Метод Мейендорфа

      Страх огня вспыхнул "вдруг" с невиданной силой. Лотар гневался, если некто по старинке щёлкал зажигалкой рядом с ним — или он клацал автоподжигом и вокруг конфорки по очереди распускались лепестки газа. Готовить впредь ему невозможности не предоставили, лишь питаться готовой едой из лоточков, в кафе и ресторанах либо... заиметь мультиварку. "Никакой души в этой еде", — он бурчал и перекладывал пшённую кашу из чаши в тарелку; в воскресенье ему нигде есть не подадут. Дико непривычно конвертировать часы одновременной готовки и медитации в несметные евро налогов, но нестерпимая охота окружить себя сколько-нибудь знакомыми атрибутами приказала и обмести пыль с электрочайника с верхней полки для редких чаепитий, и впервые запустить кофеварку, при участии интернет-отзывов закупить кофе в капсулах...       Кухня была заставлена техникой, современной, но сказочной в консервативных глазах Лотара, на полках еле помещались термосы и термокружки разных объёмов и расцветок, бакалейные шкафчики набились крупами и суповыми смесями, о которых Лотар слыхом не слыхивал. В прошлом веке вывихнул пальцы палочками в нишевом азиатском кафе, познакомился с окрошкой и борщом от знакомого русского антисоветчика, — а сегодня удивлённо таращился на масурдалы и бургуры, сметает с витрин в ущерб ранимому бюджету и жаждет попробовать.       Прекрасно обосновался, не нуждается откровенно ни в чём, бережно расходует деньги, вручённые автором, и присовокупляет к ним первую зарплату от университета. Чего ещё желать? За какое будущее сражаться, когда он всем удовлетворён?.. До тех пор, пока не подберётся к окну гостиной с карамельным рафом и не увидит во дворе, в песочнице и на тротуарах, генетических уродов. Без помощи взрослого не справляются даже с собой, едва передвигаются, ни по одному параметру не успевают за ровесниками...       Чем хуже условия, тем больше человек суетится и норовит что-то вокруг себя изменить неважно в какую сторону политического спектра. Лотар не смутьян во власти случая и народного лидера, его в этом убеждали то автор, то Рольф.       Вспомни, Лотар, свою высшую миссию, не побойся вообразить её масштаб. Не промотай второй шанс впустую, исполни долг и обрети вечный покой! Чем глубже общество увязнет в отходах инклюзии и руинах естественного отбора, тем жёстче Лотар возьмётся за его исправление, тем строже с ним обойдётся. Жиреющее человечество катится в пропасть вырождения, и аргентинскому деду есть где развернуться. Его заключительная попытка предполагает активную борьбу за идеалы, и автор потирает руки где-то в районе дрезденских небес, наблюдая его лень и погоню за комфортом, ворчанием, буднями — и понукая его так вести себя. Он должен сделать усилие и вырваться из дня сурка.       Селекция по тем или иным признакам бытовала во все эпохи, до и после Маляра, Лотар везде и всюду найдёт сообщников — но и закон не дремлет!       Он перечитал лекции, ничего нового не узнал и со многим не согласился, кое-что переиначил. Раздобыл в Интернете автореферат своей диссертации о применении расового подхода к проблеме расселения праславянских племён. Сердце его оборвалось. Семь лет прошло со дня её закулисной защиты, но его адрес и телефон могли приберечь в дрезденской, а то и федеральной полиции, и заверяйте, господин доктор Мейендорф, что не намерены практиковать избирательную мизантропию с опорой на "авторитетный источник" своего авторства. Привлекут ли самовыдвиженца Лотара за изложенные взгляды в иной научной книге, вовремя и безвозвратно не угнанной в личный архив со всех площадок... Выбьют ли раскаяние за мнимую реабилитацию нацизма или Лотар найдёт, чем отразить донос... Нуль доверия местному крохоборческому суду.       Автор за кадром требовала от него встряхнуть и распрямить задавленную гордость, но Лотар вежливо пасовал перед современными обычаями, противными во всех отношениях; приспосабливался и прощупывал контингент, границы толерантности и демократии, как ему намекала внутренняя смута, уже на пределе дозволенного.       Он выбирал, поглощая чашку за чашкой, нагнетая трагедию из ничего. Отмолчаться ему в засаде, поднять бунтарский тред на костях чистопородных немцев — и ополчить соперников слева, с западных земель? Пойти по инструкциям одухотворённого и назойливого Рольфа? Это-то вернее, рассудил Лотар. Рольф дольше обретается в Саксонии, сведущ в гражданском праве, в менталитете и духе, но опыт партийцев Веймарской республики до сих пор отвратил его от законной политической борьбы, как пожар почти столетней давности от благ цивилизации.       Лотар презирал себя за сибаритство, но поясом из человеческих волос и тёрна ещё не истязался, это отвлечёт от преподавания хуже насморка. "Соевый препод»"... Его атрибуты — латте со всевозможными сочетаемыми добавками либо двойной эспрессо без сахара, пирожные в сахарной пудре после третьей пары в кафе через дорогу, рой студенток вокруг. Они набрались духу и спросили, когда он отпирал аудиторию:       — Вы женаты?       — Нет. — Он решился на подогрев их интереса к собственной персоне. Ввергнул их в неловкость и договорил, разобрав бумаги за трибуной. — Вдовец, и, технически, дважды... С первой женой развёлся, вторая покончила с собой. — И отправил барышень на места успокоительным: — Прошло много лет, боли утихли, раны затянулись.       К столу доктора Мейендорфа слетелись студенты с долгами, и времени на интервью прибавилось.       — А у вас были дети от первого или второго брака? Или от двух?..       — М-м-м, да, от первого. Не могу знать, где они теперь.       "В могиле, чёрт побери, а вот потомки их..." Он усмехнулся... и нарочно просмотрел распечатанные долги не по диагонали, задерживая с вопросами себя и девиц.       — Господин Мейендорф!       — М?       — Когда у вас день рождения?       Лотар назвал дату с комментарием "Хотите на коньяк мне заранее собрать? Я не пью" и потом догадался: знак зодиака и отсюда его отношение к зелёному и безалаберному студенчеству, удобные подступы к нему, сочетаемости стихий и прочего, предвосхищение, может быть, невосхитительных финтов в сессию и до неё. Некоторые ахнули: не ошиблись в выводах, скорпиона видно издалека.       Характер проявился в самой сдержанной форме уже в эту лекцию. Он вещал о контактах Срезневского с деятелями западнославянского возрождения, неспешно и твёрдо, словно не хотел утруждать выдуманного переводчика-синхрониста, и в гулкой аудитории что-то хлопало, хрустели пальцы и авторучки, гудели задние парты. За спиной Лотара, на доске алели контуры славянских государств, продублированные вручную для наглядности. "Не нужны ни экраны, ни презентации, боюсь что-нибудь повредить", — оправдывался он, отчего и прослыл ретроградом.       — Кто такой Людовит Штур, надо напомнить? — Он со скрытым удовольствием поприветствовал сжатый, но такой же предовольный рассказ студента с третьей парты, соотечественника Штура. — Словак, участник национального движения и создатель литературного словацкого языка на базе среднесловацких диалектов. Срезневский посещал его лекции по сравнительной славянской грамматике и был впечатлён тем, что Штур на втором часу занятий устраивал чтения на родном языке, на которых студенты декларировали... свои сочинения... — Он медленно закипал. — Отзывался о нём как об идеалисте, преданном родине, "благородном юношестве", но их мнения по вопросам национального словацкого языка или политического места славян в Европе относительно других народов не всегда совпадали. После смерти Штура, в шестидесятые-семидесятые годы, Срезневский и вовсе занял сторону Чехии в языковом вопросе, стал отрицать самостоятельность словацкого языка, и "бернолаковчина" на основе, напомню, западнословацких диалектов, за которую ратовала католическая интеллигенция... Прекратите, пожалуйста.       — Хватит, эй! — Рольф со второй парты повернулся к студенческой массе. — Больше уважения к преподавателю!       Лотару не польстил его великодушный выпад. Он оперся на кафедру, заявил громко и утвердительно:       — Любезные! — и группа замолчала. — В основной массе первокурсники... Примите к сведению, что со мной воевать не стоит. Вам знакомые старшаки или мои коллеги не говорили, какой я злыдень?       — Угу.       — Мой кредит доверия не восстанавливается, сегодня вам есть, что терять. Не оглядывайтесь на тех, кто рисует меня чёртом — они продолжают меня выводить, потому что им не за что бороться. Так что если вы собираетесь провести со мной не один семестр, возьмите себя в руки, пока я плохо соотношу ваши имена и лица. Понятно? Идём дальше...       В конце лекции он схватил Рольфа за рукав толстовки, за псевдоготическую агрессивную надпись. "Вы в своём уме?!"       — Нет, господин Мейендорф, это они нахальные.       — Не гробьте нас, — прошипел Лотар и разминулся с ним на этаже, чтобы спустя перемену сойтись на семинаре в этой же аудитории.       Обновлённый, за редким исключением, состав публики сложил на столе распечатки, и Лотар взялся за их проверку с большей ответственностью. Подозвал одного из должников с вопросом, почему документ по-прежнему не сброшен на корпоративную почту. "Снова Интернета нет?.. Пошлите голубя. Я не шучу", — и не озвучил улицу проживания, не наградил Рольфа за его терпеливое стояние над душой в компании малознакомых старшекурсников. Лотар спотыкался о его влюблённые глаза и не всматривался, не щекотал нервы.       — Женщины, мужчины и небинарные персоны, — Он прервал и без того вялую дискуссию, смерил взглядом аудиторию с пёстрыми головами, сверкавшую пирсингами ярче предыдущих. — Напоминаю, что жду вас на дополнительной паре в субботу... Если позволяет религия. Кому не позволяет, разрешу пропустить, но лишь в этом случае.       — Вы сами хотите работать в субботу? — и добавили в подражание его кислоте: — Не в религиозном аспекте.       — Я готов и в воскресенье выйти, люблю славистику.       — А студентов вы любите? — Вопрос породил настороженные смешки.       — Я удручён их отношением к миру и учёбе в частности, но, увы, не имею права из-за недовольства отменить все пары вплоть до зачёта.       Сложно было распознать истинное недружелюбие за едкими формулировками, однако поданными мягким тоном и с парадоксальной безмятежностью в лице. Господин доктор Мейендорф пил американо, со скидкой в "свою кружку", и ничто не выбивало его из колеи.       — Наша посещаемость в субботу как-то скажется на оценке?       — Отсутствием задолженности. — Широкая неискренняя улыбка.       "А можно вопрос?" Рольф вытянул руку, показалось Лотару, под двусмысленным углом.       — Вы его уже задали. Давайте, вперёд, — и спрятался за термостаканом.       — Какой, на ваш взгляд, идеальный политический режим? И каковы ваши политические взгляды вообще?       Рольф положил голову с квадратной челюстью в ладони, ожидая того, что ему отчасти известно либо разумеется само собой.       — Как это соотносится с темой обсуждения?       — На том занятии, про Срезневского, вы говорили про второй час лекций Штура...       — На нём слушатели читали свои сочинения на словацком языке. Вы что-то подготовили?       — Извините, нет. Только вопросы.       — Я могу ответить в другое время?..       Треть аудитории, около семи человек, выступила за развёрнутый спонтанный доклад сию минуту, но Лотар деликатно отпирался:       — Я их озвучу, и меня единогласно отменит весь университет.       — Мы не выдадим!       — А те, кто сейчас в телефоны залип? — Он поднял головы упомянутых лиц.       "Нам без разницы, говорите, — с молчаливого согласия отозвался один из них и наклонился, шепнул: — Диктофоны тоже не включим".       — Знаю я вас... Ни одна современная партия такое не проводит.       — Акцент на слове "современная"? — подстрекнул Рольф.       — Тс-с.       К неравнодушным присоединилась ещё четверть группы, Рольф ликовал.       — Диктатура. Ничего, кроме неё, не могу предложить. Не знаю более эффективного и долговременного способа организовать людей и управлять ими — в любой период, на этот раз я не жалуюсь на одно ваше поколение.       "Мы не сомневались", — буркнули из глубины человеческого озерца.       — Какая именно?       — Исходя из распущенности и твёрдости в отстаивании свобод. — Он скользил по аудитории, не обнаруживал камеры и краем глаза. — Что ждёт нас без железной воли лидера?       — А что вы думаете насчёт того, что социум без лидера мнений со временем учится самим собой управлять и в нём складывается мораль? Её нормы же зародились с ходом эволюции.       — Анархия и абсолютное самоуправление — это утопия, и не пытайтесь меня переубедить. Ручаюсь, общество гнило и страдало в хаосе, пока методом научного тыка не избрало того, чья политика не удовлетворила большинство, или этот некто сам не вызвался главенствовать над всеми, и такой повёлся стереотип власти в данной точке Земли.       Молчание — заминка в пробной программной речи, перерыв на американо и бессвязное воспроизведение конспекта статьи на дом.       Восторженный голос Рольфа: "Вы сами хотите быть диктатором?"       — Попытался бы, но! — Пресёк неозвученные претензии: — С правом свергнуть меня по регламенту, хоть бы и в конституционном порядке.       — Вотум недоверия?       — Вроде того. Площадные забулдыги со стволами не будут представлять угрозы: во-первых, их ликвидируют сразу же как социальный слой, и во-вторых, в диктатуре современного типа регламент этого вотума сдержит не любая стихийная группа повстанцев.       — И вы убеждены, что бессменная и безраздельная власть не одуряет? — подхватил другой парень.       — Можно, опять по требованию закона, сойти с поста и несколько лет наблюдать за государством с точки зрения рядового обывателя, при этом обладая правом вето на распоряжения наместника, которого он назначит...       — Но ведь...       — С согласия людей, разумеется! И отсылаю к праву на цивилизованный бунт.       — Это будет полицейское государство? Будет террор?       — Отставить! — и девочки зашуршали: "Ах, бывший военный". — Это надолго, Рольф... Ты всех преподов так забалтываешь или только меня?       — Вы неординарная личность, — студентка с первой парты прошелестела и спряталась в пожатых плечах.       — Думаете? — и ему ответили положительно. Начало положено, и пробьёт час отвечать за вольнодумство.       "Беспутные студенты, не хозяева своих дедлайнов, бездна долгов, ведомости, онлайн-тесты... Засилье вероломных и борзых мигрантов, чьим общечеловеческим правам у меня нет и не было доверия... Кофе — единственное, что радует в новой Германии. Прежней ей никогда не стать, так я заменю кайзера".       Воодушевлённый окном между занятиями (и те оба с Рольфом!), Лотар выскочил из корпуса и подлетел к пешеходному переходу. Сумка с лекциями, методичками и ноутбуком не отягощала. Неполных полтора часа ей лежать на коленях господина доктора Мейендорфа вдали от ножа карманника, белеть от сахарной пудры, если Лотар засмеётся прямо над пирожным или вытрет над ней руки салфеткой. Некуда торопиться.       — Господин Мейендорф!       — Рольф?.. — Со дна поднялось раздражение. — Во главе девчонок скоро будете за мной гоняться? С кафедры меня по пустякам не дёргайте.       Они дождались зелёного света, перебежали. Рольф не отставал, щурился от солнца напротив, заламывал руку и рылся в боковом кармане рюкзака — и не отставал ни на шаг.       — А как?       — Сделайтесь старостой и ходите.       — В каком, вы говорили, кафе вас искать?       — Моё личное пространство на то и моё. С вашего позволения последую моде и очерчу границы, иначе с этим университетом сойду с ума.       — Хе-хе, понимаю. — Он запыхался мчаться за Лотаром. Тому некогда было умотаться на загородной велопрогулке и он постепенно расходовал энергию в молниеносной ходьбе. — Но я должен кое о чём вас спросить...       — Остановимся в "Энрике". Это не призыв ждать меня там каждый день!       — Как скажете.       Лотар обожал радушный Дрезден, не стремился переехать на кафедру истории в Лейпциге. В одном кафе он глушил крепкий чёрный кофе и работал в поте лице, во втором принимал хвостатых студентов, в третьем питался, на открытой террасе четвёртого строчил в блог и культурно сражался за идеалы. Как знать, в последнем заведении, в "Энрике", он однажды выступит из неприступной и влиятельной крепости политической партии и за её интересы. Рольф неуклонно к этому подбивал, и кем Лотар возомнил себя, чтобы отвергать посланника автора.       — Я не настаиваю, — продолжал студент, — но если вам захочется пива после тяжёлого дня, семинаров с моими придурками...       — Вы подслушали, что я непьющий. — Лукавой улыбкой он отнюдь не отпугнул Рольфа. Оба заказали по лимонному штруделю, уселись напротив окна на площадь. Лотар объяснил, почему взял травяной чай вместо чего-то привычного: — Желудок крякнет кофе пить без конца.       Солнечный и не жаркий день, пятнистый город сиял, насыщенный красками. Гусеницами ползли трамваи, негустые потоки людей рассеивались на остановках. Середина рабочего дня. "Самое то закупаться", — подумал Лотар. Рольф подступил с нейтральной стороны, не дождавшись, пока "Энрика" опустеет.       — Вы сказали, что родились в Америке...       — Да.       — И как долго жили там? — Умоляющий взор; Лотар ошеломит его числами наобум, и рухнут чаяния всеобщей поддержки Лотара как "кровно-почвенного" немца.       — Недолго. Мы вернулись после объединения Германии, когда всё наладилось. Непереносимость социализма у нас в крови.       — Это мы и ценим, это нам и надо.       — Кто "мы"? Ты упоминал где-то?..       "Твою ж мать". Зал и стойка не освободились, и Рольф занял преподавателя побочными темами: — Потом скажу. Вы давно обретаетесь на моей кафедре истории?       — Уже не твоей. В начале семестра туда попал впервые в жизни, замечательное место. Профессора от бога.       — От ваших дискуссий стены сотрясаются.       — Неужели?       — У вас собственный взгляд на двадцатый век, и вы то и дело сводите обсуждение к Германии моих любимых двенадцати лет. Я ваш фанат. Я сюда к вам поближе, а вы отсюда ко мне...       — Опасным делом промышляю.       — Как вы говорили на парах? "Для филолога нет запретных тем". Как будто историки могут выкинуть какой-нибудь некрасивый период!       — Не могут, как и математики теорему.       — То-то же. Настало время дать такого шума, какого сотню лет не было. Сто лет годовщина!       — Что в Саксонии происходило?.. — и спохватился: — Я заработался в том году, и всё прошло мимо.       — Концерт Раммштайн! — Лотар едва не обмолвился: "Кого?" — И не в одной Саксонии, мелко берёте. Мы так отпраздновали, что Чехия и Польша нас опять боятся.       — Слышал, читал... Разве мы не уладили их вопросы в том веке? Иных проблем не нашлось, с другими странами?       — С Африкой и Ближним Востоком мы подружились, чёрт побери... Мигрантам не до наших тяжб с соседями, только б пособия не понизили и работать не заставили.       Он рвался выпалить то, ради чего отлавливал господина доктора Мейендорфа и к чему подводил на занятиях. "Ну же, ну..." Оборачивался на полупустое кафе, не нарушал взаимной тишины, пока излишне трудолюбивый продавец не убрался в подсобку.       — "Мы" — это мои сообщники. Каждую субботу собираемся и обсуждаем, как нам перестроить Германию.       — Всю разом?       — А как ещё?       — На начальных порах сепарироваться от Германии и в пределах независимого государства опробовать политическую программу. Включить в состав обновлённой земли области, лояльные нам, если те пожелают. Никого принуждать и аннексировать не станем.       — Но только "на начальных порах"?       — Хватит карту перечерчивать! Оставим уже население в покое.       — Понял. — Вошёл посетитель, и Рольф снизил голос. — Так к чему я веду: мы, всё наше собрание, ждём вас в субботу. Вечером. А вы на сколько поставили пару?       — На вечер. До трёх у меня симпозиум с иностранными учёными.       — Здорово...       — Буду признателен, если ты передашь мне итоги собрания.       — Я могу созвать их сегодня! Когда вам удобно?       — Никогда! Завтра получится?       — В любое время дня, ночи и недели, — Рольф застрочил в телефоне. — Ради общей идеи сорвёмся из любой точки земного шара... Время и место я попозже скину, хорошо?       — Хорошо, а в субботу мою пару не прогуливай попусту, принеси информацию.       — Как скажете. — Он на миг отрывал серо-зелёные глаза от экрана, а большие пальцы летали по клавиатуре с немыслимой скоростью. Он шепнул с юмором: — А это повлияет на зачёт?       — Обойдёшься. Отработаешь семинар.       — Вы напишете мне, о чём говорили и что мне наверстать? — Ещё более вкрадчиво.       — Ты мне кто, чтобы я по учёбе общался с тобой на короткой ноге?       — Понял.       — Насчёт ваших заседаний, — продолжил Лотар. — Полагаю, что встречи в субботу — это первая проверка её участников.       — М?       — Вы не опознаете в новичке семита, и он сам отсеется перед субботой...       Нелепое заключение, но Рольф посмеялся.       — Да. "Не спрашивайте у членов неонацистской шайки, почему они не собираются по субботам". — Рольф не испугался запретного сочетания, скованного анекдотом. Обвёл взглядом "Энрику" и заметил, что она снова безлюдна.       — Добавь меня в беседу.       — Не вопрос. Хе-хе, скажут, что я втянул препода.       — Препод варился в этом котле задолго до твоего рождения.       Рольф ухнул, и только.       — Не в моих интересах вас закладывать, передай им, если засомневаются.       — Ага.       — А они меня?..       — Бросайте свою подозрительность, господин Мейендорф. — Он расправился с куском штруделя, сдвинул тарелку и вилку к оконной раме. — У нас свобода слова. Если их толерантность посягает на наш трёп, не выраженный в действиях, то за что судить?       — Ты говорил про концерт Раммштайн...       — Мы одни, по-вашему, избивали цыган и громили их диаспоры? Вся Саксония на ушах стояла, только ленивый их кулаком не боднул. Как это не взбудоражило ваш националистический дух, не знаю.       — Потому и гей-парады здесь проводятся как Хэллоуин, — продолжал Рольф. — Никак! Потому и понаехов у нас кот начхал, и улицы чище. Мы не знаем, когда месяц гордости! Всей Саксонией не чешемся, пока логотипы и шапки компаний в соцсетях не поменяются на радужные. Розовые треугольники им всем на грудь! ан это очередной знак их гордости. Тьфу!       — И вы бойкотируете эти компании на месяц?       — Куда деваться! Пользуемся... Но галопом движемся к тому, чтобы саксонские подразделения отпочковались от повестки. Возглавил бы кто... — Рольф намекал.       — Знаю нашу эпоху с идеологическим бардаком и наказаниями за неведущие мнения. — Испил мёда поэзии и начал по подобию Речей Высокого.       — Но сейчас не Веймарская республика... Вспомните, кто её отменил! Местные выборы не за горами, а правые лидируют, вы видите! Айда в депутаты, покажите в мелком заплыве образец нравственной революции для запада, а мы поддержим.       — Сколько вас?       — Двадцать, но я набираю ещё людей.       — Осторожнее. Будете и дальше про усатого художника болтать во всю глотку, я до избирательной комиссии не дойду.       — Свобода слова.       — До трёх лет тюрьмы.       — Мы в Саксонии, опомнитесь!.. — Сильнейший и необоримый аргумент из всех. — Предвыборный комитет, считайте, готов и ещё пополняется. Двадцать моих плюс сто шестьдесят ваших, и это не предел. Заявите о себе!       — Моих подписчиков блога?       — Ага.       — Их резко прибавилось за неделю, я устал одобрять заявки на вступление. Ты этому причиной?       — Да. Раздаю контакты знакомым, расклеиваю ссылки везде, где бываю, а теги у вас отмечаются.       "Сумасшедший!" — подпрыгнул Лотар и исправился: "Свобода слова. Саксония". Рявкнул бы и напомнил о субординации, да их с Тайлером Тёрнером неминуемо сближали созвучные хлопоты и притязания.       — Если вас не забанили и не арестовали, то всё путём, — наседал Рольф с улыбкой. — Вы думаете баллотироваться или нет?       — Так давайте запятнаем себя судимостями, а то не успеем до скорых выборов!       — Господин Мейендорф... Как запятнаете, так и отмоетесь. К концу месяца за вас вступится двести рыл адвокатов. Можете не париться. Я всё организую по красоте и созову самый преданный электорат. Примкнул — будь добр, останься верен до конца, выйди на путч.       — Никого не буду держать насильно.       — А репрессировать предателей или неблагонадёжных?       — Чем больше людей, тем больше шанс предательства... — Лотар подумал вслух. — И полицейской разведки.       Рольф сорвался, не дождавшись внятного ответа:       — Я ваш главный штурмовик, приказывайте мне. С кем хотите отправьте разбираться, если уж жидовская крыса просочится мимо меня.       — Почему сразу жидовская?       — Я так, обобщённо.       — Хм. Репрессии — крайняя мера.       — И вы на полном серьёзе разрешите себя свергнуть, как вы на семинаре сказали?       — Чуть я прирасту к трону задним местом, я погиб. Расшевелите меня, двести адвокатов и прокуроров.       — Да больше, — Рольф раскидывался стикерами и гифками в беседе, но слушал препода вполуха и общался с ним параллельно. — Навряд ли услежу за всеми прибывающими и пробью их аккаунты, но постараюсь, клянусь.       — Учись!       — Я за вас болею, господин Мейендорф!       — Моё Царство нуждается в образованных людях. Я не устрою тебя в министерстве за одну выслугу, докажи, что соответствуешь должности.       — Зачем мне ваше министерство, я штурмовик. Не скажу "гвардия", но боевая мощь, железные придворные кулаки. На заседаниях уже вырисовываются все, кто нужен, собирайте урожай, сам в руки падает.