На рубеже жизни и смерти

      Немцев в деревне не было, но и людей тоже было немного. Петька бегал по обезлюдевшей деревеньке, судорожно стучась в окна домов. Надежда в этом пареньке совершенно точно умрёт только вместе с ним. Жорка стоял, всем телом опёршись на крайний дом, только качал головой и приговаривал: «Бесполезно». Изба, на которую он опирался, была прекрасно сложна. Очень крепкая, тёплая, видно, что её строил знающий своё дело человек. Жорка заочно зауважал этого человека и от скуки, ожидая пока Петька переколотит по всем окнам, решил взглянуть на внутренности избы. Он осторожно заглянул в окошко и увидел милые занавески на окнах, большую печь, на столе стояли банка с цветами, закрытая тряпьём крынка, чугунок. И все эти предметы на столе наводили на мысль, что хозяева всё-таки дома, а открывать боятся. Тут же и появилось доказательство в виде миниатюрной хозяйки, совсем ещё девчушки. Она, очевидно, накрывала на стол. Увидев странного мужчину в окне, она не на шутку испугалась и куда-то убежала. Жорка выругался.       — Не фашист же я, чего ты так испугалась! — в сердцах крикнул он и стал кликать Петьку.       Петька, наконец, отвлёкся от своего увлекательнейшего занятия по простукиванию окон, и побежал к лейтенанту. Не успел он добежать, как дверь избы открылась и из неё выскочил крепкий седой мужик с ружьём.       — Чего тебе надо? — грубо спросил он.       — Всего лишь поспать и поесть, отец. Неужели откажете командиру и сержанту Красной Армии?       — Ага, командир и сержант. Вы знаете, что тут немцы шастают? Вас обнаружат и нас всех к стенке.       — Мы утром уйдём. Немцы сейчас прорывом заняты, им пока не до разборок с местным населением.       — А сержант-то твой где? — мужик похоже всё же решил пойти на мировую.       — Я здеся, — Петька наконец добежал до лейтенанта.       — Ладно, заходите.       — Спасибо Вам, — сказал Петька и подхватил лейтенанта, который решил пойти сам.       Изба была довольно просторной, чуткий нос Петьки тут же уловил запах свежесваренной картошки. Заложенный нос лейтенанта, которого Петька заботливо укладывал на скамейку, уж точно этого не уловил. Петька подивился довольно хорошему убранству избы, у него в селе всё было куда скромнее.       — Ты деревенский, что ль? — спросил хозяин, увидев, как Петька всё разглядывает.       — Да. Изба у вас крепкая, наша-то совсем прохудилась со временем. Хотели перестроить, да война началась.       — Я эту избу сам сколотил на совесть. Хороша изба получилась. А командир-то твой явно ж городской. Хворает, небось?       — Да, захворал товарищ лейтенант, лихорадит его. Давеча ночью бредил.       — Ну ничего, сейчас мы вас накормим, потом вон Анисья его спиртом разотрёт, и его болезнь как рукой снимет.       — Форму бы просушить ещё, хозяин. А то весь мокрый.       — И это сделаем. И давайте уж познакомимся что ль. Анисья, поди сюда, не бойся. Меня Ефимом Федотовичем звать.       — Пётр Терехов. А лейтенанта Георгием Хорышевым звать.       Из-за угла робко показалась молодая девчушка, лет 18 на вид, маленькая, худенькая с длинными золотистыми волосами.       — Это вот Анисья, дочка моя, — было видно, что он гордится дочерью. — Накорми гостей нашей картошкой.       Анисья послушно достала четыре тарелки и стала раскладывать по ним картошку из чугунка. Она явно боялась чужаков и даже не старалась не смотреть на них. Петька слегка приподнял лейтенанта, чтобы он мог поесть, и трапеза началась.       — Жёнка-то моя, Прасковья Иванна, померла от тифа, и все остальные шесть детей тоже, — начал повествование Ефим Федотович. — Только мы с Аниськой и осталися. Вы уж простите, что так вас встретил, но не хочу я Аниську потерять. Я-то уже старый, ладно мне, а вот Аниська… Пока замуж не выдам, буду эту землю топтать. И хрен этим фашистам.       — Хрен им, — подтвердил Жорка, уже не зная верить в это или нет.       — Вот скажите мне, вояки, как далеко эти фашисты заберутся-то? Долго этот их победный марш будет продолжаться?       — Недолго. Не пустим их в Москву, отец. И если меня кто-нибудь ещё раз спросит про это, — Жорка из последних сил стукнул по столу.       — Не нужно мне тут столы ломать. Лучше уж немецкие танки так ломали.       Жорка похоже разозлился и гневно смотрел на хозяина, как будто бы готовый пойти в рукопашную, но это сейчас явно не в его силах и интересах.       — Вы простите товарища лейтенанта, он сейчас не в себе, — решил примирить стороны Петька.       — Что ж, ладно. Я тоже, наверное, слегка погорячился. Аксинья, возьми спирту из погреба и разотри нашего горячего лейтенанта.       Аксинья послушно встала и вышла из комнаты. Вскоре послышался звук открытия двери погреба. Жорка тем временем неохотно доедал свою порцию картошки. Аппетита никакого не было, но он понимал, что потом поесть такую еду ему вряд ли придётся.       Повисло неловкое молчание. Жорка говорить ничего не хотел, да и был занят насильным проглатыванием еды, Петька не знал, что сказать, да и боялся, а хозяин не знал куда перевести диалог. Всех спасла Аксинья, появившись-таки со спиртом в руках.       — Ступайте на второй этаж, на кровать, — и неохотно добавил. — Помочь?       — Наверное, не нужно. Я сам, — уверенно сказал Жорка, сумев подняться со скамейки.       После еды Жорке стало легче, появились хоть какие-то силы. Он, только слегка опираясь на Петьку, поднялся на второй этаж, где Аксинья провела его к кровати.       Как же давно он не лежал на кровати! На такой мягкой, убаюкивающей… Пока Аксинья ушла за водой, он, раздевшись, приятно развалился на кровати и задремал.       Сон лейтенанта нарушила пришедшая с водой Аксинья. Она аккуратно сложила разбросанную Хорышевым форму, взяла небольшую тряпочку, робко посмотрела на Жорку, как бы решаясь, и еле слышно сказала:       — Можете встать, пожалуйста.       Жорка послушно встал, и Аксинья робко принялась за своё дело, максимально боясь смотреть на него. Она боялась его трогать, а он боялся её прикосновений, совершенно неприученный к женским мягким рукам. Петька стоял рядом. Страдая от неловкости ситуации, Жорке нужно было отвлечься, и он заметил, что Петька явно смотрит на Аксинью, и не из праздного любопытства. Жорка улыбнулся, вспомнив свои такие же взгляды в сторону Динки.       Когда «лечение» закончилось, Жорка с явным наслаждением лёг на кровать, и почти тут же заснул. А Петька пошёл хвостиком за Аксиньей, что собралась стирать лейтенантскую форму.       Разбудили его уже вечером. Аксинья принесла немного рыбы, которую хозяин видимо сумел выловить в пруде неподалёку, и картошку, оставшуюся ещё с обеда. Аксинья заботливо разделывала руками рыбу, чтобы Хорышеву не попались кости.       — Отец, я смотрю, тебя в ежовых рукавицах держит, — решил поинтересоваться Хорышев.       — Вы не подумайте, отец добрый, — застенчиво начала говорить Аксинья, явно не ожидавшая, что этот суровый лейтенант с ней заговорит. — Просто несчастный человек, очень несчастный. Вы не видели его до потери жены и детей, это был совершенно другой человек.       — Ты отца береги, он у тебя на слова и действия не скупится. Трудно вам будет.       — Конечно. Сейчас я посуду уберу…       Был уже глубокий вечер. Было темно, и только горящая свеча хотя бы немного освещала комнату. Комнатка была небольшая, большую часть которой занимала кровать. Судя по всему, комнатка принадлежала Аксинье. На противоположной стене стоял большой шкаф, рядом с ним зеркало. На окнах были всё те же милые занавески.       Хорышев уже начал снова засыпать, когда вернулась Аксинья. Когда она подошла ко свету свечи, стало видно, что пришла она к нему в одной ночнушке. Жорка сразу же понял намёки этой робкой, но очевидно очень наивной и влюбчивой девчушки. Понял и испугался. Он всё так же боялся женщин. Смерти, войны, немцев не боялся, а женщины заставляли его поджилки трястись. Она нагнулась к изголовью кровати и стала гладить Жорку по голове.       — Аксинья, нет, — твёрдо сказал он, но она не унималась. — Аксинья, не нужно. Нет, я сказал! — он слегка повысил голос.       Аксинья наконец одёрнула руку. При свете свечи стало видно, что та покраснела.       — У Вас кто-то есть? — наконец спросила она.       — Да.       — Это та девушка на фото? Оно лежало в вашей гимнастёрке…       — Да. Я надеюсь, ты их не постирала?..       — Нет. Красивая девушка…       — Ступай, Аксинья. Вон, к Петьке можешь заглянуть. Он точно против не будет.       Аксинья ушла. Хорышев задумался. Был бы он уже опытным мужчиной, то, наверное, поспешил бы воспользоваться таким предложением, но, стыдно признаться, в свои 23 года он ни разу не испытал тепла женского тела. Что тут скрывать? Он даже не целовался ни разу, что уж говорить о более серьёзной близости. Он подумал о Динке. На что он рассчитывает? Она же ему уже всё сказала, неужели она передумает? И ради кого? Его? И на что он только надеется… Почему считает, что они ещё могут быть вместе? Но даже если не могут, перестанет ли он любить Динку?.. Похоже, что нет. М-да, с такой тенденцией, он так всю оставшуюся жизнь и проведёт в одиночестве, ни разу не познав женщину…       Он заснул. Лихорадка и пребывание в этой избе как бы отвлекли его от мысли о судьбе Красной Армии, о катастрофе и о близости Москвы, поэтому почему бы не подумать об этом сейчас, когда, казалось бы, идеальное время, чтобы спокойно поспать в кровати?.. Отсутствие немцев в этой деревеньке говорило Хорышеву о том, что немцы пока не закрепляются на этой территории и заняты пока что другим. Это «другое» — скорее всего прорыв вглубь территории и ближе к Москве. Есть ли там войска, способные их остановить? Или хоть какие-то войска? Есть ли среди командования агония, которая иногда происходит в штабах после сокрушительного проигрыша и парализует?.. А может быть, всё уже решено, и их прорыв из немецкого тыла будет бесполезным?.. Когда уже он получит ответы на эти вопросы… Ему казалось, что они задержались в этой деревеньке слишком долго, потеряли кучу времени, которое могли бы потратить на дорогу к своим. И после всех этих страшных размышлений его мысли о женщинах казались сущей чепухой, о которой и задумываться сейчас не время…       Была глубокая ночь, когда заговорщическим тоном его разбудил Петька. В комнате была также и Аксинья всё в той же ночнушке и уже с растрёпанными волосами.       — Товарищ лейтенант, давайте Аксинью заберём.       Жорка от шока чуть не свалился с кровати.       — Петька, у тебя мозги совсем жиром заплыли?! Куда заберём-то?       — Ну так мы же к своим выйдем…       — А дальше? Куда она поедет? Петька, ты сержант, тебе целое отделение доверено, а ты такое предлагаешь. Нужно же мозгами думать, а не н-ым местом. Если всегда этим местом думать, знаешь, где можно оказаться, а? Дуралей.       — Мы может быть любим друг друга, товарищ лейтенант, — робко сказала Аксинья.       — Так! — Жорка разозлился и сел на кровати. — Вы вдвоём помешались что ли?! Вы день знакомы, о какой любви вы смеете говорить, а?! Один дурак, вторая дура!       — Товарищ лейтенант, Вы не понимаете… — промямлил Петька.       — Всё! Идите спать, слышать больше таких дурацких абсолютно разговоров не хочу.       Петька взял Аксинью за руку, и они вышли из комнаты. Хорышев ещё немного посидел на кровати, успокоился. Он и не помнил, когда в последний раз так ругался на подчинённого, да и вообще ругался (не на немцев). Но это сумасбродная идея Петьки просто вывела его из себя. И с каких пор его так легко вывести из себя? М-да, нервы совсем расшатались…       Проснулся он рано утром. Где-то во всю кукарекал петух. По ощущениям, температура у него вроде как спала. На табуретке рядом с кроватью Жорка обнаружил аккуратно сложенную форму, а рядом с ней его документы и фотокарточки. Он не спеша оделся и спустился вниз. Хозяин уже тоже проснулся и вовсю топил печь, а Аксинья готовила.       — Доброе утро, Ефим Федотович, — решил поздороваться Жорка. — Вы уж простите за вчерашнее, нервы сдают похоже…       — А, ничего, лейтенант. Как хворь твоя? Спирт помог?       — Помог, Ефим Федотович, спасибо. Температура вроде спала.       — Что ж, это прекрасно. Всегда пожалуйста. Для родной Красной Армии ничего не жалко.       Петьки где-то не было. У Хорышева возникла мысль, что тот, дурак эдакий, обиделся и сбежал, но вскоре появился и он, хотя и изрядно не выспавшийся. Зевала вовсю и Аксинья, и чёрт его знает, что делали ночью эти двое. Хорышев даже думать не хотел. Поди вынашивали планы побега.       На завтрак Аксинья приготовила прекрасную кашу. Тут Хорышев мимолётом подумал, что можно было бы её взять кухаркой, но не при таких обстоятельствах.       Пора было уже уходить. Жорка пожал руку хозяину и решил его заверить:       — Мы вернёмся, отец. Будь уверен.       Тут же чуткий слух Хорышева уловил звук моторов, что могло значить только одно. Нагрянули немцы.       — Давайте в окно быстро, и по огородам к лесу, — быстро сориентировался хозяин.       Хорышев с Петькой послушно вылезли через окно и что есть силы помчались к лесу, надеясь, что немцы их не заметят и не сделают ничего плохого с их радушными хозяевами…       Погони не было, значит немцы, к счастью, их не заметили, а значит не станут карать Ефима Федотовича и Аксинью.       — Я даже с ней не попрощался по-человечески… — сказал Петька, когда они остановились отдышаться возле двух сосёнок.       — Если судьба твоя, ещё встретишь её, — ответил ему Жорка, решив всё-таки слегка смягчиться к Петьке и Аксинье.       — А вдруг убьют…       — А об этом думать не советую. Начнёшь об этом думать постоянно, точно убьют. Отдышался?       — Ну вроде бы.       — Тогда пошли.       Они шли ещё целый день. В некоторые моменты Хорышеву казалось, что он слышит разрывы снарядов, стрельбу и другие звуки боя, они даже пытались идти на эти звуки, но это ничего не дало. Стало темно. Хорышев принял решение остаться на ночлег. Как обычно первым дежурил Петька. Жорка быстро улёгся на мягкую травку и заснул.       Если честно, Жорка уже устал от своих тяжких дум о Москве, армии, немцах и о войне в целом. За это время метания по тылам он столько успел передумать, что, пожалуй, думать больше не о чем. Поэтому заснул он довольно быстро.       За это время скитаний Петька уже привык сидеть в дозоре. Ему вспоминалось начало войны, когда он ещё был рядовым, когда он также был часовым. Не очень хороший, конечно, предмет ностальгии, но у него он всё-таки присутствовал. Сидишь, слушаешь сверчков, мечтаешь, глядя на звёздное небо. Да, Петька всегда был мечтательным пареньком, и даже война это не изменила. До войны он мечтал о постройке собственного дома в селе, о большой семье, он и сейчас об этом мечтает, чего скрывать-то. Только список пополнился мечтами о победе и скором окончании войны. И вот сейчас, смотря на небо, он воображал, как также будет сидеть, опираясь на свой дом и праздновать победу.       Но пока это только в мечтах. А в реальности он услышал рядом какое-то движение и звук щёлканья затворов, и вцепился в автомат, ногой пытаясь разбудить лейтенанта. Вот похоже и конец его мечтам…       Хорышев неохотно открыл глаза, всем своим существом молча спрашивая, зачем сержант его разбудил. Но тоже услышав движение и звуки оружия, моментально проснулся, сел на корточки и взял у Петьки свой автомат.       — Хенде хох! — послышалось из леса.       Хорышев видел, как Петька со страху начал трястись. Неужели плен? Но акцент этого «хенде хоха» был до жути знакомым. Он был русским, чёрт возьми.       Но делать было нечего. Их уже подсвечивали фонариками, и затевать бой было бы опрометчиво. Хорышев встал и поднял руки вместе с автоматом. За ним руки поднял и Петька со своей винтовкой.       — Кто вы такие?       Это были всё-таки не немцы, а разведчики, которые приняли этот дуэт за немцев.       — Лейтенант Хорышев, сержант Терехов, прорываемся из окружения.       — Предъявите документы.       Хорышев и Петька послушно протянули документы. Старшой разведчиков, подсвечивая себе фонариком, тщательно осмотрел их документы и их самих, и в итоге сказал:       — Скворцов, Самойлов, отведёте окруженцев в расположение, остальные продолжаем движение.       Двое названных остались, а другие тут же продолжили свой опасный путь вглубь немецкой территории. Скворцов и Самойлов казались богатырями. Они оглядели Жорку и Петьку, и один из них сурово сказал:       — Нянчиться с вами мы не будем. Повторяете за нами — остаётесь живы. По нейтральной полосе только ползком. Чуть поднимитесь — трупы.       Неужели они наконец-то дойдут до своих? Спустя несколько дней скитаний по лесам и болотам?.. Жорка уже начал чувствовать облегчение.       Однако путь до своих через нейтральную территорию был опаснее, чем все их скитания. Ползком, временами подсвечиваемые ракетами с той и другой стороны, они завершали свой долгий путь до действующей армией только с одной целью — защитить Москву.       Самое трудное было пролезть через колючую проволоку, не задев её, иначе их бы тут же обнаружили. Погибнуть вот так просто, в паре шагов от своих, было бы очень глупо. Но вот, проволочное заграждение преодолено, и окопы своих уже не за горами. Им заботливо помогли спуститься в них, и их с Петькой приключение наконец-то закончилось. Всё. Больше никаких скитаний, переправ через болота, побегов от немцев. Теперь они среди своих, теперь они пополнят живой щит, выстраивающийся перед Москвой.