На рубеже жизни и смерти

      Петька всё же удержался на ногах, и продолжал тянуть слегу лейтенанту.       — Ну давайте же, товарищ лейтенант! Пожалуйста… — кричал он.       Жорка всячески пытался выполнить просьбу сержанта, на сколько у него ещё хватало сил сопротивляться природе. И вот, наконец, он нащупал в руке дерево, и из-за всех сил схватился за него. Петька всеми своими небольшими силами вцепился в слегу и стал вытаскивать лейтенанта из болота.       В конечном итоге Жорка, наконец, встал на ноги, пошатнулся, схватился за свою слегу, которая спокойно воткнулась в болотное дно, как будто бы ничего и не случилось. Спасся. Всё-таки спасся. Не судьба ему утонуть в болоте, не может он просто вот так умереть! Он ещё должен остановить наступление немцев на Москву!       Сил идти дальше уже не было, но до берега нужно было пройти ещё метров двести. Жорка уже превозмогал себя как мог, Петька, по-видимому, тоже был не в лучшем своём состоянии. Но идти надо было, другого выхода просто нет. И Петька с Хорышевым снова начали свой трудный путь по болоту. Проверил слегой, поднял ногу, переставил, проверил слегой, поднял вторую ногу, переставил, и так до бесконечности, пока берег не окажется рядом.       Когда Хорышев наконец коснулся земли, силы полностью оставили его. Он был весь в болотной грязи, мокрым, и от того было жутко противно. Сил не было настолько, что встать он не мог, и так и продолжал лежать плашмя на травке.       — Всё, шабаш. На час точно, — сказал Жорка и продолжил лежать.       Что там делал Петька, Хорышев не знал и не видел, да и знать не хотел. Он просто лежал и тяжело дышал. Даже думать ни о чём не хотелось. В мокрой одежде в начале октября было жутко холодно, к тяжёлому дыханию добавилось ещё и тряска от холода.       — Товарищ лейтенант, Вам холодно?       Жорка не ответил. Даже если ему холодно, что может сделать Петька? А просто так, жаловаться сержанту на всё подряд, Хорышев не хотел.       Час прошёл, сил особо не прибавилось, но идти надо было. На войне нет выходных, и давать себе пол оставшегося дня на отдых даже после тяжёлого перехода по болоту ни Хорышев, ни Петька позволить себе не могли.       Хорышев с трудом поднялся, взял у Петьки свой автомат, и они продолжили своё увлекательное путешествие. Скорость передвижения, конечно, была не лучшей, но стоять на месте было нельзя. Хоть Жорка и двигался, теплее ему не стало, холод продолжил его одолевать. Вкупе с холодом, он стал обливаться потом. «Что-то здоровье шалит», — подумал он. Петька шёл где-то позади и внимательно следил за состоянием лейтенанта, которого уже начало водить в разные стороны, и он стал хвататься за деревья. Когда лейтенант в очередной раз схватился за дерево, чтобы отдышаться, Петька подошёл к нему, и, положа руку ему на лоб, спросил:       — Разрешите, — лоб у лейтенанта был жутко горячим. — Да у Вас лихорадка, товарищ лейтенант. Давайте остановимся, просушимся, Вы поспите.       — Ты это брось, — тяжело дыша, отказался Хорышев. — Я тебе что, ребёнок какой-то?       Он всегда несерьёзно относился к своему здоровью. Подумаешь, температура поднялась! У него есть задача: добраться как можно быстрее до своих, чтобы остановить немецкое наступление на родную столицу, на сердце Советского Союза, и разве какая-то температура может быть оправданием того, что он будет блуждать по лесам лишний день?       Обливаясь потом, тяжело дыша, Жорка продолжал свой путь. Петька шёл рядом, пытаясь придерживать лейтенанта.       Жорка уже который раз прислонился к дереву. Пот ручьями стекал с его лба, по всему лицу и доходил до шеи. Лицо его было уже красным от усилий и лихорадки. Тело дрожало, его не переставал коробить озноб. Силы его оставляли, в ногах была ужасная ломота, и они уже не могли держать его. Он просто сполз по дереву и сел рядом с ним.       — Так не пойдёт, товарищ лейтенант. Всё, дальше не идём никуда. Сгорев тут от лихорадки, Москву Вы не защитите.       Эти слова Петьки Жорка не разобрал, понемногу уходя в забытье.       — Сейчас, сейчас, я встану… — только сказал он и окончательно забылся.       Петька заботливо уложил лейтенанта на ветку упавшей ели. Мокрую форму лейтенанта надо было совершенно точно высушить, в ней держать его более нельзя, тогда всё может стать ещё хуже. Но не засекут ли их фрицы, если Петька развесит лейтенантскую форму и разведёт костёр? В принципе, дорога была очень далеко, это был глубокий лес, и немцев здесь быть не должно. Да и местность эта была окружена болотами, и что бы немцам здесь делать? Петька решил рискнуть. Стараясь не нарушить сон командира, он аккуратно раздел его, переодел в свою более-менее сухую форму и стал искать сухие ветки берёзы и ольхи и бересту. С трудом найдя их, он вырыл яму и стал разводить там костёр. Костёр разгорелся, дыма, к счастью, не было, Петька правильно подобрал «топливо» для костра. Деревенское происхождение и детство снова помогло ему. Максимально скрытно, насколько это возможно, Петька развесил форму. Когда доставал документы лейтенанта и фотографии его семьи и девушки, удивился, что они практически не пострадали.       Оторвав часть своей рубашки, Петька полил на неё воду из фляжки и стал обтирать больному лейтенанту лицо, положив затем её ему на лоб. И только после этого Жорка слегка открыл глаза.       — Динка… Динка, это ты? — лейтенант, очевидно, начал бредить.       — Это ж я, Петька!.. Вы бредите, товарищ лейтенант.       — Динка, Диночка, не смогли мы… я… не смог… удержать их… Ты… ты не уходи, пожалуйста…       Лейтенант говорил прерывисто и тяжело дыша.       — Ну куда ж я уйду-то? Только я не Динка, я Петька, командир отделения в вашей роте, товарищ лейтенант, — пытался привести его в чувства сержант.       — Рота… рота… Где моя рота?..       — Нет Вашей роты, товарищ лейтенант. Погибла она.       Кажется, лейтенант начал плакать.       — Прости, прости меня… — продолжал бредить Хорышев.       Петька уже не знал, что с ним делать.       — За что, товарищ лейтенант? — решил поинтересоваться Петька.       — У тебя в первый день войны муж погиб, а я полез как дурак… Прости… Диночка…       Петька решил уложить его спать. Он стал гладить Жорку по мокрой голове, и ласково говорить:       — Товарищ лейтенант, давайте-ка Вы спать будете. Вы бредите. Выберемся из немецкого тыла, встретите свою Динку, всё ей и скажите.       Лейтенант засыпать не хотел, всё ещё что-то бормоча под нос. И тогда Петька решил вспомнить, как укладывала его спать матушка.       — Ну, товарищ лейтенант. Теперь не жалуйтесь, что я Вам, как ребёночку, буду колыбельную петь.       Слова колыбельной сами полились из него. Он и не подозревал, что так хорошо помнит материнскую колыбельную:       — Бай, бай, бай, мое дитятко, Уж я дитятко люблю, да нову зыбочку куплю, Уж я рабенка спотешу — нову зыбочку повешу, Нову зыбочку повешу — дитя спать повалю, Спать повалю, да тебя в зыбочку, В зыбочку, да в колыбелечку, В колыбелечку, да на постелечку, На сголовьице, да на здоровьице. Еще зыбочка-кач-кач, да золоты были бочка, Очепок с камкой, да посередке золотой, Уж ты спи ты мое дитятко, без байканья, Спи без байканья, да ты без люльканья, Уж ты спи, дитя, здоровенько, вставай весело, Ты спи камушком, да вставай перышком.       Лейтенант, наконец-то, перестал бормотать, и, снова закрыв глаза, уснул. Петька устало откинулся на дерево. Сегодня ему предстоит бессонная ночь.       Лейтенант проснулся рано утром. Ему похоже стало лучше, так как он всё-таки опознал Петьку.       — Ты разводил огонь? — спросил Жорка, увидев угли.       — Да, сушил Вашу форму, товарищ лейтенант.       — Ещё и форму мою развесил. Как нас только немцы не срисовали…       — А чего им в такой глубоком лесу делать-то?       — Тоже верно.       От пота Жорки промокла и форма Петьки. За ночь форма лейтенанта подсохла, и Петька снова переодел Жорку, который всё хотел идти дальше. Хорышеву было неприятно, что с ним возятся как с ребёнком. Переодевают, колыбельные на ночь поют, разговаривают как с маленьким дитём. Но поделать с этим он ничего не мог, и поэтому ему пришлось тихо смириться.       — Надо идти, Петька. Надо. Давай, я буду на тебя опираться, и мы пойдём. Тут мы просто вдвоём сгинем, — тяжело говорил лейтенант.       Петька не стал спорить с командиром, так как оставаться здесь резона не было никакого. И вот, Петька, практически таща на себе Жорку, пробирается через густой лес. Жорка, конечно, старался всячески помогать, но толка от этого было мало.       Откуда же столько сил у маленького, щупленького сержанта? Ниспавши всю ночь, он способен с небольшими передышками тащить довольно крупного лейтенанта, винтовку и автомат. Жорка поражался силе сержанта и его огромному желанию помочь, вытащить, спасти его. Неужели за месяц своего командования, он сумел привить такую любовь солдат, что те, несмотря ни на что, готовы его, полумёртвого, тащить на себе?       Даже при условии того, что Жорку тащил Петька, ему всё равно эта дорога была в ужасную тягость. Жорке казалось, что они так шли целую вечность, но солнце всё не уходило за горизонт. Наоборот, солнце было в зените, когда Петька вдруг остановился и попросил у Жорки бинокль.       — Что ты увидел, Петька? — тяжело дыша, спросил Жорка.       — Тама деревня. Может, нас там приютят?       — Ага, немцы там, — Жорка ухмыльнулся наивности сержанта.       — Не вижу я тама их, товарищ лейтенант, — вглядываясь в бинокль, сказал Петька.       — А кого ты видишь?       — Никого. А стойте, вон женщина пошла за водой к журавлю.       — А ну-ка, дай-ка мне бинокль.       Хорышев увидел совершенно безлюдную и опустевшую деревеньку в несколько домов, увидел ту самую женщину. Пригибаясь от тяжести ведра, она шла к дому. Ему вдруг стало горько, что эта русская деревенька оказалась в руках врага, что вся доблестная армия, в которую он так верит, не смогла защитить самое дорогое — свою родную землю. Ну вот как эта прекрасная русская деревня может стать немецкой? Как?       — А может, рискнём, а, товарищ лейтенант? Может, они Вам как-то помогут, — не унимался Петька.       Жорка ещё раз осмотрел в деревню. Если бы тут были немцы, то на улице точно были бы дозорные, а местные не могли бы так свободно здесь ходить. Но нагрянуть туда они могли в любой момент, и угадать в какой именно, было невозможно. Однако в деревне можно было разжиться провиантом, да и может быть правда помогут с его лихорадкой.       — Ну давай рискнём, давай, — согласился в итоге Хорышев. — Не думаю, что нам есть что терять.       И снова Петька тащит на себе лейтенанта, и они идут в деревню, надеясь на спасение, идут возможно в руки нацистов…