Скрижали Армагеддона

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      Открыв глаза и вперив взгляд в белый потолок, я чувствую себя наконец-то отдохнувшей. Сознание ясное, чистое, желания уткнуться лицом в подушку и спать-спать-спать не наблюдается. Однако и вставать пока не хочется — за незашторенным окном пасмурно, лениво шевелится мокрая листва. Гроза вчера началась почти сразу после возвращения в отель — остервенелая, с яркими вспышками зарниц и раскатами грома на многие мили. Красиво, но чертовски пугающе.       От одних лишь мыслей о неконтролируемой стихии становится не по себе. Тяну одеяло почти до подбородка — тут же морщусь из-за неприятно ноющей боли в ладони; угораздило же. Дальше по привычке делаю не самую умную вещь: шарю по поверхности прикроватной тумбочки, нахожу телефон и смотрю на экран, демонстрирующий только дату и время. Чего таить, расстраиваюсь. Снова. Но с другой стороны: с чего я вообще решила, что мне светит что-то с Борисом Романовым? С простыми-то мужчинами не везёт, а он целый мэр, лорд, чёртово божество во плоти и дальше по списку. Очень глупо и самонадеянно с моей стороны. Очень. До неприличия.       Я обычная — даже, скорее, заурядная. С такими не знакомятся на улице, не присылают букеты без повода, не сворачивают ради них горы. Если нужно не запоминающееся лицо — оно, скорее всего, будет моим. И выдающимся бюстом, как у Барби из библиотеки, похвастаться не могу — с ним, может, запоминали хотя бы что-то.       Только чем были все те слова и взгляды, нахождение рядом на грани? Неужели я всё выдумала? Неужели Борис не говорил мне о поводах, не наполнял свои фразы двусмысленностью, не улыбался так, что всё замирает где-то за грудной клеткой?       Стону от невыносимых, слишком сладких мыслей и накрываю лицо подушкой, будто это может помочь прекратить думать. Нужно себя отвлечь. Принять душ; спуститься на завтрак, который через час уже закончится; сесть за работу, чтобы думать только о зашифрованных буквах. Построить план: может, выйти на обед в какое-то интересно-вкусное место, прогуляться вечером, если погода не будет скверной, посетить выставку в библиотеке, о которой говорил недавно Борис.       Подушка заглушает мой полный негодования на саму себя вскрик. Снова Борис — ну сколько можно? Наверное, до бесконечности, потому что каждый уголок Дувра содержит в себе его отпечаток. Именно Борис синоним этого города: начиная с вокзала и заканчивая кофейней, где мы ели круассаны, — и там он тоже делал двусмысленные комплименты. Они с городом друг другу подходят: оба статные, на первый взгляд меланхоличные, но такие знакомо-уютные, когда выглядывает солнце-улыбка. Да, шансов у меня не было — в обоих смыслах: ни шанса не уплыть в океан порочных мыслей с первого взгляда, ни шанса заполучить его в качестве кого-то большего, чем просто третье лицо, если выражаться языком Дмитрия.       Наконец-то вяло плетусь в душ, где долго стою под горячей водой, прикрыв глаза. Затем спускаюсь в ресторан, не сильно внимательно выискиваю взглядом Дмитрия, но особо не расстраиваюсь, когда занимаю стол в гордом одиночестве. Ем тоже без большого аппетита, листаю новости, подталкиваю их себе в горло кофе и всё ещё хочу вернуться домой. Может, просто устала? Я здесь полторы недели, и каждый день наполнен умственной работой и бесконечными размышлениями, поисками ответов на вопросы, которые никто не задал. А выходных не было и не предвидится — сегодня тоже есть план.       «Отдохнешь, когда найдётся книга», — командую сама себе и встаю из-за стола, чтобы вскоре вернуться в номер.       Смотреть на телефон стало не просто плохой — отвратительной привычкой. Это лечится? Общество анонимных мазохистов — вот, что мне нужно. Раздражённо швыряю трубку на кровать.       «Хватит, Лэйн! Хватит! Ты знаешь его три дня! Он наверняка женат! А если нет? Может, погуглить?»       От бессилия и злости вскрикиваю, сжимаю кулаки, бередя рану, и тут же жалобно скулю от боли. Ну что за дура? Ощущения из максимально неприятных — руку будто бы сводит судорогой. Я пару секунд смотрю на свои подрагивающие пальцы, затем усаживаюсь на край постели и включаю лампу. Разглядываю порез под светом, но стекла или ещё чего-то инородного в ране не нахожу. Интересно, страховка покрывает идиотизм?       Мелкими алыми бусинами кровь выбирается из-под кожи, и мне приходится перейти в ванную и какое-то время держать руку под водой — ровно до того, как пальцы начинают дёргаться от холода.       Ловлю себя на мысли, что будто пытаюсь отсрочить продолжение работы над расшифровкой. Вернувшись, нажимаю кнопку электрического чайника — продолжая откладывать неизбежное, очевидно, — и рефлексирую на эту тему. Почему? Боюсь, что ничего не выйдет. Я не оправдаю свои ожидания, ожидания мистера Эванса, которого так или иначе втянула; даже ожидания Дмитрия, пусть те явно не высоки. Подведу того, кто решил, что мне под силу помочь найти «Скрижали Армагеддона» и, в конце концов, Бориса, который за всё это безобразие платит. Неплохой список, однако.       Щелчок оповещает, что время вышло. Заливаю не самый вкусный кофе кипятком, усаживаюсь за стол, достаю из сумки страницу и почти готова зарыдать, посыпая голову пеплом от собственных глупости и неуклюжести, возведённых в последние из возможных степеней. Почему? Почему со мной всегда случается что-то такое, что не обернуть вспять? Почему я постоянно что-то порчу, ломаю, роняю, теряю и забываю? Почему нельзя быть нормальной?       Понимаю, что всё же плачу от отчаяния подобно маленькой девочке, разбившей любимую мамину вазу. Отодвигаю реликвию подальше, ей хватило и без моих слёз. Знаю, что веду сейчас себя глупо, совершенно по-детски, но не могу ничего поделать. Наружу рвётся и накопившаяся усталость, и необъяснимая тоска от безразличия почти незнакомого человека, и, конечно, тот факт, что я не просто напортачила, а, скорее всего, попала в крупные неприятности.       «Соберись! — командую строго и для стабилизации веду пальцем по кулону. — Соберись, Лэйн! И сделай хоть что-нибудь!»       Утираю слёзы со щёк, снова беру лист. Вверху, справа, на весь угол расползлась кровавая клякса. Я знаю, что это моя вина. Я знаю, что не должна была тащить подобную вещь в паб. Знаю-знаю-знаю. Но я — дура. Я, наивно надеясь непонятно на что, сунула часть древней реликвии в пластиковый файл, положила в сумку, где сам дьявол может сломать ногу, а затем, ища салфетки, перепачкала кровью. Бинго! Я даже не буду пытаться дать оценку вопиющему акту безответственности — это финиш.       Затаив дыхание — и на всякий случай отодвинув подальше кофе — извлекаю страницу из мультифоры. Ну как так, Лэйн? Как?! Кровь успела засохнуть и впитаться в хрупкий пергамент. Теоретически пятна можно удалить, но явно не отсюда — на этот лист дышать опасно, не то что чем-то обрабатывать.       — Но мозгов взять в бар хватило, — бурчу под нос.       Делаю глубокий вдох и выдох — хрупкий листок в моих руках дрожит. Я могу сказать, что так и было? Нет, в заключении указаны все изъяны. И Борис его видел. И Дмитрий. Второй мог не обратить внимания, не считая конкретно эту вещь хоть немного важной, Борис же, конечно, заметил и запомнил. Но Бориса здесь нет — к сожалению, а может и к счастью. Пятно не мешает мне продолжать работу, текст не задет, следовательно, я могу отложить оповещение о тотальном идиотизме всех заинтересованных и причастных.       Подобные мысли успокаивают. Тиски панического ужаса немного разжимаются, уже не давят так сильно, я достаю блокнот и несколько карандашей. Пролистываю вчерашние неудачные попытки, готовая начинать с начала, но вдруг замечаю то, что не видела до этого: вверху, как раз на том месте, где отпечаталась моя кровь, будто бы есть какие-то буквы.       Спешно включаю лампу, наклоняюсь ближе, всматриваюсь. Либо у меня галлюцинации, либо там действительно очень тонким шрифтом выведено «e-m». Руки начинают дрожать так сильно, что я роняю карандаш, и, благо, он не оставляет не странице лишних отметин.       Во мне снова подобно цунами поднимается какое-то странное и вместе с тем пугающее чувство благоговения. В районе желудка всё закручивается в спирали, в горле застывает тошнотворный комок, перед глазами плывут буквы, а в руках такой тремор, что приходится даже ухватиться за ребро стола. Опять начинаю дышать, про себя проговаривая «вдох-выдох», иначе боюсь сбиться и задохнуться.       Чуть погодя, вернувшись в состояние относительной нормы, начинаю размышлять. Во всём должны быть логика и здравый смысл. Скрытый текст проступает при контакте с жидкостями? Наверное, нет, иначе эксперты бы это увидели. Только с кровью? Почему?       «Это же очевидно, — говорю сама себе, хотя на самом деле ни черта мне не очевидно, — в крови есть что-то, от чего происходит реакция».       Наверное, в школе на биологии нам рассказывали о составе крови, и я даже помню, что большая её часть — это просто вода. Но вода уже отпала из этой цепочки и, видимо, вскипела в моей голове.       Осторожно берусь за край листа, поднимаю его, переношу на свет, но пергамент плотный и совершенно не просвечивает. Вздыхаю и возвращаю обратно.       Не знаю, что сделал бы любой разумный и здравомыслящий человек, но я явно не из них, поэтому расцарапываю только-только схватившуюся кожу на ладони, морщусь от неприятной боли, жму, чтобы капли крови упали на страницу. Алый расползается некрасивыми пятнами, окрашивает грязно-жёлтый в коричневый. Однако второй угол не радует меня результатом — тогда продолжаю свои действия, напоминающие какой-то жуткий обряд, чтобы проверить и нижнюю часть.       Это походит на безумие, но я точно уверена, что если нужно будет вылить на эту страницу литр крови, — непременно так сделаю и получу результат. Реликвия походит на поле боя или место проведения жертвоприношения: вся в разводах. Чувствую, что никто не скажет мне «спасибо» за порчу подобных ценностей, но в моменте не придаю внимания: путь не важен — имеет значение исключительно цель.       Жертва не напрасна, я получаю ещё часть предполагаемого ключа: «l-o». Хочется верить, что в этом есть закономерность, но нет: я вижу это невооружённым взглядом и быстро записываю в блокнот английский алфавит; пытаюсь найти логику, которая отсутствует. Неужели весь шифр — чистая случайность?       Возникший было радостный запал мгновенно тает. Остальные буквы нужно искать, скорее всего, в книге. Книге, которая украдена, а мы ни на дюйм не приблизились к шансам её найти. На секунду мне хочется сдаться, но напоминаю, что две буквы — это уже куда больше, чем целое ничего, имевшееся у меня во все предыдущие дни. Поэтому я возвращаюсь к самому началу.

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      Так проползает ещё одна неделя в Дувре, настигают новые выходные, которые тоже не собираюсь использовать для отдыха.       Почти всё время провожу в участке, склонившись над страницей «Скрижалей». Иногда отвлекаюсь на музейный архив, лелея надежду отыскать среди пыльных полок и брюзжания Ноа подсказки, но пересмотр книг ничем не помогает. Пытаюсь и так, и эдак, ищу слова, которые могли бы помочь двигаться дальше, — каждый раз захожу в тупик и возвращаюсь в исходную точку.       Дмитрий в это время продолжает изучение дел бесследно исчезнувших людей. Часть из них даже признана судом умершими, часть числится безвестно пропавшими. Чем сильнее он углубляется — тем больше мы убеждаемся, что культ беспощаден и регулярен. Мне бы такую регулярность в занятиях спортом.       — А ещё — не оставляет следов. Но почему оставили смотрителя? Будто напоказ.       Это я говорю в понедельник вечером, одним ухом выслушивая тираду о том, что в проклятом и забытом Богом месте — тут моё ехидство расползается ухмылкой по лицу — никто не работает и не желает помогать делать это другим. Но Дмитрий прав на сто один процент; без Бориса я даже не пытаюсь обращаться за помощью, а позвонить ему или написать первой так и не решилась. Он, собственно, тоже молчит.       В этом плане я за две недели уже достигла стадии смирения. Ну, почти. Но и хорошо, наверное: Борис избавил меня от дальнейших страданий по поводу того, что нам не предначертано быть вместе как минимум по территориальному признаку.       — Лэйн?       Я понимаю глаза от листа и вопросительно смотрю на Дмитрия. Сказать, что не думаю про Бориса, — это солгать. Я думаю, пусть очень стараюсь этого не делать. Вот и сейчас, едва зацепившись мыслями за его идеальный профиль и отменно сидящее пальто, погружаюсь в пучину размышлений, в которых сразу же тону.       — Я заказываю пиццу, — бурчит Дмитрий, видимо, повторяя уже не в первый раз. — Ты будешь?       Рассеянно киваю, прошу «Маргариту» и колу без сахара, а потом смотрю в окно. Там уже начинает сереть — сгущаются сумерки и вместе с ними тучи сбиваются в плотные стаи. Вообще, я собиралась вернуться в отель и лечь пораньше, но ветром явно нагоняет дождь, а Дмитрий, если заказывает еду в участок, уезжать в ближайшее время не собирается. Что же, мой план на вечер предрешён — и это не дружеские посиделки.       Почти всё время до приезда курьера бессмысленно пялюсь на лист перед собой — иначе это не назвать — и глажу указательным пальцем гравировку кулона. Все возможные варианты закончились. Я пробовала искать по разным словам, где встречаются известные мне буквы в необходимом количестве: Ад, Рай, Дьявол, замо́к, ключ. Ощущение такое, будто что-то упускаю, но что именно?       Голова трещит, а веки словно налились свинцом. Зазвонивший телефон Дмитрия отзывается во мне ударом гонга; жмурюсь, давя на виски, а потом вздрагиваю от слишком громкого хлопка двери — он ушёл забирать еду.       Может, на сегодня лучше всё же закончить? Вызвать такси, вернуться, лечь спать, а утром начать со светлым — почти — сознанием?       Запах пиццы отвлекает, и желудок жалобно сжимается — режим питания у меня здесь в полном раздрае. А Борис не забывал интересоваться, обедала ли я… Снова думаю — Господи, пощади!       Еда идёт на пользу. Я сосредоточенно жую, пока Дмитрий рассказывает что-то, что пропускаю мимо, свободной рукой рисуя в блокноте линии.       В этом месте всё странное. Оно будто подёрнуто мутной плёнкой, скрыто от других — чужаков. В начале прошлой недели мы были в суде и прокуратуре, узнавали подробности о пропавших: что там, что там получили вежливые улыбки и стопку правдоподобных аргументов, которые позволили закрыть дела и не объединять в серию. На моё праведное возмущение Дмитрий сказал, что придраться действительно не к чему, однако не прекратил попытки найти заветную ниточку, которая распутает клубок. Но я уже сомневаюсь, что она существует. А ему ставлю очко за старания и упорство.       Моментами кажется, что помочь может только волшебство или чудо. Или случайность. В пальцах появляется знакомое покалывание. Кажется, я начинаю сходить с ума, иначе как объяснить, что возвела свою интуицию в ранг чего-то неоспоримого? Только что поделать, если в Дувре больше не на что надеяться?       Случайность… С отчаянием утопающего цепляюсь за корягу-мысль. А что если?..       «Нет, Лэйн! — говорю про себя. — Это же безумие!»       Но других вариантов у меня нет: используя считалку, выбираю слово. В нём присутствует символ, он будто первая буква — что если его игнорировать? Что если он — это слово, а не буква? Или что-то ещё — не суть.       — Ты меня вообще слушаешь? — Дмитрий отрывает от размышлений самым наглым образом.       Я поднимаю на него недовольный взгляд.       — Понимаю, что книжка интереснее, чем исчезновения, но… — бубнит он.       — Я, кажется, поняла! — выпаливаю раньше, чем действительно понимаю, но осознание яркой вспышкой освещает уже через секунду. — Поняла, Дмитрий!       Вытирая пальцы бумажной салфеткой, он спешит к моему столу, а я тем временем быстро записываю слово — «Круг» и его предполагаемый аналог из «Скрижалей».       — Возможно, здесь используется шифр Цезаря с подстановкой, — говорю быстро, боясь, что умная мысль может улетучиться. — Сначала текст сдвигают на определённое количество позиций, а затем шифруют по схеме.       — Где ты взяла схему? — задаёт Дмитрий вопрос, который я игнорирую. — На этом листе кого-то убили? — добавляет он, тянясь пальцами к кровавому пятну, но я беспардонно ударяю его по руке, не позволяя прикоснуться.       — Только если мою нервную систему, — отвечаю едва разборчиво.       Меня трясёт. Голова кружится, тошнота подступает к горлу, и ощущение такое, что вот-вот шлёпнусь в обморок. Наверное, Дмитрий по моему лицу понимает, что ситуация снова недобрая, — идёт к окну, чтобы то распахнуть и впустить в кабинет немного вечернего воздуха, наполненного предстоящим дождём.       — Ты в норме? — спрашивает он, поворачиваясь и прислоняясь к подоконнику.       — Наверное, мне нужно отдохнуть. — Я втягиваю прохладу в лёгкие. — Но… у меня есть ключ. Кажется. Я надеюсь.       С минуту он просто смотрит на меня молча. Потом медленно кивает, и вскоре мы уже сидим в машине, а первые капли дождя падают на лобовое стекло и сползают вниз. По дороге не роняем ни слова — я максимально сосредоточена на вероятной разгадке шифра. Да, на это потребуется немало времени, однако это уже маленькая победа и дрожь в пальцах не исчезает. В той же тишине поднимаемся на второй этаж отеля.       — Спокойной ночи, — говорю я скорее машинально и плетусь к следующей двери.       Слышу, как щёлкает за спиной замок, как тихо поскрипывают петли, различаю тяжёлый шаг.       — Дмитрий! — резко оборачиваюсь и иду назад, а он замирает и смотрит на меня вопросительно. — Пусть будет у тебя, — шепчу, словно нас могут подслушать стены, вытаскиваю из сумки лист и блокнот со всеми наработками.       Я не знаю, чем сейчас руководствуюсь, однако во всём теле непонятный страх и предчувствие чего-то ужасного. Себя тоже куда-нибудь спрятала бы по возможности, но под удивлённый взгляд плетусь в номер.       Сил во мне не ноль — минус один. Стаскиваю одежду на ходу, взамен подцепляю сорочку, направляюсь в сторону ванной, где становлюсь под обжигающий душ. Уже жалею, что отдала всё Дмитрию — сейчас могла бы ещё немного поработать. Странный порыв, он заставляет меня усомниться в своей адекватности. Но с другой стороны, расставшись с частью «Скрижалей» мне будто бы легче, напряжение немного отпустило, уступив место жуткой усталости.       Засыпаю, едва щека касается прохладной подушки, хотя ещё даже нет восьми вечера. Моё сознание попросту гаснет подобно перегоревший лампочке, и вязкая темень проглатывает в свою утробу.       Меня будит не то хлопок, не то щелчок. Не сразу соображаю, мозг ещё в состоянии полудрёмы, а на авансцену выступает паника. Мне перед глазами чудится тень: большая, расплывчатая, она словно увеличивается в размерах — а за окнами гудит ветер и барабанят по стеклу капли. Включаю лампу, чтобы разогнать пугающее видение, она тусклым светом наполняет комнату, и я кричу что есть силы, понимая: плод моих фантазий — чёртова реальность.       — Помогите! — Мой вопль, наверное, больше походит на визг, но надежда, что его услышит Дмитрий, персонал или постояльцы, теплится за рёбрами. — Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста! Помогите!       Тень оборачивается и роняет мою сумку, из которой что-то выпадает с глухим ударом о пол.       — Вы кто?! — продолжаю кричать я, шаря рукой по тумбочке в отчаянной попытке найти что-то, что может меня спасти. — Что вы здесь делаете?! Помогите!       Пальцы цепляются за книгу, которую Борис разрешил мне забрать из библиотеки. Хватаю её, вскакиваю с постели, бросаю в неизвестного, чем заставляю отскочить в сторону окна, а сам фолиант впечатывается в стену.       В дверь начинают барабанить, различаю голос Дмитрия.       — Лэйн! Ты в порядке, Лэйн?! Откройте же! Быстрее!       — Что вы здесь делаете?! — Я слабоумная и отважная, надвигаюсь на тень, про себя прикидывая, как смогу задержать; никак? — Отвечайте немедленно!       Ответа, естественно, нет. Я почти уверена, что это мужчина: из-за высокого роста и комплекции под чем-то, напоминающем мантию или балахон, — однако лицо скрыто капюшоном и царящим полумраком. Он отступает ещё на шаг — я же пытаюсь подобраться ближе, пока в коридоре слышится возня.       Ещё миг — тень входит в проём в стене, отчего я ошалело кричу, а портал на глазах закрывается с мерзким скрипящим звуком.       — Лэйн! — В мой номер наконец врывается Дмитрий. — Господи!       Он вертит головой, оценивая обстановку, включает свет, за его спиной мельтешит работник отеля в форме.       — Он скрылся в стене! — опережая вопросы, выпаливаю я. — Буквально скрылся в стене!       Кидаюсь туда, где секунду назад был неизвестный, ощупываю место — там только что зиял проём.       — Я не сумасшедшая! — примерно догадываюсь, что думает Дмитрий. — Это был не сон!       Но откровенно, сама сомневаюсь в собственной нормальности — снова — и реальности происходящего. Так ведь не бывает. Нет. Не бывает же, Господи?       — Здесь есть секретные ходы? — Дмитрий на удивление не обвиняет меня во лжи и безумстве, а задаёт вопрос работнику и подходит ближе.       — Я… я… не уверен, — лепечет тот. — Не знаю…       — Так позовите кого-нибудь, кто знает! — рявкает раздражённо и сам принимается осматривать стену.       Отхожу чуть назад, обхватываю себя руками за плечи. На мне только короткая сорочка и стоять так неловко, однако администратор уходит, а Дмитрий на меня не обращает никакого внимания.       — Возьми телефон, — командует он, не оборачиваясь, и я исполняю, хватая трубку. — Набери номер.       Он диктует цифры, и я включаю громкую связь — отвечает дежурный в полицейском участке. Дмитрий обрисовывает ситуацию, говорит, что нужно срочно приехать в отель.       Минуты тянутся мучительно долго, и я всё это время стою истуканом и смотрю на спину детектива, который пытается снова открыть секретный ход. Вскоре нам сообщают, что управляющего нет на месте, но он уже выехал, а затем Дмитрий наконец нажимает куда-то, и снова раздаётся тот самый скрип.       Проход расположен в ребре стены — это будто двойное дно шкатулки, ящика или сундука, он весьма узкий, Дмитрий там едва помещается. Затем оборачивается, просит мой телефон, на котором включает фонарик, и делает решительный шаг во тьму.       Я продолжаю наблюдать, не в силах уложить произошедшее в голове. Это слишком. Это чёртов перебор. Это безумие — сущее безумие, от которого у меня в жилах стынет кровь.       — Лэйн!       Знакомый голос, раздавшийся со стороны двери, заставляет меня обернуться и одновременно посылает россыпь мурашек по всему телу. Они покалывают кожу острыми иглами, а нечто непонятное расцветает за рёбрами, вытесняя оттуда ужас. Во мне перемешиваются удивление, радость, волна облегчения и что-то ещё, но разобрать не успеваю.       Борису нужно четыре шага, чтобы оказаться рядом. Он обхватывает мои щёки руками, смотрит в глаза сверху вниз. Его губы плотно сжаты, на лице читается тревога и пролегли тени усталости.       — С тобой всё в порядке? — спрашивает он тихо, а потом делает то, чего не ожидаю совершенно: перемещает холодные ладони с лица на плечи и прижимает меня к себе.       По телу мгновенно разливается покой. Закрываю глаза, не отказываю себе в исполнении желания уткнуться лбом в широкую грудь, тяну в лёгкие запах, который отпечатался на их стенках, его ни с чем не спутаешь: дерево, цитрус и капелька горечи. Сердце Бориса стучит быстро, и моё тут же подстраивается под него. Он тянет ещё ближе, прижимает сильнее, одну ладонь запускает в волосы, начиная мягко их перебирать.       Это сон? Я не хочу просыпаться.       — Ты в порядке… — Борис не то спрашивает, не то утверждает, и я не отвечаю, а только обвиваю его талию руками, просунув их под пальто, и оказываюсь будто укутанной в плотную чёрную ткань. — Ты в порядке…       Мне кажется, что мы стоим так целую вечность. Время замерло, и я вместе с ним. Борис продолжает гладить спутанные после сна пряди, я укладываю сцепленные в замок ладони на его спину. Ничего не существует, и мне больше не страшно — я под надёжной защитой, что куда крепче каменных стен Дуврского замка.       Однако реальность жестока, и возведённый моими фантазиями мирок трещит и лопается будто тонкое стекло от около тактичного покашливания Дмитрия рядом.       Борис меня отпускает, разворачивается, я ловлю на себе вопросительный взгляд с нотками не то непонимания, не то презрения.       — Доброй ночи, детектив, — говорит Борис, не подавая руку для приветствия; вместо этого снимает пальто и накидывает на мои плечи, скрывая сорочку и обнажённое тело почти до щиколоток.       Я кутаюсь в него с удовольствием, хотя давно могла бы — и сейчас могу — надеть халат или свой кардиган. Но в пальто Бориса я тоже нахожу странную защиту и покой.       — Очень добрая, — бурчит Дмитрий в ответ.       — С мисс Баркли всё в порядке — и это главное. — Борис делает шаг к проходу в стене и по-хозяйски заглядывает внутрь, затем спрашивает: — Удалось что-то найти?       — Вы не из полиции, чтобы я отчитывался. — Дмитрий говорит раздражённо, сверля меня недобрым взглядом.       — А полиция подчинена мне, — цедит Борис в ответ, разворачиваясь. — Предлагаю избежать в цепочке отчётности лишних людей.       — Отчётности? У меня к вам слишком много вопросов, сэр. И первый: как вы оказались на месте преступления в столь короткий срок?       Я, окрылённая появлением Бориса и его объятиями, вдруг спускаюсь с небес на землю, больно ударяясь об острые пики реальности. В самом деле: откуда он здесь взялся? Зачем вообще приехал? Едва ли для того, чтобы убедиться, что со мной всё в норме. Хотя моя наивная — и бесконечно глупая, очевидно, — часть шепчет, что именно ради этого.       — Персонал отеля сообщил о нападении. — В голосе абсолютное спокойствие и отсутствие поводов для сомнений. — Мисс Баркли и её работа имеют особое значение для Дувра, я не мог остаться в стороне.       Вижу, что Дмитрий хочет что-то сказать. Явно язвительное и недовольное, возможно, о том, что «особое значение для Дувра», скорее всего, не гладят по голове. Кажется, я снова в чёрном списке детектива. Однако, здравствуйте.       Борис поворачивается ко мне и говорит отстранённым, деловым, почти сухим тоном, в котором больше нет того, что было пару минут назад:       — Учитывая ситуацию, я смею пригласить вас в моё поместье, там точно безопасно.       Отрицательно качаю головой, не зная, что ответить, и одновременно боясь того, что мой язык окажется быстрее мозга и скажет «Да», когда говорить так совсем не следует. Там, безусловно, безопасно, даже не сомневаюсь, но это слишком… Хорошо, чтобы быть правдой? Пожалуй.       — Тогда нужно заменить номер. — Борис смотрит в сторону выхода, делает знак администратору, и тот испаряется выполнять поручение.       Как всё просто в его мире — даже без щелчка пальцев, одним кивком.       — Я жду отчёт, мистер Ллойд.       Между нами театральная пауза и сцена, достойная Оскара. Хочется сбежать, спрятаться, сделать вид, что меня это не касается, однако я продолжаю стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу и удерживая на плечах чужое пальто. Оно становится вдруг тяжёлым, давит на меня грузом необъяснимой вины — но что я сделала?       Дмитрий начинает говорить, скрестив руки на груди и вперив в Бориса тяжёлый взгляд, будто желает им пригвоздить к стенке и возле неё же расстрелять. Однако его доклад недолгий: своеобразный коридор ведёт к лестнице, а после спуска два разветвления, оба заканчиваются тупиком.       Тайные ходы, подземелья — всё это напоминает мне приключенческий фильм, но никак не рабочую командировку и мою нормальную жизнь. Я не хочу приключений и предпочитаю любовные комедии или мелодрамы, которые смотришь с ведром мороженого и ревёшь в три ручья.       Тем временем возвращается администратор, ведя за собой троих констеблей. Сообщает, что новая комната готова и называет номер. Борис ему кивает, командует полицейским выполнять все указания Дмитрия, затем подхватывает с пола мою сумку, забрасывая туда выпавшие кошелёк и блеск для губ.       — Жду подробный отчёт утром, — говорит он, принимая протянутую администратором ключ-карту. — Лэйн, я проведу в номер, вещи, думаю, лучше забрать завтра.       Я рассеянно киваю, сую босые ступни в отельные тапочки, забираю телефон у Дмитрия и первая выскальзываю в коридор, продолжая удерживать пальто, чтобы не уронить. Я в нём уже второй раз за время нахождения в Дувре — это можно считать системой и закономерностью? А завтра Дмитрий меня за это задушит голыми руками?       — Нам сюда. — Борис меня направляет в нужную сторону, мягко придержав за плечо. — Это новая часть отеля, отстроенная сравнительно недавно, в ней точно не будет подобных… сюрпризов.       Всё ещё не хочу даже думать, откуда ему могут быть известны подробности, — просто иду вперёд.       Борис открывает мне дверь, пропускает. Кажется, что сейчас попрощается, отдаст сумку и снова исчезнет, но нет — проходит следом, вставляет ключ в считыватель, отчего загорается свет. Но как быть дальше — понятия не имею. Сбросить пальто и остаться в одной сорочке? Продолжать кутаться в него, пока Борис не решит, что пришло время уходить?       — Заварю тебе чай, — говорит он, идя в сторону столика со всем необходимым, а я продолжаю стоять недалеко от двери, разглядывая номер.       Он явно выше категорией, просторнее, вместо пакетиков растворимого кофе — капсульная кофемашина. У большого окна расположилась дополнительно узкая софа: можно лежать и смотреть на деревья, если я правильно сопоставила расположение.       — Лэйн? — зовёт Борис, обернувшись; он уже взял в руку графин, чтобы перелить воду в чайник, а я всё ещё не сдвинулась с места. — Ты в порядке?       — Да, — делаю наконец-то решительный шаг вперед.       Снимаю пальто, цепляю за вешалку, скидываю неудобные большие тапки и тяну ниже ночнушку, но она всё равно слишком короткая, чтобы считаться приличной. Но Борис и не смотрит — он занят чаем. Забавно, что пару недель назад я выбирала платье с разрезом пооткровеннее, а сегодня вдруг спасовала, хотя могла бы… Прерываю свои мысли — не могла. Он на меня не смотрит, он смотрит на чёртову чашку.       Почти бегом добираюсь до кровати и прячусь, будто в крепость, которую не разрушить ни одному дракону. Наблюдаю из укрытия: за уверенными движениями, широкой, обтянутой белой рубашкой спиной, переходящей в узкие, как положено идеалу, бёдра. Как бы там ни было — Борис хорош, что спереди, что сзади, что словами, что сегодняшним поступком. До сих пор чувствую его объятие и это немного отчаянное, выдохнутое вместе с облегчением: «Ты в порядке…»       Только Дмитрий своими подозрениями всё же посеял в моей душе зерно сомнений. И вокруг моих мыслей, готовых вот-вот сладкими спазмами скрутить всё ниже живота в жгуты порочных желаний, вьются другие: холодные, мрачные, серые, как дуврское лето, в капкан которого меня угораздило попасть. Я набираюсь решимости, чтобы спросить.       — Откуда ты здесь, Борис? — натягиваю одеяло по самый подбородок и жму колени к груди; у меня вдруг появляется слишком много вопросов и подозрений, они роятся в голове будто разъярённый улей пчел, но собрать их во что-то путное не выходит.       — Задержался в мэрии, собирался уходить, но мне позвонил начальник полиции. Я приехал.       Борис отвечает спокойно: честно или заученно — без каких-либо признаков лжи. Он всё ещё сосредоточен на приготовлении для меня чая: заливает пакетик кипятком из чайника, берёт блюдце, ставит на него чашку, кладёт рядом ложку.       — Тебе нужен сахар? — спрашивает, подняв глаза на меня.       — Ты же понимаешь, что я имею в виду, — говорю упрямо. — Если слово «откуда» неподходящее, то тогда «зачем». Зачем ты здесь?       — Сахар, Лэйн, — Борис мне не уступает. — Тебе нужен сахар?       — Не нужен, — цежу сквозь зубы и готова разреветься; и от того, что рада его присутствию, и от обиды, вызванной долгим отсутствием, и от нежелания мне отвечать.       — Что ты хочешь от меня услышать? — Кажется, он наконец сдаётся. — То, что я за тебя испугался? Переживал? Думаю, это и так понятно. Но я переживал и испугался, Лэйн. Именно поэтому здесь.       Борис берёт чашку, несёт ко мне. Ставит на тумбочку, сам садится на кровать рядом, отчего я немного сдвигаюсь в сторону, освобождая место. Некстати думаю, что даже чай он делает совершенно — сама бы я оставила пакетик в воде и не использовала тарелку.       — Поговорим завтра? — Его голос мягкий, каждое слово аккуратно, словно выверено под линейку моего шаткого состояния. — Ты устала, Лэйн. Наверняка перепугалась. Нужно отдохнуть. Могу сходить на ресепшен и попросить седативные, если хочешь.       Отрицательно качаю головой и тянусь к чашке. Обхватываю её ладонями, ощущая приятное тепло, делаю первый глоток, прикрывая глаза. Борис прав. Мне нужно успокоиться и поспать. Внутри всё до сих пор трясётся от ужаса, и это осознание явно ещё не окончательно прибито гвоздём к реальности.       — Вся дрожишь.       Его большая ладонь накрывает мои пальцы. Борис мягко поглаживает костяшки, затем несильно сдавливает в районе запястья и смотрит мне в глаза. В его ясных радужках спокойная гавань. Там тишина, стабильность, ясность. Его зрачки без слов обещают мне защиту.       — Я попрошу, чтобы возле номера дежурил констебль, — продолжает Борис.       — Это лишнее, — храбрюсь и делаю небольшой глоток, а страх широко разверзает внутри пасть; что будет, если преступник вернётся?       — Я… — Борис начинает говорить, а затем запинается на секунду, будто прерывается на недолгие размышления. — Я могу побыть с тобой. Если это нужно. И если это… приемлемо и удобно.       — Удобно, — шепчу, глядя на него и не веря в происходящее.       Вот так просто он собирается остаться? Со мной? Ночью? Потому что мне страшно? Холод, который до этого кутал тело, обращается жаром. Сорочка прилипает к спине, я возвращаю чашку на блюдце, прогоняю скопившуюся во рту вязкую слюну.       Насколько идея плоха? На сто из десяти. Я не знаю Бориса и его намерений. Да, он не похож на насильника или серийного убийцу, но разве маньяки не выглядят как примерные члены общества? Разве меня не учили с самого детства не доверять незнакомцам, не ходить к ним домой, не садиться в машину? Учили, только я сейчас буквально приглашаю его в постель, сдвигаясь ещё больше в сторону, но благоразумно забираясь под свой импровизированный щит сильнее.       Борис поднимается и выключает в номере свет — остаются только лампы на тумбочках. Затем, не раздеваясь, ложится на кровать поверх одеяла и гасит возле себя светильник.       — Могу рассказать сказку, — говорит он, чем заставляет меня улыбнуться.       — Что-то из неадаптированного?       — Если ты планируешь не спать, то да.       В нашем положении это звучит слишком двусмысленно. Всего-то и нужно отбросить одеяло, чтобы все мои фантазии стали реальностью. Но я не уверена, что Борис фантазирует о том же.       Переворачиваюсь на бок, мы встречаемся взглядами: поза Бориса зеркалит мою. Его губы изгибаются в едва заметной улыбке — тёплой, поддерживающей, успокаивающей. Он снова оплот спокойствия.       — Расскажи лучше ещё о «Скрижалях», — прошу я, не давая атмосфере между нами накалиться до предела и неприличий.       — Может, отложим «Скрижали» до завтра?       — Ты всё хочешь отложить до завтра, — бурчу недовольно я.       — Хочу, чтобы ты отдохнула, — мягко отвечает на выпад Борис. — Поэтому согласен только на сказку. Какую-нибудь добрую, со счастливым концом.       Можно было бы возразить, что я не устала, но я устала. Веки свинцовые, а одеялом придавливает к постели. Сплю я, конечно, вряд ли как принцесса, и лучше бы не засыпать, чтобы не опозориться, начав болтать какой-нибудь бред, но…       …Мой сон тревожен; скорее, это даже дремота, сквозь которую отчётливо слышен вой ветра за окнами. Иногда выныриваю из забытья: Борис всё это время находится рядом. Когда два раза подряд резко открываю глаза, натыкаясь на пугающую тьму без теней, он осторожно укладывает меня обратно, шепча, что все мои кошмары только приснились, и гладит по волосам. Проснувшись в третий раз нахожу его самого задремавшим на соседней подушке; светлые пряди растрёпаны, ресницы подрагивают, губы чуть приоткрыты.       Мне хочется смотреть, смотреть и смотреть. Грудь вздымается от ровного дыхания, ладонь лежит очень близко ко мне. Невольно улыбаюсь, придвигаясь ближе, приподнимаюсь, кое-как цепляю край одеяла и осторожно, стараясь не потревожить, укрываю Бориса. Он реагирует, забавно потираясь щекой о подушку.       Хочу коснуться, погладить щетинистый подбородок, ощутить колкость пальцами, провести выше, разгладить морщинки у губ и у глаз, на переносице. Они в его образе как противоречия идеальному, но ничуть не портят — делают только краше. Однако дотронуться так и не решаюсь — и сама закрываю глаза.       В четвертый раз — уже ближе к утру, когда за неплотно завешенными шторами виднеется тонкая серая полоска сумерек, — открыв тяжёлые веки, я встречаюсь со взглядом Бориса. Он всё так же лежит на боку, не касается меня, но смотрит, а губы изогнуты в едва заметной улыбке.       — Почему не спишь? — шёпотом спрашиваю я первое, что приходит в голову.       — Охраняю твой сон, — так же тихо отвечает Борис и заправляет мне за ухо прядь волос, отчего лёгкая дрожь бежит по всему телу. — Спасибо, что укрыла меня одеялом.       — Спасибо, что остался.       — Не за что, Лэйн.       Неожиданно осознаю, что это он выдыхает мне прямо в губы. Не знаю, кто первым оказывается ближе, но между нами теперь меньше дюйма, мы сплетены взглядами и чем-то невидимым, а тёплая и мягкая ладонь Бориса продолжает лежать на моей щеке, с которой он миг назад убирал волосы. Большим пальцем ведёт по коже, и я закрываю глаза, наслаждаясь лаской, а после чувствую поцелуй. Он мягкий, почти невесомый, бесконечно трепетный — отвечаю охотно, однако и сейчас не решаюсь коснуться Бориса, будто от моих действий он может раствориться в предрассветном тумане.       Я не хочу заканчивать, я мечтаю наслаждаться так вечность, пусть даже не переходя черту, не позволяя себе большего. Однако не почувствовать чужое тепло в какой-то момент становится выше моих сил. Я запускаю пальцы в волосы Бориса — пряди приятно скользят по коже, — стремлюсь к нему ближе, в ответ оказываюсь прижата затылком к подушкам, открываю глаза, чтобы посмотреть в ясные радужки, но…       Бориса нет. Я лежу на спине, гляжу в потолок, и всё это мне будто бы просто приснилось. Разочарование наполняет от края до края: наш поцелуй был просто сном. Остальное тоже приснилось? Осматриваюсь, ища ответ. Меня окружают незнакомые стены отельного номера, значит, часть этой ночи всё же реальна — жаль, что не та, где был Борис. Переворачиваюсь, утыкаясь лицом в подушку, и чувствую запах — его запах. Тяну в лёгкие, наполняя их целиком, на максимум, и улыбаюсь от сладостного осознания: Борис провёл эту ночь со мной.       Но радость быстро оседает вулканическим пеплом — в мой номер через тайный ход проник неизвестный, и с этим придётся разобраться. Всё это не сказка, несмотря на замок на холме, и я не принцесса, которую из башни спасёт прекрасный принц, — чёртова реальность привычно мрачная, а так хочется вернуться в мир сладких грёз и целоваться с Борисом. Но уже наступил новый день.

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      — Какого дьявола?! — В громком голосе океан злости; та плещется предстоящей бурей, которая потопит неосторожные корабли.       Вдоль стола сидят шестеро мужчин, он один стоит во главе, упираясь костяшками пальцев в деревянную поверхность из дорогого дерева. Взглядом скользит по лицам присутствующих, которых собрал в столь ранний час. Он знает обо всём, что происходит в городе, иногда кажется, что может раскрыть и чужие мысли.       — Нужно было ждать и смотреть, как американка приближается к нашим тайнам? — говорит присутствующий, смотрит с прищуром, искривив тонкие губы в презрении. — Ты настаивал на её приезде, и что теперь? Дал карт-бланш?       — Я знаю, что делаю! — отрезает остро и резко, разворачивается, проходит вдоль стены, опуская на половицы тяжёлые шаги; зол, как же он зол.       — Уверен? У неё ключ к расшифровке «Скрижалей», а тебе как будто бы наплевать. Кроме меня никто не хочет поговорить об этом?       — Ещё бы знать, где сами «Скрижали», — вступает в разговор сидящий напротив, сверля взглядом стальных глаз. — Ничего не знаешь об этом, Каин? Не у тебя ли в церкви нашли утерянный лист?       — Поговорим о том, кто привёл в эту церковь американку? — смело отвечает, вздёрнув острый подбородок.       — Молчать! — раскатом грома разносится по кабинету.       — Томас, — тянет Каин, повернувшись влево и плевав на приказы, — ты у нас судья. Рассуди, чёрт возьми!       — Сегодня мы собрались не для суда. — Тот с подчёркнутым спокойствием поправляет воротник рубашки, затем проворачивает на пальце перстень. — Для чего тебе ключ к шифру, Каин?       — Он нужен всем нам.       — Но только ты позволяешь себе вламываться ночью и пугать девушку. — Глава Круга подобно остальным занимает место в кресле, сплетает пальцы в замок, сводит губы в тонкую линию.       — Она, в первую очередь, чужачка! Она не имеет права на наши тайны! — Каин скалится.       — Я запрещаю к ней приближаться. — Новый приказ. — Время ещё не пришло.       На том собрание оканчивается — больше никто не смеет перечить. Ножки стульев ползут по полу, помещение наполняется звуками, едва слышно скрипит дверь.       Глава Круга остаётся в одиночестве, устало опускает веки. Время ещё не пришло. Придёт ли? На его лицо наползает тень — красный и жёлтый переплетаются, первые лучи солнца проворные, смелые, стекло им не помеха. Он разворачивается и смотрит, как оживает после ночи Дувр.       За окном дребезжит новый рассвет.