывает, натыкается на мокрые чёрные глаза брата. — Мама? — переводит взгляд на встревоженную женщину, что за сердце держится.       — Мой малыш, — женщина подлетает к детям и трясущимися руками обнимает. — Ох, мой Гу…       — Они снова меня трогали, — всхлипывает мальчик. — Они снова делали мне больно, — голос мальчика ломается, как и его выдержка. Маленький Чонгук заливается слезами. Снова тонет в истерике после кошмара, что преследует его уже полгода.       — Авария, говорите? — усмехается Шиху и поднимается на ноги. — Интересно.       Сан обязательно узнает, что произошло. Юноша бросает взгляд на «семью» и губу закусывает. Он до сих пор не может понять: это искусная игра этих людей, потому что они знают, что за ними наблюдают, или настоящие эмоции? Настоящая любовь семьи?       Так должна выглядеть настоящая семья?       13 июля.       Шиху поправляет рукава кофты и останавливается на входе в кафе. Он уже давно не приходил сюда. Больше года, если быть честным.       До случившегося с Минхо, они каждый вечер, когда родители засыпали, выбирались через окно и бежали в кафе к Даын-нуне, чтобы послушать очередную сказку и поесть вкусных кексов.       Вообще, район Ахён пусть и бедный, но тут добрые люди. В основном, было, конечно, больше пожилых семей. Но есть и несколько молодых пар, которые пострадали от увольнений или влезли в долги. Арендовать дом тут намного дешевле, как оказалось.       О Даын — молодая девушка, двадцати восьми лет, переехала сюда четыре года назад. Шиху всего не знает, но слышал от стариков, что её бросил муж из-за того, что она оказалась бесплодной, ещё и кредит на её имя взял. Вот ей и пришлось арендовать дом в таком бедном районе, но она со всем справилась сама, поэтому в скором времени открыла здесь небольшое кафе. Оно не приносило прибыли, но душевного покоя было намного больше. Да и, ей нравилось здесь, потому что было много детей, а детей она любила всем своим разбитым сердцем, поэтому не жаловалась на жизнь, а продолжала спокойно жить. Были трудности, но куда без них? Главное — здоровье, а всё остальное со временем придёт.       Сан по-особенному относился к Даын-нуне, потому что только она знала, что на самом деле происходило за закрытой дверью его дома. Она пыталась как-то повлиять на отца Шиху. Даже хотела забрать мальчика себе, но одной угрозы от мужчины оказалось достаточно, чтобы она отпустила эту идею, но иногда оставляла мальчика у себя и всегда обрабатывала ему раны.       Иногда юноша ловил себя на мысли, что Даын была ещё одним его тормозом, но сейчас… Сейчас на него ничто не сможет повлиять, потому что Шиху потерял самое главное — человечность в лице Минхо…       Юноша отворяет дверь и голоса в кафе затихают.       — Шиху? — девушка переводит взволнованный взгляд на Шиху и медленно поднимается на ноги.              Остальные дети молча наблюдают за её действиями.       Ни для кого не секрет, что случилось с семьей Сан чуть больше года назад. Тогда район долго гудел, пытались как-то помочь, но всё безрезультатно.       Минхо или его тело так и не нашли.       — Ох, мой мальчик, — девушка подбегает к Шиху и падает перед ним на колени, сразу тянет в свои объятия. — Мне так жаль…       Шиху смотрит перед собой на картину какого-то художника, что-то знакомое, но сейчас, как назло вылетело из головы. Мрачность картины отражает состояние души и сердца юноши. Он не чувствует ничего в этих объятиях, и это слегка пугает, потому что раньше, при ощущениях рук Даын на своей спине и её нежных поглаживаниях, он ощущал тепло и любовь, которую до этого никогда не знал. А сейчас пусто, нет даже грусти о том, почему Даын так себя ведёт. Он специально не приходил сюда после убийства Минхо. Даже на улице не особо показывался, потому что не хотел жалости к себе.       Он не заслужил, и он это прекрасно понимал.       — Ты не заслужил этого, — дрожащим голосом говорит Даын.       — А что случилось? — тихо спросил кто-то.       — Гу! — Одже толкнул брата. — Нельзя о таком спрашивать, — журит пальцем младшего. — Прости, — переводит извиняющийся взгляд на Шиху. — Не нужно отвечать, если больно о таком говорить…       — Мой младший брат пропал, — пустым голосом отзывается юноша и, держа за руку Даын, проходит внутрь, где уже собрались все местные дети.       — Мне жаль, — шепчет Чонгук и оленьи глаза опускает.       — Ничего…       — Ладно, — Даын заходит за барную стойку и достаёт из-за прилавка поднос с десертом. — Усаживайтесь поудобней. Сейчас будет сказка и кексы, — нежно улыбается смотря на детей.       Кафе заливается звонким смехом и весёлыми разговорами детей. В воздухе витает запах кексов и горячего шоколада. Даын присаживается в кресло в кругу и начинает свой рассказ. Дети сразу замолкают наострив уши, а Шиху замирает…       Это всё чужое и не приносит больше радости и спокойствия, которое он мог почувствовать только тут. Почему нет никаких чувств?! Почему он не может так же радоваться вкусным кексам и с таким же интересом слушать рассказ Даын-нуны?! Почему даже тут, в единственном месте, где он ощущал любовь, он чувствует себя чужим?..

      ***

      — Так, а теперь все разошлись по домам, — девушка хлопает в ладоши, и дети, слегка заторможенно зевая, плетутся к двери с усталыми улыбками на лицах.       Сказки Даын-нуны и её кексы — самое лучшее снотворное, что может быть.       — Пошли, Гу, — Одже толкает брата в плечо и сам слегка зевает. Так хочется упасть в кровать и утонуть под тёплым оделом. — Гу? — старший переводит уставший взгляд на брата и заостряет внимание на кексе в его руках. Сон как рукой сняло. — А ты чего не съел? Не хочешь? Снова аппетит пропал?       — Подожди, — младший спрыгивает со стула и топает к стоявшему неподалёку юноше, что продолжал разглядывать картину «Павший ангел». — Х-хён? — робко зовёт.       Шиху медленно поворачивается на тихий голос.       — Вот, тебе нужно есть побольше, — младший протягивает кекс. — И прости за вопрос. Спокойной ночи…       — Спа… — Шиху не успевает договорить, потому как мальчишка испаряется в мгновение ока.       16 июля.       Шиху оставляет дверь в кафе приоткрытой, чтобы свежий воздух с улицы немного остудил помещение, но вывеску переворачивает на «закрыто». В кафе тихо, свет слегка приглушён. Наибольшее количество посетителей можно увидеть лишь с утра и в обед, а потом только перекати-поле, но его держат не для посещаемости, а для душевного спокойствия.       — Нуна? — тихо зовёт Шиху и, слегка прихрамывая, проходит внутрь.       До «часа детей» осталось три часа. Таким термином Даын называла время, когда все дети района сбегались в её кафе, но для Шиху не было временных ограничений, потому что девушка готова была принять юношу в любое время.       — О, Шиху-я, — голова девушки показалась из-за двери в кладовку. — Что-то случилось? — она бросила изучающий взгляд на порванные коленки джинсов и окровавленный рукав потрёпанного свитера. — Садись на стул, я сейчас приду, — раздосадованно вздохнула она и скрылась за дверью.       Шиху огляделся по сторонам, но всё же уселся на стул за одним из столиков. Вновь устремил внимание на картину, что была в этом кафе с самого начала. Юноша прекрасно знает историю этой картины, пусть отец ещё тот тиран, но заставляет Шиху учиться — и не простую школьную программу, а кое-что повыше. Как-никак бывший судья, пусть его и уволили с позором, но в своё время он был лучшим.       Юноша резко моргает, когда слышатся тихие шаги откуда-то сбоку. Удивительная вещь, но за годы насилия в своей семье он научился различать шаги каждого, кого видел хоть раз в своей жизни.       — Кафе уже закрыто, аджума, — Шиху поворачивает голову влево и натыкается на усталые глаза старушки. — Вы что-то хотели?       — Ох, Шиху, а где Даын?       — В кладовке, я могу чем-то помочь?       — Нет, мой хороший, — грустным голосом говорит старушка и качает головой, оглядывая юношу с головы до ног. — Я завтра зайду, а ты поправляйся, — мило улыбается. — Только передай ей, что я заходила.       — Хорошо, аджума, — он провожает сгорбленную спину старушки и вздыхает.       — Шиху-я, кто-то приходил? — Даын выходит из кладовки в полюбившемся ей платье в цветочек и милым пучком на затылке. А в руках неизменная аптечка.       — Аджума Йерим.       — Ох, наверное, снова хотела ромашкового чая, — натянуто улыбается девушка и ставит стульчик напротив Шиху. — Занесу ей утром, — замолкает и ставит аптечку на колени. — И какая причина сегодня? — поднимает глаза, что вот-вот взорвутся слезами грусти.       — Не знаю, — пожимает плечами. — Как и всегда: я просто родился…       — Снимай кофту, — всхлипывает Даын. — А что с ногой? Там тоже раны?       — Нет, я упал, раны только на руках. Сегодня ему под руку попал провод, — усмехается и с легким шипением снимает кофту.       Девушка замирает от вида исполосованных предплечий, что всё ещё кровят.       — Ш-Шиху, — девушка прикладывает ладонь к губам и замирает. — Боже мой…       — Они уже не болят, — улыбается юноша. — Не плачьте…       — Не плачу, — сама себя убеждает и слёзы утирает. — Не плачу, — дрожит.       — Нуна?       — Мм? — Даын достаёт из аптечки вату и перекись.       — А что случилось с тем мальчиком? Как его, — задумывается. — Го…       — Чонгук, — поправляет девушка.       — Да, Чонгук… Он правда попал в аварию?       — Нет, мой дорогой, — мотает головой и аккуратно прижимает ватку к ране, слегка дует, чтобы хоть немного облегчить боль. — Три дня назад его отец пришёл ко мне в кафе и сильно напился, а потом всё рассказал.       Шиху задумался, три дня назад у Чонгука случился приступ.       — Его похитили и жестоко издевались на протяжении недели, — с сожалением продолжает Даын.       — Почему?       — Он не сказал точно, — мотает головой и снова дует на рану. — Но это как-то связано с плохими делами. Его отец был вовлечён в это. Они решили вот так его вернуть, но семья Чон была в программе защиты свидетелей. Именно полиция и помогла найти малыша, но лишь спустя долгое время. Его психика сильно пошатнулась, и сейчас он страдает от приступов, — удовлетворённо кивает, когда с обработкой ран покончено. — Бедняжка просыпается от кошмаров и не может различить реальность и сон. Ужас, правда?       — Ага…       — Не больно? — девушка начинает аккуратно заматывать предплечье бинтом.       — Нет…       Шиху задумался, что ж они такого сделали с ребёнком, чтобы его психика настолько сломалась? Шиху видел смерть своими глазами не один раз. Становился свидетелем насилия и сам был его участником. Даже убивал, но остался в порядке. Видимо, это было что-то похуже. Но что?              Интересно, а что будет, если доломать этого ребёнка? А сможет ли Шиху сделать такое же? Сможет ли он так же сломать кого-то?       2001 год. 10 апреля.

«16 лет»

      — Гу!       Шиху поворачивает голову в сторону окна, откуда доносится знакомый голос.       — Да чтоб тебя, мелкий! Хватит дурака валять, пошли в дом, мама приготовила твой любимый пирог.       Юноша уворачивается от стакана, что пролетает всего в нескольких сантиметрах от его лица.       — Ты старше меня всего на три года, Дже! Хватит меня мелким звать! — этот весёлый голос уже приелся, но интерес к этой персоне у Шиху стал ещё больше.       — Иди сюда, ублюдок мелкий! — отец разражается новым приступом агрессии, сродни повышению концентрации алкоголя в его крови, когда он выпивает очередную порцию водки.       Увы, к сожалению или к счастью, но родители Шиху начали уничтожать сами себя.       Отец так конкретно подсел на выпивку, что трезвым его можно увидеть только после пробуждения, да и то лишь на какие-то жалкие тридцать минут. Именно столько времени ему требуется, чтобы сходить в магазин и купить новую порцию пойла.       Мать же пристрастилась к каким-то таблеткам, Шиху не в курсе, да и, ему тупо не интересно.       Но просто так умереть он им не позволит. Всему своё время.       А нужно было убить сейчас…       Долго думать не приходится, поэтому юноша срывается на бег — видит бог, лучше убежать прямо сейчас, потому что отец настроен решительно и его намерения несут в себе летальный исход.       — Одже, Чонгук, идите кушать!       Юноша улавливает мелодичный голос и громко хлопает входной дверью. Ноги отказываются слушаться его, унося прочь от этого дома. Шиху оглядывается, отца ещё не видно, значит у него ещё есть фора. Он прибавляет скорости и слетает с лестницы, но неожиданная крепкая хватка на предплечье, что однако не приносит боли, заставляет его резко замереть.       — Чего встал? В дом живо! — кричит Одже и опускает руку на ладонь юноши, сжимая её крепче, тянет в дом напротив. — Гу, ты тоже, живо в дом! — отдаёт приказ брату и хватает того за капюшон кофты.       — Ай, ой! — от неожиданности вскрикивает младший, но послушно следует за братом как щенок на привязи, так же делает и Шиху, только глазами оба хлопают.       Когда дверь за спиной Сана захлопывается, он ловит себя на мысли, что всё это время не дышал.       — О, Шиху, — улыбается женщина и оглядывает помятого Шиху с ног до головы.       — Мам, хён пока что побудет у нас. Хорошо? — кидает обеспокоенный взгляд на старшего.       — Конечно, — кивает женщина и подходит к Шиху, ласково приобнимая за плечи. — Шиху, как ты относишься к пирогу с яблоками?       — Х-хорошо? — заторможено отзывается юноша, кидая непонимающий взгляд на Одже.       — Вот и славно, — удовлетворённая ответом женщина ведёт мальчишек на кухню. — Мойте руки пока что, — отдаёт указание детям. — Милый?       — Мм? — мужчина выглядывает из-за двери.       — Пойди на улицу и убедись, что мистер Сан ушёл, — кидает многозначительный взгляд на Шиху, что, пребывая в некоем астрале, моет руки, но внимательно слушает рассказ Чонгука о том, как он собирал эти яблоки, и фырканья Одже, что опровергает слова младшего, потому что яблоки они купили на базаре.       — Без проблем, — лицо мужчины заметно вспыхивает злостью, но всего один взгляд на троих мальчишек, что от чего-то заливисто смеются, и все негативные эмоции тут же испаряются.              Это был первый из нескольких десятков раз, когда семья Чон спасала Шиху от отца.       2001. 12 октября.       Шиху, держась за кирпичную стену кафе, плетётся к двери. Перед глазами всё плывет из-за сотрясения, которое он точно заработал. Ситуацию усложняет открытая рана на лбу, из которой всё ещё сочится кровь. Тело ощущается ватным и тяжёлым, но он продолжает переставлять ногами. Он не собирается умирать. Не так и не таким способом, он еще не закончил.       Вот она, дверь, Сан всем телом упирается в стекло, заставляя её открыться. Тогда-то он и валится с ног, но полностью упасть и удариться головой не дают нежные руки, что подхватывают ослабевшее тело, а отключиться не дают всхлипы и просьбы потерпеть.       — Шиху-я, не отключайся, слышишь? — дрожащим голосом умоляет Даын и тащит юношу в свой кабинет, который уже спокойно можно назвать палатой.       Хорошо, что остались запасы с прошлой работы. Настоящее призвание О Даын — хирургия. Увы, судьба не сочла нужным предоставить ей достойную работу.       — Шиху, подожди секунду, — говорит девушка и кладёт ватное тело на диванчик. — Я сейчас, — она выбегает в зал, поспешно закрывает дверь на ключ и хватает полотенца с тазом для воды. — Только не отключайся…       Откуда-то доносится дрожащий голос, но Шиху не может ни на чём сконцентрироваться, только свист в ушах и оглушающая боль, что в конечном счёте разрывают его связь с этим миром.

      ***

      — Мм, — стонет Шиху и приоткрывает один глаз.       — Шиху-я! — тут же всполошилась Даын и нависла над мальцом, светя в глаз фонариком. — Ты как?       — Я отключился?       — Ты был в отключке три часа, — треснувшим голосом хрипит Даын. — Уже за полночь, — выдыхает, когда реакция зрачков её удовлетворяет. — За что он тебя так? — хватает его за руку. — Малыш, это уже было слишком, утром мы идём с тобой в полицию. Я не буду больше молчать, — серьёзно смотрит в глаза. — Пусть он попытается убить меня, но тебя я спасу… Слышишь, Шиху? Я спасу тебя…       — Хор… — Сан резко вздрагивает от громкого стука, что эхом разносится по пустому кафе, а яростный голос добивает и без того больную голову.       — Сиди тут, — отдаёт приказ Даын и на ноги поднимается. — Ни при каких обстоятельствах не выходи, — журит пальцем и к двери в зал подходит.       — Но он…       — Я позабочусь о себе и о тебе…       Это были последние слова Даын, которые она сказала Шиху… Это были её последние слова в адрес Шиху в целом, потому что дальше Сан помнит всё урывками.       Юноша ощущает нещадную боль по всему телу, но подбирается ближе к двери, где виднеется хрупкий силуэт Даын и нависающее над ней тело отца.       — Ну же, сделай мне хорошо и я отдам тебе того ублюдка, — мужчина хватает девушку за волосы и тащит внутрь кафе, подальше от окон.       — Отпустите! — кричит Даын и пытается вырваться.       — Заткнись, блять! — первая сильная пощёчина прилетает в лицо девушки.       Тишина…       Даын хрипло всхлипывает и поднимает полные боли глаза на мужчину, что от этого лишь ещё больше распаляется, алкоголь в крови не даёт разуму взять контроль: только инстинкты и гнев.       — Сучка! — ещё один удар.       Шиху делает попытку сдвинуться с места, но умоляющий взгляд карих глаз и беззвучное «не выходи» осаждают юношу, но он не отходит от щели. Продолжает наблюдать; за каждым движением, за каждой эмоцией, улавливает каждый звук.       — Шлюха, — усмехается мужчина и со всей дури бросает девушку грудью на столик. Огромной рукой хватает за волосы на затылке и впечатывает Даын лбом в дерево.       Девушка болезненно стонет, продолжает вырываться, но ещё один удар по виску уносит её из реальности, да и… Из мира в целом. Кто же знал, что оставленная подставка для салфеток с небольшим заостренным углом вонзится точно в висок Даын?       Кто знал, что этот день будет для неё последним?       Шиху округляет глаза, наблюдая за стремительно растущей лужей алой жидкости, что окрашивает стол. Не отрывает взгляда от скорченного в какой-то больной гримасе удовольствия лица мужчины, что с каждым разом сильнее толкается в недвигающееся тело. Он наблюдает за всем этим и отчётливо слышит треск последнего человеческого, что было в нём. Слышит, как осыпаются частички его человечности и убеждений. Ощущает жар от огня, что сжигает в нём всякое сострадание. Ощущает свободу от цепей, что сдерживали его истинную сущность, что родилась в ночь смерти Минхо.       Дальше всё, как в тумане: юноша выбегает из кабинета, хватает нож, что лежал на барной стойке и со всей силой, что была в его слабом теле — налетает на отца, а дальше чернота… Только ощущение твёрдой рукоятки ножа в его ладони и брызги крови, что омывают юное лицо. Сан продолжает наносить колотые раны в грудь отца, не останавливается даже, когда тело под ним больше не сопротивляется.       Удар. Брызги. Удар. Первая усмешка. Удар. Безумная улыбка. Удар. Нечеловеческий хохот заполняет кафе. Удар… Удар… Удар…       Сан Шиху стал свидетелем краха личности, как человека. Сан Шиху больше нет, есть только Багул, но вавилонский демон не учёл одного факта — он был не единственным свидетелем…

      ***

      Багул лишь насмешливо фыркает, когда слышит хлопок двери, через которую убежал Чонгук. Он не погонится за ним. Нет смысла… Видел, что сотворил с мальцом его поступок. «Гу» и так умрёт, или с ума сойдёт. С ним он покончил, как только Одже повалился на пол, запачкав кровью штаны мальца.       Как юноша и хотел — ему получилось доломать Чонгука, а всего-то нужно было вскрыть глотку его брату у него на глазах.       Легкотня, но это не принесло желаемого удовлетворения. Даже последний вздох миссис Чон, у которой остановилось сердце после увиденного… Не-е-ет, ему полегчает, когда он доберётся до матери. Её он оставил напоследок.       Багул поднимает верёвку с пола и подходит к Чону старшему, становясь у него за спиной. Хмыкает, когда до ушей доносится всхлип.       Надо же, он и понятия не имел, что мужчины могут плакать. Подумаешь, всего-то сына убили, а жена отправилась следом за ним.       — За что? — бормочет мужчина и даже вырваться не пытается. Не обращает внимания на то, как юноша обматывает его шею верёвкой. Он закончился как человек. Его уже ничто не держит в этом мире… Он ляжет вместе с семьёй.       — На меня напали те, кто должен был защищать…

Даже самые безжалостные убийцы, когда-то были сломаными детьми.