Погасите фонари

Шарль много думал о том, что сделал. Просто не мог не думать. Смерть Брута не выходила из головы, а совесть изъедала душу. Но мысль о том, что Макс мог оказаться на месте покойника, пугала его ещё сильнее. Поэтому парень убеждал себя в том, что поступить иначе он просто не мог. Чувство вины не уходило до конца от этих размышлений, но всё же немного затуплялось и бледнело. А ещё он думал о том, что согласился вступить в Семью. Желание остаться рядом с Ферстаппеном ослепило его в тот момент, но он не жалел и не собирался давать заднюю, просто было страшно — туманность и неизвестность пугали. По словам Фабрицио, посвящение в мафию считалось огромной честью, давало особые привилегии. Но за привилегиями Шарль не гнался и понимал, что-то, что на языке Фаба звучало как «поможет поправить дела, особенно финансовые» в реальности означало серьезные риски и грязный бизнес. Когда настало время посвящения, Шарля привезли в некое место, которое принадлежало Фабрицио. Парень не задавал лишних вопросов, он просто шёл, куда его вели. А привели в комнату с длинным столом в центре, рассчитанным на множество человек. Стол был пуст, за исключением одной единственной горящей свечки и маленькой картинки, лежавшей рядом. Леклер не успел рассмотреть её, потому что Хорнер отвлёк его, озлобленно, в своей обычной манере, гаркнув на ухо: — Как правило, в качестве последней проверки перед посвящением, мы просим совершить убийство. — Он ехидно усмехнулся и поиграл бровями. — Но тебя об убийстве даже просить не пришлось. До чего способный малый нам достался! Шарль не ответил. Пусть внешне он и проигнорировал слова младшего босса, но внутри былая рана вновь засвербела. Хорнер, несомненно, этого и добивался. В комнату прибывали люди. Некоторых Шарль знал, некоторых видел впервые. Фабрицио, с которым он успел познакомиться всё же чуть больше, чем с многими другими из Семьи, был здесь, он дружелюбно кивнул и уселся за стол. Леклер даже заметил юриста Бинотто. Насколько он понял, мужчина был советником Семьи, ну или кем-то в таком роде. Но Бинотто не задержался, а лишь немного повертелся в дверях, что-то прошептал на ухо Ферстаппену и исчез. Скрытный мужик, его вообще было редко видно. Шарлю указали на место рядом с доном, как раз там, где находилась одинокая свеча и небольшая картинка, на которой парень смог разобрать образ святого. Пожар страха медленно разгорался. Он искал глазами глаза Макса, и смог немного успокоиться лишь тогда, когда ему наконец удалось поймать его спокойный твёрдый взгляд. Он был уверен в Шарле, и Шарль не должен был подвести. Когда все, кого ждали, собрались, Макс встал во главе стола и заговорил, обращаясь непосредственно к Леклеру: — Все эти люди. — Он обвел рукой собравшихся. — Одна большая Семья, частью которой ты собираешься сегодня стать. Джентльмены, всё, как один, смотрели на Леклера. От их пристальных взглядов становилось не по себе. Стараясь не выдать страха, Шарль замер на месте и зафиксировал собственный взгляд только на Ферстаппене. И это ему удалось легко — Максом можно было любоваться: молодой, красивый, сильный. Власть, доставшаяся ему в довольно молодом по меркам мафии возрасте, его воля, сила духа и талант в управлении целым кланом, не могла не вызывать уважение и восхищение. Величина его фигуры пленила. В груди Шарля что-то медленно сжималось. В эту минуту он явственно почувствовал, насколько сильно хотел быть рядом с ним. Пускай эту близость ему обеспечит членство в обществе, пафосно называющем себя Семьёй. Он был готов служить ему. Готов быть преданным. — Общество, в которое ты вступаешь — тайное, — продолжал молодой босс. — Никто не должен знать о том, что происходит в этих стенах: о том, о чём здесь говорят и планируют. Никто, и в особенности, полиция. — Макс гордо выпрямился и заговорил громче. — Наш образ жизни исключает наркотики. Мы не напиваемся до поросячьего визга, — сказав это, он бросил строгий взгляд в конец стола, где сидел Карлос. Тот виновато потупил взор. — Каждый из солдат должен быть готов выполнить приказ и нажать на курок в любую секунду дня и ночи. От этого зависит ваша жизнь. — Выждав короткую паузу, Ферстаппен озабоченно взглянул на Леклера и добавил. — Здесь, Шарль, люди умирают и готовы умереть. Каждый день мы ходим по краю. Я думаю, ты и сам это понимаешь. Шарль медленно кивнул. — Мир несправедлив, а нравы его жестоки. — Продолжая свой монолог, Макс обошёл стол и оказался рядом с новоизбранным. — Но мы здесь, чтобы бороться с несправедливостью, протягивать руку помощи больным и нуждающимся, сиротам и вдовам. Так же поспешу отметить, что мы ни в коем случае не крадем друг у друга и не собачимся. Каждый знает, что прийти на помощь другому члену Семьи и его родным — это дело чести; уважать жён и подруг членов Семьи — это дело чести. Я хочу, чтобы и ты, Шарль, это знал. А ещё ты обязан помнить, что интересы Семьи важнее твоих личных прихотей, а слово дона — то есть моё слово — превыше всего. Шарль не знал, можно ли ему говорить, поэтому он предпочёл снова кивнуть. — Если я или твой капореджиме прикажет тебе убить, как ты поступишь? — резко, словно желая застать врасплох вопросом, спросил Ферстаппен. — Убью, — немедля, ответил Шарль. И это прозвучало так дико, так неестественно. Да, он уже убил однажды, но от этого его ответ не становился менее чудовищным. — Если тебя будут допрашивать копы, каковы твои действия? — Макс чуть задрал подбородок в ожидании очередного ответа. — Молчать, — быстро сообразил Шарль. — Если я или кто-то из членов Семьи попросят тебя о помощи, что ты сделаешь? — Помогу. — Всё бросишь и примчишься в ту же секунду, — вполголоса уточнил Хорнер. — Всё и всех. — Готов ли ты поклясться в верности Семье? — спросил Макс, подытоживая. — Верности до смерти? — Да. — Встань, — строго приказал Макс, и парень повиновался. То, что происходило дальше, повергло Шарля, как минимум, в замешательство. Рядом с ним вдруг возник Хорнера, в руках которого блеснул его складной ножик. Самодовольно оскалившись, младший босс грубо схватил Шарля за указательный палец и дернул на себя, да так, что второй услышал хруст костяшек. Парень был уверен, что для ритуала, который здесь намечался, хватило бы и пары капель, но Уилл полоснул по его пальцу что есть силы. Делая это, он в упор таращился на Шарля, потому как, наверняка, ждал, когда тот дернется, вскрикнет — как угодно проявит слабость. Но Леклер сжал зубы и не дрогнул, стремясь игнорировать вспыхнувшую боль. На столе напротив Шарля всё это время лежала небольшая картинка с образом святого, которую он заметил вначале. Хорнер направил порезанный палец на неё. Кровь стекла на образ, после чего стоявший рядом Макс взял его в руки. Поднеся образ к свече, он поджег верхний кончик. Бумага загорелась, и Ферстаппен вернул его Шарлю и громко приказал: — Повторяй за мной: пусть моя душа сгорит, как этот образ, если я нарушу клятву. — Пусть моя душа сгорит, как этот образ, если я нарушу клятву, — повторил Шарль, наблюдая за тем, как огонь ползёт по бумаге. — Не отпускай, пока не сгорит до конца, — рявкнул Хорнер. Бумага горела быстро, и Шарлю приходилось перекладывать её из одной руки в другую, чтобы не обжечься. Но, по-видимому, расчёт был как раз на обратное. Так что помимо располосованного пальца, Шарль заполучил ещё и обожжённые ладони. Когда в его руках остались только чернеющие остатки, Макс многозначительно улыбнулся и закивал. Подойдя вплотную, он вдруг крепко обнял Шарля, а затем расцеловал в обе щеки, попутно бормоча: — Если поведаешь о нас полиции, пусть даже под пытками, я отыщу тебя где угодно и лично откушу язык. Я поручился за тебя перед Семьёй, и если ты облажаешься, убью, не раздумывая. — На окончании второго поцелуя Ферстаппен на миг остановился возле уха Шарля и сказал совсем тихо, чтобы это мог услышать только он: — Я рад, что ты с нами. Не подведи, малыш. — Добро пожаловать в Семью! — громко повторялось вокруг. Мужчины аплодировали, некоторые хлопали Шарля по спине, кидали одобрительные слова. Даже Хорнер, хоть и нехотя, но всё же пожал ему руку и кисло улыбнулся. — Славно поработаем, парень, — Фабрицио бодро потрепал его по плечу. Шарль энергично закивал. Фаб — один из капо Ферстаппена — теперь должен был стать его непосредственным начальником. Из всех парней он более-менее нравился Шарлю. Во всяком случае, куда больше, чем Хорнер. Молодой мужчина производил впечатление человека с легким и вполне компанейским характером. Из всех капореджиме в Семье Леклер знал только его. Ещё одного из капитанов по имени Арландо он видел только один раз, в ресторане ныне покойного Брута. Но ему парня так и не представили. Возможно, были и другие, но Шарль о них пока не знал. — А теперь отпразднуем твоё посвящение. — Макс обхватил Шарля одной рукой за плечи и довольно присвистнул.

***

Шарль боялся, что его потащат в какой-нибудь заведение под красным фонарем и «вручат» девиц на выбор. Это было бы его первым и худшим провалом. Шарль слышал про некого мистера Нери и его дом терпимости премиум класса. Макс называл Нери не иначе как «сутенер всея Нью-Йорка». Именно тамошние девочки однажды помогли Шарлю попасть в подпольное казино Ферстаппена. Но Макс привёз его в приличный с виду ресторан, и Шарль поначалу очень обрадовался, что это не бордель. Но расслабился он зря, потому что бордель приехал туда сам. Достаточно хорошо напиться Шарль не успел, ведь это, несомненно, помогло бы ему вести себя ещё более естественно. Да и не хотелось. В добавок ко всему, ладони горели от ожогов, а палец нарывал всё сильнее. Макс первым прочитал какой-то жизнеутверждающий тост о том, как Семья помогла ему стать человеком чести, и что Шарля несомненно ждёт такая же судьба, если он будет делать всё «как надо». Потом босс выбрал себе двух хорошеньких девиц и был таков. Слегка захмелевший Фабрицио затянул любимую байку про своего деда и апельсины на Сицилии. По словам капо, в Италии у него остался огромный фруктовый сад, который теперь стоял в запустении. Внимательно слушала эту трогательную историю только сидящая у него на коленках «ночная бабочка», да и то потому, что он периодически подсовывал ей шуршащие купюры. Ферстаппен долго не возвращался за стол. Скорее всего он уехал сразу же. Домой, в отель или куда там можно привести парочку проституток. Вскоре Леклеру стало совсем тошно. Он чувствовал себя наивной девчонкой, которую пригласил на выпускной самый крутой парень в школе, а потом бросил в самом начале вечера. И он решил незаметно улизнуть из ресторана, пока все отвлеклись на Карлоса, который отнял у музыканта микрофон и попробовал исполнить нечто, отдаленно напоминающее песню. Так вышло, что Шарль ошибся коридором и, свернув не туда, оказался прямо возле уборной. И раз уж судьба привела его туда, то парень счёл нужным ей не сопротивляться. Ему показалось, что он слышал из-за двери голоса и смех. И он не ошибся. Толкнув дверь, он обнаружил там Макса собственной персоной в компании всё тех же двух девиц, с которыми он удалился ранее. Стоя у ряда раковин, Ферстаппен пытался помыть руки. Изловчившись включить кран, он преуспел бы и в остальном, если бы не девочки, одна из которых мешала ему, настойчиво целуя, а другая боролась с ремнем на его брюках, уже целясь для того, чтобы плюхнуться перед ним на колени. Макс не сопротивлялся ни одной ни другой, а лишь, по-идиотски усмехаясь, бормотал им что-то вроде «ну, подождите, девочки, терпение» и «я сейчас впустую потрачу воду славного Нью-Йорка». — Прошу прощения… — Шарль шарахнулся назад и захлопнул за собой дверь. Мчась в обратном направлении, он думал о том, заметил ли его Макс или не обратил внимания. Он понял, что обратил, когда Ферстаппен нагнал его и тронул за плечо: — Стой, ты куда? Уже уходишь? — Н-да, — неясно промямлил Шарль. — Устал. Долгий был день, много всего случилось. — Подожди, я с тобой. — Макс остановил его жестом руки, а сам побежал куда-то вглубь зала. Стащив с барной стойке шампанское из ведёрка со льдом, он вернулся к Шарлю. — Поехали. — Куда? — удивленно спросил Леклер, с сомнением поглядывая на шампанское в руках молодого человека. — Прокатимся куда-нибудь. Не знаю. По ходу решим. — А как же твои подружки? — не скрывая недовольства в голосе, спросил Шарль. Парню казалось, что его слова беспредельно полны ревности, в мыслях он невольно визуализировал то, как она выплескивается из него, валит красными клубами. Но Макс ничего такого не замечал. На вопрос о девицах, он лишь фыркнул и отмахнулся, будто он потерял не больше, чем ржавый цент в водосточной решетке.

***

— Ну, как тебе посвящение в Семью? — Ферстаппен вёл, поглядывая на дорогу, и иногда на Шарля. — Даже интересно, как ты будешь откусывать мне язык, — по привычке съехидничал Шарль. На его слова Макс засмеялся. — Соблюдай Омерту, и мне не придётся делать ничего подобного. — Ну, что ж, придётся постараться. Шарль не мог отделаться от чувства непонятной обиды. И всё из-за тех девиц. Тогда, рядом с Келли, парень не чувствовал подобного. Но теперь всё было иначе. Как оказалось, чувство ревности в нём успело нехило разрастись с того момента. Успокаивало лишь то, что Макс всё-таки бросил подружек ни с чем, выбрав уйти с ним. Это было банальной вежливостью, но такой необходимой сейчас. Они долго ехали и долго молчали, всматриваясь в дорогу. Бутылка шампанского лежала между ними на переднем диване, перекатываясь по кожаной обивке и ударяя по бедру то одному, то другому, каждый раз, когда автомобиль поворачивал. — Ты уже решил, куда мы едем? — Спустя какое-то время, Шарль остановил катание бутылки, прижав её рукой к дивану. Обожженная ладонь была явно благодарна прикосновению к холодному стеклу. От короткого облегчения парню захотелось удовлетворённо простонать. И почему он не догадался сделать это раньше? — Угу, — ответил Макс. — В одно такое местечко. Ну, знаешь, бывают, такие местечки? Особенные. Шарль улыбнулся. Он не знал, но был заранее согласен. Это был дикий пляж, въезд на который зарос травой, кустами и даже внушительного размера колючками. Колея от колес почти не прослеживалась — здесь редко бывали. Природа на этом кусочке пляжа наслаждалась своей дикостью сполна. Ферстаппен остановил кадиллак, только когда колеса начали утопать в песке, грозясь увязнуть до полного затора. До океана оставалось метров двадцать, большую воду было видно, как на ладони. Заглушив мотор, Ферстаппен забрался на капот кадиллака, и похлопал рядом с собой, приглашая Шарля присоединиться. Леклер влез на машину следом и свесил ноги. Берег был пуст — Шарль несколько раз осмотрелся по сторонам. Не хотелось, чтобы здесь был кто-то, кроме них. А ещё было бы здорово, если бы машина застряла на обратном пути. Но это был бы слишком большим подарком судьбы. Шарль знал, что не заслуживал его. День казался длинным, а за последнюю неделю парень как будто успел начать ещё одну, параллельную основной, жизнь. По большому счёту, так оно и было. Но от нахождения здесь становилось лучше. Вода лечила, пускай хотя бы на время. С каждой волной Шарлю становилось легче, будто те зализывали душевные раны и размывали тяжёлые мысли, делая их не столь болезненными. Он жил так рядом с этим чудом и так редко бывал здесь. Островок покоя среди суматохи. То самое, особенное , местечко вдалеке от города зажигающихся и гаснущих фонарей. Макс как будто знал это, привозя его сюда. Ферстаппен был проницателен. Странно, что он не замечал всего , что чувствовал Шарль. А может, просто не хотел замечать? Утопив эти грустные думы в очередной накатившейся волне, Леклер спросил: — Часто сбегаешь в это место? — Очень давно не был. — Ферстаппен направил бутылку в сторону и прищурился. Пробка вылетела, и шампанское обильно запенилось из горлышка. — Я частенько ошивался здесь, когда только иммигрировал. Он отпил пену и передал бутылку Шарлю. — Расскажи, как ты попал в Семью, — спросил Леклер и приложился к горлышку. Будто ожидая этого вопроса, Макс улыбнулся. — Я работал барменом в одной забегаловке. Так вот однажды туда заглянул какой-то хрен и устроил стрельбу. Ну я и дал ему бутылкой по голове, успокоил, так сказать. Подобные кретины били посуду, ломали мебель и портили мне рабочий день часто, но этот отличился, притащив пушку. И получил за это! На следующий день ко мне явились трое мужиков в дорогих костюмах. Тогда я не знал, что костюмы дорогие, я вообще мало что понимал, но зато быстро смекнул как долбануть кого-нибудь по башке. По правде говоря, я сперва подумал, что тот парень, который получил от меня бутылкой, был из их компашки и чуток перетрухнул, когда они нагрянули. Но всё было совсем не так. — Ого, — заинтересовался Шарль. — И что произошло потом? — Как оказалось, на момент стрельбы в кабаке вместе со своими подружками была единственная и любимая дочка ныне покойного дона Конте. Девочка-оторва, шаталась, где попало, папенька не мог с ней сладить. Ну и набегался же он с ней тогда по всему городу, — в его словах проступила ласковая насмешка. — Так вот, пока дон вёз доченьку домой, в очередной раз выловив на сомнительной гулянке, та рассказала ему о смелом бармене, обезоружившем пьяного полудурка. Ребята дона Конте отыскали меня и предложили работу получше, чем «оттирать заблеванные стаканы». Это было дело случая, судьба, не иначе. — Что с его дочкой теперь? — спросил Шарль. — Повзрослела, остепенилась, посерьёзнела. Вышла замуж и сейчас планирует открыть пиццерию. — История, достойная картины Билли Уайлдера. — Даже не знаю, кого можно пригласить на роль меня. Я слишком непревзойдённый! — Макс откинул воображаемый вихор волос и важно задрал нос. — От скромности не помрёшь, — хохотнул Шарль. Бутылка переходила из рук в руки, и на голодный желудок алкоголь действовал предсказуемо быстро. Спиртное всегда прибавляло Шарлю ненужной смелости, и, боясь ляпнуть что-нибудь наподобие того, что он сказал Максу в их прошлую встречу, он пропустил очередной глоток и передал шампанское Ферстаппену со словами: — Извини, что из-за меня тебе пришлось уйти с сегодняшнего вечера. Мне, правда, было слегка некомфортно там. Макс пренебрежительно фыркнул: — Брось. Это вечер в твою честь, а не в мою. И ты решаешь, что делать: наслаждаться им или свалить. — И что помешал отсосу, тоже извини, — вскользь добавил Шарль, прыснув в кулак. Сцена с девицами из головы не уходила и всё ещё немножко бесила. Опустив бутылку, Макс вдруг сделался чрезвычайно строгим. Взглянув на парня, он со всей серьезностью в голосе заявил: — А вот это действительно твой прокол. Стало быть, вышеупомянутая спецмиссия перекладывается на тебя. Пузырьки газов не вовремя ударили в нос. Шарль закашлялся, а Ферстаппен разразился хохотом. — Я пошутил, дурачок! — восклицал Макс в перерыве между новыми приступами смеха. — Боже, видел бы ты сейчас своё лицо, Чарли. Оно достойно обложки «Лайф». Давно я так не веселился… — Пошёл ты, Ферстаппен! — Шарль теперь тоже смеялся, напрасно стараясь спрятать в смехе полыхнувшее смущением лицо. — Что, страшно стало? — Ещё чего, — смеясь, протянул Шарль, толкая Макса в бок. — Думаешь, мне слабо? Ладонь как-то неудачно прошлась по плавнику на капоте кадиллака, и рана на пальце вновь открылась. Смех сломался о боль, и Шарль раздраженно простонал. — Ну что за традиции такие калечащие? — Сильно болит? — спросил Ферстаппен и, шутя, добавил: — Может, подуть? — Ой, да заткнись ты, — усмехнулся Шарль, с досадой поглядывая на палец, рана на котором кровоточила всё сильнее. Хорнер постарался вогнать нож поглубже, хоть здесь оторвался. — Здорово он тебе палец полоснул. — Макс протянул ему платок. — Обычно это так не делается. Но Уилл есть Уилл. — Спасибо, что совсем не отрезал, — ответил Шарль, неуклюже заматывая рану. — Товарищ твой меня явно недолюбливает. Кажись, ревнует. Макс улыбнулся. — Боится за место. Или за меня. Но скорее, второе. Он вообще к моим друзьям с подозрением относится. Ему часто кажется, что ко мне кого-то подсылают — спецслужбы под прикрытием или люди Палмери. — Причины есть? — А то. Я всегда под прицелом. Шарль сделал глубокий вдох. Бездомные ветра ласкали песчаные дюны. Они приходили сюда с океана. Такие свободные... Шарль хотел спросить Ферстаппена о свободе, но почему-то заранее знал, что тот ответит. — Слушай, я тебя не задерживаю? — точно опомнился Макс. — А то мало ли, у тебя свидание, а я тебя притащил на какой-то дикий пляж и сказки рассказываю. — Не задерживаешь, — мотнул головой Шарль. — Ты ведь не женат? — Нет. — Девушка есть? Шарль сконфуженно почесал голову. — Ну, я в отношениях, — с трудом выдавил он. — Дай угадаю… — Макс хитро сощурился. — Та черноглазая коротышка, которая работает с тобой в клинике? Она милашка. — Роза что ли? — удивился Шарль. — Нет, мы с ней коллеги, ну и друзья с детства по совместительству. — Ладно, понял. Но ты, если что, обращайся, подыщем тебе хорошую жену. Кто там в твоём вкусе... — Ты, — бездумно бухнул Шарль, смотря на песок у себя под ногами. Он боялся реакции, которая могла последовать. Но Ферстаппен, который уже успел отметиться своей непонятливостью в любых намёках Шарля на чувства, лишь громко, а главное, вполне одобрительно рассмеялся. — Вот это правильно, Чарли, — весело воскликнул он. — Служба боссу — превыше всего. А девицы, они, знаешь ли, отвлекают. Молодец, парень, ловишь на лету. Шарль проглотил ком в горле и, сделав над собой усилие, натянул на лицо улыбку. Было беспредельно глупо и наивно надеяться. Макс видел в нём преданного солдата, а теперь, может быть, ещё и друга. С чего бы Ферстаппену вообще понимать намёки? На кой-чёрт ему вообще эти «причуды» Шарля? Быть может, в их обществе даже за намёки о подобном стреляют на месте? Звучало вполне реалистично, поэтому о себе стоило помалкивать. От всех этих мыслей Шарлю становилось тошно. И на что он только надеялся? — Когда я жил в Бельгии, я был влюблён в одну девушку. — Макс неожиданно помрачнел и тяжело вздохнул. — Собирался жениться и всё такое. Ферстаппен был скрытен и осторожен в разговорах о родине, но желание выговориться, кажется, победило. — Что-то не получилось? — осторожно спросил Шарль, быстро смекнув, что тема болезненная. — Она умерла. — Мне жаль, — сдавленно выговорил парень. — Даже не спрашивай подробности. — Не буду. Макс, мне, правда, жаль. Благодарно кивнув в ответ, Ферстаппен устремил взгляд в даль. — Но она оставила о себе лучшую память, о которой я только мог мечтать. — Через усталость и грусть на его лице Шарль различил улыбку. Такую мимолетную, осторожную. Раньше он точно не видел подобной. Но она не задержалась, и Макс вновь посерьёзнел. — Ненавижу разговоры о личном. Но с тобой мне легко говорить об этом. Относительно, легко. — Даже крестным отцам нужно с кем-нибудь поговорить. Я всегда к твоим услугам. — Ты смог бы продать мою болтовню за неплохие деньги, и был бы прав. Именно поэтому я стараюсь не говорить больше, чем нужно. — Он сполз с капота и отряхнул брюки. — Всё продаётся. Все продаются. — Ферстаппен выпрямился и с вызовом посмотрел на Леклера. — Но несмотря на весь свой жизненный опыт, мне хочется верить, что ты никогда не продашь меня, малыш Чарли. Шарль хотел выразить своё возмущение, но Ферстаппен перебил его, неожиданно встрепенувшись. — Чуть не забыл. — Он вдруг достал из внутреннего кармана кольт Шарля, и демонстративно протерев рукоятку о край пиджака, вернул оружие его владельцу. — Держи. — Боялись, что сорвусь с крючка? — спросил Леклер, возвращая свой «подарочек». — Ага, — спокойно согласился Ферстаппен. — Разное бывает. Но теперь ты сделал выбор, а значит повязан с нами до самого конца. Мрачно взглянув на кольт в своей руку, Шарль погладил его большим пальцем. — До самого конца, — повторил он. Осмотревшись по сторонам, чтобы удостовериться, что за ними никто не наблюдает, Леклер спрятал оружие за пояс. Океан говорил с ними своей красивой музыкой. Солнце медленно тонуло в его водах, и на улице уже почти стемнело. Сегодня было странно возвращаться домой.