Chavron Ocean

Я думал, смогу понять тебя Всего лишь потрогав Ты думала, сможешь принять меня И даже не дрогнуть Мы стали свободней когда, поняли что, чего-то не можем Ты не сможешь спасти мою душу, но я могу ее уничтожить

— Chavron Ocean Thomas Mraz. Альбом May 13

      В борделе пропитом, пахнущем дешёвым ромом, пеплом, потом от находящихся здесь мужчин, и грязной похотью, пираты веселятся на славу. Стоит хриплый гогот и звонкий смех «недотрог» куртизанок, с которых уже слетели напрочь все приличные одежды. Кто-то из них мил и нежен, лёгкими прикосновениями прямо заставляют обращать на себя внимание пьяных пиратов, а кто-то прямолинеен и груб: схватит тебя за ворот рубахи и уведёт в отдельную комнату с скрипящей кроватью, старыми, много раз использованными простынями, «выжрет» из тебя всю душу за твои несчастные пару минут, ещё и спросит денег. А не дашь — возьмёт сама, залезет в карман спущенных штанов за заветным мешочком с монетками и убежит, чтобы ты, червь гальюнный, опомниться не успел. И никто в этом помещении деревянном, наполненном пиратами, со скрипящими половицами от каждого шага, не заметит мелкой кражи юной шлюшки, давно потерявшей где-то свою честь ради жизни относительно богатой, не знающей горюющей бедности и тяжёлого труда.       Питеру этим вечером совершенно всё равно на поглаживания по своей крепкой грудине нежными дамскими ручками. Вниманием женским он не обделён, вокруг кружатся трое дамочек, две стоят за спиной, делают массаж мощных мышц и грезят об этих могучих руках, а другая, более смелая и прыткая, уже сидит на его коленях и с каждым разом спускает свою бесстыжую ручонку всё ниже, к месту мужской силы и достоинства. Ему всё равно: в руке очередная, почти до конца допитая стеклянная бутылка рома, из-за которой сознание помутилось до такой степени, что никакие ласки не смогут побудить в нём желание прикоснуться к женщине. Сил скинуть их тоже нет. Мужчина расслабленно раскинул руки и ноги в стороны, сидя на единственной свободной в этом борделе скамье, и даже закрыл глаза в попытках притвориться спящим. Надежда, что дамы посчитают его скучным и уйдут, всё же есть.       — А-а, блядь… — резкое рычание заставляет парочку женщин содрогнуться в испуге, когда Блад наконец поднимает до этого запрокинутую назад голову и хмурым, недовольным взглядом смотрит куда-то неясно вперёд, в пустоту. — Что ж, ты, сука, пристала… Охомутала… Приворотила, чертовка! — куртизанка, до этого крутившаяся на коленях молодого пирата, аж подскакивает, когда крепкий кулак ударяет по шаткому, старому деревянному столу, на котором от удара подскакивает пара таких же деревянных и хлипких бокалов.       — Что стряслось с тобой, милый? — другая, более смелая, нежным и звонким голосочком ласкает чужое ухо, ведёт обеими руками по грудине и прессу и глядит в серо-голубые глаза, тоскливые, скучающие, отчаянные. — Неужели какая-то девица крутится у тебя на уме?.. Ну же, Питер, возьми себя в руки, возьми меня! Давай как ты любишь, по-животному, сразу забудешь о своей… нелепице. — и улыбается, переползая к нему на колени за место другой дамы. Не успевает: мужчина, как неуклюжий медведь, поднимается медленно и, раскачиваясь, толкает её грубо широкой ладонью куда-то в живот, чтобы она ушла в сторону, цокает.       — Сгинь, шлюха ты портовая, чтоб тебя крысы загрызли за твой грязный рот. Не умеешь ты мозгами думать… иди, вон, к другому верти своей щелью половой. — голос хриплый и низкий от количества выпитого и усталости, от чего звучит ещё страшнее и ледянее.       Пьяное тело тащится к выходу через весь смак смешавшихся запахов, от чего слабая тошнота подступает к горлу. Мужчина сглатывает для своего же благополучия и глубоко втягивает носом свежий воздух, морской бриз. Стеклянная бутылка валится из рук и уже не поднимается, когда Блад следует по потёмкам к морскому побережью, но мужчина, подобно этой же несчастной бутылке, валится на прохладный песок и в полулежащем состоянии глядит в тёмное небо, на звезды, только-только начинавшие покрывать это таинственное полотно.       Ах, какая же тоска настигла эту чёрствую, безжалостную и жестокую душу! Ледяное сердце, никогда никому не принадлежавшее, жмётся в груди и отдаёт болью, когда в грёзах возникает приятный образ юной девушки. Никакая жалкая, грязная куртизанка не заменит ему никем нетронутых, нежных и таких родных аккуратных плечиков, шелковистых, вьющихся каштановых волос, а ещё цепкого, хитрого взгляда зелёных глаз и строптивости в характере.       Кто бы мог подумать, что расставание с женщиной, с которой изначально не может быть никакого романа, может быть таким жестоким и болезненным! Кто бы мог подумать, что образ горячо любимой девицы подвигнет кровавого головореза на просто немыслимые подвиги и события! Блад даже мысли допустить не мог, что его жизнь будет зависеть лишь от трепещущего сердце сладкого имени Астрид Родес. Роман пирата, человека, умывающегося кровью врагов, без нотки святого в своей душе, а лишь являющегося представлением самого дьявола в этом бренном мире, ну просто невозможен с изяществами идеального и чистого мирка, в котором проживает драгоценная Её Высочество! Одно дело — быть романтичным, другое — благоразумным, и к сожалению, второе качество в Питере хоть и редко, но начинает играть своими неприятными, колкими нотами.       Взгляд сейчас тёмных, спокойных голубых глаз опускается с небесного свода на горизонт, сливающийся с бескрайним океаном, а губы растягиваются в лёгкой, коварной ухмылке.       Ну, почему же роман с принцессой невозможен? Просто маловероятен…

***

      В прекрасном саду роз, существовавшем при дворе самого Императора, раздаётся мелодичная, аккуратная игра на пианино. Тропинки, вымощенные камнем, окружены со всех сторон прекрасными и воздушными кустами алых и нежно розовых цветов, цепляющих как своим ухоженным и свежим видом, так и воздухом, наполненным будто самим дыханием природы.       В стеклянной оранжерее с позолоченными рамами окон посреди сада, окружённой яркими, хрупкими белыми розами, находится юная девица лет двенадцати, сосредоточенно наблюдающая за своими ловкими пальчиками, скачущими по клавишам музыкального инструмента. Вместе такая картина выглядит просто превосходно и чертовски нежно, лёгкости и безгрешности добавляет белоснежное и воздушное платье принцессы, аккуратно севшее на её хрупкой фигуре, а так же вьющиеся каштановые волосы, аккуратными кудрями спустившиеся по её плечам и собранные светлой лентой от лба, чтобы не мешались изумрудным глазкам. Эдакая птичка в золотой клетке, окружённая роскошью и комфортом, но совершенно безвольная.              — Что это? — как же хабалисто прерывают игру! Девчонка недовольно морщит носик, прикрывает глазки и делает глубокий вдох, чтобы ответить подобающе своему статусу. Клавиши с осторожностью накрываются крышкой, незнакомка поднимается с места и поворачивается к незваному гостю.       — «Двадцать вторая вариация Гольдберга» Баха. Могу я поинтересоваться, кто Вы и что Вы здесь делаете? Не посчитайте грубым. — вопреки словам, взгляд и слегка вздёрнутый кончик носа так и говорят своим видом о том, какой собеседник необразованный дурак, не знать таких совершенно очевидных вещей.       — А если я не скажу, то что? — голос звучит резво, ломается в интонации из-за насмешливой улыбки, а вид говорит о том, что перед девицей сейчас стоит самый настоящий хулиган. Его вид, в целом, опрятен: белая рубаха, хоть и неаккуратно, но заправлена в тёмные брюки, каштановые волосы явно другого оттенка, почти как у брюнетов, и не сильно потрепались благодаря прохладному ветерку в саду. Из всего образа мальчишки, кажется, на пару лет старше принцессы, выделялись странные приблуды на его поясе, предназначенные, наверное, чтобы крепить там ножики или другие подручные средства. Да и в целом его мимика и поза выдаёт словно бы подсознательную безнаказанность: стоит вальяжно, с руками, спрятанными по карманам, взгляд цепкий и щурый, плечи, заведённые назад и гордый, напыщенный вид, словно гусь.       — Мне придётся вызвать стражу. Лучше тебе назвать своё имя. — принцесса не врёт, говорит, правда, несколько взволнованно, да сопит обиженно. Действительно, совсем как ребёнок. «Как свинья» проносится уже в голове и не произносится вслух, а девчонка пятится назад, чтобы удержать дистанцию перед незнакомцем, что стал с интересом обходить крупный музыкальный инструмент, и довольно смело остановился ещё ближе с всё той же насмешливой ухмылкой. Приходится завезти руки назад, за спину, чтобы ладошками нервно ощупать угол фортепиано.       В близи собеседника видно намного лучше: тёмные волосы и голубые глаза, похожие на айсберги «вечно мёрзлого океана». Девочке было с чем сравнить, потому что там она уже бывала разок, с отцом, и красота пейзажей навсегда оставила отпечаток в душе принцессы. Парень же уже имел мужественные черты во внешности, по крайней мере, их зачатки. Это, наверное, то, что называют «половым созреванием». Оказывается, он довольно красивый.       Сейчас они стоят и молча смотрят друг на друга. Глаза, похожие на завораживающие льдины, глубокие и прозрачные, что казались зеркалами, отражающими внутренний мир, и глаза с оттенками летней зелени, травы, и мха. Почти что идиллия. У девицы, в отличии от незнакомца, более миловидные детские черты лица, немного пухлые щеки и мягкая внешность.       Раздаётся звонкий и весёлый мальчишеский смех, от чего в грудине неприятно жмётся обида. Парень театрально выставляет правую ногу на пятку вперёд и взмахивает рукой в сторону при поклоне.       — О, веледушная! — и смотрит исподлобья на неё, вскинув бровь. — Может, прикажете ещё ботиночки отмыть? — а выпрямившись, вновь хохочет. Чужой вид и серьёзность в голосе у него никак в голове не сходятся, от того и становится смешно: мелкая, мягкая, но такая упёртая. — А ты первая назовись. — он удобно облокачивается локтем о фортепиано и хмыкает, доставая с кармана потрепанную, старую монетку и начиная её с интересом перекатывать в руке, меж пальцев, хотя и продолжал ждать ответа от девчонки. На него такая угроза, кажется, вообще не повлияла. А какая ему разница? Если что, придёт его отец и обязательно всë решит, тем более, его отец сейчас находится с такими важными людьми! Он, кстати, благодаря им в этом саду и оказался.       Империя занимала удобное местоположение, но не имела выхода к необходимым для внешней торговли портам. Именно эта проблема воздвигалась императором Савьешу как первоочередная. И именно поэтому сегодня, тёплым летним днём, он созывает совет, состоящий из воевод и лучших людей империи. Флот, существовавший уже на тот момент, но не продвигающийся активно из-за выхода страны лишь в «вечно мёрзлый океан», также присутствовал. Точнее, его представитель — адмирал флота. Ещё молодой мужчина, энергичный энтузиаст, воодушевленный мыслями развивать свой промысел, но уже остепенившийся — рядом с ним стоял его сын, которому лишь полгода назад исполнилось четырнадцать лет.В приёмный зал входит Его Величество: лицо серьёзное и задумчивое, на плечах накинута меховая накидка, на голове — корона. Все кланяются, отчего император лишь смеётся, приветствуя в ответ, и тут же начинает объявлять зачаток плана, отталкиваясь от целей. Лишь позже взгляд натыкается на мальчишку. Взрослый уже парень! Трепетный возглас юноши о том, что ему четырнадцать, когда тот отвечал на вопрос, вызывает ещё более широкую, довольную улыбку. «— Какой хороший молодой человек. Моей дочери такой бы в мужья сгодился».       К сожалению самого «жениха», его отправляют в чудесный сад: слушать слишком серьёзные и важные разговоры ему ещё рано. Вот ему и приходится сейчас наблюдать за девицей, которая наконец впервые за всё время сохранения своего беспристрастного лица усмехается.       — Прикажу. Вылизать языком. Справишься? — и теперь уже она улыбается надменно, глядит внимательно на собеседника и улыбается. — Догадайся сам, кто перед тобой. Выбор у тебя небольшой, если ты житель империи… Или ты не знаешь? Не переживай, быть глупым — нормально для такого, как ты.       — Как ты прикажешь, так я и откажу, послушай. — протягивает с недовольством, каким-то высокомерием и мычанием следом, после чего он снова улыбнулся. Чужие слова, пытающиеся его задеть, такого не делают, кажется. Не получилось вот. — Я думал, что императорская семья состоит из умных людей. Видимо, в семье не без урода…— взгляд падает на музыкальный инструмент. Честно признаться, никакого отклика в душе к нему совершенно нет, интереса не вызывает от слова совсем. Подросток бухается на стульчик с мягкой обивкой из бархата и жмёт активно, беспорядочно по нотам, приподняв громоздкую крышку. Скоро та падает обратно с глухим стуком, а мальчик всплёскивает в разочаровании руками.       — И что, всë твоё веселье — это бренчать на этой… Скукота!       — Раз ты знаешь моё имя, то тебе уже нужно было представиться. — принцесса проговаривает хмуро шёпотом, словно советуя, и садится рядом с мальчиком, следом складывая по-детски руки на груди и дуя губки. — Ты просто играть не умеешь. И музыку не чувствуешь. Танцуешь, наверное, как палка деревянная!       — Да успокойся ты уже со своим именем, надоела! Пит я. — и так же повторяет движение за той, складывает руки на груди да вовсе отворачивает голову, глядя куда-то в сторону. — А ты на балах небось пляшешь лучше всех, а-а? Будем мериться, кто больше умеет? А ты умеешь коня запрячь и верхом ездить, а?       — Умею. И запрячь, и верхом ездить умею. — хихикает удовлетворенно, явно довольная подобным, и внимательно рассматривает чужую реакцию. — Приятно познакомиться, Пит. Так что ты тут делаешь? Кто твои родители? Сюда не пускают посторонних, значит ты кто-то важный?       Выслушивая чужие слова, подросток вскидывает брови и удивлённо поджимает губы. Сразу выпрямляется, расправляет плечи и пятерней поправляет волосы, важно и напыщенно, словно это он здесь сын самого императора, словно он здесь самый красивый павлин, распушивший свой хвост.       — Да как тебе не стыдно задавать такие вопросы?! Видимо, тебе не знаком сам адмирал флота! Какая же из тебя принцесса, если ты не знаешь такие простые вещи? Да перед тобой Питер Блад собственной персоной, сын адмирала Льюиса Блада! — он поднимает слегка голову, чтобы смотреть на Астрид как бы сверху-вниз, хотя он смотрел так и без этого. Ему кажется, что так его взгляд будет более надменным и уверенным. — Отвесить бы тебе хорошей оплеухи, чтобы не задавала глупые вопросы.       Сначала принцесса думает, что парень передразнивает её, поэтому улыбаться слабо продолжает, на чужие действия лишь усмехаясь. Ах, адмирал флота… Да, про Льюиса Блада она слышала, слышала от матери и не очень хорошие слова, поэтому хмурится и опасливо смотрит на Питера. Она его отца видела, знает, но не лично, а Питер все равно кажется ей таким же неприятным, как его отец. — Про распускание рук было лишнее. — намекает неаккуратно, затем осматривается. Они здесь «якобы» одни. Но даже если бы никого не было, насилия Астрид не одобряет. — Глупо это.       — Глупо — первого встречного предлагать в женихи своей дочери. Ты то знаешь, что тебя… замуж отдать хотят?! Насильно!       …Чего? Астрид широко распахивает зелёные глаза и смотрит на Питера. И честно надеется, что ей показалось. Вопрос этот максимально нетактичен по отношению к будущей наследнице трона. И если она сейчас продолжит глупо хлопать глазами, это воспримут как поражение. Она этого не хочет, поджимает губы нервно и опускает взгляд. Мужья?        — Я наследница трона, мне никакой муж не нужен! — к концу она резко поднимается с сиденья, поправляет юбку платья и, шикнув раздражённо, кидает через плечо, — Мне пора идти. Прошу меня простить.       От небольшого диалога на душе остаётся лишь смятение, желание заплакать из-за пережитого унижения. Этот сын адмирала — точно идиот, и он ей не нравится. Накрахмаленную юбку аккуратно приподнимают пальцами, чтобы та не мешалась под ногами.       Принцесса движется немного механически, вероятно, переживая некоторый шок от услышанных слов, к выходу из сада, тихонько постукивая маленькими каблучками по тропинке из камней, и вскоре пропадает за кустами душистых роз.

***

      — Я помню, как ты ушла от ответа в прошлый раз, так будь добра, поскрёбыш, ответь! — девочка поднимает голову, тихо ахнув, когда книгу из её рук резко дёргают и поднимают куда-то вверх, настолько бесцеремонно отвлекая от обучения. Её учитель несколько мгновений назад покинул тихую библиотеку, и теперь её спокойствие нарушает… он.       Стоит такой важный, ничего из себя ещё не представляющий, раздражающий брюнет. Имя «идиот», по мнению Астрид, подходит ему явно больше, чем «Питер». А он ещё и весело улыбается, прямо-таки потешается над младшей, и дёргает рукой всё выше, когда Родес силиться забрать у хулигана свою книгу. Задание, данное учителем, хотелось выполнить сразу: она не привыкла откладывать занятия на поздние времена.       — Отдай! Ты глухой? Отдай книгу! — принцесса даже поднимается на ноги, с усердным недовольством хмурится и вновь порывается вернуть себе «украденную» вещь. Этот парень дурные чувства вызывает, какой-то он нахальный больно, из-за чего слышится по-детски шумное кряхтение, когда та поднимается на носочки перед подростком и тянет ручку вверх. Попытки не заканчиваются успехом: этот наглец настолько уверен, что у девчонки ничего не получится, что всем своим видом показывает, как он не старается: вторая, свободная рука спокойно лежит в кармане брюк, а сам Питер в зевке прикрывает один глаз и незаинтересованно рассматривает потолок.       — Не знаю! Честно, не знаю, и не понимаю, почему сказали про мужа именно тебе! Напыщенный индюк!       — Не знаешь? — этот парень улыбается шире, склоняется над девчонкой и рассматривает с интересом её эмоции. Та надламывает брови, кусает губы и сжимает кулачки от негодования, а всё из-за этой книги, не вызывающей у Блада ни капли интереса. — Расскажи, давай, про что тут пишут? Чем ты занималась, сидя здесь? — с надменным видом и взглядом в страницы книги, парень листает её, все дальше отходя от собеседницы. Видно, как ему скучно: взрослые и важные люди, в частности, его отец и сам Император вновь отправили парнишку прогуляться по дворцу и найти в библиотеке принцессу, над которой, по всей видимости, ему так нравилось издеваться.       — Не знаю, мне эта тема неприятна. Тем более ты разговариваешь… как сброд… И спрашиваешь неуместные вопросы. — принцесса опускает руки, когда понимает, что от этого разгильдяя ей книги не дождаться.        Даже возвращается на место, придержав для удобства юбку своего лёгкого, бежевого платья, и аккуратно её разглаживая при приземлении на мягкий стул у столика, на котором лежали письменные принадлежности в виде гусиного пера и итальянской чернильницы в стиле рококо из позолоченной бронзы и серебра, оформленная орнаментом, вставками с росписями на мифологический сюжет.       — Я по ней учусь. Это история Родес. — даже смотрит на Питера, как на дурака, — Глава, на которой я остановилась, повествует о раздроблении империи Кришта натрое, одной частью был Родес, который в политических планах объединился со второй частью договором, заключённым под Шульцем. А затем Родес начал захватническую политику, сначала захватили парочку маленьких королевств рядом, затем третью часть, королевство Симес. А в тёплые моря мы ход не выиграли… Вот, но это было семьдесят лет назад, после распада Древней империи и основания Родес.       Книга в руках Питера закрывается в тихим, гулким хлопком. Честно говоря. Он не особо понимает, как такие знания могут помочь в будущем, но информация, кажется, интересной: есть, с чем поспорить.       — И что, и что? Почему не выиграли? Сил не хватило? Значит, империя не самая сильная? Как же так! Или может смелости не хватает и отваги? А кому же, императору или войскам, м? Ты же знаешь, сколько всего даст выход в тёплые моря? — вздёргивает нос сразу, снова распрямляясь. Уж этого от отца он наслушался, говорить на темы сражений и моря ему нравится до умопомрачения.       — Нет… Ну, выход в тёплые моря даст нам шанс поднять торговлю до международной, будет легче торговать, воевать, да и… не выиграли, потому что у тёплого моря, куда мы хотели, не пробились войска… То есть, страна рядом с морем объединилась с другой… Да и не говорила я, что империя самая сильная. — от такого напора Астрид затихает, начинает мямлить, а в голове собирается каша из всей информации в ней. Прежняя напыщенность пропадает, в глазах уже нет той уверенности. А Питеру это и нравится: он продолжает давить, даже насмехается всем своим видом.       — Да брось, разве не каждый император хочет, чтобы его империя была самой сильной и могущественной? А как ты думаешь, ты хорошая наследница, если так мямлишь… Из-за меня? — на лице играет хитрая улыбка, а бедная книга наконец отправляется обратно на стол. — Тебя так легко сбить с толку… Что ты смотришь на меня, как на врага, а? Я чего тебе сделал? Рассказывай дальше, давай, что там ещё даст-то?       Ну просто невыносимо. Питер неприятный, дотошный, ведёт себя совершенно неприемлемо с принцессой! Она наблюдает, как он вальяжно рассаживается напротив неё, укладывает локти на спинку стула и отряхивает свой парчовый жилет с пуговицами и расшитыми узорами от невидимой пыли. Странно осознавать, что этот мальчик является аристократом и сыном самого адмирала флота: манер у него не совершенно не присутствует. Астрид цокает и складывает руки на груди, нахмурив брови.       — Что за расспросы? Что ещё даст? Я только про торговлю и связь с другими странами знаю. Давай, поумничай. — быстро она смирилась с собственным незнанием. Выглядит, как битва малышей. — Мы проиграли, потому что страны тёплого моря объединились против нас, а у нас не такое хорошее руководство было, к тому же у нас не было надёжных союзников. Вот, это всё, что было написано в учебнике. И да, каждый император хочет, чтобы его империя была самой сильной и могущественной, но это тяжело, и сейчас у нас есть пробоины в инфраструктуре. Я уже знаю, как можно было бы это исправить… И не из-за тебя я мямлю! Я только учусь… Это нормально.       Обида подступает к горлу всё быстрее. Матушка-императрица накажет её, если кто-то донесёт об этом разговоре, потому что будущая императрица не может быть такой. Но что она может поделать? Против неё парень, что выше неё, старше и явно сильнее, так ещё и морально нагнетает. Она прикусывает губу до крови и вздыхает. Нужно проработать это, потому что стелиться под Блада-младшего удовольствия не доставляет. Её как будто с грязью смешали.       — Потому что ты судишь только поверхностно и в рамках выгоды для империи, твоя голова, кажется, мыслит только в таких направлениях, тебе не кажется это весьма… эгоистичным? Почему кроме выгоды для экономики и торговли ты ничего не видишь? Ты же дочь самого императора, разве тебя не посвящают в важные дела? Просто подумай, как дюжи и свободны там люди! Какой же штиль царит в их душах, как просто им живётся, им не нужно думать, как бы не превратиться в ледышку вместе с бортом. Да тебе, наверное, не понять. — Питер отмахивается от принцессы с таким выражением лица, словно бы она совершенно ничего не мыслит в этой жизни. — Ты наверняка в этих славных стенах дворца так засиделась, что в жизни даже не была и не видела настоящего корабля.       — А что мне видеть ещё? Я сомневаюсь, что император думает о том, как же тошно тебе и твоему отцу без моря. — это уже выходит за всевозможные рамки. Её назвали эгоисткой, потому что она думает о империи? Бред! Не думать же ей о каком-то мальчишке, возомнившем себя чересчур умным? — С этого все и начинается. Мы не можем вести торговлю, потому что в доступном нам море слишком холодно для передвижения кораблей и товаров. Хотя Иоанн Третий приказывал использовать ледокол, и мы торговали с другими странами, но это занимает много времени, отчего мешает перевозить недолгосрочные товары, и денег, истощает бюджет казны. Люди — ценный ресурс любой страны, я думаю о них, но не в таком… простом виде. — на языке вертится слово «варварское», потому что в Бладе она ощущает простую необходимость моря, первобытную, одичалую.       — Я говорю про весь народ, абсолютно про каждого, и себя в том числе, балда… Знаешь, почему это занимает много времени? Потому что сама техника паршивая. Будь у нас корабли из хорошей стали и с первоклассными паровыми машинами, дело продвигалось бы намного быстрее. Но позволь поинтересоваться, император разве сильно заинтересован в укреплении флота?        — Питер. — принцесса подгибает палец, подзывая к себе мальчика, затем сам перегибается через стол, переходя на шёпот, — Таких, как ты в империи — тысячи. Ты серьёзно думаешь, что император будет заботиться о желаниях каждого отдельно? На это жизни не хватит. Неоспоримо, глава империи заботится о своих жителях, но не в таком крошечном масштабе. Я бы сказала, в сумме. Уровень бедности, безработности, может, голод, высокие цены, монополизация, а также в принципе безопасность — это пример задач, что ставит император. Флот империи необходим, по крайней мере, это военная мощь. Так что, думаю, он заинтересован.       — Я же сказал, что я не говорю лично про каждого! — он уже начинает раздражаться, сколько ему сказать нужно одно и то же, чтобы его поняли? — Как ты тогда вообще можешь говорить о людях за пределами территории своей, если ты там вообще не была… — он словно разочаровался в принцессе, это было видно по его лицу и взгляду.       Подперев рукой щеку, Астрид рассматривает внимательно юношу. Они просто сидят и смотрят друг другу в глаза, кажется, взгляды даже выразительнее слов. Через несколько минут молчания слышится её тихий вздох.       — У меня даже дебюта не было, чтобы поприветствовать высший свет. Некоторые знатные люди даже не узнают меня в лицо, когда я одна…       — И когда же тебя, наконец, покажут миру сему?       — Покажут… Разве у тебя не было дебюта? В четырнадцать лет у меня будет.       — Что-что? Скучно ты живёшь. Нет у меня никакого дебюта, это ты важная крошка здесь. — накал их беседы, кажется, начинает спадать, судя по усмешке Блада. — И что же будет происходить на этом твоём дебюте, а? Расскажи. Туда созываются гости?       — Врёшь, не может не быть у тебя дебюта, ты же выродок из аристократии, нет? Обычный праздник… день рождение празднуют. Официально представляют обществу, созывают гостей. А что? Хочешь прийти? — и, немного засуетившись после своих слов, Родес поднимается и следует к дверям, что попросить у слуг принести им чая, после чего сразу возвращается на своё место. Всё это сопровождается немного давящей тишиной, потому как Питер задумывается над своим ответом.       — Послушай-ка. Не знаю, как там воспитывали тебя, но меня только прошлым летом посадили за общий семейный стол, когда хорошо овладел правилами этикета. Для меня поучаствовать в торжественных и семейных мероприятиях — домашних балах, вечерах, это табу. Максимум, что мне позволяли — помочь в подготовке и украшении зала, и то если я никакие уроки не прогулял… И сладкое мне дают только по воскресеньям и в рождество. Да и знаешь… — нутро хулигана снова так и лезет наружу, и стоит ему улыбнуться со всей своей колкостью, принцессе стоит ждать очередного словесного удара в свою сторону. — Я же не девка, чтобы меня в свет вывозили и на балах, как куклу, показывали.       — Я хорошо себя веду, так что не знаю таких наказаний. — Астрид говорит это сухо и без каких-либо эмоций. Ну, а что говорить? Тем более в таком рассуждении она права: ей ничего не запрещают, потому что она делает всё, что нужно, по программе. — Прекрати дурости говорить… — чай приносят и аккуратно оставляют на столе для обоих ребят. С подноса оставляют и множество сладостей, например, пирожные и печенья, а чашка тихонько ударяется о блюдце, когда принцесса отпивает и ставит ту обратно.       Питер к еде притрагивается не сразу. Чувствуется недоверие ко всему во дворце, тем более разных рассказов об отравлениях ядом он успел наслушаться от отца. Правда, спустя пару минут презрения к напитку, парень всё-таки хватает и сладости, и кружку: как-никак, он тоже ребёнок, сладости он любит, а такие, какие им принесли — достаются не часто.       — Когда меня посадили за общий стол, хочешь сказать, это был мой дебют? Перед кем? Перед родителями? — он весело усмехается, забавно оживившись, — Я с кем-то из окружения отца и так знаком. Когда они сами решали наведаться к нам без причины, или мы. Мне не нужен для этого… штука эта. Это всë проводится, знаешь для чего? Чтобы женихам показать. Чтобы как товар на рынке тебя покрутить перед мужиками приезжими. А ты думала, что? Просто людям показаться? Наивно.       — Ну ты и урод. Думай, кому этот бред говоришь. Отрезать бы тебе твой поганый язык! Даже если бы ты последним мужчиной на планете, я бы за тебя ни за что замуж не вышла бы! Понял? Не боишься вообще, что я отцу нажалуюсь, что ты до меня докапываешься? — девица снова отчеканивает и выплёвывает все слова недовольно, и даже не смотрит в сторону собеседника.       — Правда? И что ты скажешь своему папеньке? «Отец, он меня называет товаром, казнить его!» — Питер завопил на манер девчонки, сделав испуганное лицо, и сразу захохотал, гаденько расплываясь в улыбке. Астрид же на чужой вопль брови вскидывает удивлённо и улыбается. Неясно, злится она или ей от такого смешно. Но сама на это ответа не находит, потому корчит смешную хмуро-смеющуюся моську, удивлённую такую.       — А я не знал, что особы с таким высоким статусом так выражаются. Ну-и-ну… Как думаешь, как отреагируют люди, узнав, что наследница трона называет других — уродами? Как ты будешь жить с подпорченным мнением о себе?.. Ох, только не подумай, что я собрался распускать о тебе слухи, нет-нет, мне ещё пригодиться моя голова на плечах!       — Ты меня раздражаешь, так бы тебя и удушила. Скользкий слизняк, понял? — она даже грозится кулаком и цыкает, — Слухи он распускать собрался… Да конечно… Я тебя съем. И не других так назвала, а тебя, как исключение. И я не про внешность… К людям я бы так никогда не обратилась.       — Под «другими» я и имел ввиду себя, но какая разница, если я могу сказать что угодно и мне поверят?       — Не можешь, не поверят. Какие у тебя есть доказательства? Может, есть люди, кого я ещё так оскорбляла? Ничего подобного, значит ты — врунишка. Понял? Вот так вот!       — Доказательства? А у тебя какие доказательства? Если ты не можешь убедить в чём-то людей, не значит, что этого не могут все. Просто надо уметь. Скажи парочке людей какой-то слух, и они понесут его дальше. Скорее всего, этот слух исковеркается, но в этом и есть смысл слуха.       — А я ничего не разношу, чтобы ещё доказательства представлять. Предъявляешь — доказывай. Неужели люди верят всему безоговорочно? Я не думала, что все так…       Разговор продолжается в более спокойных тонах. Наверное, так действуют травы, из которых был заварен чай, а может спустя спор принцесса и Блад наконец успокаиваются и беседуют в более «дружеской» обстановке, если её так можно назвать. Какая-то лёгкая ненависть или предвзятость друг другу всё ещё чувствуется на подсознательном уровне, но оба явно стараются её не показывать сквозь маску интереса.

***

      В Императорском дворце царили элегантная роскошь и респектабельность. Богато украшенная зала была декорирована золотыми орнаментами на потолке и богатой мебелью, идеально подобранной к шикарной, пышной обстановке. За массивным дубовым столом сидели чиновники, приближенные императора, в том числе и уже упомянутый Льюис Блад, а так же его сын, Питер собственной персоной и, конечно же, Астрид. Их пригласили на деловой ужин в качестве слушателей, чтобы те привыкали к взрослой жизни и к своим будущим чинам. В воздухе висели ароматы разнообразных блюд и напитков.       Обсуждаются экономические и политические проблемы, представляющие интерес для империи. Обсуждалась тема состояния морского флота, планы по модернизации вооружённых сил и обеспечение безопасности границ, взаимодействие армейских и морских сил, а также их подготовка к потенциальным кризисным ситуациям.       Такие темы слушать одной парочке, находящейся здесь, что являлись самыми младшими, слушать просто очень нудно.       Сначала Питер правда наблюдал за взрослыми мужчинами и делал усердно умное лицо, не обращая совершенно никакого внимания на сидящую напротив него принцессу. Но вот только, когда время ужина перевалило уже как за полчаса, становилось всё скучнее и скучнее. Взгляд, конечно же, первым делом падает на шатенку, и дабы привлечь её внимание, мальчишка дёргает ногой и стукает ту куда-то по ноге, наверное, попадая по колену.       Какое же веселье вызывает испуг девчонки! Приходиться закусить щеки, чтобы держать спокойное лицо, но уголки губ предательски ползут вверх. Улыбка сменяется хмуростью, когда он сам чует удар по ноге, и той сразу прилетает ответ. В следующий раз Блад дёргается: убирает ноги, чтобы та не попала, и от своей маленькой победы корчит какую-то рожицу, видимо, показывая так принцессе её же.       Какое же безобразие! Брови принцессы снова хмурятся, и она немного спускается по стулу вниз, чтобы в силу своего роста дотянуться ножками до чужих и с силой наступить носочком туфельки на чужую ногу. Питер реагирует быстро и делает тоже самое, а затем вовсе не сдерживается в порыве задора и тихо хихикает. В неосторожности рука хочет схватить бокал с соком, но девчонка очень не вовремя снова толкает его в ногу, так ещё и заставляет дёрнуться от этого: бокал опрокидывается на белоснежную скатерть, а плечо Питера задевает локоть сидящего рядом отца.       Находящиеся на ужине сразу же замолкают, создавая какую-то томную тишину, изнывающую, гнетущую, и смотрят на детей.       — Это она виновата, она меня толкнула! — младший Блад сразу же возникает, показывая через стол указательным пальцем на Астрид, и делает совершенно непричастный вид, невинный взгляд, будто он правда не при чем и не хихикал несколько секунд назад. Ему приходится ещё и резковато отодвинуться на стуле, а затем вовсе подняться с него, чтобы сладкая жидкость не испачкала его брюки, а слуги могли спокойно нейтрализовать это маленькое недоразумение. Таким кстати, оно казалось лишь Питеру и, может быть, самой Астрид.       — Питер, тебя дома ждёт серьёзный разговор. — Льюис Блад глядит гневно на своего сына и шумно вздыхает, поумерив его пыл одним лишь взглядом. Своего отца парень уважает, поэтому и опускает виновато голову и смотрит в пол, не смея поднять взгляд.       — Недопустимо вести себя таким образом на публике! Вы должны соблюдать приличия и вести себя соответственно! Оба, покиньте это зал немедленно. — здесь вступает уже непосредственно сам император, строгий, грозный, осматривающий ребят ещё более тяжёлым взглядом.       Тишина после этого продолжается до тех пор, пока шаги детей не утихнут и не спрячутся за массивными огромными дверьми, с обеих сторон защищённые вооружёнными рыцарями.       Блад стоит на месте, смотрит на длинный коридор и узорчатый ковёр, затем опускает взгляд на ноги, которые вскоре наклоняется и отряхивает. Взгляд перемещается на какое-то голубоватое платье, не сильно пышное, но и не прямое, всё украшенное и позолоченное, словно под стиль самого дворца и сшитое специально для деловых приёмов. Удобство принцессы Питера не волнует:       — Ты догоняешь! — он шлёпает девчонку по руке и резко убегает вперёд по коридору, разок оборачиваясь, чтобы убедиться, что за ним бегут. Честно сказать, даёт фору и старается не во все силы: наверное, пока та подберёт свои края платья и наконец побежит за ним, он может успеть вовсе от неё скрыться.       — Питер, так не честно, мне неудобно! — Астрид делает ужасно страдальческое лицо и тяжело дышит через несколько минут. Бегать в платье и таких туфельках правда неудобно, и не важно, что она успевает их незаметно скинуть и подпихнуть куда-то за угол, пока этот мальчишка смотрит исключительно перед собой.       — Слабачка! Сопля! Ты же будущая императрица, где твоя выносливость?! — но видя, что та еле ковыляет и все подбирает низы платья, обречённо останавливается с раздражённым закатыванием глаз.       — А где твоя внимательность? — девица задорно улыбается, когда приближается к парню. Он выше её, приходится немного приподнимать голову, чтобы смотреть в глаза, и сейчас она проверяет, что его внимание направлено конкретно на её беленькие чулки. А Питер удивлён: это что ещё такое?! Показывать свои ножки даме для него казалось чем-то неприличным! Такое, правда, забывается моментально:       — Ты догоняешь! — и принцесса хохочет, активно убегая от растерянного паренька, дальше заворачивая куда-то за угол.       — Ах ты зараза мелкая! — слышится буквально через пару секунд, и он уже стартует за хитрой девчонкой.       Резвятся дети и бегают чуть ли не по всему дворцу, по крайней мере в тех зонах, где им было разрешено находиться. За окном темнело с каждым часом, а вскоре к ним вовсе подошла одна из слуг, сообщая, что мужчины ждут ребят на завершение ужина. И если Питер сразу поскакал в сторону приёмного зала, то Астрид шла за ним и заглядывала под углы, пытаясь вспомнить, где конкретно оставила свои туфельки. Такое медленное копошение Блад замечает и цокает, разворачиваясь и глядя на девчонку.       — Что ты там так копошишься? Слышишь, нас сейчас снова отругают, и всё свалят на тебя! — и хохочет. Руки расставляет в стороны, словно держит юбку платья, и кланяется в разные стороны, заводя элегантно каждый раз ножку назад в пародии Родес.       — Ах простите, папенька, такого не повторится! Ой, простите, маменька, я буду самой послушной соплей на свете! — и шагает назад, не глядя, куда идёт, от того и спотыкаясь о одну туфельку, что каким-то образом была не за углом, а прямо на дороге. Даже чуть ли не падает, но сохраняет равновесие, и хватает эти самые туфельки, смеясь.       — Догони меня, если сможешь!       — Питер Блад, ты невыносим! — девчонка сжимает губы и снова подбирает в руки подол платья, чтобы поспевать за мальчиком. Только теперь весело хихикать начинает она: Питер, оглядываясь, врезается прямо в своего отца, строго стоявшего у дверей зала, словно сама статуя.       — Питер, как ты это объяснишь? — мужчина глядит на чужую обувь в руках, и всем своим видом показывает, что даме стоит вернуть её вещь.       Блад это покорно выполняет, и когда обоим поправляют одежду и волосы, проводя в надлежащий вид, то только после заводят для завершения встречи. Вечер получился довольно активным, и стоит признать, когда Питер поднимался внутрь кареты, то кинул довольно скучающий взгляд на принцессу. Не сказал бы он, что она стала ему прямо-таки лучшим приятелем, но если выбирать между игрой с ней и обучением дома, очевидно мальчик выбрал снова побыть задирой в их славном дуэте.