На рубеже жизни и смерти

      Когда Динка вернулась из очередной путёвки в госпиталь, на аэродроме было всё спокойно. Зайчик был, к счастью, жив и здоров, новых воздушных побед не совершал. Когда полуторка, водитель которой любезно согласился подвезти Динку до аэродрома, только подъехала к аэродрому, Зайчик уже был тут как тут. Он, аккуратно подхватив Динку за талию, спустил её с кузова полуторки и, поправляя волосы сказал:       — С возвращением, Дина!       Динка удивилась такому обращению, забыв про то, что сама разрешила обращаться к себе на «ты», когда уезжала с аэродрома.       — Как, вы же сами разрешили, когда уезжали.       — Я разрешила? Видимо, от потери крови совсем с ума сошла. Ну ладно, раз разрешила, значит, поздно теперь заднюю давать.       Зайчик расцвёл из-за разрешения второй раз. Он достал чемодан из кузова и галантно решил помочь его донести.       — Ты кстати откуда узнал, когда я приеду? Не успела я показаться, как ты уже тут как тут.       — Так звонили же с вокзала, командир. Кстати, соболезную утрате, — сказал он.       Динка писала ему про смерть брата, сама не зная для чего ему такая информация.       — Спасибо, Зайчик. Где моя койка? Проводишь?       — Конечно. Командный состав определили в дома на окраине города, а мы, желторотики-сержанты, ютимся вот в этой школе. Товарищ старший лейтенант Сысоев распорядился вас вон в тот дом поселить, ну где твоя бабушка живёт.       — Так она же в другом доме жила, — удивилась Динка.       — Этот дом раньше не заселён был, хозяева умерли. Так твоя бабушка, как узнала, что тебя туда определили, переехала.       — А со старым домом что?       — Не знаю, командир. Я только вещи перетаскивал с товарищами. И много же вещей у твоей бабушки, кошмар.       — Ну бабушка моя любит всякое барахло хранить, выбрасывать ей жалко.       — Да твоя бабушка просто прекрасная женщина. Смотри, какие она варежки мне связала, — он достал из кармана вязаные варежки.       Динка повертела их в руках и поёжилась от холода: зимнее обмундирование ей ещё не выдали. Бабушкину руку было видно сразу.       — Она многим такие связала. А Глебку пару раз патруль ловил у аэродрома. Ты уж поговори с ним, не нужно ему тут бегать. Вдруг налёт какой? Да и патрульные всё порываются ему ремней всыпать.       — Вряд ли это поможет. Глебка у нас мальчонка боевой. Отца и мать потерял, отомстить хочет.       — А мы-то голову ломаем, чего он такой неугомонный.       — Надо ему какую-нибудь работу на аэродроме придумать и держать его рядом. По-другому с ним не сладить. Лучше уж контролировать его, чем он без ведома что-то учудит.       — Придумаем, командир.       Вскоре они подошли к её новому дому, и Зайчик, поставив чемодан у порога, сказал:       — Зайди к комполка, как устроишься. А я пока сбегаю к помпотылу, возьму для тебя зимнее обмундирование. Ты только на бумажке свои размеры напиши.       Динка достала из планшетки блокнот и набросала свои размеры. Зайчик, взяв выдернутую страницу, тут же умчался.       Динка стояла у двери дома и не решалась постучать. Она не знала, знает ли бабушка о смерти Сашки или нет, и говорить об этом ей было как-то страшно. Примерять на себя роль отца, который развозил по всем эту ужасную весть, ей как-то не хотелось. Да и это снова ворошение боли, которую Динка хоть и поборола, но где-то внутри она ещё есть и похоже до самой смерти никуда не денется.       Попытки Динки решиться прервала бабушка, сама открывшая дверь. Увидев Динку, старушка расплылась улыбкой, и радостно пригласила в дом.       — Ну наконец-то ты приехала, внученька. А то мне Машка недавно такое написала, что аж самой не верится. Ты мне скажи, это правда, что Сашка погиб?       Ясно. Бабушка решила начать эту тему с самого порога. Мама таки «обрадовала» бабушку, а подтверждать должна она.       Динка, опустила голову, сглотнула слюну и наконец собралась с мыслями:       — Да, правда.       Бабушка кивнула и отправилась на кухню. Динка вошла в дом, огляделась. Это был небольшой, но довольно уютный домик, больше деревенский, чем городской. В спальне стояли одна двухъярусная кровать и одна одноярусная. Был большой бабушкин комод, милый занавески, письменный стол. Хоть дом уже был другим, но от него всё равно так и веяло теми летними деньками, когда родители отправляли Артура, её и Сашку на лето к бабушке, когда они вместе с Глебом и Надей, тоже приезжавшими на лето, играли во всевозможные игры: «войнушку», «вышибалы», «лапту». Как же ей хотелось сейчас вернуться в те времена…       — Динка, сядь, поешь, ты же с дороги, — донеслось из кухни.       — Ба, у нас столовая есть вообще-то, — крикнула она из спальни, начав разбирать чемодан.       Бабушка мигом пришла в спальню, показала её полку в комоде, и поворчала:       — Боже упаси, Динка, чем тебя могут накормить в этой вашей армейской столовке? А тут свежесваренный суп, котлетка, пюре картофельное. Всё сытное и полезное, — и увидев содержание чемодана Динки, она стала ворчать ещё больше. — Ну вот кто так свои рубашки складывает? Они же все помнутся. Так всё, Динка. Иди ешь, а я твой чемодан разберу. И не перечь мне, это приказ! А приказ бабушки главнее приказов всяких твоих полковников!       Спорить с бабушкой было бесполезно. Она бросила своё увлекательнейшее занятие по разбору чемодана и отправилась на кухню, где на милой бабушкиной скатерти стояла еда, от которой, как и полагается, шёл небольшой пар. Динка стала с удовольствием наворачивать суп. Всё–таки бабушка была права: её еда была в миллион раз лучше, чем столовская. Она быстро умяла всю еду, запивая свежим парным молоком.       В это время в избу кто-то зашёл, даже не удосужившись постучаться. Это был Зайчик, притащивший зимние вещи. Бабушка сразу же оторвалась от чемодана и принялась разбирать принесённое.       — Здравствуйте, Тамара Алексеевна! Вот зимние вещи притащил, а то Динка вон трясётся уже от холода.       — Спасибо тебе, Василий. А то я думаю, чего ж вы все уже в полушубках и ватниках, а она в шинели притащилась. Подожди, я сейчас.       Бабушка полезла куда-то в комод. Достав оттуда какой-то свёрток, она протянула его Зайчику.       — Это тебе вот, шарф, это Алексею, а остальные сам распредели уж как-то. Я ж только тебя по имени знаю.       — Ой, спасибо вам большое, Тамара Алексеевна, мы же давно все в ледышки бы превратились, если бы не вы.       — Так стой, я посмотрю, что ты там принёс. Если что не то, я ж к вашим сама пойду разбираться.       Динка, закончив трапезу, вышла в коридор. Зайчик стоял довольный, примеряя новый шарфик. Бабушка тем временем осматривала вещи. Зайчик притащил зимний комбинезон, овчинный полушубок, ушанку, ватные штаны, варежки, валенки и унты из собачьей шерсти. Бабушка всё внимательно осмотрела.       — Динка, а ну давай свои сапоги, что-то я смотрю унты больно велики.       Динка послушно сняла сапог и дала бабушке. Сравнив, унт и вправду оказался больше.       — А ну, надень.       — Тамара Алексеевна, унты самые маленькие, мельче нету, — встрял Зайчик.       Динка послушно надела унт, буквально в нём утонув. А при ходьбе он и вовсе с неё сваливался.       — Ну вот как она будет ходить в этих ваших унтах? После первого шага она уже будет без них, обморозит ноги, а потом их вообще отрежут!       — Бабушка, ты что такое говоришь!       — А что будет после того, как босиком по снегу походить? Одевайся Динка в зимнее, сапоги пока оставь, пойдём разбираться с вашим командованием.       — Тамара Алексеевна, где они возьмут-то унты эти? У неё ж размер цыплячий, — сказал Зайчик.       — Пусть, что хотят, то и делают. Валенки же нашли! Внучку калечить не дам!       — Сам ты цыплёнок, Зайчик, — обидчиво сказала Динка и высунула язык.       — Дин, но ты же понимаешь всё, чего не останавливаешь?       — Во-первых, её не остановить, — сказала Динка, одеваясь. — А во-вторых, чего мне и вправду в этих унтах ходить? Мне же надо как-то на педали ещё жать.       Бабушка одевалась долго. Чтобы не потеть, Зайчик и Динка вышли на улицу. В полушубке было, конечно, лучше, чем в шинели. Теплее.       — Слушай, Зайчик, ты не знаешь, есть в полку или тут рядом сапожник? Может, он мне подлатает. Эти сапоги-то тоже сапожник делал.       — Не знаю. Я попробую поспрашивать. У помпотылу вы всё равно ничего не добьётесь. Да и её вряд ли пустят на аэродром.       Динка покачала плечами.       — Она уверена, что пустят. Я тебе говорю, её не остановить. Она и не такое в порыве агрессивной заботы делала.       — Ясно. Бабушка с огоньком?       — Ага. Бабушка, наконец, собралась, и они втроём пошли на аэродром. Когда патруль уже был виден, Динка решила всё-таки у неё спросить, как она собирается пройти на военный объект да ещё и в военное время.       — Пройду, вот увидите.       На КПП их предсказуемо остановили.       — Внучок, пропусти бабушку к полковнику. Очень нужно. Я бабушка вот этой вот стрекозы, — она показала на Динку.       — Бабуля, тут военный объект, посторонним сюда нельзя.       — Понимаешь, внучок, внучке не хотят выдавать нормальную зимнюю обувь. Она же замёрзнет у вас тут!       — Бабушка, пошли. Не позорь меня, а, — сказала Динка, понимая, что сейчас бабушка дойдёт до того, что будет описывать всё её детство и дойдёт до пелёнок.       — Не положено, бабуля, — продолжал отвечать патрульный.       — Тогда позови сюда полковника. Пусть объяснится, почему мою внучку холодом морет. А то я жалобу напишу. Самому товарищу Сталину!       Динка закатила глаза. Но на патрульного это почему-то подействовало. Он пошёл к будке и стал кому-то звонить. Потом он вернулся и сообщил, что полковник оставил все свои дела и идёт к ним. Динка уже представила, как ей попадёт.       Вскоре показалась «эмка» полковника. Он вышел и с максимально недовольным лицом подошёл к троице. Динка решила, что самое время сообщить о своём приезде.       — Товарищ полковник, лейтенант Зарецкая для прохождения дальнейшей службы прибыла! — сказала она, вытянувшись по стойке и отдавая честь.       — Хорошо, что прибыла. Но что здесь происходит? — недовольно спросил он.       Динка и не знала, что ответить. В поиске ответа она стала водить глазами в разные стороны, и начался выход бабушки.       — Товарищ полковник, почему мою внучку заставляют ходить в обуви, которая ей на три размера больше? Она же у вас через день с отморожением сляжет!       — Как на три размера больше? — удивился полковник.       — Ну вот, товарищ полковник, посмотрите сами. Динка, надень унт.       Динка послушно надела унт и продемонстрировала как он слезает. Полковник внимательно посмотрел и сказал:       — Будем разбираться, бабуля. Никто у меня мёрзнуть не будет. Педали не сможешь ими нажимать?       — Никак нет, товарищ полковник.       — Ладно. Бабушку отправляй домой, а сама в штаб мигом. Будем решать твой обувной вопрос.       — Я провожу, Дин, — сказал Зайчик, чуть приобнимая бабушку за спину.       Динка кивнула и отправилась за полковником, ожидая кары лютой. Кошкин усадил Динку в свою «эмку» и они поехали в штаб.       — Сама-то не могла обратиться? — спросил он в машине. — Чего бабушка тут переполох устраивает.       — Вы мою бабушку не знаете, товарищ полковник. Её ничем не остановить в своей агрессивной заботе. Когда мне сапоги не могли выдать, она чуть жалобу самому наркому не отправила.       — Опасная она женщина выходит. Ну что ж, будем решать, а то она ещё кому-нибудь напишет.       — Она напишет, товарищ полковник.       Штаб находился в небольшой землянке. Полковник усадил Динку на стул, а сам вызвал помпотылу. Он примчался, и как говорил Зайчик, сказал, что меньше размера просто нет.       — А прошлую зиму ты что носила, Зарецкая? — поинтересовался полковник.       — Прошлую зиму, товарищ полковник, я беременная дома сидела.       — Даже так. Понятно, — сказал он и, попросив кого-то набрать, взял трубку. — Какой у тебя размер?       — Тридцать шестой, товарищ полковник.       Поговорив по телефону, он сказал:       — Ты не представляешь, Зарецкая, твоего цыплячьего размера даже в дивизии нет. Сейчас с армией будут связываться.       — Товарищ полковник, так в полку же много девушек, техников, медсестёр, у них что размер больше?       — Больше, Зарецкая. Да и у них валенки, а тебе унты полагаются. Женщин-лётчиков у нас нет.       Через минут пятнадцать перезвонили. Полковник ответил и расцвёл в улыбке.       — Возрадуйся, Зарецкая. В армии нашлись унты для тебя. Скоро приедет интендант и привезёт. Если и они не подойдут, пеняй на себя.       Привезённые унты ей подошли. Выглядели они, конечно, довольно несуразно, но что ж с этим поделать. Не успела Динка добежать до дома, чтобы отнести сапоги, как заиграла сирена, зовущая всех на сбор. Благо тут же откуда-то нарисовался Глеб, и Динка отдала ему сапоги, чтобы тот отнёс их домой. Иначе весной придётся снова проходить через процедуру поиска нужного размера.       Оказалось, что прямо сейчас началось немецкое наступление и они должны срочно вылететь на прикрытие штурмовиков, чтобы те сумели нанести удар по наступающим. Полковник быстро показал, где они должны встретиться со штурмовиками, и объявил общий вылет.       Динка пыталась найти Зайчика, затерявшегося где-то в толпе, и Суходымского. Зайчик, к счастью, вскоре был найден.       Прошка был очень рад видеть Динку. Он крепко обнял её и отпускать похоже не хотел.       — З вяртаннем, Диночка! Як жа я рады, што ты вернулася!       — Я тоже рада тебя видеть, Проха. Отпускай меня, лететь надо.       — Вядома, вядома, я зараз.       Прошка наконец-то вернулся к своим обязанностям и, взяв у Динки полушубок, стал помогать ей надевать комбинезон и парашют. Пока Динка переодевалась в комбинезон и надевала парашют, она решила поучить Зайчика в очередной раз:       — Держись меня и не оставай сильно. И не отрывайся. Увидишь мессеры, говори где. Не рвись в бой, не отрывайся от штурмовиков. Они будут пытаться отвлечь нас, пока другие нападут на штурмовики. Ты понял меня?       — Конечно, понял, командир. В первый раз, что ли?       — Не ёрничай. Где Суходымский?       — А ты не знаешь? Он погиб недавно.       — А откуда ж я узнаю. И кто теперь третий?       Зайчик покачал плечами.       — Мы с ним летали вдвоём, пока тебя не было. Потом его сбили. А потом нелётная погода и ты приехала. Меня почему-то никуда не распределили.       — Сам бы попросился. Ну ладно, значит, берём пример с фрицев и летим двойкой. Я ведущая. Ты за мной следом. Бой вступать только по моей команде.       Вскоре комбинезон и парашют всё-таки был натянут, Динка отдала ушанку Прошке, натянула шлем, и была полностью готова к первому вылету после месяца отдыха. Динка по традиции отдала честь Прошке и звонко крикнула:       — От винта!       — Есть от винта! — крикнул Прошка.       Пожалуй, только эту фразу он говорил на чистом русском и даже без акцента.       Вылет проходил по-началу без приключений. Зайчик позади вёл себя спокойно, не выделывая кульбиты и элементы высшего пилотажа, которым он научился непонятно где. В училище его явно этому не учили. Штурмовиков встретили в назначенном месте. Сысоев помахал им крыльями в знак приветствия, и дальше они уже летели вместе. Штурмовики летели чуть ниже, а истребители были, как и полагаются чуть сверху, прикрываемые облаками. Они по тиху приближались к цели. Что странно, мессеров было пока не видно. Динку это отсутствие волновало. Где же эти стервятники? Где эти хитрые лисы? Что за хитрость они придумали? Хотела бы она поделиться этим с Сысоевым, но передатчика на её самолёте не было. Она знала, что передатчик был у Сысоева и у некоторых других командиров звена, а её с ещё двумя командирами передатчиками обделили.       Одна беда, что нет передатчика, но, как говорится, беда не приходит одна: приёмник постоянно издавал такие помехи, что голова просто разрывалась от этих звуков. Шум, треск, да ещё и током он временами бился. Всё это, безусловно, отвлекало, не давало сосредоточиться. Динка ещё до ранения слышала, что некоторые лётчики не пользовались связью: заменяли шлемы и отрезали шнуры. Но Динка не настолько уверена в себе. Восемь июньских дней, проведённых ею на «Ишаке», вообще без какой-либо связи, когда нужно было по покачиванию крыльев или жестам определять, что от неё хочет командир, научили её, что лучше уж потерпеть все эти неудобства, но зато услышать голос командира по радио. Иногда она мечтала о том, что на всех самолётах будут приёмники и передатчики и в полёте можно будет услышать голос всех своих однополчан, а во время боёв предупреждать и получать предупреждения о мессерах.       И вот, наконец-то, их цель. Даже с такой высоты Динка видела эти маленькие серые домики — немецкие танки, движущиеся в сторону ясно видимых позиций нашей пехоты. Их количество поражало, и непонятно, как наша пехота их остановит. Но они определённо сейчас помогут пехоте. Штурмовики начали свои смертоносные для немцев пляски, а Динка тем временем начала стирать себе шею о воротник, ища мессеры. Ну где они, черти? Неужели они допустят, чтобы их танки просто так расстреливали? Что-то тут определённо не чисто.       Штурмовики полностью отбомбились, устроив такое зарево пожаров на земле, что за ней почти ничего не было видно. Видно, «утюги» поработали на славу. Глядя на эту картину, Динке захотелось снизиться до бреющего и самой из своих пулемётов расстрелять немецкие порядки. Но под трибунал за нарушение приказа не хотелось, поэтому Динке пришлось сдержаться.       Довольные своей работой, они повернули в обратную сторону. И этот полёт был спокойным. Динка уже отказывалась понимать происходящее. Она была уверена, что Сысоев, идущий во главе группы, тоже не понимает, где мессеры или фоккеры. Н-и-к-о-г-о. Ну послали ради приличия что ли два самолёта хотя бы.       Штурмовиков скоро спровадили на свой аэродром. И вот, как только они уже успокоились, до аэродрома оставалось буквально немного, и летящие впереди уже начали готовиться к посадке, причина отсутствия немцев стала понятна. Они в это время преспокойно бомбили их аэродром. Вот это план-капкан.       Развернулся бой. Сысоев разделил истребители на две части: одни должны были вступить в бой с мессерами, а другие с лаптёжниками. Динка с Зайчиком попали в группу «отвлекающих», то есть наносили удары по мессерам. Динке бы, конечно, хотелось, поохотиться на более медленных «юнкерсов», а не сжигать топливо, которого и так осталось всего ничего, в попытках догнать мессеры.       Мессеров было достаточно много. Как и предполагал Сысоев, как только часть советских истребителей стала наносить по ним удары, свой строй они потеряли и ввязались в мясорубку, что обычно делали немецкие пилоты-новички. Юнкерсы стали лёгкой мишенью, и Динка кусала локти. Она ввязалась в бой с одним, по-видимому, совсем зелёным худым, который с паранойей мотал свой самолёт в разные стороны, когда она зашла к нему в хвост. Попасть в него было довольно сложно. Она старалась повторять его манёвры, что выводило её из себя и выматывало. Отчаявшись сделать ему больше, чем несколько пробоин, она вышла из атаки и тут же нарвалась на другой мессер, который летел где-то в стороне и не ожидал атаки. Мишень была довольно лёгкой, и Динка быстро с ним расправилась.       Она пыталась глазами найти Зайчика. Выйдя из атаки на тот вертящийся в разные стороны мессер, она потеряла его из виду. Слишком концентрироваться на этом не стоило, бой ещё не завершился. Динка старалась не поддаваться эмоциям, не думать, что Зайчика сбили и она потеряла своего ведомого и ученика. Встряхнувшись, она вернулась к мессерам, снова найдя себе цель. Он заходил какому-то ишаку в хвост, и нужно было спасать этого желторотика. Возможно это и был Зайчик, Динка не могла разглядеть его номер. Не успела Динка навестись и нажать на гашетку, как И-16 спасся сам: хитрым манёвром он сам зашёл в хвост этому мессеру, как нередко делала и сама Динка, как она сделала в том роковом полёте под Барановичами, и разделался с ним. Динка наконец сумела рассмотреть его номер, это был Зайчик. Динка испытала огромный прилив гордости за своего ученика. Она учила его этому манёвру на слётках, и это похоже всё же дало свои плоды. Зайчик похоже пойдёт очень далеко.       Бой вскоре закончился, мессеры с юнкерсами улетели восвояси. Истребители стали по очереди заходить на посадку. Динка боялась, что при посадке она попадёт на одну из воронок от снарядов и разобьётся, но всё более-менее обошлось. Она наехала колесом на небольшую ямку, но благо самолёт через неё благополучно перескочил и не завалился. Её встречала Маша. С ней она ещё не поздоровалась после возвращения, и Машка, помогши ей спуститься с самолёта, крепко её обняла и сказала:       — Я скучала, Динка! С возвращением!       — Спасибо, Маш. Как вы тут с Шуркой?       — Прекрасно. Шурка с Кареном сошлась. Он ей даже предложение сделал!       — Ух ты. Быстро они, — удивилась Динка.       — Ну так война, что поделаешь. А то убьют, и ничего не успеешь… — Маша решила перевести тему. — Сбили кого-нибудь?       — Да, Машка. Готовь краску.       — Четвёртый! Во ты даёшь!       — Зайчик тоже сбил. Вот это удивление, а я по своему опыту и должна сбивать.       Зайчик тут же нарисовался. Он уже успел снять с себя парашют, и горделивой походкой шёл к Динке.       — Вспомнишь солнце, вот и лучик, — сказала Динка. — Как дела, ас?       — А я сегодня двоих сбил! — гордо сказал он, и у Динки глаза на лоб полезли.       — Как двоих? Когда второго успел?       — Так помнишь ты гонялась за одним вертихвостом, так я его потом сбил, когда ты сдалась.       — Ученик превзошёл учителя, — только и сказала она.       Столько гордиться уже было невозможно. Зайчик уже вышел из всех рамок хорошего ученика. Динке похоже уже и учить его было нечему. Птенец вылетел из гнезда. Зайчик с бравадой стал рассказывать, как он сбил свои два мессера, заявив к тому же, что сбив первого мессера-вертихвоста, он спас Динку, так как тот уже начал заходить Динке в хвост. При этом он умудрялся заигрывать как с Динкой, так и временами с Машкой. Динка ухмыльнулась этому и тому, что ревности она, к своему великому счастью, не почувствовала. А то ей и вправду иногда казалось, что она, как деревенская дурёха, влюбляется в этого мелкого сорванца.       — Ты подтверди его ещё в штабе, — сказала Динка напоследок.       — А ты что, завидуешь, Динка? Тебе своего тоже подтвердить надо!       — Надо, кто ж спорит. Чему мне завидовать-то? Я боюсь, ты скоро возгордишься окончательно и учителя своего забудешь.       — Как я могу тебя забыть, командир? Вот стану великим асом и памятник тебе поставлю.       — Даже так!       — А как же, товарищ командир?       — Динка, Зайчик, в штаб на разбор полётов! — крикнул проходивший мимо Сысоев.       Динка удивилась его холоду. Месяц назад она была для него «сестрой названой», а тут даже не поприветствовал её после возвращения.       — И неужели всё, Лёша? Даже не поздороваешься?       Сысоев вздохнул, расплылся в улыбке и сказал:       — Устал после вылета, прости. С возвращением, Диночка! — он раскрыл свои объятия, в которые поспешила окунуться с головой Динка. — Как я рад снова видеть тебя, моя рыжая заноза! — он потрепал её за голову. — Как там Травкин? Скоро вернётся?       — Да, скоро. Он разбит, у него вся семья погибла под бомбёжкой.       — Бедный Никита… — сочувственно сказал он. — Ну ничего, приедет, семью помянем и отомстит за них. А сейчас в штаб, бегом!       В штабе набилось кучу народа. Комполка подводил итоги сегодняшнего вылета.       — Подловили нас фрицы, подловили. Разрушения на земле внушительные, ничего не скажешь. Склады с горючим, с запасными частями, несколько самолётов разрушены. В штабе обещали по возможности восстановить потери, но не все сразу, ситуация везде не очень хорошая. На фронте ситуация тоже не шибко хорошая. Готовьтесь к новой передислокации, мне намекнули, что она скоро будет.       А как же бабушка и Глеб? Динку начало потряхивать от нервов. Как бабушка и Глебка окажутся под немцами? Нет, она этого не допустит. Будет в ногах у комполка валяться, а бабушку и Глеба вывезет.       — Зарецкая, я вижу как тебя трясти начало, — внезапно обратил внимание на неё комполка. — Бабушку твою и Глеба постараемся вывезти. Тут не бросим. Она всему полку шарфы вяжет, а мы её немцам оставим? Не думай даже о такой перспективе.       — Полк через день замёрзнет без твоей бабушки, Зарецкая, — вставил своё слово комиссар полка Былушкин. — Она же, насколько я знаю, ещё в Гражданскую Красной Армии помогала и даже награду имеет. Я не ошибаюсь?       — Так точно, товарищ полковой комиссар.       — Ну вот. Такого человека нельзя бросать. Я самостоятельно займусь вопросом её эвакуации. Даю честное слово коммуниста.       — Спасибо, товарищ полковой комиссар.       — Так, с этим решили, а теперь перейдём к более хорошим новостям, — сказал комполка. — Штурмовики уже отчитались, пехота тоже уже звонила, устроили мы немцам настоящую тётю Мотю. Наступление сорвали, молодцы. Да ещё и отразили атаку на аэродром.       Динкин сбитый и два сбитых Зайчика в штабе успешно подтвердили, и лётчики гордо вышли из штаба.       — Вот увидишь, командир, я скоро тебя обгоню по сбитым, — гордо сказал Зайчик.       — Какой ужас, Вася. Я просто убита этим фактом, пойду, пожалуй, застрелюсь, — с наигранной грустью сказала Динка.       — О нет, моя Джульетта, не расстраивайтесь. Я, пожалуй, буду уступать вам в бою подбитые мною самолёты.       — Как это галантно с вашей стороны, Ромео.       — Я всегда был галантен, моя Джульетта, — сказал он и взяв Динкину руку, поцеловал её.       Она демонстративно наигранно запрокинула голову назад, поражённая его галантностью, прикладывая руку к голове.       Ну а теперь им всем предстоит работа по восстановлению аэродрома после бомбёжки. Нужно было засыпать все воронки, разровнять взлётную полосу и привести всё в порядок. Работа была тяжёлая, физическая. Динка работала на износ, не успев толком отдохнуть после вылета и драки с мессерами. Тут же был и Глеб, которого таки пустили на аэродром с ходатайства Динки. Он ответственно выполнял все поручения старших и был довольно полезен.       Динка очень надеялась, что комполка и комиссар сдержат свои обещания и вывезут бабушку и Глеба, и что бабушка вообще согласиться эвакуироваться. Она женщина упёртая, и может встать в позицию, и тогда сломить её упёртость будет очень сложно.       Но и сама перспектива очередного отступления её пугала. Снова отступать, приближаться к Москве выглядело как не очень хорошая перспектива. Удержат ли Москву? Сейчас ей хотелось поговорить на эту тему с Жоркой, он поди знает больше неё, сам ведёт эти оборонительные бои, своими руками пытается остановить врага. А они лишь могут облегчать работу пехоте, помогать ей. Но справиться ли она? Выдержит ли? Она была готова работать на износ, совершать бесчисленное число боевых вылетов и днём, и ночью, только лишь для того, чтобы помочь пехоте удержаться, не пустить врага в Москву, где её сын и мама. В отпуске она пробовала уговорить маму эвакуироваться, но та с ней вообще не разговаривала, будучи в полной прострации от потери Саши. Даже безопасность Костика её не сильно-то и вытягивала из неё. И сейчас она винила себя за то, что силой не заставила её сесть на поезд в какую-нибудь Тюмень, подальше от войны. Сводки, которые она читала в госпитале, создавали у неё впечатление, что Москву всё-таки удержат, и поэтому не стала сильно давить на мать с эвакуацией. Но, услышав здесь об очередном отступлении, она начала сомневаться в этом. Надо было всё-таки настоять! А она опять поверила в лучшее…       Она верила в лучшее и в июне, в начале войны, и к чему это привело? Однако сдаваться она не собиралась. Она будет воевать с двойной силой, сегодня же вечером напишет отцу о том, что надо бы эвакуировать маму с Костиком. Она уже потеряла брата и мужа, и совершенно точно не хочет потерять ещё кого-нибудь. Особенно сына. Она возможно переживёт потерю всей своей семьи, но с потерей сына она точно не справится и пустит себе пулю в лоб. Совершенно точно.       Работы завершили только под ночь. Динка с Глебом устало поплелись домой. Глеб старался скрывать свою усталость и всю дорогу расспрашивал Динку о сегодняшнем бое. Она устало что-то отвечала, но все мысли её были только о кровати. Поскорей бы спать… Но нужно написать письмо отцу.       Бабушка, как всегда, старалась завлечь Динку поужинать. Но Динка была настолько усталой, что кусок в горло не лез. Она тут же уселась за письменный стол, и, закурив папиросу, стала писать письмо. Она не стала писать слишком много, текст вышел сухим и требующим только одного: постараться эвакуировать маму с Костиком. Она словила себя на том, что письмо было написано почти приказным тоном, так она с отцом никогда не общалась. Но она настолько устала, что ей было уже всё равно. Она свернула письмо в треугольник и попросила Глеба завтра отнести его на почту. Теперь у неё было ещё одно дело: уговорить бабушку тоже эвакуироваться.       Бабушка, смирившись с тем, что Динка отказалась от ужина, уже готовилась отходить ко сну. Динка тоже начала снимать с себя тонну зимней одежды, и вскоре осталась в одной ночнушке. Она села на нижнюю койку двухъярусной кровати, думая, что её определили сюда, но бабушка настояла на том, чтобы Динка спала на обычной кровати.       — Воин Красной Армии должен отдыхать с комфортом, завтра у вас поди тоже много работы, — сказала бабушка.       На кровати в один ярус спать было, конечно, мягче. Динка, расплывшись на кровати как какое-нибудь жиле, чуть не заснула. Вовремя себя одёрнув, она, даже не смотря на бабушку, а смотря в потолок, сказала:       — Мы в ближайшие дни передислоцируемся, командование сказало, что вас вывезет. И не спорь.       — Опять отступаете?       — Не опять, а снова.       — Понятно. Ну что ж, ладно. Упорствовать не буду. Куда ж ты без меня.       — Вот и правильно, — сказала Динка, зевая и отворачиваясь на бок.       Утром Динка кое-как проснулась. Бабушка уже давно что-то копошилась на кухне, Глеба где-то не было. Динка быстро оделась, зашла на кухню, где бабушка наготовила сырники. В дверь постучали, и на пороге оказался Зайчик.       — Я уже думал, ты проспала, Спящая красавица, — сказал он.       — А ты у нас принц что ли? — ехидно спросила Динка, уплетая сырники.       — А по мне не видно? — Зайчик даже не пытался быть скромным.       — Василий, сядьте, тоже сырников покушайте. У меня на всех хватит, — выглянула из кухни бабушка.       — А на меня хватит, Тамара Алексеевна? — спросил Сысоев, выглядывая из-за двери.       — И на тебя хватит, Алексей.       Все втроём они уплетали прекрасные бабушкины сырники.       — А где Глебка? — спросила Динка.       — Так он письмо твоё относить побежал, — ответила бабушка, добавляя Сысоеву сметаны.       — Дин, нам сегодня надо слетать на новое место. На У-2.       — Опять в госпиталь? — спросила Динка, вспомнив прошлый полёт на капустнике.       — Надеюсь, нет. Иначе эскадрилья вон на Зайчика останется. А мы же этого не хотим, правда?       — Конечно, не хотим, — сказала Динка, посмотрев на Зайчика.       — А чего это? Я справлюсь, — уверенно сказал Зайчик.       — Вася, не перебарщивай. Нужно всё-таки знать меру, — строго сказал ему Сысоев.       — Тогда хотя бы можно с вами? Подстрахую вас, чтобы вы оба в госпиталь не попали.       Сысоев похоже задумался. Динка была против этой затеи. Был бы в их звене кто-то третий, можно было отправить их двоих. Но отправлять истребитель в одиночку… Не очень хорошая идея. Капустник, конечно, может отбиваться пулемётом, но помощи от него всё равно как от козла молока.       — Ладно, лети, — после долгих раздумий ответил Сысоев.       — Лёш, это как-то рискованно по мне, — озвучила свои опасения Динка.       — Рискованнее, чем полететь без него?       — Его собьют одного, а мы ничем помочь не сможем.       — Дин, я понимаю, что Вася твой ученик и всё такое, что ты о нём печёшься. Но нужно же давать ему самому принимать решения, он скоро командирское звание получит, а ты его всё возле своей юбки держишь. Давай, дай ему раскрыться.       — По-моему он уже раскрылся, дальше некуда, — сказала Динка, проглатывая последний сырник.       — Он тут месяц летал без тебя, и как-то выжил. Так что дай мальчику свободу манёвра. Ничего с ним не случится. Он у нас вон какой орёл. В одном бою двоих сбил.       Динка призадумалась. Может быть, она и вправду, чересчур его опекает и надо уже дать ему свободу? Всё-таки он уже почти два месяца на фронте, уже имеет три сбитых, а не просто какой-то мелкий желторотик.       — Ладно. Но, Вась, я тебя прошу, не отрывайся от нас, следи за обстановкой, а не свои виражи крути, как ты любишь.       — Спасибо за доверие, товарищ командир.       — Так всё, ребятки, вылет через час. Готовьтесь.       Сысоев выпил предложенное ему молоко и вышел из-за стола. Динка с Зайчиком тоже закончили трапезу и отправились к аэродрому.       — Придумали Глебке работу? — по пути спросила Динка.       — Да, Машке отдал, в помощь техникам. Пока он там мойкой фонарей занимается.       — Спасибо, Вась.       — Да не за что, товарищ командир.       Когда все приготовления к вылету были совершены, Динка с Зайчиком сидели на скамеечке возле самолётов и курили. У Зайчика куда-то делось его игривое настроение.       — Дин, ты так не переживай за меня. Я могу держать себя в руках, когда нужно. Я не всегда такой бесшабашный, я могу быть собраться. Я буду осторожен, правда. Только ради тебя.       — Какие громкие слова, Вася.       — Ну я же не могу подвести своего напарника.       — Ну хорошо, ладно. Прикрой нас, как следует.       У-2 вылетал первым. Капустника снова вела Динка, а Сысоев сидел за пулемётом. Прошка крутанул винт, и они взлетели. Совсем скоро они увидели рядом и взлетевший И-16 Зайчика. Он, как и обещал, держался рядом и не сильно отрывался, что на пути в Загорск, что обратно. Полёт в обе стороны оказался спокойным. На этот раз они видимо удачно миновали свободную охоту мессеров, что очень расстроило Зайчика.       Когда они вернулись, полк уже потихоньку готовился к передислокации, которая была намечена на следующий день.       — Ну вот, а ты переживала, — сказал Зайчик, когда они приземлились.       — Пронесло, что я ещё могу сказать.       Работа нашлась для всех. Динка опять трудилась не покладая рук, отправив Глеба помогать бабушке собираться в дорогу.       Передислокация началась рано утром. Динка снова не выспалась. Высыпаться на войне, видимо, ей никогда не придётся. Бабушку усадили в кабину полуторки, а Глеб ехал с ветерком в кузове. Динка с остальными лётчиками вылетели строем на новое место. Такого большого скопления одновременно взлетающих самолётов Динка и не помнила никогда. Зайчик благоразумно держался сзади, стараясь держать строй.       Динка в последний раз с высоты взглянула на оставленный аэродром. Навеяла тоска. Совсем скоро Клин будет оккупирован нацистами. Клин, в который в детстве Динка с братьями ездили каждое лето к бабушке, где жила её бабушка. А теперь бабушка с братом покидают этот город, оставляют его, как и Динка. Вернутся ли они туда? Будет ли когда-нибудь всё, как прежде? Всё, как было в мирное время?..       С высоты Загорск казался довольно симпатичным городом. Самолёты потихоньку заходили на посадку, вскоре и Динка во второй раз зашла на посадку на новый аэродром.

***

      Режим работы полка слегка изменился. В полку выделились так называемые «ночные команды», совершавшие вылеты по ночам, когда происходило большинство налётов на Москву. Динку и Зайчика включили в эту группу, и Динке пришлось научиться высыпаться днём, чтобы ночью в сон не клонило. Теперь их поле боя — это небо Москвы. Они дрались с мессерами и юнкерсами над московскими зданиями, и Динка каждый раз боялась увидеть под собой свой дом. От этого она дралась с двойной яростью. Несколько раз она шла на таран, но немецкие пилоты отворачивали. «Немец трус — отвернёт» — говорилось в одном из плакатов, вывешенных в расположении полка. Пока Динка, к счастью для себя, только получала подтверждение этой фразе.       Перестроиться на новый лад пришлось и бабушке, которой нашли пристанище в одном из домов Загорска. Динку теперь поселили со всеми в палатку, и внучку она стала видеть реже. Но она исправно вязала всему полку шарфы, варежки, свитеры, всё, что умела. Глебка помогал на аэродроме.       Зайчик в небе Москвы сбил ещё один самолёт и сравнялся с Динкой. Комполка обещал ему присвоить звание младшего лейтенанта. Ученик окончательно превзошёл учителя, и Динке всё сложнее было держать его в узде.       Вскоре пришло письмо от отца, в котором он утешал Динку, говоря, что Москву не сдадут, и о том, что мать категорически отказалась эвакуироваться. Отец пообещал, что если ситуация станет катастрофической, он постарается вывезти мать и Костика под носом у фрицев.       И теперь Динке только и оставалось, что яростно сражаться в небе Москвы, не давая фрицам уничтожать её родной город и сердце Родины.       Один из таких боёв был особенно сложным. Налёт был очень массовым, немцы таки и рвались в город, и Динка не щадила боеприпасов. В разгар боя она окончательно потеряла Зайчика из виду. Последнее, что она видела, это как на его хвосте был мессер. Динка его сняла, пополнив свою копилку пятым сбитым. Она видела, как от Зайчика пошёл дымок, но больше она его не видела. Стараясь не поддаваться эмоциям, она продолжила бой.       Когда немцы наконец-то отступили, истребители вернулись на аэродром. Динкин самолёт был весь в пробоинах, и Машка с Прошкой опять начали ныть, что так у них не останется ни одной запасной части.       — Семь заплаток, восемь дыр, — сказала Машка, осматривая самолёт.       Динка их даже не слушала. Она пыталась среди садящихся самолётов найти Зайчика, но каждый раз это был не он. Она срывалась в истерику. Неужели его всё-таки сбили? Неужели она не досмотрела за своим учеником? Он был таким молодым, любящим эту жизнь. Несмотря на все трудности, он всегда был оптимистом, всегда находил, чему радоваться, подбадривая этим Динку, не давая ей погрязнуть в боли и тяготах. Как она могла его потерять? Как могла не досмотреть? Она же его ведущая, как она могла так его подвести?.. Видимо, она просто ужасный лётчик и командир… Чем она думала, когда просилась в авиашколу? Чтобы потом подвести такого прекрасного человека?       Она сидела на скамейке и плакала. Слёзы лились одна за одной. Надежда на то, что он ещё вернётся, угасла, после того, как она проверила все приземлившиеся самолёты. Не было там Зайчика… Этого весёлого, непринуждённого паренька, которого она загубила собственными руками, потеряв его из виду и не прикрыв его когда это было нужно. Он верил в неё, всегда был рядом, а она… А ведь он был таким хорошим…       Она могла ещё долго сидеть на этой скамейке и закапывать себя ещё глубже, если бы не услышала в небе гул слабого мотора. Она взглянула на небо. Там, оставляя длинную полосу чёрного дыма, летел И-16. Но летел он почему-то не аэродром, а чуть дальше. И Динка, зацепившись за мысль, что это может быть Зайчик, побежала по направлению его падения.       Это было небольшое поле, чуть поодаль от аэродрома. Самолёт, севший на брюхо, протаранил всё это поле и остановился неподалёку от захлёбывающейся слезами Динки. Она пыталась протереть свои заплаканные глаза, чтобы разглядеть, кто же вылезает из самолёта. Ответ сам к ней подошёл и положил руки на её плечи, пока Динка отчаянно тёрла заплаканные глаза.       — Дин, это я. Вернулся.       Она, наконец, разглядела его. Это был никто иной, как Зайчик, собственной персоной.       — Зайчик… А я уже думала всё… — только сказала она.       От радости она стала расцеловывать ему всё лицо: лоб, щёки, подбородок, глаза, хоть и всё его лицо было закоптившимся, а он гладил её по спине, стараясь успокоить. В один момент её губы дотронулись до его, и тогда он, уже не стесняясь, впился ей в губы. Динка в порыве ответила на поцелуй, но через минуту пришла в себя и отдёрнула его.       — Спасибо, что сняла того гада. Я уже думал всё, каюк, — только сказал он.       Динка смотрела на него ошеломлённым взглядом, не понимая, как это произошло. Она вытерла губы рукавом, и, почувствовав внутри, что сделала что-то не то, заплакала и в слезах убежала куда-то в лес. Немного пробежав, она села на землю у какой-то сосны. Вскоре к ней присоединился Зайчик. Они сначала долго сидели молча. Зайчик думал о своём, и Динка о своём. Она поняла, что сделала глупость, что Зайчик совершенно точно не тот, кого она хотела бы видеть рядом с собой в качестве мужчины.       — Вась, давай забудем это, пожалуйста, — спустя минут пятнадцать общего молчания заговорила она. — Понимаешь, это было ошибкой… Прости, я никогда даже не рассматривала тебя… И не хочу…       — Я понимаю, Дин. Я тоже думаю, что это ошибка, и нам не стоит. Ты достойна большего, чем я. Я, может, и влюбился в тебя с того момента в поезде, но я столько раз влюблялся, что не могу быть уверенным, что ты — это та, на ком я остановлюсь. Тебе нужен другой мужчина, а не у которого ещё ветер в голове играет. Можешь называть это как хочешь, «не нагулялся», например.       — Спасибо за понимание, Вася.       — Да всегда пожалуйста. Знай, я всегда буду рядом и всегда поддержу. Но только как друг. Как твой напарник. Спину всегда прикрою, будь уверена.       — Вася, ты очень хороший парень, и я надеюсь, у тебя всё сложится хорошо. Доживёшь до победы, остепенишься, найдёшь девушку по сердцу…       — Я тебя не достоин, Дин, — сказал он, поцеловал её в щёчку и добавил прощаясь. — Спокойной ночи.       Зайчик ушёл, оставив Динку наедине со своими размышлениями. Он хороший, хороший парень, но не её… Она была так рада, что он её понял и не стал настаивать.       Перед глазами возник образ мужа, то каким он был, и то, каким он ушёл. Несмотря на все их разногласия и небольшие споры, их короткий брак был счастливым. Они любили друг друга и совершенно точно не думали, что всё закончится в одно воскресное утро. Закончится вот так, оставив её одну в этом мире. Образ Зарецкого долго держался в её голове, подтверждая, что тот инцидент с Зайчиком был ошибкой. Но вдруг он сменился и перед её глазами ещё одним подтверждением ошибки случайно возник Хорышев в первый день их встречи и на Госпитальном мосту…