Погасите фонари

Сильнее всего Шарля удивило то, что Ферстаппен вдруг пригласил его в свою машину. Парень был уверен, что после прошлого разговора Макс будет по крайней мере злиться на него. Но молодой босс выглядел относительно спокойным, единственное, что его волновало, были пропавшие сигареты: сидя на заднем сидении кадилака, он сначала обшарил собственные карманы, а после перешёл к перетряхиванию потаенных местечек автомобиля, где те могли бы скрываться. Вскоре Шарль заметил, что недовольство Ферстаппена по отношению к нему всё же присутствует: это читалось в его поджатых губах и прохладном голосе. Он даже поприветствовал его лишь сухим «Привет». Леклер не услышал никаких дурацких нарицательных вроде «малыш», «котёнок» или чего-то ещё более мерзкого. Все эти случайные словечки, вылетающие изо рта Ферстаппена в его сторону, ужасно раздражали, но когда парень был, наконец, избавлен от них, ему стало подозрительно некомфортно. Острая нужда в заполнении образовавшейся вместо них пустоты бесила ещё сильнее. Сигарет Макс так и не нашёл, и Шарль молча протянул ему свои. Кивнув в знак благодарности, Ферстаппен закурил и тотчас поморщился: — Похожи на какую-то прелую солому. — Других нет. — Напомни купить тебе хороших, — пробухтел Макс себе под нос, открывая окно. Они стояли в переулке, который хоть и плохо, но всё же позволял видеть злосчастный ресторан мистера Брута. Вместо ответа Шарль равнодушно хмыкнул, и они больше не разговаривали вплоть до момента, когда возле ресторана появились копы. — Там полиция! — встрепенулся Леклер. — Ряженые, — успокоил его Макс. Подперев голову кулаком, он скучающим взглядом наблюдал за происходящим. — Они должны будут вывести людей из ресторана, после того, как сработает пожарная сигнализация. И он не обманул — вскоре под отзвуки пожарной сирены из дверей ресторана повалил взволнованный народ: дамочки в коктейльных платьях; некоторые из мужчин вышли на улицу с недопитыми бокалами в руках. Самый разгар вечера, и такая неприятность. Боковым зрением Шарль видел, как позади них, заполняя переулок, выстраивались другие машины: кадиллак Хорнера, за ним тачка Фабрицио, Арландо и ещё несколько незнакомых автомобилей. Вскоре во главе с Хорнером, закинувшим на плечо пистолет-пулемёт Томпсона, полтора десятка гангстеров двинусь по направлению к ресторану. Шарль шёл рядом с Ферстаппеном, окруженным людьми для безопасности. На лице Макса играла полная самодовольства улыбка, ясно обозначающая его заблаговременную победу во всей этой заварушке. Поначалу в ресторане было подозрительно тихо, должно быть, руководство ещё не успело разобраться в произошедшем. В дорого украшенном холле висела большая хрустальная люстра, которая пострадала первой — Уилл сшиб её пулеметной очередью, точно объявляя всем запрятавшимся в ресторане, что гости прибыли, и они очень недовольны. Хорнер, в целом, казался в последнее время излишне агрессивным. Шарлю не хотелось думать, что одной из причин этого негодования был он сам, но тот факт, что Макс уделял Леклеру чуть больше внимания, чем полагалось, Уилла очевидно злил. Боялся ли тот за своё место «младшего босса» или ещё за что, было неясно. Но Шарль не то что дорогу Хорнеру переходить не планировал, он вообще не рассчитывал ни на какую «должность» в Семье, даже на самую низкую. До этого момента более-менее разумным планом для парня было отработать долги и свалить. А там, глядишь, и вся эта нездоровая тяга к Максу сама собой развеется, превратившись, в конце концов, во что-то давно забытое и незначительное. Вскоре на визит гангстеров ответили. Когда они свернули к большому банкетному залу, просвистел выстрел с неприятельской стороны. Макс резким движением втащил Шарля обратно за угол. — Осторожно! — возбуждённо крикнул он. — Они, как видишь, решили отстреливаться. Шарль пробубнил что-то в знак согласия. Обернувшись на него, Макс сотворил на лице натужную улыбку. — Просто иди за мной и не лезь вперёд. Шарль быстро закивал. Звуки перестрелки вводили его в своеобразное оцепенение. Это не было паникой, просто возникшее у него ощущение нереальности происходящего не давало нормально, а главное, быстро, соображать. Люди Ферстаппена медленно расползались по этажу. Какой-то высокий парень, приехавший в одной машине с Арландо и, судя по всему, в его команде и работающий, торопливо рассказывал по ходу движения план здания. Ресторан и правда был отменным: дорогостоящий интерьер, высокие окна с тяжелыми шторами из добротной ткани. Внутри была даже небольшая сцена с микрофоном и белоснежным роялем. Здесь по-видимому, и проходили концерты для круга «избранных». В центре банкетного зала красовался круглый стол, украшенный крупными белыми розами в пузатых фарфоровых вазах. Проходя мимо, Макс прихватил один цветок, и оторвав зубами где-то три четверти ножки, разместил его в нагрудный карман. Ферстаппен в самом деле много терял, не получая свою долю с прибыли этого заведения. На какое-то мгновение Шарля даже настигло насмешливое сожаление о том, что в подобном местечке ему довелось побывать лишь при подобных малоприятных обстоятельствах. По пути, расчищенному гангстерами, они натыкались на трупы людей Брута. Ферстаппен удостаивал их лишь короткими взглядами, да и те были предназначены исключительно для проверки, добиты ли те, и не пустят ли в него на последнем издыхании прощальную пулю. Взор Шарля же ошалело метался из угла в угол. Страх перемешивался с безмолвным восторгом от увиденного великолепия. В какой-то миг вдалеке раздалась длинная автоматная очередь и чей-то победоносный возглас. И, кажется, это был Хорнер. Впереди, после короткого, но широкого коридора, их ждал еще один зал, но уже гораздо меньше предыдущего. Здесь было множество маленьких столов, большинство из которых гангстеры к этому моменту успели небрежно сдвинуть к стенам, предоставляя Ферстаппену тем самым не только свободный путь к пойманной «жертве», но и полную свободу действий с ней. Пойманного Брута усадили на стул, приставив к его вискам пистолеты с обоих сторон. — Дон Ферстаппен собственной персоной, — воскликнул он, завидев Макса. — Крестный Отец, какая честь! — Привет, Брут, — ответил ему Ферстаппен, разведя руки в приветственном жесте. — Как дела? Я наивно полагал, что ты встретишь нас по крайней мере с шампанским. — Вы не дали мне времени на подготовку. — Думаю, ты всё же ждал моего визита, — сказал Макс, подмигнув. — Сегодня не ждал, но клянусь, что почуял вонь твоих мерзостных сигар и крови, след от которой тянется за тобой повсюду. — Кто внушил тебе столь ложное суждение? — Все это знают, — отозвался Брут, не сдерживая неприязнь. — Спроси у любого драного кота на улице. — А они случаем не шепнули тебе, что у меня, как и у них, девять жизней. Полагаю, что нет, иначе бы ты не стал натравливать на меня своих шавок сегодня. Знал бы, что бесполезно. — Даже девять жизней когда-нибудь закончатся, если относиться к ним с пренебрежением. Макс терпеливо улыбнулся. — Хороший ресторан, — он демонстративно осмотрелся вокруг. — О нём-то я и пришёл с тобой побеседовать. — И насколько давно у тебя, дон, появилась привычка прикарманивать чужое? — Я не воровал у тебя, — ответил Макс и отвернулся, чтобы скрыть раздражение. — Это клевета. Я дал в долг и пришёл за своим. Шарль спрашивал себя, кто из них прав? Каждый по своему или кто-то один? Спрашивал, но в глубине души понимал, что совершенно бессознательно, а главное беспричинно он был на стороне Ферстаппена. — А ты, парень, — Брут вдруг указал на Шарля. — Судя по твоему виду, ты в мафии недавно. Мой тебе совет – десять раз подумай, прежде чем связываться с этим ублюдком. Я имел неосторожность попросить у него денег взаймы, и видишь, что из этого вышло. — Я всегда прихожу за своим, Брут, — гаркнул Макс, и быстро взглянул на Шарля, неосознанно проверяя его реакцию на слова Брута. Леклер не отреагировал, смотря прямо перед собой. — И забираешь в десять раз больше! — Мужчина дёрнулся на стуле, испепеляя Ферстаппена ненавистным взглядом. — Ты покалечил одного из моих людей. — А ты убил моих всех! Мы в расчете, или тебе мало, ненасытный? Ноздри Ферстаппена раздулись, как у загнанной лошади. — Оставь меня в покое, — продолжал Брут. — Я согласен на десять процентов. — Десять процентов были старым договором, — прошипел Макс. — Семьдесят пять — моё новое условие. — Ступай к дьяволу, дон Ферстаппен. Тебе и семидесяти пяти процентов будет мало. Ты заберешь всё, а потом поставишь на моё место любого своего подпевалу. Я знаю тебя, не строй из себя праведника. В твоё благородие разве что идиот поверит. Ферстаппен изо всех сил имитировал спокойствие и холодность к словам Брута, но Шарль знал, что они успели довести молодого человека до абсолютного бешенства. Леклер стоял рядом и видел, как в уголке его глаза лопнул сосуд. Крохотное красное пятнышко незаметно проглядывало из-под длинных тёмных ресниц. — Ты ошибаешься, приятель, — произнес Макс, всё хуже играя равнодушие. — Я веду свой бизнес честно. — Ты не бизнесмен. Ты бешеная собака, которую забыли отстрелить ещё в щенячьем возрасте. — Je kunt het aan niemand vertellen. — бросил Макс на родном языке. Шарль не понимал его, но произнесены они были с явной издевкой. Но что бы Макс ему не говорил, Брут не боялся. Дерзкий тон мужчины изумил Шарля ещё в самом начале. Он не подбирал выражений в разговоре с Ферстаппеном, и очевидно потерял надежду уладить конфликт. Интуиция Шарля тревожно зашевелилась. Брут походил на человека, для которого всё было кончено, но который осмотрительно припас кое-что на этот самый конец. Неужели Макс не понимал это? Неужели, никто вокруг, кроме Шарля, этого не понимал? С молниеносной скоростью рука Брута скользнула куда-то под жилетку. Одновременно с этим Шарль резко толкнул Ферстаппена плечом. Давление тела не смогло сбить его с ног, но босс существенно отшатнулся в сторону, тем самым избегая смертельную траекторию движения пули. Всё произошло в какое-то неуловимое мгновение. Шарль выхватил из-за пояса кольт и выстрелил в ответ. Последней эмоцией Брута стало удивление и досада. Издав хриплый крик, он повалился на пол. Спасенный Ферстаппен схватил Шарля за плечо, возвращая себе равновесие. Гангстеры засуетились, но было уже поздно. Опередивший всех Шарль теперь оторопело смотрел на свою работу. Какая-то часть его сознания не понимала, отвергала, отрицала до последнего; взгляд метался от одного гангстера к другому, ища, кто из них выстрелил. Но все вокруг, как один, смотрели на Шарля, в чьей руке был крепко зажат кольт, полегчавший ровно на одну пулю. Одним из первых Леклер поймал на себе удивленный взгляд Хорнера. Удивление вскоре сменилось другой эмоцией. Смотря на парня, как на бешеную мартышку с гранатой, Уилл достал из нагрудного кармана платок. — Хэй, парень, — с нарочитым спокойствием заговорил он. — Отдай-ка мне свой пистолет. Шарль безвольно повиновался. Кисть ослабела, стала рыхлой, тяжелой, и пальцы послушно разжались, отдавая кольт в чужие руки, которые аккуратно завернули оружие в платок. Зачем в платок? — вертелось в голове. — Чтобы не оставить собственные отпечатки? Мысль о кольте быстро потерялась, как будто закатившись в самый дальний и тёмный уголок сознания. Пистолет исчез из рук Шарля и больше его не волновал, парень бестолково смотрел на то, как на груди Брута алым маком расцветало пятно. — Какого дьявола вы не обыскали его! — каким-то глухим фоном кричал Ферстаппен. В глазах Шарля зарябило, в добавок к неестественной глухоте, силуэт Макса сделался нечётким. Ферстаппен же тем временем направился к Бруту. Наклонившись к его бездыханному телу, он небрежно приложил пальцы к шее. Отдернув руку, Макс выпрямился и отступил на несколько шагов. — Готов, — сказал он, а после оглядел помещение вокруг. — Найдите что-нибудь горючее и побыстрее. Арландо и ещё несколько ребят мигом повиновались. Макс метнулся к Шарлю и взял его за плечи: — Ты как? — Я что, убил его? — спросил Шарль, искренне не веря в случившееся. Такого ведь не могло произойти в реальности. Он не был способен на убийство. Леклер был абсолютно уверен, что это какое-то наваждение, глупая ошибка, чья-то злая шутка или очередной розыгрыш Ферстаппена. Но той самой задиристой улыбки Макса и в помине не было. Лицо молодого человека было заметно побледневшим. Случившееся не было розыгрышем. Шарль только что убил Брута. Застрелил из кольта. А впереди, свалившись со стула, лежал его труп. И кровь настоящая. И пустая гильза. — Я что, убил его? — повторил Леклер, но уже громче и требовательнее. Ферстаппен сделал глубокий вдох и неопределенно мотнул головой. — Идём отсюда. Скоро здесь будет копы и пожарные, вероятно. — Я должен помочь ему. — Шарля словно ударило током. Он рванул к телу Брута, но Макс перехватил его поперек талии и дернул назад. Рядом маячили двое парней: один притащил канистру и теперь разливал её содержимое по полу, брызгал на стены и мебель, а другой держал наготове большие, похожие на каминные, спички. — Идём, Чарли, не глупи. — Ферстаппен настойчиво тянул его к выходу. — Ему теперь поможет только гробовщик. — Я должен помочь ему! — тупо повторял Шарль, срывая голос на крик. Сопротивляться Ферстаппену было сложно, и он лишь слабо трепыхался в его руках. — Я давал врачебную клятву! — Сейчас ты должен слушаться меня! — Тебе я клятв не давал. — шикнул Шарль. Он рванулся из его хватки в последний раз, а после замер, ощутив болезненную немоту во всем теле. — Значит дашь. В ближайшее время. А теперь идём отсюда. Было ощущение, будто его вытолкали из его собственного тела. Пренебрегая реальностью, Шарль шёл вперед, бессмысленно смотря себе под ноги. Паркет на полу, плитка у ресторана, асфальт. Ему казалось, что он шёл бесконечно долго. Он не видел того, что творилось вокруг, перед ним сменялась лишь картинка под ногами. Вскоре он споткнулся, потому что впереди нарисовалась лестница. Кто-то поддержал его и помог взойти на ступеньку. Дальше он справлялся сам, нужно было лишь войти в ритм: первая ступенька, вторая, третья… Он сбился со счету где-то после шестидесяти. Шарль поднял голову, лишь когда ощутил ветер в своих волосах. Они стояли на крыше какого-то высокого здания. Отсюда открывался отличный вид на горящий ресторан. Огонь вырывался из окон, тёмный дым заслонял небо. Шарль присел на край крыши и посмотрел вниз. По широкой улице мчались пожарные машины, полицейские мигалки завывали, как ошалелые, превращаясь в мешанину звуков и света. Ферстаппен вместе с Хорнером наблюдали за разворачивающимся внизу действом. — Жаль ресторан? — спросил Уилл, обращаясь к Максу. — Немного. — А чего ты ожидал? Что Брут отдаст тебе семьдесят пять процентов? — Я ожидал, что мои люди лучше проверят его карманы. Уилл стушевался, осознавая вину. — Я накажу виновных. — Разумеется, — раздраженно фыркнул Ферстаппен. — Не самому же мне это делать. Шарль сидел на холодной крыше, чувствуя под ладонью пыль и колючие песчинки. Вскоре он ощутил чью-то грубую хватку. Кто-то взял его за шиворот куртки, оттаскивая от края крыши. Грубая джинса стянула подмышками. — А ты чего тут расселся, а?! — сверху на него рявкнул Хорнер. — Ты должен быть счастлив. Ты спас жизнь нашему дражайшему дону. — Младший босс принялся с энтузиазмом трепать его по крыше из стороны в сторону, но ни одна мышца в теле Шарля не подумала сопротивляться. Он даже головы не поднял на Уилла. — Босс будет благодарен тебе. Тебя ждет его уважение и щедрая награда. Любой захотел бы оказаться на твоем месте. Выводы Хорнера звучали до предела абсурдным, Шарль не чувствовал себя героем. И уж тем более не преследовал цель получить какие-либо награды и привилегии. — Довольно, Уилл! — остановил его Макс. В последний раз взглянув на горящее здание, он небрежно вытащил розу из нагрудного кармана и отправил её в полёт через край. — Идёмте отсюда. Шарль не помнил, как спустился с крыши и оказался на заднем сидении машины. Из оцепенения его вывел громкий хлопок дверью — Ферстаппен уселся рядом. Уилл сел за руль и резко тронулся с места. Куда бы Шарль не смотрел, перед глазами был труп Брута. Момента, когда он выстрелил, Леклер почти не помнил, но помнил яркое пятно крови. Он хотел бы забыть это и всё остальное, но такой функции в человеческой памяти, к сожалению, не было предусмотрено. Мелкая дрожь в плечах переросла в трясучку во всем теле. — Ты как? — быстро моргая, Макс смотрел на Шарля с тревогой. Не получив ответа, он неловко потеребил его за коленку. Хорнер на водительском сидении недовольно простонал, не скрывая своего недовольства. — Утешать его что ли собрался? Хватит, Макс. Будет тебе нянчиться с ним, будто он твой ребёнок. — Я в порядке, — громко произнёс Шарль, но его голос говорил об обратном. Усилие, которое он применил для ответа, вызвало резкий приступ тошноты. Но его не выворачивало, спазмы лишь сжимали желудок, заставляя дергаться. В машине играла какая-то сентиментальная песня о любви. Хорнер прибавил громкость и больше к ним не обращался. Машина притормозила у дома Ферстаппена. Шарль очнулся от своих мыслей, когда кадиллак Уилла развернулся у ворот и уехал в темноту. — Идём со мной. Налью тебе выпить. — Макс взял его за локоть и увлёк за собой. Он привёл его на кухню и усадил за стол. Процесс превращения в безвольного исполнителя достиг максимума. Шарлю даже начинало нравится это — просто делать то, что тебе говорят. Подобная тактика позволяла не думать. Ведь думать ему было до крайности больно. На короткое время Макс удалился, оставив парня одного. Помещение кухни плавно перетекало в гостиную и от этого казалось ещё более просторным. Или, скорее, пустым, давящим. Возможно, только сейчас, в других обстоятельствах она могла быть другой — весь мир мог быть другим. Вскоре Ферстаппен вернулся с нетронутой бутылкой виски. Он молча поставил перед Шарлем стакан. Леклер нашёл в себе силы только на благодарный кивок. Откупорив бутылку, Макс опрокинул её над стаканом. Золотистая жидкость ползла вверх, остановившись в дюйме от краев. — Пей, — приказал Макс, сев напротив. — Это тебя не успокоит, но поможет пережить время чуть легче. В правую руку Шарль взял стакан, а левую уложил на стол. Виски трепыхалось меж краями, но парень всё же сумел сделать несколько глотков. По горлу прокатилась обжигающая волна, падая в желудок тяжким камнем. Но вскоре ему и правда стало легче. Совсем чуть-чуть, потому что левая рука всё ещё беспокойно вздрагивала на столешнице. Его тело будто бы частично перестало слушаться. — Если ты думаешь, что я не понимаю, что ты чувствуешь, то ты ошибаешься. — Макс вдруг накрыл ладонь Шарля своей. Судя по выражению лица, решение это далось ему непросто. Леклер замер, ощущая, как тепло от чужой ладони передается ему. Рука перестала мандражировать, как будто тоже прислушиваясь к ощущениям. — Не убивайся так. — Его длинные пальцы заползли под ладонь Шарля и крепко сжали её. — Всё что произошло — не твоя вина. Голос Макса был спокойным, убедительным, ему хотелось верить. А вперемешку с виски так вообще действовал гипнотически. Сильнее желания поверить, было только желание сжать руку Ферстаппена в ответ, а может и вовсе перевернуть свою ладонь, переплести их пальцы, почувствовать это приятное скольжение. Но Шарль не пошевелился, боялся спугнуть. Для Ферстаппена даже это было сверх меры. Он и без того, наверно, двадцать раз пожалел о сделанном, но назад всё же не отступил. Ощущать руку Макса было прекрасно, хоть и признаваться себе в этом было стыдно. Ферстаппен выбрал правильный ход — Шарль отвлёкся, но ненадолго. Мысль о том, что ты — убийца, не истребить пусть даже такой желанной близостью. — Я сдамся полиции, — прохрипел Шарль, отдернув руку. Ладони вновь стало холодно, а самому Леклеру тяжело и пусто. Он сознательно шёл на это, потому как считал, что не заслуживает сочувствия. Содеянному нет оправдания. Сделав ещё несколько глубоких, обжигающих горло глотков, Шарль спрятал руку под столом. — Не сдашься, — убеждающим тоном отозвался Макс. — Я могу тебя заверить, что ты в полной безопасности. Полиция ни о чём не узнает, если ты не станешь болтать лишнее. — Именно поэтому Хорнер так бережно забрал мой пистолет? Чтобы сдать меня в полицию в случае чего? Думаете свалить всё на меня? Можете не утруждаться, сохраняя отпечатки, я сам пойду к копам. — Уилл вернет твой пистолет. — Ответил Макс, обойдя ответ о причине изъятия кольта. — А в полицию ты не пойдешь, ещё раз повторяю. — Я убийца! — воскликнул Шарль, пугаясь не только тому, как звучит это слово, но и своей прямой причастности к нему. Устало вздохнув, Ферстаппен плеснул в его стакан ещё виски. — Я могу назвать убийцами многих людей, но только не тебя, Чарли. — Это преступление, — не отступал Шарль. — Ты защищал меня. Леклер запнулся. И вовсе не потому, что у него закончились обвинения к самому себе. Просто Ферстаппен был прав — Шарль защищал его, и в тот момент даже не думал о последствиях. Будто прочитав его мысли, Макс испытующе прищурился. — Если бы можно было повернуть время вспять, ты бы изменил то, что случилось? — вдруг спросил он, прерывая молчание. — Решил бы не стрелять в Брута, позволил бы ему убить меня? Осознав вопрос, Шарль покосился на Макса испуганно и одновременно рассерженно. — Как ты можешь такое говорить? Даже если бы можно было повернуть время вспять, я бы всё равно сделал то, что сделал. Я бы всё равно выбрал тебя, — Леклер медленно опустил глаза и, немного помолчав, добавил почти шепотом. — Даже если бы я мог отмотать время до той самой аварии с феррари, приведшей к нашей с тобой встрече, я не стал бы ничего менять. Я бы всё равно выбрал тебя. Он пытался не думать, как по-идиотски прозвучали его слова. Наверно, если бы Шарль не был в столь паршивом состоянии, подобное признание из него бы не вырвалось. По крайней мере, вторая его часть. В иной ситуации парень, наверняка, подумал бы, прежде чем говорить такое. Сейчас же Шарлю было попросту плевать, он извлек из себя всё, что чувствовал, и швырнул этим в Ферстаппена. Думай, что хочешь. Понимай, как хочешь. Но Макс, судя по благодарному выражению лица, расценил сказанное исключительно как клятву преданности боссу, ни более. В этом смысле Ферстаппен был исключительно непробиваем. Любое проявление чувств Шарля рассматривалось им лишь через призму верности, долга, товарищества, дружбы — чего угодно, для него привычного и понятного. — Я очень благодарен тебе, Чарли. То, что ты сделал, неоценимо. Но, поверь, я не рассчитывал на подобный исход, и никогда не хотел пачкать твои руки кровью. Я вижу, насколько тяжело тебе переживать то, что ты переживаешь сейчас. Шарль не знал, к чему сейчас клонил Ферстаппен, но точно знал, чего боялся услышать. И, по злой иронии, именно его потаенный страх Макс и озвучил: — Я хотел сказать тебе, что с этой минуты все твои долги аннулированы, и ты полностью свободен. Ты больше ничего мне не должен. Ты получишь хорошие отступные, и отныне не будешь связан ни со мной, ни с Семьёй. Шарль заморгал, переваривая услышанное. — То есть мы больше не увидимся? — Если тебе понадобится какая-то помощь, ты всегда можешь обратиться к Фабрицио или другим ребятам. Близость ко мне принесёт тебе кучу проблем. Будет лучше, если мы распрощаемся. — Я не хочу уходить, — Шарлю было противно слушать собственный слабый голос, поэтому он собрался с силами и попытался улыбнуться. — Кто прикроет твою задницу, если меня не будет? Знаешь, сегодня я понял, что кроме меня тебя спасти некому. Макс улыбнулся, и Шарль понадеялся, что улыбка эта означала, что босс передумал. Кто бы мог подумать, что, дождавшись прощения собственных долгов, Леклер не захочет уходить. Кто бы мог подумать, что нужда в тошнотворной физиономии Ферстаппена станет столь сильной. — Мой ангел-хранитель, — качнув головой, произнес Макс. Шарль прыснул и хлюпнул носом. — Если ты решил продолжить работать с нами, то я хочу, чтобы ты стал официальным членом Семьи. Придется пройти небольшое посвящение, это наша традиция. — Да, я согласен, — бездумно бросил Шарль, и Ферстаппен, кажется, даже удивился столь скорому ответу. — Думаю, Фабрицио возьмёт тебя солдатом в свою команду. Фаб — хороший капо, лучший из всех моих. — Посмотри, как забавно вышло. — Шарль горько усмехнулся. — Ещё вчера я порицал тебя за преступления, а сегодня стал таким же. — Het onverwachte gebeurt vaak — тихо прошептал мужчина. Какая-то глубокая, красноречивая фраза, или даже пословица, судя по тону. Нидерландский нравился Шарлю, или скорее то, как Ферстаппен говорил на нём. Несмотря на то, что сам язык парень считал резким, глухим, у Макса получалось говорить на нем мягко, даже с какой-то другой интонацией. Более живо, выразительно и добро, что ли...И парню было абсолютно плевать, что он не понимает ни слова. Он бы предпочёл просто слушать его и зачарованно молчать в невозможности ответить. Поставив локти на стол, Шарль уронил голову на ладони. Усталость навалилась резко и заполнила без остатка. — Тебе надо поспать, — осторожно заметил Макс. — Угу, — глухо подтвердил Леклер. — Можешь остаться у меня на ночь. В особняке есть несколько гостевых комнат, выбирай любую. Столь неожиданное предложение отогнало дремоту в ту же секунду. Сердце возбуждённо застучало, но Шарль уже заготавливал вежливый отказ. — Спасибо, но нет. — Он поднялся с места, бросив растерянный взгляд на холл и дверь, ведущую на улицу. — Будет лучше, если я поеду домой. — Я всё же настаиваю. — Макс привстал следом. — Не хочу, чтобы ты оставался один в таком состоянии. Его отеческая забота в голосе не теряла своей яркости. И почему Ферстаппен не прислушался к Хорнеру и не перестал с ним, Шарлем, сюсюкаться? Леклер открыл рот, чтобы после недолгого сопротивления сдаться и произнести слова согласия, но вдруг услышал в своей голове голос Пьера. Тихий, подавленный, разочарованный. Таким, разочарованным, Леклер его никогда не слышал, но чётко представлял. Пьер обычно искал проблемы в себе, думая о Шарле непозволительно хорошо. Это должно было закончиться. Но не сегодня. Ферстаппен всё это время смотрел на Шарля вопросительно и с непониманием. Ответа всё не было. Пауза между ними затянулась, становясь неловкой. — Я не один, — изрёк из себя Шарль, отворачиваясь к двери. Его же собственные слова ранили, въедались в свежую болячку мелкими осколками. — Ладно. — Ферстаппен пораженчески отступил. — Я понял. Вызову тебе такси. Леклер искоса наблюдал за тем, как Макс подошёл к телефону. Его указательный палец утонул в кружащемся диске. Звучный хруст при наборе номера и расстояние между ними помогли Шарлю спрятать свою негромкую, произнесенную одними только губами просьбу: — Останови меня. Слова ушли в никуда, растворились в безответном. Ферстаппен не остановил. Не услышал, не почувствовал. Не распознал отчаянного желания остаться во взгляде Шарля. В этом смысле Макс был исключительно непробиваем. А может оно и к лучшему? Он сосредоточенно набрал последнюю цифру и накрутил на палец кудрявый провод. В контрасте с робким и никем не услышанным шепотом Шарля обращение Макса к оператору такси прозвучало громко: — Добрый вечер. Я бы хотел заказать машину.

***

Жёлтое нью-йоркское такси везло Леклера домой. Исполнительный плимут фурия. И водитель, к счастью, молчаливый. Под слипающимися от дрёмы глазами фонари на широких улицах сливались в одну полосу бледного тёплого света. Мой ангел-хранитель. Шарль подозревал, что Макс сказал это, чтобы успокоить. А может сказанное и вовсе было шуткой, насмешкой над слабостью Шарля, пусть и доброй. Но именно эта фраза, так неотвязно вертевшаяся в мыслях, не позволила Леклеру остановить своё такси у полицейского участка.