Погасите фонари

Эта больница была тем местом, о котором обычно говорят «время здесь течёт иначе». Некий отслоившийся от остального мира кусок, который обходила стороной даже истерия с выборами, коммунистами и прочими сверхважными земными вопросами. Когда над твоей головой или над головами тех, кто рядом, дрожит нож гильотины, все мирские проблемы переходят в разряд совершенно несущественных и глупых вещей. Обычно на территории больницы висело пугающее спокойствие, потому как многие уже успели свыкнуться со своей участью. Страх, если тот не сжирает человека первым, в конце концов переходит в апатию и ожидание. Тут редко задерживались надолго: чьи-то диагнозы не подтверждались и они возвращались домой, а кому-то везло меньше… Содержащиеся в этих стенах дети взрослели раньше, в свои десять-двенадцать лет, они, казалось бы, успевали прочувствовать жизнь до самых косточек. И за это короткое время она оставляла им лишь горький привкус обиды и несправедливости. Но сегодня был особенный день, и даже те, кому обычно не разрешали выходить на улицу, собрались на небольшой лужайке возле здания клиники. Первое, о чём подумал Шарль, — визит кого-то из политиков. Он заметил несколько людей из местного чиновничества и суетливых представителей прессы, сопровождаемых шумными вспышками камер. Предвыборная лихорадка, не более того. Они с Розой стояли позади прочего персонала, отчего девушке приходилось вставать на носочки и выглядывать из-за чужих спин. Она волновалась, теребя края своего белого халата, а Леклера мало интересовало происходящее. Осматриваясь со скучающим видом, парень вдруг вспомнил об одной вещи. Сунув руку в карман, он достал оттуда черно-белую фотокарточку с Келли, маняще поглядывающей со снимка томным взглядом. Потеребив Розу за плечо, он протянул снимок ей. Глаза девушки восхищенно округлились. — Что… Откуда… Это её автограф? — Вроде того, — увёртливо ответил Шарль. — Настоящий? — Роза с осторожностью приняла из рук парня снимок, как величайшее сокровище на земле. — Она написала эти строчки своей рукой? — Насколько я понял, да. Где-то впереди фонил микрофон — управляющий больницы толкал речь. Шарль даже не смотрел в их сторону, да и у Розы появилось зрелище поинтересней. — Откуда, — с придыханием спросила девушка, — он у тебя? — Один знакомый знакомого Пьера откуда-то достал, — парень наспех сочинил враньё. — Не заморачивайся, просто бери и всё. — Спасибо, Шарль. Ты не представляешь, как я рада! — Ерунда, — улыбнулся парень. Управляющий больницей тем временем заговорил громче и торжественней, отчего Шарль машинально бросил взгляд в его сторону. — Прошу поприветствовать нашего сегодняшнего гостя — мистера Макса Ферстаппена, известного в городе бизнесмена, щедрого мецената и основателя крупнейшего в Нью-Йорке благотворительного фонда. Улыбка, вызванная обрадованной подарком подругой, медленно сползала с лица Шарля. — Основанный им благотворительный фонд совершенно безвозмездно жертвует нашей больнице двадцать тысяч долларов, — между тем продолжал мужчина, — а также жалует пятьдесят тысяч научному институту на исследования и поиски современных методов лечения. Прокатились шумные аплодисменты, Роза суетливо захлопала вместе со всеми, шепча Шарлю на ухо: — Посмотри, какой красавчик, под его ресницами можно прятаться от солнца. С видом безгрешного скромника Макс стоял впереди, сложив руки за спиной. Для полноты картины ему не хватало только расправленных крыльев и сияющего над головой нимба. — Ничего особенного, — пробубнил парень, не веря своим глазам. — Я слышала о нём, — продолжала трещать Роза. — А ещё слышала, что он не женат. — Плевать вообще. — Ещё скажи, что он не в твоём вкусе. — Девушка улыбнулась и подняла брови. — Совсем не в моём, — выдавил Шарль сквозь зубы. Микрофон передали Ферстаппену. Он манерно откашлялся в кулак и заговорил спокойным, чуть хрипловатым голосом. — Я бы не хотел говорить слишком много, поэтому просто скажу, что бесконечно рад тому, что в моих силах оказать помощь нуждающимся. Уверен, что сумма, пожертвованная нашим фондом, будет направлена исключительно на благие дела. Восхищенные возгласы Розы пролетали мимо ушей, Шарль видел только поток лицемерия, выплескивающийся из этого пижона в начищенных ботинках и наглаженной белой рубашке с туго застегнутым воротом. Перед ними стоял преступник, который очень хитро создавал себе хорошую репутацию прямо здесь и сейчас. И всё только ради того, чтобы прикрыть собственный зад в случае угрозы свободе. Ни один в городе судья не поверит, что этот добрейшей души человек и щедрый мизантроп может иметь отношение к организованной преступности. Никто вокруг не понимал, что всё это грязный фарс. Как были заработаны эти деньги? Чей кровью они окроплены? Леклера начинало трясти от злости.

***

Шарлю казалось, что негодование перекатывается внутри него как кипящий огненный шар. Парень понимал, что нужно собраться, успокоиться, и к вечеру ему всё-таки удалось немного взять себя в руки. Впереди его ждала ночь дежурства вместе с Розой, их смены часто пересекались. Когда «гости» разъехались, в больнице стало гораздо спокойнее: ни вспышек камер, ни лицемерных мафиози, прикидывающихся добродетелями. Уехали и последние врачи, за исключением одного, дежурного. Шарль шёл по пустому коридору, наслаждаясь тишиной, пока его не окликнули. Из-за двери палаты к нему высунулась светлая макушка и белое, как снега Аляски, лицо. — Мистер Леклер, можно вас? — осторожно позвала она, стеснительно выглядывая в коридор. Санди. Ей было около четырнадцати, и она находилась здесь уже довольно давно. Оставив все свои мысли, Шарль быстро переключился на работу. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он, следуя за ней в палату. Комната пустовала. Санди забралась на кровать и притянула к себе ноги. — Можете побыть немного со мной? Парень заволновался. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Да, хорошо, мистер Шарль. — Она обняла ладонями ступни и чуть качнулась назад. Девочка выглядела настолько вялой и обессиленной, что любое её движение казалось выстраданным. Но она старалась не подавать виду. — Там, в столовой небольшая пирушка, — напомнил парень. — Уверена, что не хочешь поужинать со всеми ребятами? Отбой сегодня, видимо, переносится. В нашу с сестрой Розой смену всегда небольшая анархия. — Люблю вашу смену, вы самые лучшие. — Санди приветливо улыбнулась. — Я, правда, не голодна, спасибо. Я просто хотела поговорить с вами. — Да, конечно, мы можем поговорить. Он присел рядом с ней и погладил её по коленке. — Представляете, мистер Шарль, все девочки на этаже теперь влюблены в мистера Ферстаппена. — Начала Санди, как будто издалека, подходя к основному разговору. — Они болтают о нём весь день. Парень улыбнулся, искренне пытаясь изобразить понимание. — Но я по-прежнему люблю вас, мистер Шарль. — Её бледного лица коснулся легкий румянец, будто кто-то случайно уронил розовые яблоки на снег. — Это очень много значит для меня, — шепнул парень, ощущая, как его грудную клетку резко защемило. Но её улыбка быстро пропала, а лицо приняло сероватый оттенок тоскливой обреченности. Палитра её эмоций точно выгорала, и всё было каким-то наполовину. — Знаете, мистер Шарль, мне кажется, что я скоро умру. Она столь быстро сменила тему, что Леклер опешил. Он бы предпочёл болтать об увлечениях девчонок, даже если это увлечение — гадкий мафиози, чем о смерти. — Ты не умрёшь, — выкрав глоток воздуха, громко запротестовал он. — Ты не можешь знать. Никто не может. — Скажите это опухоли в моей голове. — Постучав себе по макушке, она бесцветно усмехнулась, и от усмешки этой Шарлю стало ещё больше не по себе. — Но я вовсе не об этом хотела поговорить, на самом деле. Здесь, в больнице, есть мальчик, его зовут Ник. То, что я вам скажу — это большой секрет, пообещайте, что никому не расскажете. — Я обещаю, — ответил парень, насторожившись. — Вчера он влез на крышу и пытался… Ну, вы понимаете. — Санди поморщилась и подняла плечи. — Об этом знаю только я и несколько ребят. Пообещайте, что проследите за Ником на всякий случай. Я поговорила с ним и сказала, что ему просто нужно придумать для чего жить и для кого бороться. Я вот, например, всё это время пыталась бороться для вас. — Она снова улыбнулась, но уже мягко и как-то светло, пусть слово «пыталась» непроизвольно выделилось своей горькой начинкой. — Нику, кажется, мисс Роза нравится. Я сказала ему, что если его будут посещать дурные мысли, он должен сразу же вспоминать её. Кажется, он послушал. Но вы всё равно приглядывайте за ним, хорошо, мистер Шарль? — Обещаю. Санди выпрямила ноги и легла на подушку. Маленькие батарейки внутри этой девочки-куклы медленно садились. — Как думаете, те деньги, что мистер Ферстаппен выделил на исследования заболеваний, смогут помочь найти лекарство? — Я очень надеюсь, что они помогут. — Я тоже надеюсь. — Санди устало прикрыла глаза. — Посидите со мной, пока я не усну? Он остался с девочкой на всю ночь. Сон его был тревожным, парень то и дело просыпался, вскакивал, трогал её пульс. Всю ночь тонкое девичье запястье было тёплым и едва заметно подрагивающим от слабого сердцебиения. К рассвету её руки похолодели, а утреннее солнце осветило уже совершенно бледное лицо. Тем утром Санди умерла. Шарлю не хотелось ни плакать, ни кричать, всё это с Розой они давно прошли. Это вовсе не стало для них обыденностью — привыкнуть к такому невозможно. В какой-то момент внутри просто образовывалась какая-то огромная дыра из чувства чудовищной несправедливости. Роза считала, что на них лежит тяжелое, но благородное бремя скрашивать чьи-то последние дни или же, наоборот, приносить хорошие новости. И с этим было сложно поспорить. Вот только жаль, что между ролью «ангела смерти» и «ангела жизни» нельзя было выбрать что-то одно. Леклер возвращался со смены рано. По дороге он заглянул в палатку, в которой раньше покупал сигареты. Продавщица была удивлена тому, что парень, после столь долгого отсутствия, вновь появился у неё с протянутым долларом. Купив хрустящую пачку, Шарль сел на край лавочки, ближе к урне, чтобы можно было бросать окурки прямо в неё. Вспомнив свои записи о рекордах в отказе от курения, он криво улыбнулся и чиркнул зажигалкой. Первая сигарета вызвала легкое першение и небольшую тошноту. Хотя, может парень просто накрутил себя, ожидая какого-то эффекта после долгой завязки. Першение прошло быстро, тошнота ещё быстрее, сигаретный дым наполнил организм и сразу же там освоился. За каких-то полчаса парень успел опустошить полпачки. Вокруг мельтешили люди, мимо него несколько раз пробежал мальчишка-почтальон, размахивая свежим выпуском утренней газеты. — Первые теледебаты кандидатов в президенты Соединенных Штатов! Расходы государства, сельское хозяйство и социальные вопросы! Но Шарль не замечал мир, снова и снова прокручивая в голове вопрос Санди о том, помогут ли деньги мистера Ферстаппена найти лекарство или новые способы лечения. Оказалось, что они оба надеялись, что помогут. Сжав ополовиненную пачку в кулаке, парень зашвырнул её в урну к остальным окуркам. Он спрятал лицо в ладони, те пахли табаком и горечью; провёл ими к вискам, делая вдох и запуская пальцы в волосы. Из воронки тоски, образовавшейся внутри, выползал какой-то жуткий зверь. Недобитый, скулящий, вдруг оказавшийся мыслью: простой и одновременно непреодолимо сложной. Ферстаппен невообразимый мудак. Но только этот мудак почему-то пожертвовал деньги. Этот мудак и больше никто. — Почему всё так? — вслух простонал парень. — Почему именно он?

***

Шарль презирал в себе желание извиниться. Он не запомнил тот момент, когда оно нарисовалось в его голове. Как будто в один момент все «за» и «против» вдруг сложились там, в его черепной коробке, и выдали результат. Это точно не должно было быть исчерпывающее «спасибо» или «извини», это, определенно, должно было стать чем-то иным. Крошечное послабление, для успокоения собственной совести. Он просто скажет ему это и всё. Даже в глаза смотреть не станет, чтобы вдруг не показать Ферстаппену, что он признает какую-то его… победу. Ситуация вышла крайне неоднозначной. А вот называть Ферстаппена фигурой неоднозначной Шарлю ох как не хотелось. Образ босса как неистребимого мудака в представлении Леклера уживался куда лучше. Лучше, а главное, проще. Когда человек стопроцентный гад, можно не ломать голову, а тут такое… Однажды Шарля даже посетила мысль о том, что поступок Ферстаппена — это отчасти желание перед ним, Шарлем, выпендриться, произвести впечатление — он ведь прекрасно знал, где тот работает. Но парень быстро отказался от этой мысли, посчитав, что было бы слишком много чести для него одного. Совпадение, не более. К вечеру он решился-таки поговорить с боссом. Он не хотел этого разговора, оттягивал его до последнего и оказался у дома мужчины, только когда почти совсем стемнело. Возле дома стояло несколько авто, одним из которых была машина Хорнера — Шарль запомнил её номера. У входа его остановили несколько людей, позже к ним присоединился Фаб, который сразу узнал парня и разрешил ему войти. Должно быть, подумал, что тот выполнял какое-то поручение для босса и явился отчитаться. Но самого босса на месте, увы, не оказалось, вместо него парень обнаружил Хорнера. «Заместитель» Ферстаппена сидел в его кресле, приложив к уху телефонную трубку. Его лицо выражало напряжение, было заметно, что телефонный разговор его заботил. Пальцы свободной от телефонной трубки руки нервозно стучали по столешнице. Уилл говорил быстро и взволнованно: то на английском, то резко переходя на итальянский. — Sì, sono d'accordo. Двадцать процентов меня устраивают. — Шарль услышал остатки его разговора. — У меня есть план по тому, как убрать короля с поля, обсудим его при встрече. Arrivederci. Положив трубку, Хорнер обратил внимание на Шарля. — Кто тебя впустил? — обойдясь без приветствия, спросил он. — Фабрицио? — Да, — ответил парень. На секунду его посетила мысль о том, что отсутствие босса было бы отличным поводом дать задний ход и отказаться от идеи с извинением. Но он по-прежнему стоял напротив Хорнера, не сходя с места. — Мистер Ферстаппен назначал тебе встречу? — Уилл нахмурил брови. — Нет, просто я… — Ну тогда пошёл к чёрту, — перебил его Хорнер. — Помнишь, где выход? Или тебя вывести? — Скажи, пожалуйста, где он, — стоял на своём парень. Он понимал, что наглеет, и Хорнер сразу же отреагировал на это, поднявшись в кресле и бросив на парня полный ярости взгляд. — Кто ты такой, что я должен говорить тебе, где мистер Ферстаппен? Кем ты возомнил себя, сукин ты сын? — Мне, правда, нужно его видеть, — Шарль слышал собственный вялый и неуверенный голос. Его упрямство рассыпалось. — Вон пошёл! — крикнул на него Хорнер. — Иначе я выпущу в тебя обойму. Парень вздрогнул. «Не сегодня, — сдавшись, решил он и развернулся к выходу. — Будет другой день». — Хотя, постой… — вдруг прозвучал голос Уилла из-за спины. Обернувшись на вдруг передумавшего Хорнера, парень заметил на его лице издевательскую ухмылку. — Пожалуй, я скажу тебе, где мистер Ферстаппен, — между тем продолжил он. — Сегодня пятница, а по пятницам наш драгоценный босс обычно играет в покер. Я дам тебе адрес, можешь приехать туда. Клуб закрытый и в него не пускают посторонних. Так же тебе следует знать, что сие заведение охраняют несколько бравых парней, и когда они видят непрошеных гостей у своего порога, долго не раздумывают. Мистер Ферстаппен сюсюкается с тобой, но я в отличие от него никакой симпатии к тебе не испытываю. Надеюсь, они пристрелят тебя у входа. Buona fortuna! Издали здание клуба выглядело пустующим: окна наглухо забиты, двор не освещался. Но всё это лишь создавало видимость безлюдности — по углам двора были хаотично расставлены машины посетителей. На блестящих чёрных капотах играли слабые отблески далёких уличных фонарей. Шарль вдруг почувствовал себя ещё куда большим идиотом, чем раньше. Ферстаппен явно не был тем человеком, к которому можно было просто прийти и поболтать. Парень оказался у черты, но у него всё ещё был выбор: воткнуть заднюю передачу и свалить, пока не заметили, или идти до конца. Таращась в центр руля помутневшим от волнения взглядом, он отсчитывал бегущие секунды. Рука зависла над рычагом коробки передач. Чем дольше он раздумывал над простым на первый взгляд решением, тем сильнее обнаруживал в себе признаки чего-то нездорового. Это начинало выглядеть, как тяга к саморазрушению и желание убиться. Причем непременно от рук Ферстаппена. Но слишком долго искать решение ему не пришлось. Вскоре позади парня притормозил автомобиль и осветил его, как неудачно затаившуюся жертву. Тёмно-вишневые двери свеженького линкольна распахнулись, после чего из салона выпорхнули три девицы. Незнакомая машина почти сразу удалилась, а милые особы зашагали по направлению к Шарлю. Его не могли не заметить. Тонкие женские пальчики забарабанили по стеклу. Парень встряхнулся и опустил окно, впуская в салон свет сразу трех прелестных улыбок. — Эй, ты чего здесь? — воскликнула девушка с крупными озорными кудряшками. — Не уверен, что это то самое место, где следует оставить свои деньги? Девушки засмеялись в три голоса, и Шарль невольно выдавил из себя ответную улыбку. — Да я это… — замялся парень, сочиняя правдивое объяснение своему здесь нахождению. Но девушки и не думали требовать от него объяснений. — Идём с нами! — весело позвала его ещё одна красотка, нетерпеливо постукивая каблучком туфли по асфальту. — Мы видим, что тебе одиноко, — добавила третья, оплетая пальцами ручку автомобильной двери. И Шарль пошёл, растерявшись окончательно. На пороге их встретили двое крупных мужчин, на вопросительный взгляд которых одна из девушек сразу же объявила с непосредственной веселостью: — Мы от мистера Нери! — А ты сопровождающий? — спросили у Шарля с подозрением. — Не видели тебя раньше. — Э-э-э… Ну, да, — промямлил Леклер. — Он с нами! — подтвердили девушки. Одна из них повисла на плече парня, весело смеясь. Они обыскали Леклера, заставили вывернуть карманы, но не обнаружив ничего похожего на оружие или ручную гранату, впустили. Как сильно расстроился бы Хорнер, узнав, что Шарля приняли за сопровождение группы проституток и впустили в закрытое казино без лишних вопросов. Парень улыбнулся своей неожиданной удаче и понадеялся на её благосклонность и в дальнейшем. Следуя за девицами, он пересёк коридор, и его взгляду представился просторный зал, занимающий, как минимум, половину этажа дома. В центре располагался удлиненный стол с рулеткой, который плотным кольцом окружали люди с горящими от азарта глазами. Со стороны вращающегося колеса рулетки периодически доносились то возгласы радости, то шумные вздохи разочарования. Так же по периметру зала располагались небольшие круглые столы, за которыми люди с напряженными и сосредоточенными лицами играли в карты. Зрелище невольно зачаровывало: разноцветные фишки, пёстрые изнанки карт, джазовые музыканты на небольшой сцене в конце зала, мужчины в дорогих двубортных костюмах и дамочки с длинными мундштуками, зажатыми в изящных пальцах. Шарлю не доводилось бывать в таких местах, лишних денег, которые можно было бы с легкостью спустить на игру в рулетку, у него никогда не водилось. Уилл упоминал, что клуб закрыт для посторонних, и мысль о том, что все находящиеся здесь люди — члены мафии или лица с ней связанные, заставила парня резко протрезветь. Впрочем, чего здесь пугаться, если он сам так или иначе был замешан во всём этом дерьме. Новых гостей вскоре заметили — к нему подошёл молодой итальянец с озабоченным видом человека, который всё здесь контролирует, ну или, по крайней мере, пытается это делать. Управляющий, по-видимому. — А вы кто? — спросил молодой человек. — Новенький мистера Нери? Девочек привезли? — Ага, — ответил ему Шарль, но уже более уверенно, чем тем верзилам на входе. Девушки тем временем шмыгнули к стойке с алкоголем. — У нас сегодня, как видите, куча народа, еле справляюсь, — с растерянной усмешкой пожаловался управляющий, обводя руками заполненное гостями помещение. Шарль улыбнулся. Похоже, что управляющий казино был вполне себе адекватным парнем, и Леклер решил уцепиться за это секундное дружелюбие, возникшее между ними. — Сочувствую, дружище, держись тут, — с пониманием произнес он и подбадривающе похлопал парня по плечу. — Спасибо, брат, стараюсь, — тот дружественно пихнул Шарля в плечо и устало улыбнулся. — У вас по пятницам всегда так? — Не всегда, но частенько. Но главное, не подавать виду, что я едва справляюсь со всем этим балаганом, иначе меня вышвырнут на улицу, долго думать не будут. — Тим-Тим, нам сегодня нальют шампанского или нет? — заверещали прибывшие девицы. — Мы только ради «Дом Периньон» сюда приехали. — Иду, кошечки, — отозвался Тим-Тим и заторопился к ним. — Слушай, друг, — окликнул его Шарль. — Не подскажешь, где я могу найти мистера Ферстаппена? — Он на цокольном этаже с джентльменами, — на ходу крикнул ему парень. — По лестнице спустишься, и там будет дверь в конце. Судя по словам управляющего, Ферстаппен кутил с некими джентльменами в каком-то персональном помещении, отдельно от остального народа. Воображала хренов. Юркнув в узкий коридор, Шарль прошёл к лестнице, ведущей вниз. Преодолев вереницу ступенек, парень наконец оказался на цокольном этаже. Здесь было пусто, по пути ему встретилась лишь одна девушка с пустым подносом. Ещё раз спросив себя, зачем он это делает, Шарль двинулся к двери, из которой официантка несколько мгновений назад вышла. Он уже решил поговорить с Максом — он найдёт его и поговорит. Сегодня или никогда. Не зря же он преодолел весь этот путь сегодня? Оглядевшись по сторонам, парень неуклюже навалился на дверь и вошёл внутрь. Впереди виднелся широкий, обтянутый плотной зеленой тканью стол, за которым сидели трое человек. Над головами мужчин лениво покачивалась лампа, в свете которой змеились струи сигаретного дыма. Звук шагов Шарля сразу же привлёк к себе внимание. Под шелест холодного металла, с какой-то молниеносной скоростью на него были направлены сразу три кольта: два навели стоявшие поблизости охранники, и один — мужчина сидящий за столом. Шарль вздрогнул и остановился, как вкопанный, испуганно переводя взгляд от одного дула к другому. Пожилой джентльмен во главе стола был одним из тех, кто не сдвинулся с места, лишь повел плечами и усмехнулся: — Прошу прощения, друзья, но у меня уже далеко не та ловкость и прыть, какая была двадцать лет назад. Был бы моложе, может, и посостязался бы. — Вам, дон Марино, можно не волноваться на этот счет. Я буду рад сделать это за вас. — Ферстаппен, который всё это время сидел спиной к парню, так же быстро достал свою беретту. Скрипнув ножками стула, он обернулся к Леклеру лицом и вскинул руку. Но выражение лица Ферстаппена быстро смягчилось, а рука с нацеленным на парня пистолетом опустилась. — А, это ты! — оживленно воскликнул молодой мужчина. — Спокойно, джентльмены, это мой приятель. Богом клянусь, что не знаю, как этот дурашка попал сюда. Иди к нам, — он дружески махнул рукой. Неловко переступая с ноги на ногу, Шарль проковылял к столу. Макс придвинул к нему пустующий стул и приглашающе похлопал ладонью по сидению. С видимой неохотой парень сел рядом с Ферстаппеном. — Вечно к тебе, Макс, всяких нелепых персонажей притягивает, — усмехнулся один из мужчин, убирая оружие и возвращаясь к игре. У него были острые скулы, высокий лоб, и широкая, как у телевизионщиков, улыбка. — Не скажите, дон Росси, это, кстати сказать, наш новый доктор по имени… — Макс запнулся и чуть виновато поморщился. Приблизившись к уху парня, он быстро шепнул ему: — Напомни, пожалуйста, как тебя зовут? — Шарль я, — в пол голоса пробубнил парень, нервно ерзая на стуле. — Шарль! — с преувеличенным торжеством объявил Ферстаппен. В очередной раз Леклер задумался о том, действительно ли Макс не запоминал его имя или же старательно изображал беспамятство ко всему, что его касалось. И себе же не смог ответить, какая из этих двух версий устраивала его больше. — Мы можем ему доверять, или будет лучше пристрелить парня в конце вечера? — спросил Конте с насмешкой. Шарль напрягся и машинально бросил взгляд на Макса. Вовсе не в поисках его защиты и покровительства, а скорее, из интереса — как тот поведет себя. — Если появится такая необходимость, я сам это сделаю, — ответил тот, удерживая на лице самодовольную полуулыбку. Шарль не собирался благодарить его за такой ответ, даже мысленно. Ведь Ферстаппен вовсе не защищал его, а всего лишь обозначил занятую территорию: «Моё, не трогай». — Ну, что ж, в таком случае рады познакомиться с Шарлем, — произнес Конте, взяв в руки свои карты и тем самым давая понять, что игра продолжается. — Уже рассказал своему новому доктору, что произошло со старым? — На всё воля божья, джентльмены, — ответил ему Макс, беря в левую руку свои карты. — В наших силах лишь переводить деньги его жене. — Зашивай дыры от пуль лучше, сынок, — обращаясь к Шарлю, вступил в разговор пожилой мужчина. На его морщинистом лице появилась улыбка, а живые, чёрные глаза хитро заблестели. — Отверстия в мягких тканях обычно портят гангстерам настроение. — Клянусь вам, дон Марино, что этого буду беречь. — Макс обнял Шарля правой рукой и рывком притянул к себе. — Всеми силами, — добавил он и улыбнулся. Длинные тонкие пальцы крепко обхватывали плечо, Леклер замер в неловкой позе. Грудную клетку сжало спазмом, и парень понадеялся, что каким-нибудь магическим образом его сожмет всего, и он вытечет из небрежного объятия Ферстаппена куда-нибудь под стол. А потом окажется в тысячах километрах отсюда в теле любого другого человека. Он так смело шёл сюда, но после встречи с этой компанией вся его наработанная тактика «вперёд и до конца» дала трещину. — Не желаете повысить ставку? — тем временем предложил Ферстаппен, с довольным видом оценив свои карты. От него несло виски и самовлюбленностью. И Шарль даже не мог точно сказать, чем сильнее. — Ты приносишь мне удачу сегодня, — подмигнув Леклеру, он наконец выпустил парня на волю. Освободившейся рукой Макс взял бокал спиртного и, сделав большой глоток, осушил его. — Блефуешь, дон Ферстаппен, — оскалился Росси, буравя соперника по игре взглядом. — Нисколько, — Макс откинулся на стуле и приложил веер карт к груди. Шарль не мог расслабиться, его ладони потели и чуть подрагивали, уложенные на коленях. Стараясь не встречаться взглядами с гангстерами, он осмотрел незнакомое помещение. Из блестящего граммофона, стоящего поодаль, тихо и ненавязчиво лился блюз. Чёрная глянцевая пластинка медленно и гипнотизирующе прокручивалась вокруг своей оси. Маятник на часах мерно раскачивался из стороны в сторону, отчего у него начала кружиться голова. Проморгавшись и тряхнув головой, он переместил взгляд на руки Ферстаппена. Большим пальцем тот медленно поглаживал основание карточного веера. Шарль не мог отвязаться от влезшей в его голову мысли о том, что у Макса были донельзя красивые руки. Эта мысль вызывала ещё большее отвращение к самому себе, и парень твёрдо убеждал себя в том, что ни один на свете фактор не должен сбавлять градус его антипатии к личности Ферстаппена. Громкий голос молодого дона вынудил его очнуться и вздрогнуть. — Как это будет по-английски… — Макс защелкал пальцами, вспоминая слово. — Роял-флэш, — наконец, воскликнул он. Мужчина выложил на стол карты и довольно рассмеялся. Слабо разбирающийся в покере Шарль плохо помнил названия и значения всех комбинаций, но у босса явно выпала какая-то особенная и редкая из них. — Вот же сукин сын! — ошарашенно воскликнул Росси. — Как это вообще возможно? — Наш Макс — везунчик. — Марино улыбнулся, признавая поражение и открывая свои карты. — Парень родился под счастливой звездой. Вдохновленный своим сегодняшним везением в покер мужчина сунул пару шуршащих бумажек Тим-Тиму, а также вручил десять долларов одной пышногрудой девице на выходе, якобы за её милые щёчки. Ферстаппен был пьян и походил при этом на счастливого ребенка, выигравшего большого плюшевого медведя в дартс на городской ярмарке. Шарль не понимал, что испытывает при виде этого, но радостный Макс нравился ему куда больше, чем Макс, угрожающий скинуть его труп в Ист-Ривер. Когда они оказались на улице, свежий воздух слегка закружил Шарлю голову. Ферстаппен тем временем смеялся с Конте, перебрасываясь шутками, а дон Марино курил сигару и с доброй усмешкой поглядывал на молодых мужчин. Донам подали машину, но Макс отказался ехать с водителем, и, попрощавшись с джентльменами, зашагал к своему кадиллаку. — Ты что, за руль собрался? — выпалил Шарль, наблюдая за тем, как Ферстаппен проплыл к машине. — Ну да, а что? — удивленно спросил тот, уже взявшись за ручку. — Ты же пьяный, вроде как? — Не сильно. Я могу вести. — Прекращай это, — осёк его парень. — Поехали со мной. На его предложение Ферстаппен растянулся в своей кошачьей улыбке. — Волнуешься за меня, что ли? — Облокотившись локтем о крышу кадиллака, он вопросительно поднял брови. — Скорее, за случайных людей на улице, — ответил Шарль. В такое время людей на улице было мало, но это нисколько не приуменьшало опрометчивость затеи Ферстаппена. Макс оценил перспективу поездки в понтиаке кислой миной, но всё-таки сел на соседнее с Шарлем сидение. — Вот он — убийца феррари. Всё такой же непредсказуемый и опасный, — с издёвкой продекламировал мужчина, осматривая салон. — Слушай, забыл спросить, а как ты в казино-то попал? Очевидно, мне следует улучшить охрану в клубе. — Так вышло, что меня приняли за водителя девиц легкого поведения. — Какой ты у меня смекалистый, оказывается. — А это что за кучка бандюг с тобой была? — поинтересовался Шарль, заводя мотор. — Попрошу вас, молодой человек, — осадил его Ферстаппен. — Эти джентльмены — не бандюги, а честные бизнесмены. Дон Росси — человек-шоу-бизнес, ему принадлежат несколько крупных кинотеатров, кабаре и даже маленькая киностудия, но это так, для души. А у дона Марино свой рыбный завод и какие-то делишки с судоходством. — Неплохо вы себе задницы прикрыли, господа честные бизнесмены-мафиозники. Макс засмеялся и поднял ладони в знак поражения. — Сдаюсь, ты прав. Дон Росси и Дон Марино — главы ещё двух мафиозных Семей Нью-Йорка, помимо моей. Вообще-то Семей в городе пять, но с двумя другими донами я не стал бы играть в покер пятничным вечером. Мы с ними в состоянии мира, но далеко не приятели. — Змеиный клубок, — презрительно выплюнул Шарль. — Не совсем. Эти двое — отличные люди. Росси может свести с любым человеком в шоу-бизнесе: режиссером, голливудской звездой, джазовым музыкантом. Где я нарыл крошку Пике, по-твоему? А влияние господина Марино сложно описать одним словом, скажу только, что по молодости он имел честь работать с самим Аль Капоне. Машина с торжественным хрустом тронулась с места. — Да у нас с тобой рандеву намечается, — ухмыльнулся Ферстаппен, поглядывая в зеркало заднего вида. Наверно, ужасно, когда в привычку входят излишняя подозрительность и ежечасное оглядывание по сторонам. Но никакая посторонняя машина за ними не последовала, и молодой мужчина успокоился. — Извини, что без цветов, — добавил он, переводя свой насмешливый взгляд на Шарля. Леклер поджал губы и терпеливо промолчал. Автомобиль выкатился из переулка, и теперь дорогу освещали рыжеватые уличные фонари. Шарль ещё у клуба обратил внимание на едва заметный запах сырости в воздухе. Небо затянуло тучами, и ожидаемая непогода не заставила себя ждать. Крупными каплями по крыше понтиака забарабанил дождь. Уже которую неделю Нью-Йорк изнемогал от жары и, пусть даже короткий, ливень пришёлся бы очень кстати. — У твоего тарантаса крыша не протекает? — Ферстаппен ткнул пальцем в выцветшую от времени обивку. — Прическу боишься испортить? — не выдержав, съязвил Шарль. — Много на неё, наверно, времени уходит? Макс усмехнулся и закачал головой. — Окей. Здесь мне отбить нечем. Парень довольно постучал большими пальцами по рулю, решительно не соглашаясь с тем фактом, что ему чертовски нравилось, когда босс признавал поражение. Пусть и в такой ерунде. — Тебя ведь Макс зовут? — Верно, — ответил ему Ферстаппен. — А я ранее не представлялся? Извини, очень некрасиво с моей стороны. Но ты ведь искал меня не для того, чтобы уточнить моё имя? — Нет, — мотнул головой Шарль. — Дай угадаю… — мужчина цокнул языком и задумчиво уставился на Шарля. — Хотел признаться в том, что без ума от моих глаз и жить без них больше не можешь? — Чёрта с два. — Ну нет, так нет. Других вариантов у меня не имеется, так что выкладывай, что там у тебя. — Я хотел поговорить, — собираясь с мыслями, произнёс Шарль. — То есть, не совсем поговорить. Я хотел извиниться. — Echt? — удивленно переспросил Ферстаппен. Шарль не знал этого языка, поэтому просто продолжил: — Я назвал тебя мудаком. — Да, помню, — прокомментировал мужчина уже на английском. — И не единожды, стоит отметить. — Ну так вот, — пробубнил Шарль, с трудом выталкивая из себя следующие слова: — Я хотел извиниться за это. Нет, ты по-прежнему мудак, только… — В чуть меньшей степени? — вопросительно закончил за него Макс. — Да, именно. — Всё из-за пожертвования в пользу клиники, я прав? Шарль вобрал в грудь побольше воздуха, чтобы произнести на одном дыхании слова, которые он так долго репетировал у себя в голове: — Я не идиот и понимаю, что твой фонд — это твоя маска, и ты жертвуешь деньги лишь для того, чтобы сделать себе репутацию в городе, прикрыть зад. Я весь день злился на тебя за твоё лицемерие, но потом подумал и решил: какая нахрен разница, если эти деньги, возможно, помогут кому-то. Ферстаппен внимательно слушал его, не перебивая и не пытаясь поспорить. Шарль меж тем продолжал: — Об их диагнозах даже вслух не всегда говорят, как будто боясь накликать беду. Всё действительно очень тяжело, и я совру, если скажу, что наука на пороге нахождения лекарства, но… — В груди плеснул жар. Он сделал ещё один глубокий вдох. — Ты сделал очень много, и, возможно, это позволит совершить ещё один шаг на пути к его поиску. Маленький, неуверенный, но всё-таки сможет. По крайней мере, я очень надеюсь на это. Повисла долгая пауза, и Макс, будто бы убедившись, что Шарль даёт ему время ответить, заговорил, спокойно, но серьёзно: — Я сделал достаточно, или я могу сделать больше? Скажи, как есть. — Ты сделал всё, что смог. — Хорошо, — негромко ответил мужчина и, скрестив руки на широкой груди, добавил: — В таком случае мне тоже есть за что извиниться. Прошу прощения от лица моих людей за недостойное поведение по отношению к тебе. Ответное извинение удивило парня. Он ожидал этого меньше всего. — Принято, — растерянно пробормотал он и так же добавил к своим словам, но далеко не сразу, будто надеясь, что Ферстаппен сам придёт к этой мысли: — И это всё? За себя извиниться не хочешь? Макс поморщился. — Ну, да, и это тоже, — нехотя, произнес он, смотря прямо перед собой. — Ладно, — выдохнул парень. — Пусть хоть так. Пыль в углах ветрового стекла превращалась в чумазые разводы, которые скрипучие щётки с задором гоняли туда-сюда. Дождь усиливался, и из-за влажности стёкла начали запотевать изнутри. Ферстаппен немного приоткрыл окно, впуская в салон прохладный уличный воздух. — Так-то лучше. — Расстегнув две верхние пуговицы на рубашке, он устало развалился на сидении и прикрыл глаза. Леклер украдкой метнул в его сторону короткий взгляд, который сразу же зацепился за его глубокий красно-лиловый шрам, небрежно ползущий от самой шеи вниз и скрывающийся под рубашкой. Он помнил как Макс мельком упоминал о нём, но Шарль успел выкинуть этот факт из своей головы. Зато теперь он сразу вспомнил про тот рассказ, увидев его шрам воочию. Рану на шее явно заштопывали в каких-то подвальных условиях. Впрочем, Шарль не был уверен, что смог бы справиться лучше. В таких ситуациях дорога каждая минута, и вопрос выбора между смертью от потери крови и эстетическими аспектами, как правило, не встает. Но шрам не портил его. Он, чёрт возьми, нихрена не портил этого грёбанного Ферстаппена, а скорее наоборот, добавлял ему чего-то такого эдакого… Не дожидаясь, пока эта мысль осядет в голове и закрепится там, парень расстрелял её из воображаемого пистолета. А потом подождал немного, проверяя, не оживёт ли она, и снова выстрелил в воздух для предупреждения. Сжав зубы и сдавив ладонями руль, он раз и навсегда запретил себе думать о сидящем рядом мужчине в подобном ключе, попутно возвращая и обновляя своё справедливое чувство неприязни к нему. — Ещё я хотел сказать, что вовсе не ехал на красный и гибель той феррари — не моя вина, — выпалил Леклер, нахмурив брови. — Я не оправдываюсь, просто так и есть. В отличие от тебя, я за рулём не пью и запоминаю всё, что со мной происходит. На его слова Макс распахнул глаза и обратил свой взгляд на него: — Возможно, — вяло протянул он. Расслабленный от алкоголя мужчина представлялся Шарлю сытым после охоты львом. — Я, честно сказать, не был сосредоточен на дороге в тот момент. Я был занят чтением письма от матери. — Давно хотел спросить откуда ты родом? — Бельгия. — Коротко бросил мужчина. Встретив удивленный взгляд Шарля, тот добавил. — Не знаешь страны такой что ли? — Слышал, но не бывал никогда. — Парень вернул внимание на дорогу. — Получается те резкие словечки, которыми ты кидаешься время от времени, это бельгийский? В ответ Макс по доброму рассмеялся. — Нет никакого бельгийского, в стране разговаривают на французском, нидерладском или немецком, в зависимости от региона, в котором ты живешь. — Увидев интерес в глазах повернувшегося к нему парня, мужчина пожал плечами. — Я, например, на нидерландском говорил все те слова. А что, тебе не понравился язык? — Отвратительный. Как и всё остальное в тебе. Макс в ответ расхохотался откидывая назад голову. Багровая полоса шрама на его шее выступила ещё ярче. — Понравиться тебе — изначально не было моей целью, но теперь я буду стараться сделать это из спортивного интереса. Шарль собирался в очередной раз съехидничать, подбирая подходящую остроту, но отвлёкся на тянущуюся впереди вереницу красных стоп-сигналов. Полоса машин сначала перешла на черепаший ход, а затем и вовсе затормозила. Впереди виднелся железнодорожный переезд, и пробка начиналась с него. — Кажется, кого-то примотали к рельсам, — пошутил Ферстаппен. — Твои любимые методы? — хмыкнул Шарль, высовывая голову из окна в попытке отыскать глазами причину дорожного затора. — Или подвешивание над Бруклинским мостом лучше срабатывает? — Я уже извинился. Пора забыть это лёгкое недоразумение. Версия Ферстаппена оказалась ошибочной. Это был всего-навсего ржавый товарняк, дергающийся на рельсах, словно в припадке. Какое-то время дрожание облезлых вагонов продолжалось, после чего поезд резко встал и затих. Мученически простонав, Шарль обнял руками руль и устало уложил на них голову. — Ты повёз меня каким-то странным маршрутом, — отметил Макс, наблюдая за раскорячившимся на переезде составом. — Если собираешься прикончить меня где-нибудь в глуши, то дельце у тебя явно не заладилось. — Честно говоря, я немного спутал дорогу в темноте, — с долей стыда признался парень, в мыслях ругая свою внезапную рассеянность. Не спутай он дорогу, уже давно отвёз бы Ферстаппена, вернулся домой и предался самобичеванию. Дал слабину, решив извиниться перед боссом, было бы первым пунктом в списке причин изъедать себя. — Я тоже путался в Нью-Йорке, когда переехал, — вздохнул Макс, предаваясь воспоминаниям. По выражению лица молодого мужчины Шарль предположил, что воспоминания были не слишком-то радостные. Не то, чтобы Леклер вдруг заинтересовался его судьбой или решил проникнуться ею, но слова вылетели из его рта как-то сами собой: — Как в Бельгии? — Отлично. Дождик капает, шоколад тает. — Приехал в Штаты за лучшей жизнью? Американская мечта и всё такое? Шарль бессознательно продолжал этот разговор, ведь ехать, а тем более, как сейчас, стоять в тишине, было паршиво. — Как и все остальные. Знаешь, чем я занимался, когда приехал в Америку? Разгружал вагоны в Хай-Лайн, убирался в закусочных, перемешивал водку с соком в барах. — В какой момент ты нацепил этот дурацкий костюм и засунул в рот толстенную сигару? Ферстаппен прыснул от смеха и ответил: — Однажды мне повезло познакомиться с ныне покойным доном Конте и вступить в его Семью. Светлая ему память, порядочный человек был. А ещё у него была потрясающая способность убеждать. Так однажды он убедил своих людей в том, что я буду неплохим преемником. И в конце концов Семья Конте переквалифицировалась в мою. Поезд вновь дернулся и загромыхал, но, как и раньше, никуда не поехал. — Я чувствовал себя таким неуверенным лохом, когда джентльмены выразили мне своё доверие. В один момент мне пришлось взять на себя кучу всего, стать ответственным, жёстким и даже жестоким временами, что уж тут скрывать. Меня должны были уважать и бояться, иначе это штука не работает. — Макс грустно усмехнулся. — Знаешь, ты первый человек, с которым я говорю об этом. Парень улыбнулся уголком рта, а Макс, напротив вдруг посерьезнел. — Дон Конте был очень уважаемым человеком, его смерть потрясла всех. Я по сей день пытаюсь в ней разобраться, очень уж там всё нечисто… — Он замолк. Размышлял, смотря вдаль отвлеченным взглядом. Его лицо приняло задумчиво-печальное выражение. Шарль не осмелился спросить его о чём-то ещё, но вовсе не из-за страха негативной реакции Ферстаппена на его вопрос, а из-за страха задеть его… чувства? Разговоры о бывшем боссе неприятно цепляли мужчину, а Шарль даже не знал, как к нему подступиться, какие слова подобрать. Леклер совсем его не знал. Спрашивал, хочет ли узнать и боялся отвечать самому себе. Страха становилось слишком много. Но теперь он боялся вовсе не дула пистолета у своего виска, а того, что найдёт в Ферстаппене не конченного отморозка, а кого-то другого. После жалобного скрипа состав наконец тронулся и неспешно покатился по мокрым рельсам. Понтиак откликнулся на его голос столь же жалобным хрустом в коробке передач и тронулся следом, но только в перекрестном направлении. Смотря ему вслед, Шарль поддал газу. Понтиак набрал скорость, и холодящий ветерок вновь засквозил между окон. Макс опустил стекло до упора и высунул руку, собирая на своём запястье и раскрытой ладони остатки дождя. Рукава рубашки медленно темнели от влаги, и парень чётко сознал, что если он будет слишком часто бросать косые взгляды в сторону Ферстаппена, то его автомобиль вскоре будет торчать из какого-нибудь столба с дымящимся капотом. А этому бедолаге было явно достаточно приключений. Когда Шарль притормозил у дома Ферстаппена, дождь закончился совсем. От раскалившегося за жаркий день асфальта поднимался густой пар, проявляясь в свете редких уличных фонарей этого района. — Как тебя зовут, напомни? — уже в сотый раз спросил мужчина, состроив напряженно-задумчивое выражение лица. Он как будто старательно вспоминал, но, увы, безуспешно. — Шарль, — привычно озвучил парень. В этот раз, к его собственному удивлению, он называл своё имя без особого раздражения. Наверно, просто устал за сегодня, в том числе и злиться. — Чарли значит, — с оживлением произнес Макс. Его доброе расположение духа вернулось к нему, или же он просто не посчитал нужным отбрасывать тень своих печальных размышлений на парня. — Почему Чарли? — удивленно переспросил Леклер. — На моем родном языке твоё имя будет звучать чуть резче, не Шарль, а Чарльз, ну а Чарльз – слишком уж официально, не думаешь? — Мужчина подмигнул улыбнувшись. — Поэтому Чарли. А что, неплохо звучит. Тебе идёт даже. — Ладно, я сделаю вид, что мне нравится. — Ну что ж, Чарли, раз сегодня я был хорошим мальчиком, тогда, может пожмешь мне руку? — Ну уж нет… Один хороший поступок мало что меняет. — Авансом. — Ферстаппен протянул раскрытую ладонь и состроил жалосливое выражение лица. Так он долго держал руку на весу, буравя парня взглядом. Страдальчески вздохнув, Шарль, наконец, сдался и обхватил его ладонь своей. — Если только авансом.

***

Возвращаясь назад, Шарль вдруг обнаружил на своем лице улыбку. Случайную, пришлую, и абсолютно идиотскую. Сразу же стерев её, он для профилактики шлепнул себя ладонью по лицу. Ферстаппена уже не было с ним в машине, но окно с пассажирской стороны всё ещё было открыто, и потоки ветра с улицы не выдували, а только сгоняли на Шарля запах его сладкого одеколона и сигар. По привычке поморщившись, Леклер пошире открыл своё окно. Но весь этот букет запахов почему-то больше не казался ему настолько противным. Теперь он был странным, непонятным… Всё ещё пугающим, но теперь как-то иначе. Шарль ощущал странное бессилие перед Ферстаппеном, все его брыкания и препирания смотрелись жалкими и наигранными. Макс упрямо перетягивал его на свою сторону. Теперь вот Леклер мало того, что извинился перед ним, так ещё и руку пожал. А всё потому что тот попросту сыграл на его совести — Шарль не мог не извиниться, ведь Макс действительно совершил благой поступок, пусть даже если тот был рассчитан исключительно на то, чтобы приукрасить собственную репутацию в городе. Но мало того, что Ферстаппен сыграл с его совестью, так он ещё и с лёгкостью переиграл её. Точно так же, как переиграл сегодня тех мафиози в покер. Он выложил на стол роял-флэш, и Шарль сдулся вместе со своей обидой и негодованием. Леклер вдруг ощутил себя одураченным мальчишкой — одураченным Ферстаппеном мальчишкой, если быть точнее. Когда он проникся этим ощущением сполна, ему захотелось сигануть на машине с моста. Теперь Шарль сердился на себя: сердился за то, что был так снисходителен с ним, что позволял себе говорить тоном старых приятелей. Нет, они нихрена не были приятелями и никогда ими не станут. Одно рукопожатие и отвлеченный разговор вовсе не значили, что между ними вдруг что-то поменялось. Шарль хотел, чтобы Ферстаппен понял это раз и навсегда. Он обязательно объяснит ему это при первой же возможности. В прихожей съёмной квартиры горел свет. Его ждали. Из-под двери в ванную комнату выбивалась полоска света, до слуха долетал шум воды. Внутри было тепло и влажно, зеркало над раковиной запотело, хоть рисуй. Оперевшись ладонями о края раковины, Леклер взглянул на своё мутное изображение. Рука тянулась протереть запотевшую поверхность, но Шарля вдруг что-то остановило, и он поставил лишь короткий штрих пальцем. Ответ пришёл сразу: ему не хотелось смотреть самому себе в глаза. Идиот и обманщик. Пьер не заслуживал лжи, но и ту неприятную правду, которой Шарль располагал, он заслуживал ещё меньше. — От тебя сигаретами несло ещё из коридора, — послышался голос Пьера из ванной. — Я же говорил. — Что говорил? — переспросил парень, отодвигая шторку рукой. — Что развяжешься. — Тяжелый день, так вышло. — Иди ко мне, — без лишних и совершенно нежелательных расспросов позвал его Пьер. Под его ждущий взгляд Шарль сбросил с себя одежду и забрался в ванную. Пьер обнял парня со спины, отчего Шарль сначала замер на мгновение, а потом долго выдохнул. Пьер не спрашивал, где он был так долго, не ругал его, не пытался выяснять отношения. Боялся, что Шарлю не понравятся вопросы? Боялся дать повод уйти? Пьер всегда ужасно ревновал его: до красных пятен на лице, до дрожи в руках. Но он умел контролировать себя, умел терпеть и всегда прощал. И Шарль понимал, как сильно не заслуживает быть рядом с ним, не заслуживает его объятий, не заслуживает того, чтобы прижиматься спиной к его груди, опускаясь в горячую воду. Мысли в голове перемешивались, но все они были об одном и том же. Шарль смыкал веки, и перед глазами стояли глянцевые карты в тонких длинных пальцах. — Представляешь, Роза собирается стащить афишу из кинотеатра… — его глаза распахнулись, и взор упёрся в потемневшие швы между плитками на стенах. Нужно было что-то сказать. Был необходим какой-то нормальный разговор об обычных вещах, чтобы мир вокруг не казался настолько неестественным. — Ну что ж, это неудивительно, — спокойно отвечал Пьер, расслабляюще поглаживая ладонями его плечи. — Твоя подруга никогда не отличалась большим умом. — То же самое она говорит о тебе. — Я даже не сомневаюсь. С Пьером было хорошо, спокойно и по-домашнему уютно. Чувства к нему не были для Шарля тем, что пробирало до кончиков пальцев, заставляло голову кружиться, а сердце подпрыгивать к самой глотке. Но он был действительно дорогим ему человеком, и Шарль ценил его отношение к себе и старался дать в ответ всё, что мог. Пьер искренне любил его, и Шарль боялся потерять всё то, что они накопили за то время, что были вместе — их «мы». — Я люблю тебя, — шепнул Пьер, зарываясь лицом в его слегка влажные волосы. — Очень сильно люблю. Такие мимолетные признания Пьера обычно вышибали его из равновесия. Он не мог ничего ответить, рот стягивало намертво, конечности немели. Пьер не требовал от него ответных слов. Никогда не требовал. Но Шарль вновь и вновь презирал себя за то, что не мог сказать своему парню ничего — ни лжи, ни правды, поскольку попросту не понимал, что из них что. Затягивающаяся тишина давила многотонным прессом, и даже выступившая на кране капля воды дрожала громко, а падала в ванну она и вовсе со звуком атомной бомбы. И тогда он просто целовал его, вместо ответа. Вот как сейчас. — Расслабься, — шепнул Пьер в поцелуй. Он мягко раздвинул ладонью его сведённые вместе колени и прошёлся вниз по внутренней стороне бедра. — Ты ведь помнишь, что когда мы в последний раз пытались сделать это в ванной, я едва воды не нахлебался? — Шарль усмехнулся, но всё же расслабился, позволяя коленям прислониться к бортам ванны, а руке Пьера опуститься ниже. — Я учёл все свои ошибки.