Скрижали Армагеддона

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      Воскресное утро у меня хмурое и пасмурное, полное разочарований. Одного так точно: проснувшись, не обнаруживаю кафф на правом ухе. Перерыть постель и перетрясти простыни не помогает, как и звонок на ресепшен — ничего подобного в ресторане не находили. Потеря меня расстраивает: я привязываюсь к вещам и даже незначительные ситуации заставляют грустить.       Пока собираюсь, продолжаю думать, где ещё могла обронить серьгу, и вариантов не сказать что много: церковь, архив, музей, где я ползала по полу, будто дура. Машина Бориса Романова. На последнем останавливаюсь и вздыхаю — кажется, вчера я его немного разозлила вопросами. Но если мы не будем общаться — даже к лучшему, мне не хочется влюбляться и страдать, а с ним и первое, и второе кажется неизбежным. Следует разобраться здесь со всем быстро и вернуться к привычной жизни без мэров, подаренных пальто и раскрытых над головой зонтиков в дождь.       В ресторане Дмитрия не нахожу, а жаль — хочу сказать ему всё, что думаю, по поводу оставления меня в музее одной. Не то чтобы я собиралась уехать с ним, но выговориться всё равно хочется: мог бы предупредить, в самом деле. С английским завтраком больше не рискую, собирая сэндвич, и, быстро перекусив, сразу же отправляюсь в музей — работы там хватает.       На улице привычно серо и зябко, едва ступив на крыльцо, поднимаю воротник пальто, проверяю взяла ли зонт, но добираться выбираю всё равно пешком. Пока ела, была необычайно умной и загрузила через вай-фай карту в навигатор — он показывает, что до точки назначения двадцать две минуты ходьбы. Не близко, но терпимо, а мне очень хочется проветрить голову и немного поразмыслить.       После вчерашнего дождя остались лужи и грязь, и ступать приходится осторожно. Окружающий пейзаж вообще унылый и сизого цвета, будто крыло одинокого голубя. Листва на деревьях кажется слишком тёмной, цветы спрятались в бутоны или склонились к земле от дождя, а солнца не видно, будто его не существует в этом городе вовсе. Картину довершает Дуврский замок на холме: монументальный, но мрачный, не оплот надёжности, а каменная, холодная, совершенно бездушная глыба чего-то тёмного. Он похож на предвестник беды.       Глядя на строение, я возвращаюсь к мыслям о преисподней, культе, жертвоприношениях. Насколько написанное в книгах соответствует действительности, стоит ли в целом в это верить и, если да, перекочевали ли средневековые развлечения в современный мир? Хочу другого ведущего этого праздника, а не вот это вот всё. Только делать нечего: Метрополитен отправил меня в гущу событий и нужно как-то справляться. Забавно, конечно, выглядит «гуща событий» в городишке, где за время неблизкой дороги я увидела только три человека. На этом вспоминаю, что сегодня воскресенье и нормальные люди, наверное, спят в девять утра или едят свои политые маслом английские завтраки. Или ходят в церковь, чтобы отец Каин отпустил им грехи.       Уже трогая дверную ручку парадного входа, неожиданно соображаю, что сегодня и музей может быть закрыт, но мне везёт: дверь легко поддаётся, безропотно впуская в мрачный холл. Возле кофейного аппарата замечаю Ноа, прислонившегося к стенке плечом и ожидающего, пока гудение прекратится, порадовав живительным напитком. Он меня тоже видит, поправляет очки, и я машу рукой, выкрутив дружелюбие на максимум.       — Сегодня тоже нужно что-то носить? — спрашивает Ноа, обречённо вздыхая.       «Парень, ты мог бы хотя бы притвориться, что рад меня видеть, в самом-то деле!»       — Нет, — качаю в ответ головой, не делая замечаний, хотя очень хочется. — Разберусь с тем, что уже имею.       Ноа не скрывает своей радости, хватает стакан, расплёскивая пару капель кофе на пол, отчего чертыхается и, пожелав мне удачной работы, удаляется в неизвестном направлении. Всё происходит так быстро — вот это нежелание побыть немного грузчиком! — что я едва успеваю сообразить, и, вздохнув, тоже плетусь заниматься делом, продолжая горевать о потерянной серёжке, но с семенем надежды, что она найдётся где-то в музее.       Однако день явно решил даровать мне сплошные разочарования. Оставшиеся неразобранными вчера книги не несут и доли полезности — сплошная ерунда. Я вяло листаю их одну за другой, то и дело глядя на время, будто это может хоть как-то помочь. В конечном итоге остаюсь ни с чем: это касается и информации, и каффа, который не удалось отыскать.       Сейчас я на распутье: могу спустится в архив и потратить остаток дня на поиск новых источников либо направиться в участок и поругаться с Дмитрием, а заодно купить наконец-то сим-карту и пообедать. Второе нравится больше, поэтому ухожу, не став искать Ноа и сообщать о планах.       Не знаю, кто придумал карты с режимом оффлайн доступа, но он — молодец. Торговый центр находится в пятнадцати минутах пешком, и я снова выбираю пройти их своими ногами. По дороге смотрю на красивые здания, что хранят в себе историю и старину, дышу влажным воздухом с залива, пытаясь представлять себя туристом, а Дуврский замок смотрит мне в спину. Даже повороты не помогают избавиться от мрачного тяжёлого взгляда холодных стен — строение возвышается и наблюдает за городом с высоты и как будто свысока.       А вот торговый центр спасает, пусть там слишком душно и сразу же приходится расстегнуть пальто. Я быстро осматриваюсь, первым делом приобретаю сим-карту, которую активирую, не отходя от кассы — буквально. Затем отправляюсь искать кафе, чтобы наконец-то нормально пообедать. Куриный суп делает мне хорошо, правда, идти после него уже никуда не хочется — только лечь и спать. Так что силы я собираю по крупицам и, пока пью кофе из красивой жёлтой чашки, строю маршрут до полицейского участка — всего-то новые пятнадцать минут. Если бы носила фитнес-браслет — он бы обалдел от таких активностей на фоне привычных трёх тысяч шагов в сутки в лучшем случае.       Добираюсь я весьма успешно — прогулка в одиночестве выдаётся на удивление приятной, пусть ветер колкий, а свинцовые тучи низко-низко висят над крышами, отражаясь в лужах. Знакомую машину замечаю сразу, она кое-как втиснута на половину парковочного места — отлично, значит, Дмитрий здесь и может получить праведный гнев. Жаль только, что тот почти весь улетучился за время моих утренних скитаний и на фоне расстройства отсутствием результата.       В участке, как и в прошлый раз, тепло и громко. Я киваю дежурному и собираюсь сразу идти в выделенный кабинет, но меня заставляют замереть и обернуться:       — Мисс Баркли, вам звонили.       — Мне? — удивлённо спрашиваю, не представляя, кому могла понадобиться. — Кто?       — Сэр Борис Романов.       — О-о-ого… — только и выдаю; моё тело наполняется жаром, щёки пылают, а на кончиках пальцев концентрируется предвкушение — вот только чего?       — Он оставил свой номер, просил перезвонить. — Дежурный тем временем протягивает мне белый стикер с записанными на нём цифрами.       — Спасибо, — лепечу в ответ, принимая записку как нечто волшебное и ценное до неприличия, и сразу же направляюсь по коридору в самый его конец.       Там никого нет, а большое окно выходит во двор, и я прислоняюсь поясницей к подоконнику, сразу же набирая номер. Мне так нервно, будто это первый звонок мужчине в жизни, — пару раз даже жму не те кнопки. Ладони вспотели, во рту пересохло, я всё не решаюсь начать звонок и просто смотрю на дисплей, строя предположения, что Борису от меня нужно. Но чем дольше тяну, тем сильнее волнуюсь, поэтому пресекаю свою нерешительность одним нажатием.       Борис отвечает спустя три гудка. Простое «Да» вызывает во мне бурю эмоций, заставляя мурашки бежать по спине. Я живо представляю, как он это произносит, глядя на меня сверху вниз, как его тёплое дыхание ласкает кожу, как ладони сжимают предплечья, и он тянет меня ближе-ближе-ближе…       — Я вас слушаю, — напоминает Борис, потому что я слишком долго молчу.       — М-м-м, привет, это Лэйн, — проговариваю быстро, буквально на одном дыхании. — Мне сказали, что ты звонил…       — Добрый день, Лэйн.       Клянусь, когда Борис называет моё имя, я готова рожать от него детей. Понятия не имею, почему так, но это не сильно-то важно, по сути. Может, из-за акцента, а не потому что я идиотка? Пожалуйста, Господи!       — Что-то случилось? — спрашиваю и машинально тянусь к кулону, чтобы сжать пальцами.       — Нет, просто ты вчера обронила у меня в машине серьгу.       — Ой.       Однако. Самое неожиданное предположение оказалось верным.       — Я думала, что потеряла.       — Нет, она в надёжных руках. — Борис смеётся. — Я привезу, когда тебе будет удобно?       — Может, я лучше сама? — Ощущаю неловкость от такого количества внимания. — Мне не хочется тебя отвлекать.       — Перестань, Лэйн, ты ничуть меня не отвлекаешь. К тому же… — Он делает небольшую паузу. — Вдруг это снова просто повод?       Я забываю, как дышать. Стою, улыбаюсь в пустоту коридора, фантазирую нашу новую встречу, а стайки мурашек продолжают щекотать кожу. Готова даже ущипнуть себя, чтобы доказать, что это не сон, но просыпаться не хочется совершенно — пусть он будет летаргическим.       — Борис, у меня к тебе есть вопрос, — решаю проверить реальность происходящего другим способом. — Но он не такой, как вчера, — добавляю спешно, помня, как неудачно я умею узнавать некоторые факты.       Он снова мягко смеётся, затем говорит:       — Лэйн, ты можешь спрашивать всё, что считаешь нужным. Я постараюсь тебе помочь.       Вообще, если совсем откровенно, то больше всего хочу узнать, есть ли у него подружка, но это неприлично, поэтому уточняю приличное:       — В Дувре есть какие-то архивы? Чем старше там документы и книги, тем лучше. У меня ещё пять стеллажей в музее, но надежды откровенно мало.       — Архив есть, но он, скорее всего, мало поможет, — через секунду размышлений отвечает Борис, заставляя меня помрачнеть. — Есть городская библиотека, там много секций со старыми изданиями.       Я уже собираюсь поблагодарить, вмиг приободрившись, но у Бориса, видимо, другой план: мой сердечный приступ.       — Я могу отвезти тебя туда сегодня. Например, через час, подойдёт?       Мне подойдёт в любое время дня, ночи и жизни.       — Конечно! — наверное, заверяю его слишком бодро, но как есть. — Спасибо большое! И за то, что спас мою серёжку тоже.       Мы прощаемся, и, окрылённая до крайней степени, спешу наконец в кабинет, на ходу расстёгивая пуговицы пальто, а другой рукой записывая номер в телефонную книгу.       Дмитрия нахожу в уже привычном положении: склонившегося над столом и что-то пишущего. После разговора с Борисом остатки запала на скандал растворились, поэтому только приветствую новоиспечённого коллегу.       — Добрее видали, — бурчит он в ответ.       — Вчера можно было и не бросать меня в музее одну, — замечаю всё же, проходя к занятому ранее столу, а потом решаю давить на совесть тяжёлым прессом: — Все ушли, и я там осталась одна в грозу.       — Надеюсь, ты хорошо добралась. — Голову от своих бумаг Дмитрий так и не поднимает.       — Удовлетворительно.       На самом деле изумительно, но ему это знать не обязательно.       — Вот и славно. Что-то удалось узнать? — Взгляд наконец обращается в мою сторону.       Я демонстративно закатываю глаза и деланно цокаю — Дмитрий на это не реагирует, смотря непроницаемо, — быстро рассказываю скудные крохи информации о культе Люмена Терра, которые удалось узнать в архиве, и добавляю, что сегодня отправлюсь в городскую библиотеку, умышленно опуская факт, что сделаю это с Борисом Романовым. Меньше знают — крепче спят, как говорится, тем более, что отношения между детективом и мэром показались мне сильно натянутыми.       Дмитрий одобрительно кивает, потом говорит:       — Из Кентербери приехал представитель Церкви Англии, они тоже переполошились пропажей книги. Хочет поговорить и с тобой.       — Со мной? — удивлённо изгибаю брови; слишком много желающих. — О чём?       — Тебе виднее. — Дмитрий жмёт плечами. — Он пока отъехал, но, по моим подсчётам, скоро должен вернуться.       Однако мне, конечно же, не виднее, совсем. Открываю ноутбук и смотрю на время — до приезда Бориса остаётся чуть меньше часа. Поговорить со священнослужителем, конечно, важно, но в библиотеку я хочу сильнее — и понимаю, что дело вовсе не в книгах, но признаваться даже самой себе не планирую.       Минут тридцать я почти с нулевым результатом ищу хоть что-то о Люмена Терра в интернете и в своих источниках — сохраненных ещё со времен учёбы книгах и справочниках, — однако факты настолько скудные, что даже мне на данный момент известно больше. Вздыхаю, сдаюсь и пишу сообщение своему университетскому научному руководителю — профессору Эвансу. Сейчас в США десять утра, а значит, вполне возможно, что ответ последует довольно скоро.       Едва ставлю точку, в дверь стучат. В кабинет заходит мужчина — он довольно молод, подтянут, лицо кажется открытым и приветливым, а каштановые волосы до плеч вьются. Дмитрий представляет его епископом Оливером, и я, подойдя, первая протягиваю руку для приветствия.       — Материалы. — Дмитрий суёт мне папку, в которую беспрестанно смотрит, и, сообщив, что должен отлучиться, покидает кабинет.       Однако добрый вечер. Я сейчас должна проводить допрос? Или это меня будет допрашивать Церковь Англии? Я всё ещё католичка и готова звонить в Ватикан — они дадут мне адвоката? Хочется шутливо добавить «…дьявола», но это слишком даже для меня.       — Рад, очень рад, мисс Баркли, что вы согласились нам помочь. — Епископ присаживается на предложенный стул, и я опускаюсь напротив, тактично умалчивая, что согласия никто не спрашивал.       — Мне ваша помощь, признаться, тоже нужна.       Я открываю папку, понятия не имея, что там найду, и первым делом натыкаюсь на красноречивые фотографии с места убийства, отчего приходится спешно проглотить горечь.       — Упокой Господь его душу, — качает головой епископ.       Ага, мою бы тоже кто упокоил.       — Вы когда-нибудь раньше видели эти символы? — начинаю я, старательно сдерживая рвущиеся наружу желчь и бульон; отбираю и раскладываю на столе снимки, где читаемы кровавые знаки.       — Нет, никогда прежде, — уверенно отвечает он, глядя не дольше секунды, и спешит уставиться на стенку за моей спиной.       Осуждения ноль процентов, понимание — на максимум. Принимаюсь складывать фото обратно в ровную стопку.       — А культ Люмена Терра? Слышали о нём? — спрашиваю и внимательно слежу за реакцией, потому что ощущение такое, что все они здесь что-то знают, но тщательно охраняют свои тайны.       Епископ вежливо мне улыбается и снова машет головой, отрицая. Мне остаётся лишь обречённо вздохнуть и захлопнуть папку. Я готова сдаться.       — Детектив Ллойд сказал, что вы хотели со мной поговорить. О чём?       — Я лишь хотел выразить вам благодарность, мисс Баркли, и подчеркнуть важность «Скрижалей Армагеддона» для Англии.       — Но эта книга, если верить преданиям, — говорю я, беря в руки карандаш и ведя стороной с ластиком по столешнице, — является ключом к аду. Она тесно связана с культом, а вы утверждаете, что ничего о нём не знаете.       Его губы тянет в этот раз не улыбка — нечто наподобие усмешки, она будто шепчет мне: «Ты поймала, но не удержала». Как же сильно это всё не нравится.       — Церковь не интересуется ни культами, ни сектами, ни чем-либо подобным. — Голос епископа мягкий, будто проникающий под кожу. — «Скрижали» — реликвия, пусть зашифрованная, оттого мы не можем знать, какие тайны в себе скрывает. Но уж точно не ключи к аду, поверьте мне.       — Чем эта книга ценна? — продолжаю.       — Для нас, людей церкви, — епископ поправляет колоратку на шее, — она ценна тем, что находилась в определённый промежуток времени в руках святого Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского.       Я быстро вбиваю имя в поисковик, чтобы позже изучить подробнее.       — Ещё раз выражаю благодарность. — Он поднимается на ноги, придерживая полы чёрной рясы. — Вы проделали большой путь ради нас.       На этом мой телефон оживает, на экране высвечивается имя Бориса, и я спешно жму на кнопку сбоку, чтобы убрать вибрацию, а потом переворачиваю дисплеем вниз. Дьявол! Но мы заканчиваем, и это хорошо.       — Вас проводить? — спрашиваю, но мысленно нахожусь уже не здесь.       — Нет, я хочу ещё побеседовать с сэром Майклом.       Прощаемся, епископ просит Господа меня хранить и удаляется. Я сразу же перезваниваю Борису, параллельно доставая из сумки стикеры. Он на месте и на мою просьбу дать мне пару минут времени обещает ждать столько, сколько нужно. Не мужчина — мечта. Жаль, мне недоступная.       Царапаю Дмитрию записку: «Можно было бы и не уходить!», которую клею на обложку папки с делом об убийстве, затем крашу губы блеском, расчёсываюсь, немного печалюсь, что выгляжу не как богиня.       Делаю глубокий вдох и выдох. Это не свидание — это работа, только я волнуюсь и нервничаю, снова, и это заставляет чувствовать себя глупо. Может, никуда не ходить?       «Соберись!» — командую своему подсознанию и, надев пальто, выхожу.       На удивление, дождя на улице всё ещё нет, и даже пробивается скромное солнце. Борис, едва завидев меня на крыльце участка, выходит из машины, улыбается, и я ответно и совершенно искренне приподнимаю уголки губ.       Мы друг друга приветствуем — неловкость немного ощущается в воздухе, — Борис открывает мне дверь, подаёт ладонь, не изменяя себе и манерам. Я охотно принимаю помощь и вдруг чувствую, как по позвоночнику бежит холодок — неприятный, липкий, будто кто-то подсматривает. Резко оборачиваюсь и разглядываю амбразуры окон участка, продолжая при этом держать Бориса за руку, однако за стёклами не замечаю никого, кто бы мог за нами следить. От этого ещё больше не по себе.       — Лэйн, что-то не так? — Голос Бориса выводит меня из оцепенения, он звучит прямо у виска, и я понимаю, что уж слишком сильно сжимаю его пальцы.       Мы в целом очень близко, нарушив личные пространства друг друга; не как условные коллеги — гораздо ближе. Это будоражит, делает моё дыхание прерывистым, заставляет нервно сглотнуть, поднимая вверх глаза. Не знаю, кажется мне или нет, но Борис будто подаётся ближе вместо того, чтобы отодвинуться, и плотнее сжимает губы.       — Нет, всё хорошо, — наконец-то выдыхаю я почти беззвучно и скорее усаживаюсь в салон.       Через считанные секунды Борис оказывается рядом.       — Ты не голодна? — спрашивает он, начиная движение. — Можем заехать куда-нибудь по пути.       — Нет, спасибо, — качаю я головой, продолжая думать про странное чувство и близость с Борисом одновременно. — Но если я вдруг отрываю тебя от дел или планов…       Он заверяет, что поездка в библиотеку — сейчас главный план. Что ж… я выдыхаю и смотрю вперёд, потирая вспотевшие ладони о колени.       — Как тебе Дувр? — заводит отвлечённый разговор Борис, внимательно следя за дорогой. — Видела что-нибудь, кроме полицейского участка?       — Музей, церковь, — перечисляю я. — Это считается?       — Не совсем, — отвечая, Борис на секунду поворачивается и глядит на меня с улыбкой. — А сам замок?       — Пока ещё не успела.       На самом деле я даже не думала об этом. Я вообще мало о чём думала, если не считать самого Бориса, который буквально заполонил мысли, и ещё немного расследования, будто бы нужного только мне одной. Весь остаток недолгого пути мы говорим о Дуврском замке, но не касаемся мистики — порталов в ад и прочего.       Я думала, что библиотека будет расположена где-то в центре, но скоро понимаю, что в районе была сегодня днём — совсем недалеко залив, а замок смотрит на тебя в упор с горы. Вот и добрый вечер: внимательности у меня на минус три из пяти. Узнаю торговый центр, в который заходила, а у соседнего здания Борис глушит мотор.       Чтобы попасть в городскую публичную библиотеку, необходимо перейти дорогу и войти в двухэтажное кирпичное здание, которое сливается с застройкой рядом. Пальто оставляем в гардеробе и поднимаемся на второй этаж. Борис параллельно рассказывает, что здесь зачастую проводятся выставки, под них отведено несколько залов внизу; рекомендует посетить текущую.       Холл, в который мы попадаем сразу с лестницы, длинный и светлый, паркет немного скрипит под ногами, а тусклый свет рассеивают большие окна. Если не считать наши шаги и негромкую беседу, то кругом стоит тишина — век доставок, интернета и гаджетов, мало кто ходит почитать в специально отведённое место.       — Нам сюда. — Борис кивает на одну из вереницы добротных деревянных дверей, и мы входим внутрь.       У самого входа за стойкой сидит молодая девушка и сразу улыбается, заметив новых посетителей. Через секунду понимаю, что улыбка предназначена только Борису, — она старательно хлопает ресницами, кокетливо отбрасывает назад светлые локоны, невзначай трогает жемчужный чокер с внушительным кулоном, привлекая внимание к глубокому и не менее внушительному декольте. Я таким похвастаться, увы, не могу, но и не очень-то хотелось.       «Не всем такое нравится, милая Барби», — но понимаю, что просто себя успокаиваю.       — Добрый день, — говорит Борис вежливо, и девушка ему отвечает наигранно томным голосом.       Я едва удерживаюсь от того, чтобы демонстративно не закатить глаза.       — Эмили, — читает он её имя с таблички, — сегодня мы с мисс Баркли поработаем в вашей секции.       — Да, — улыбка расползается по идеально накрашенному лицу, — сэр Итан предупреждал меня.       Библиотекарь Эмили продолжает строить глазки, а я, сделав шаг вперёд, морщусь — её духи такие приторно-сладкие, будто кастрюлю компота на себя вылила, ей-богу. Ну или она мне просто не нравится.       Я смотрю на Бориса: кажется, ему все эти действия безразличны, он указывает мне ладонью в нужном направлении, и мы, оставив мою сумку на одном из столов для чтения, проходим к высоким длинным стеллажам, сплошь уставленным книгами.       Нет, я не ревную. Не ревную. Не ревную. Я. Вообще. Не. Ревную. Нет. Просто Эмилии неприятная, вот и всё.       — Если скажешь, какие книги нужны, я могу помочь. — Борис останавливается в конце зала, опираясь одной рукой о полку; перед нами только стена, выкрашенная в довольно приятный бежевый цвет.       Я смотрю на него: на крепкую грудь, обтянутую тканью кипенно-белой рубашки, на лицо с внимательными глазами глубокого голубого цвета и так чувственно очерченными губами, на непослушную прядь волос — и не могу думать о работе, поисках, культах; только о том, как мы целуемся среди тысяч книг.       «Ты официально вляпалась, Лэйн. Поздравляю!»       Сознательно делаю шаг чуть в сторону, чтобы перестать быть слишком близко.       — Что-нибудь про религию. — Веду указательным пальцем по корешкам, не читая названия. — Если будет конкретно про Люмена Терра — отлично. Историю Дувра тоже теоретически можно. И замка. И житие святого Томаса Бекета, хотя сомневаюсь, что что-то подобное может здесь храниться.       — Хорошо. — Борис утвердительно кивает.       — А… — запинаюсь, ища, чем заменить слово «сучка», и останавливаюсь на имени: — ...Эмили может нам помочь в поисках? Может, есть какие-то картотеки?              — Я могу уточнить.       — Я потом сама, — проговариваю наверняка слишком быстро, но плевать. — Пока лучше осмотреться.       Отхожу от Бориса ещё немного, уже внимательнее глядя на надписи, затем достаю одну из книг — «Становление англиканства» — и открываю. Здесь, конечно, всё организовано куда лучше, чем в музейном архиве: на форзац прикреплена карточка с местом на полке, а также внесены ключевые метки. Делаю вывод, что картотека есть точно, а ещё — что мне не придётся возиться со стикерами. Понимаю, что всё равно оставила их на столе в участке, когда писала записку Дмитрию. Эта мысль тянет за собой следующую: Борис не вернул мне кафф. Бросаю на него взгляд — и, Господи Иисусе, лучше бы я этого не делала!       Только не смотреть просто не могу — это грех, кощунство и потенциально самое огромное упущение в жизни. Поэтому, собственно, и не отвожу глаза, жадно наблюдая: Борис расстёгивает и снимает запонки, чуть небрежным жестом убирая в карман, закатывает рукава рубашки до локтей, открывая вид на выступающие вены — они тянутся от запястий, красиво извиваясь; я хочу его руки на себе: на лице — лаская, на шее — сдавливая, на груди и бёдрах — доводя до экстаза.       Но что самое худшее — Борис замечает мой взгляд. Замечает и улыбается уголком губ, склонив голову вбок. И тоже смотрит, долго, внимательно, будто играя со мной в гляделки — я сдаюсь и проигрываю. Вспыхиваю, утыкаюсь прямо перед собой, хотя картинка и расплывается.       — Уточню всё-таки про картотеку, — бормочу едва связно и совсем не уверена, что разборчиво.       — А я схожу за водой, — отзывается Борис. — Как-то здесь жарко.       Действительно, очень жарко.       «Становление англиканства» занимает своё место, мы одновременно хотим выйти из довольно узкого прохода между стеллажами, сталкиваясь. Теперь ещё ближе, нарушив уже последние возможные рамки, и я на грани помешательства или обморока, когда Борис меня обхватывает двумя руками, в очередной раз страхуя от падения. Пожалуй, теперь можно и умирать.       — Осторожнее. — Борис меня отпускает и пропускает вперёд.       — Спасибо.       Кажется, неловкость можно потрогать, как и воздух, собственно, — настолько он стал густым и плотным, насыщенным ничем иным как моей явной ошибкой.       На пару минут мы с Борисом разлучаемся: за это время я успеваю переговорить с Эмили, которая мне всё ещё не нравится, и сесть за один из компьютеров, что стоят у окон. Вырываю из блокнота лист, вбиваю в поисковик поочерёдно возможные метки и выписываю номера нужных мне книг. Их совсем мало — это одновременно радует и огорчает.       Вскоре за моей спиной останавливается вернувшийся Борис, отчего в очередной раз забываю, как дышать. Он опускает ладони на спинку стула, спрашивает, как успехи, а я вытягиваюсь ровной стрункой и пытаюсь собрать в кучку буквы и клочки беспорядочных мыслей.       — Возможно, — говорю, предварительно кашлянув, чтобы восстановить осипший голос, и записываю ещё одну цифру, — в этих книгах что-то найдётся.       Борис продолжает стоять рядом, чем будоражит, но я стойко набираю ещё несколько слов — возможных вариантов, однако они повторяют уже отмеченные. Затем мы расходимся в разные концы зала, чтобы взять необходимые издания. Что сказать — я зря вчера думала, что мэр не будет носить мне книжки. И это чертовски приятно.       Справляется Борис первым и приходит мне помочь: забирает сложенные в ровную стопку книги, несёт к столу. На нём же расположилась ещё такая же, подставка с кофе и две бутылки воды — а лучше бы я. Неужели Борис не планирует уйти? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, наверное, я сплю.       — Не буду тебе мешать, если останусь? — Борис отодвигает для меня стул.       — А… — На секунду зависаю. — Нет, конечно нет. Оставайся.       — А если скажешь, что искать, то, возможно, смогу помочь.       Он усаживается рядом, снова слишком близко — настолько, что логично ладонь опустить на моё колено, обтянутое чёрной джинсой; но я не против: ни пьянящей и дурманящей близости, ни руки, которая снова на спинке кресла.       Я пытаюсь объяснить, что хочу отыскать, но техзадание явно слишком размытое. Борис обещает пытаться, и затем мы довольно долгое время молча шелестим страницами. Иногда делаем глотки кофе, иногда я чиркаю что-то в блокнот. Рука Бориса то и дело возвращается на мой стул — это выглядит будто бы намёком, сигналом, но мне страшно с этим хоть что-то сделать, поэтому сижу на краешке сиденья, чтобы случайно не тронуть своей спиной его длинные пальцы, которые, кстати говоря, уже представила в самых неприличных местах. И это читая про Томаса Бекета! Книга, к слову, оказалась пустышкой.       — Смотри, Лэйн, — зовёт Борис, и я отвлекаюсь, — здесь что-то про культ.       Решительно отодвигаю свою книгу и беру его, быстро бегу глазами по строчкам, но, к большому сожалению, эта информация мне уже известна. Возвращаем всё на место.       Стопки постепенно уменьшаются, а результат так и не появляется, пока я не берусь за увесистый фолиант в потёртой коричневой обложке. Название обещает рассказать про обряды и ритуалы. Навскидку в ней страниц восемьсот, и я открываю последнюю, чтобы проверить, — восемьсот двадцать семь, почти не ошиблась. Это слишком много, даже если читать по диагонали. Смотрю введение и содержание, пару раз получаю неудачу, а затем цепляюсь за знакомое название культа — Люмена Терра.       Меня с головой захлёстывает знакомым предвкушением, которое концентрируется на кончиках пальцев, и я хватаюсь за кулон. Читаю один раз. За ним другой. И на всякий случай третий, но ошибка восприятия мною текста исключена.       — Когда был убит смотритель? — спрашиваю у Бориса, чтобы точно не ошибиться, и нетерпеливо ёрзаю.       — В четверг.       Я торопливо достаю из сумки телефон, вижу уведомление о новом сообщении от профессора Эванса, но решаю, что разберусь с этим позже. Открываю календарь, проверяя дату, — двадцатое июня. Затем для верности гуглю и хлопаю в ладоши, упиваясь маленькой победой.       Эмили поднимает голову от изучения наверняка чего-то важного и смотрит неодобрительно, но мне глубоко плевать. Глубоко настолько, насколько я представляю Бориса в себе. Да Господи, сколько можно думать о нём так?!       Сам Борис заинтересованно спрашивает, что я нашла. Свои идиотские мысли и откровенные желания — вот что.       Однако я беру себя в руки, пусть всё ещё не до конца уверена, что могу делиться с ним хоть чем-то касаемо расследования. Только с другой стороны — не то что в этом городе, в стране Борис единственный, кто не отвечает мне «не знаю» и пытается помочь.       — Здесь написано, — веду по строчке, а другой рукой продолжаю гладить кулон, — про обряды жертвоприношений. Людских жертвоприношений. В частности упоминаются жертвы на праздник летнего солнцестояния — Лита. Он изначально языческий, плотно связан с христианством, но вот тут, — указываю на предложение ниже, — упоминается Люмена Терра. В этом году Лита пришёлся на двадцатое июня.       Борис внимательно смотрит на меня. Я не знаю, что он думает, не могу прочитать в зрачках, к сожалению, хотя очень хочется. Мы близко — между лицами считанные дюймы, полшага до поцелуя, и, конечно же, Эмили-будь-ты-проклята громко чихает. Надеюсь, у неё ковид, прости Господи.       — Ты молодец, Лэйн. — Борис улыбается, но момент безвозвратно упущен, между нами снова только пару дней знакомства и исключительно рабочие отношения. — Я восхищён, как быстро ты это нашла и сопоставила. Думаешь, культ до сих пор существует и практикует жертвоприношения?       — Может, не в своём первоначальном виде, — предполагаю я, — но какие-то последователи точно могут быть. Можно взять эту книгу с собой? Не хочу сейчас терять время.       — Конечно, я позвоню директору библиотеки и обсужу этот момент.       Я благодарно киваю, и Борис выходит из зала. Делаю жадный вдох — этот мужчина сведёт меня с ума.

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      Хрупкая фигура Лэйн быстро отдаляется, а Борис не уезжает — ждёт и наблюдает за ней. Жалеет, что не позвал снова на ужин, но знает, что так правильно: и без того уже несколько раз едва не перешёл черту.       Она будоражит.       Она влечёт.       Она до чёртиков возбуждает, в конце концов.       Он думает о ней почти каждую минуту, но уже иначе, совсем иначе, и это худшая новость к этому часу. Он гонит её из своей головы, а она остаётся. Он воскрешает прошлое, обиды, предательство, но те горят синим пламенем, затем гаснут и меркнут, остаются золой — и та летит по ветру.       Лэйн поднимается по ступенькам, оборачивается, машет рукой на прощание — Борис невольно улыбается и моргает ей фарами. Дверь закрывается, отрезая их друг от друга, снова. Кругом тихо, серо, безветренно. Время будто бы стоит без движения.       Во внутреннем кармане пальто, том, который расположен слева, у сердца, опять пустота — Борис вернул Лэйн её украшение. Выезжает с небольшой парковки у отеля и задаётся вопросом: что ей известно о кулоне на шее? Лэйн часто его касается, делает это неосознанно, но едва ли в курсе истории. Рассказывать Борис, конечно, не станет — незачем ей это знать. На обратной стороне была гравировка — неужели её так быстро стёрло время? Или Лэйн просто не придаёт буквам значения?       Борис чертыхается, злится: снова о ней думает, а отпустил от себя лишь минуту назад. Но не прекращает, отмечает сообразительность, испытывая за это странную гордость, только знает, что без подсказок и помощи Лэйн не справится: в Дувре всё надёжно спрятано, а местные слишком сильно не любят чужаков. Однако совсем немногие из них могут подозревать, что Лэйн Баркли этому городу ближе, чем сам он, Борис, — вхожий в почти любую клетку с тайнами.       Тишину салона наполняет телефонный звонок, и Борис бегло смотрит на экран. Архиепископ Кентерберийский. Он невольно вздыхает: разговор будет быстрым, но едва ли приятным, — а затем отвечает. Радует только, что мысли о Лэйн немного помолчат.