Скрижали Армагеддона

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      Едва оказавшись в номере, опускаю пальто на кровать и рядом ставлю сумку, а затем вытаскиваю оттуда ноутбук в чехле — он милый, белый и в цветочек. Всё, чего хочется, это лечь в постель, я не спала — жму пальцами на висок, чтобы прикинуть, — двадцать два часа. Однако. Только кого это волнует, если мистер Детектив-недовольное-лицо обозначил строгие временные рамки.       Строю себе план: ткнуть ноутбук на подзарядку, принять душ, посмотреть, к чему могут относиться символы, не вымереть будто динозавры в мезозойскую эру, но это уже опционально. Пока думаю, открываю чемодан, тяну адаптер, который через секунду готова подключить к сети, и понимаю, что Удача — моё второе имя. Первое, кстати, — Не.       В Англии другие розетки, вилка моего зарядного медленно и красиво выходит из чата. Почти готова накинуть парочку клоунов по шкале шапито, но пытаюсь оправдаться тем, что мои сборы были сродни побегу в режиме чрезвычайной ситуации. Спасибо, что голову взяла, без неё совсем худо. Вдох и выдох: это всё не смертельно, я обязательно куплю нужный адаптер и всё будет хорошо. Аффирмация почти работает — примерно на три из ста.       Бесполезный на данный момент лэптоп опускается на кровать, а я вытаскиваю из недр чемодана необходимые мне прямо сейчас вещи, чтобы принять душ. Пока иду к двери, рассматриваю номер: он довольно просторный, из большого окна можно любоваться очертаниями Дуврского замка, возвышающегося на холме за однотипной постройкой невысоких домиков из красного кирпича. Мебель, как и следовало ожидать, минимальная: двуспальная кровать, прислонённая деревянным изголовьем к стенке; письменный стол, над которым висит телевизор; удобное с виду кресло рядом и небольшой диванчик. А ещё тумба, подозрительно напоминающая мини-бар — его-то я сегодня и разорю, если выживу, — на столешнице стоит электрический чайник и пара чашек, что весьма приятно. Добавляю в список дел кофе, заметив пакетики растворимого и сахар.       Напротив входа в ванную ещё одна дверь, и за ней расположился шкаф — моё сгружённое печальной кучей барахло должно вполне уютно там разместиться. Правда, задерживаться здесь не хочется — и я опять думаю о предстоящей поездке в морг.       Ванная комната приятно удивляет своим размером, но есть и минус: в ней только душ, — а я люблю набрать кипятка, бросить бомбочку и вариться, пока не закружится голова. Не давая себе времени на страдания по поводу отсутствия личного адского котла, скидываю одежду прямо на пол, включаю воду погорячее и ступаю под неё, не сдерживая блаженного стона. Как сильно мне, оказывается, это было нужно.       Только времени на наслаждения нет, меня всё ещё ожидает мёртвый смотритель, потому спешу тщательно промыть волосы и себя, а затем возвращаюсь в помещение, успевшее наполниться горячим паром. Лёгкой вуалью он осел и на зеркале — вожу по тому пальцами, чтобы увидеть своё отражение: уставшее, но немного посвежевшее.       Привычным жестом проверяю наличие на шее цепочки и кулона, который лежит на своём месте — чуть ниже ключиц; коснуться его иногда равно для меня медитации или принятию успокоительного. Не расстаюсь с украшением уже почти десять лет — с тех самых пор, как мама дала мне его. Золотой, выполненный в форме замысловатых изгибов кулон вверху напоминает крылья бабочки, а внизу — клинок; центр же обозначен окружностью, разделённой напополам: луна и солнце. Глажу гравировку с обратной стороны, глубоко дышу, настраиваясь на предстоящую работу.       Привожу себя в порядок: сушу феном волосы, замазываю под глазами вселенскую усталость, добавляю немного макияжа — и вот я уже снова свежа, молода, почти бодра. Из чемодана вытаскиваю чёрную водолазку и кожаные брюки, про себя радуясь, что они очень удачно попались дома под руку, — идеальный вариант ходить по местной грязи.       Время неумолимо бежит, всё ближе подбираясь к моменту встречи с детективом в холле отеля, и повлиять на это я, увы, всё ещё не могу. Поправляю на шее кулон, убираю ноутбук в сумку, туда же бросаю телефон, напоминая себе, что нужно разжиться местной сим-картой, проверяю наличие чёрнографитных карандашей — всё на месте.       «И купить зонт», — добавляю в свой список, отвлекаясь на секунду на стук капель по оконным рамам.       Настало время для пальто. Расстёгиваю чехол с особым трепетом — он растекается по телу необъяснимым теплом. Плотная тёмная ткань приятно ощущается подушечками пальцев — она мягкая и чуть шероховатая. Даже вообразить себе не могу, чем заслужила подобный жест от Бориса Романова, но точно знаю: это пальто отныне будет любимым в моём гардеробе. И, надев его наконец на плечи, лишь подтверждаю факт.       Чтобы оценить подарок во всей красе, иду к зеркалу возле двери. Пальто прямое, двубортное, длиной до щиколоток, удивительно лёгкое. Оно будто сшито специально на меня — так идеально облегает по фигуре. Застёгиваю пуговицы, верчусь, разглядывая себя со всех сторон — определённо, это лучшее, что я когда-либо надевала.       Возвращаюсь обратно, беру чехол, чтобы убрать в шкаф, и понимаю, что тот слишком тяжёлый для пустоты. Проверяю — внизу лежит чёрный зонт, который я изначально не заметила. Это заставляет улыбнуться. Столько внимания я не получала даже от бывших парней, а здесь какой-то незнакомец.       Мысленно перечёркиваю красной чертой слово «какой-то» — вполне конкретный незнакомец, от одного вида которого подкашиваются ноги. «Подкашиваются» — вообще-то тоже не совсем верное определение, но я не такая. Не такая же?       На этой оптимистичной ноте покидаю номер и направляюсь к ступеням, пусть хотела выпить кофе; время поджимает — я слишком много рефлексировала по ерунде. Ещё на середине лестницы замечаю в холле Дмитрия, который расположился на диванчике в центре. Заранее набираюсь сил, готовясь к совсем не заманчивым приключениям, но таков путь на сегодня и ближайшие дни, к сожалению, тоже.       — Я готова, — даю знать о себе, и получаю в ответ оценивающий взгляд снизу вверх.       Хмурюсь и скрещиваю руки на груди, пока меня сканируют два айсберга вместо глаз. Затем Дмитрий поднимается на ноги, одёргивает серую куртку — про себя признаю, что в такой, наверное, весьма удобно, — начинает говорить:       — Давай сразу обозначим…       После этого по закону жанра должно прозвучать что-то типа: «Мы коллеги, и наши взаимоотношения не должны выходить за границы рабочих», — но после, естественно, всё пойдёт не по плану. Слава Богу, он не в моём вкусе. Да и последующие слова совсем не такие, какими должны быть в бульварном романе или кино с заявкой на «Золотую малину»:       — …я не верю ни в Бога, ни в Дьявола, ни во всю эту мистическую дрянь. Понятия не имею, зачем мне специалист по древним религиям, — звучит подчёркнуто пренебрежительно. — Предпочёл бы разбираться со всем самостоятельно. Но раз уж ты здесь, то большая просьба: не мешай искать психов. Договорились?       От такой наглости и прямоты набираю в грудь побольше воздуха. Да что он вообще себе позволяет? Кем себя возомнил?       — Я тоже, знаешь ли, не напрашивалась тебе в напарники. Удовольствие весьма сомнительное.       Дмитрий, зеркаля меня, скрещивает руки и закатывает глаза, а я не договорила:       — Так что ответно попрошу не мешать. У нас по плану морг? Вот и поехали в морг.       На том поворачиваюсь на пятках и бодро иду в сторону выхода, будто мне предстоит Диснейленд. За спиной слышу, как Дмитрий хмыкает, но шагает следом. Однако, нас ожидает прекрасная командная работа — скорее бы домой.       По дороге мы снова молчим, хотя можно было бы обсудить детали того, в чём предстоит разобраться. Но вот сейчас я очень гордая и не собираюсь вступать в разговор первой, учитывая хамство. Поэтому просто смотрю в окно на серый пейзаж, что пролетает со скоростью пятьдесят миль в час — это подсказывает стрелка на спидометре.       Дувр совсем небольшой: от одного конца до другого буквально десять минут на авто. Радует, несомненно радует, потому что Дмитрий даже музыку в салоне не включает, и эта тишина вкупе со стуком капель о стёкла грозит свести с ума или толкнуть в летаргический сон. Но добираюсь я в здравии и почти светлой памяти, и первая иду к белой пластиковой двери, которую тут же тяну на себя.       Дмитрий не отстаёт, и мы уже вместе останавливаемся у дежурного, которому демонстрируется ордерная карточка детектива, а через пару минут выходит долговязый мужчина в белой форме и очках.       — Вы понимаете, что в нашей работе каждая минута стоит точности? — спрашивает он вместо пожелания доброго дня; надеюсь, у него он тоже недобрый.       — Ждали эксперта, — цедит Дмитрий не без сарказма, и очень хочется зарядить ему чем-то тяжёлым между глаз, бронируя одно из мест в этом мрачном здании с гудящими лампами.       Мы идём по коридору, и шаги отбиваются от пола, ударяясь о серые стены. Я плетусь чуть позади, изо всех сил стараясь представить, как всё будет проходить, и не вникаю в беседу мужчин, а фантазия работает плохо. Путь вдруг резко заканчивается — я едва не врезаюсь в спины передо мной.       Мистер Браун — имя сотрудника морга я успела всё же уловить — пропускает нас с Дмитрием вперёд. Затем зажигает яркий свет под потолком, проходит к стене с множеством однотипных квадратных дверей, и я — эксперт по просмотру сериалов — уже знаю, что будет дальше. Он действительно выдвигает полку камеры.       Чувствую, как начинает мутить: самолётная еда, придавленная сверху кофе, просится наружу — я морщусь, но стараюсь держаться молодцом, буквально заставляя себя сделать шаг и выудить из сумки блокнот с карандашом. Мне дурно, не хватает воздуха — тот разом стал густым и спёртым. Сглатываю, подхожу ещё ближе, равняясь с Дмитрием.       Смотритель был явно немолод — его волосы седые, лицо морщинистое, серое, со впалыми глазницами и синеватыми губами. Или это просто издержки ушедшей из тела жизни. На правом виске глубокая рана с запёкшейся бордовой кровью — смею предположить, что именно это стало причиной смерти. Опускаю взгляд ниже, на символы, что вырезаны прямо на бледной коже: они тянутся от плеч, сходятся на груди, опускаются ниже, в район солнечного сплетения.       — Такие же есть на ладонях, — говорит эксперт и демонстрирует мне руки погибшего, а после ноги, — и ступнях.       Я тщательно зарисовываю каждый знак, стараясь точно повторить расположение, и пытаюсь отгонять мысли, что это не лист бумаги, не холст и даже не пол музея — это некогда живой человек. Рисую последний символ с левой ступни, затем снова невольно цепляюсь взглядом за рану, слышу слово «вскрытие» и понимаю, что всё.       Желчь наполняет глотку, голова кружится, глаза слезятся, и я чувствую, что опасно покачиваюсь вместе с хрупким миром. Пытаясь удержаться, сжимаю пальцами край металлической полки — остывшее тело в опасной близости, — становится лишь хуже; отскакиваю на шаг, потому что содержимое желудка рискует оказаться на начищенных до блеска ботинках Дмитрия.       — Где туалет? — спрашивает он быстро, кажется, тоже оценивая перспективы.       — Отсюда налево, через дверь.       Роняя блокнот, я мчусь прочь, прижимая к губам тыльную сторону ладони. Налево, одна дверь, за ней другая — врываюсь туда, буквально влетаю в кабинку, а сумка ударяется о плитку на полу. Меня едва ли не выворачивает наизнанку, перед глазами всё плывёт и скачет, но думаю о том, как бы не испачкать волосы и пальто. Для удобства лучше опуститься на колени, но я слишком брезгливая. Удовольствие то ещё и весьма сомнительное — повторять не рекомендую.       Не знаю, через сколько я заканчиваю своё мероприятие. Выпрямляюсь, вытираю губы, жму кнопку смыва и плетусь к ряду умывальников, захватив вещи. Выгляжу отвратительно, подставляю под кран руки, затем умываюсь, полощу рот, надеясь, что в этой воде нет кишечной палочки, — от одной только мысли возникают новые рвотные позывы, но пытаюсь заткнуть их очередным глотком.       Лучше, конечно, не стало — отражение в зеркале лгать не будет, а я только зря тратила консилер перед выездом. Ещё раз тщательно полощу рот, осматриваю себя на непредвиденные пятна, но, кажется, всё в порядке, потому выхожу в длинный коридор. Логично бы вернуться обратно, но сил моих нет, так что медленно и осторожно иду в сторону выхода, надеясь, что вырвусь на улицу и глотну свежего воздуха.       — Жива? — Дмитрий уже стоит возле дежурного, протягивает бутылку воды из автомата поблизости и мой блокнот.       — Относительно. — Киваю с благодарностью и первым делом забираю записную книжку, которую тут же прячу в сумку. — Спасибо.       Снимаю ему пару очков духоты и скверного характера.       Отпиваю чуть-чуть, но мерзкий привкус желчи продолжает царапать горло. Мне немного стыдно, но это жизнь, как говорится: что естественно, то не безобразно. Пусть скажет спасибо, что не на ботинки.       Дмитрий тем временем прощается, открывает дверь, выпускает меня на тусклый свет и сырой воздух, напитанный дождём и близостью пролива Па-де-Кале. Не задерживаясь ни на секунду, шустро идёт к машине, и я спешу следом.       — Ты трупов, что ли, раньше не видела? — спрашивает он, уже пристёгиваясь.       — Вообще-то нет, — бурчу в ответ и тоже тяну ремень безопасности. — Я работаю в музее, откуда там мертвецы?       Дмитрий хмурится, о чём-то размышляя, затем заводит мотор. Примерно представляю его мысли, и да, я тоже понятия не имею, зачем и чьими стараниями оказалась здесь. Он, конечно, совершенно прав, считая, что толку от меня примерно ноль целых и ноль десятых процента.       — В личном деле написано, что ты расшифровала… Как его, Господи…       — Атеисты поминают Бога всуе куда чаще верующих, — не забываю заметить я, а потом всё же подсказываю, глядя на мокрый асфальт и стараясь не делать резких и вообще лишних движений: — Манускрипт Войнича. Одно другому не мешает.       — Не вижу связи между религией и убийством. Просто какие-то психи, — говорит Дмитрий уверенно, игнорируя мой маленький выпад.       — Или секта. — На удивление мой уставший мозг пытается соображать. — Символы не просто так, ответ, скорее всего, нужно искать в книге, о которой говорил Борис Романов.       — Или нас пытаются запутать и всё это ложный след. — Дмитрий спорит, но в споре, надеюсь, однажды родится истина. — И не факт, что книга на месте, возможно, убийство — это вынужденная мера, символы — отвлечение внимания. И искать уже нужно где-то на чёрном рынке ценностей.       Такой расклад кажется мне слишком простым, даже очевидным. Или просто хочется верить, что я такая эксклюзивная и могу понадобиться только для какого-то нонсенса. Но больше не пытаюсь продвигать свою точку зрения, решив сначала разобраться со знаками, а потом строить теории.       — Остановишься возле магазина? — спрашиваю, заметив вывеску «ALDI».       Вместо ответа Дмитрий сворачивает на парковку, где кроме нас всего одна машина. Задерживать никого не собираюсь, потому довольно шустро — насколько это вообще возможно в моём состоянии торта, на который неосторожно сели, — иду к раздвижным стеклянным дверям. Первым делом беру воду и пару банок энергетика, затем нахожу полку с пастами и щётками, — а через пару минут уже чищу в уборной зубы. Это и мятная жвачка помогают мне почувствовать себя гораздо лучше.       Брызгаю на лицо холодной водой — другой тут собственно нет, — чтобы взбодриться, запускаю в волосы пальцы, веду по коже, причёсывая, затем приглаживаю. Расчёску я, конечно же, не взяла, но вот корректор для лица в сумку забросила и теперь имею заманчивую возможность немного поправить свой вид.       Могу сказать, что выгляжу приемлемо, и возвращаюсь в авто, чтобы через пять минут оказаться перед полицейским участком. Он представляет собой высокое здание в два этажа с огромными окнами. Уже привычный красный кирпич, помпезный балкон над главным входом — добротной коричневой дверью из дерева.       Дмитрий кое-как втискивается на единственное свободное парковочное место, а я замечаю прямо напротив бар с вывеской на зелёном фоне — мне начинает нравиться их подход к жизни. Пока иду к своему временному месту работы, с интересом смотрю по сторонам: улица дышит стариной, здания сплошь кирпичные, с большими витражными окнами — хочется остановиться и изучить каждую деталь, жаль, времени на это нет. Но, может быть, однажды.       Внутри участка достаточно шумно и тепло, я окидываю быстрым взглядом холл, а в это время к нам выходит мужчина в деловом костюме. Навскидку ему чуть больше сорока, улыбка вежливая, глаза серые и напоминают сталь; рукопожатие крепкое и холодное. Он представляется как сэр Майкл Скотт, начальник полиции Дувра. Мы втроём проходим, сопровождаемые любопытными взглядами, в небольшой кабинет на три стола.       — Наш участок к вашим услугам, — говорит он подчёркнуто вежливо, кладёт на край одной из столешниц чёрную папку. — Если что-то понадобится, дайте знать мне или любому из сотрудников.       Дмитрий его благодарит и указывает на дверь — я на это лишь хмыкаю, усаживаясь поближе к окну, в которое тут же смотрю. За пару минут, что мы в здании, дождь усилился, а мне нужно добыть кабель и сим-карту. Достаю телефон, подключаюсь к вай-фаю — к счастью, он без пароля — и ищу ближайший торговый центр. Оказывается, идти до него десять минут, и я почти готова.       Сообщаю Дмитрию о своих планах, но ему это не сильно интересно, он целиком и полностью поглощён изучением дела: просматривает материалы из папки и делает пометки на обычном белом листе бумаги. Тихонько выскальзываю из кабинета, иду по коридору, что обещает вывести в холл, благополучно достигаю выхода, открываю дверь и буквально впечатываюсь в широкую грудь, по одному лишь запаху парфюма узнавая, кто рядом со мной. Меня наполняют ноты дорогого дерева с лёгкой терпкостью цитруса и едва уловимой горечью — голова приятно кружится.       — Лэйн? — Голос мелодично звучит в ушах. — Ты не ушиблась?       Задираю голову, чтобы утонуть в бескрайних голубых озёрах глаз, и отрицательно ею качаю. Борис Романов всё так же хорош, как и пару часов назад. Он не приснился и не привиделся, я запомнила его таким, какой он есть. И это именно я его едва не снесла с ног, а он обо мне беспокоится.       — Прости. — Борис улыбается, переступает порог, и я замечаю за ним ещё одного мужчину. — Уже уходишь?       — Мне нужно в магазин, — стараюсь звучать нормально. — Оказывается, в США и Великобритании разные розетки, а мне нужен мой ноутбук.       И зачем это сказала? Теперь он точно решит, что я — дура, которая не знает банальных вещей. Но исправлять что-то поздно — только корить себя.       — Там дождь — может, я лучше одолжу тебе свою? — предлагает Борис, но отвлекается на человека, с которым пришёл, знаком давая ему распоряжение ждать, а затем, не став получать мой ответ, спускается по лестнице.       Стою на крошечном крыльце, придерживая дверь и наблюдая, как он открывает машину, достаёт оттуда портфель, а из него шнур с адаптером, и возвращается ко мне. Все движения плавные и размеренные, в них ни грамма спешки, несмотря на остервенелые капли, что часто сыплют с низко висящего сизого неба.       — Спасибо, — лепечу искренне, когда кабель оказывается в моих руках, а наши с Борисом пальцы соприкасаются, заставляя на пару мгновений перестать дышать.       Остатками сознания понимаю, что нужно поблагодарить и за пальто, но это не кажется удобным, учитывая посторонних. Борис соображает и реагирует куда быстрее моего, указывает ладонью в сторону коридора, откуда я и пришла, предлагая вернуться обратно.       — Позволь представить тебе директора музея, — говорит он, стоит поравняться с мужчиной, — сэр Лестер Эддерли. Лестер, мисс Лэйн Баркли, участвует в расследовании убийства Элфорда.       Я вежливо киваю и протягиваю сэру Лестеру руку для пожатия, и он мне отвечает. Быстро рассматриваю: довольно молод, медные волосы аккуратно зачёсаны назад, светлые глаза внимательно меня сканируют. Улыбаюсь уголком губ, а Борис предлагает пройти к детективу, и я беру на себя ответственность всех провести.       Дмитрий свою позицию не сменил. Он всё так же сидит за столом, склонившись над папкой, только записей на листе бумаги стало заметно больше. Хлопок о створки отвлекает, Дмитрий поднимает голову, разглядывая нашу компанию, а Борис вновь представляет директора музея.       — Пройдёмте в допросную.       Дмитрий дела в долгий ящик не откладывает, и через мгновение я остаюсь наедине с мужчиной мечты и вмиг накатившим смущением.       — Позволишь? — Борис заходит мне за спину, кладёт ладони на плечи, намекая, что хочет помочь снять верхнюю одежду, и я из той выскальзываю.       — Спасибо, — ответ произношу шёпотом, потому что голос совсем не слушается от волнения. — И за само пальто тоже, оно идеально, но, правда, не стоило…       — Я не мог позволить тебе заболеть, — мягко прерывает Борис, цепляя за вешалку мою одежду, а следом и свою.       — Спасибо, — улыбаюсь, встречаясь с ним взглядом, затем буквально заставляю себя оторваться от ярко-голубых радужек и пройти к столу.       — Может быть, кофе? — Борис пока остаётся на месте. — Или завтрак?       — Точно без завтрака, — отрицательно качаю головой, а тошнота напоминает о себе, — спасибо.       — Ты слишком часто меня благодаришь, Лэйн. — Он смеётся. — Не за что.       Я смущаюсь ещё сильнее и спешу уткнуться в ноутбук, который наконец подключила к сети. Я взрослая. У меня были отношения. Но почему на Бориса Романова реагирую вот так странно? Это злит и раздражает, но поделать с собой ничего не могу. Вокруг него аура чего-то таинственного, незнакомого; он будто шифр, к которому отчаянно хочется подобрать ключ. Предполагаю, что это просто профессиональная деформация на фоне передозировки Манускриптом.       Заняться делом не успеваю — Борис возвращается с двумя дымящимися стаканами, на картонных стенках которых отпечатан логотип вендингового аппарата, расположенного у входа.       — Надеюсь, я не сильно тебе помешаю, — говорит он, ставя кофе рядом с моим ноутбуком.       — Не помешаешь совсем. — Я стараюсь быть нормальной, хотя, конечно, сосредоточиться теперь не смогу.       Борис подкатывает кресло и усаживается напротив, а после делает глоток.       Мы сейчас очень близко, и наши лица примерно на одном уровне, потому я украдкой рассматриваю Бориса: его черты правильные, будто выполненные под линейку умелого творца, скулы острые, нос аристократично прямой, губы идеально очерчены. Морщины вокруг рта и складка между бровей выдают возраст — ему явно больше тридцати. Тридцать пять? Или ближе к сорока? Сколько бы ни было, Борис выглядит как чёртов Бог.       Касаюсь пальцами своего кулона, пытаясь заземлиться, отвожу взгляд и бессмысленно клацаю по кнопке пробела пару раз.       — Лэйн, — зовёт Борис, и я опять на него смотрю, — может, тебе нужна какая-то помощь?       — Книга, — проговариваю довольно быстро, боясь, что даже одна умная мысль падёт смертью храбрых, — о которой ты рассказывал в музее. Я хочу узнать о ней подробнее.       — «Скрижали Армагеддона» — реликвия Дувра. Как я уже говорил, есть легенда, что именно с её помощью можно открыть двери в ад.       — И каким образом? — спрашиваю, глотаю кофе, чуть морщась, достаю свой блокнот и карандаш.       Губы Бориса тянет слегка снисходительная улыбка. Я вздыхаю — вот глупая. Но он так рассказывает, что веришь на слово, совершенно не допуская, что всё это сказки давно минувших лет.       — Сколько эта книга может стоить? — задаю уже верный вопрос.       — Она никогда не выставлялась на продажу. Для Дувра «Скрижали» бесценны.       — Почему именно Дувр?       — Могу предположить, из-за своего стратегически важного положения на острове Великобритания. Дувр считается ключом к Англии. Всё рождается из истории, а дальше люди решают, верить или нет.       — А ты веришь? — смотрю на него в упор.       Борис опять улыбается, будто давая мне самой выбрать за него ответ, и тоже смотрит мне в глаза. Я не знаю, как долго длится наш зрительный контакт, но мы не спешим его разрывать — только вернувшийся Дмитрий всё портит, хлопая дверью.       — Едем в музей, — сообщает он без долгих прелюдий, снимая со спинки стула свою куртку, — проверим хранилище.       — Я могу тебя подвезти, и мы продолжим наш разговор.       Предложение Бориса слишком заманчиво, чтобы от него отказаться, — через минуту он помогает мне надеть пальто, а ещё через две подаёт руку, чтобы я села в салон авто.       Сейчас водителя нет, мы только вдвоём. Внутри тепло, едва слышно играет музыка, но вместо продолжения беседы я чувствую приближающуюся дремоту. Борис что-то говорит, и я не различаю: веки наливаются тяжестью, недостаток сна даёт о себе знать, а здесь максимально спокойно.       Учитывая размеры города и расстояния, я сплю не больше десяти минут, но и этого хватает, чтобы немного перезагрузиться. Борис будит меня тихим шёпотом и едва ощутимым прикосновением к плечу, отчего резко вздрагиваю и краснею от стыда — чувствую, как пылают щёки.       — Прости… — бормочу, стараясь экстренно вернуться в текущий век из чёрной дыры забытья. — Я не заметила, как отключилась.       — Ничего страшного, — мягко произносит Борис. — Ты, наверное, жутко устала: перелёт и сразу работа.       — Всё в норме, — добавляю голосу бодрости и решительно выбираюсь под дождь.       Борис возникает рядом с зонтом. Я могу к такому привыкнуть, и как потом прикажет мне возвращаться обратно в свою скучную одинокую жизнь? Сейчас она ощущается прошлой, мутной, серой — хотя дождь не прекращается именно на Туманном Альбионе.       — Благодаря тебе у меня теперь есть свой зонт. — Я уже немного осмелела и улыбаюсь, смотря на него снизу вверх. — Спасибо.       — Вдруг это просто повод? — говорит Борис, делая первый шаг по направлению к музею, и мы второй раз за день вместе добираемся до двери. — К сожалению, не могу остаться, нужно вернуться на работу.       Мне вмиг делается тоскливо, но всё равно улыбаюсь, прощаясь, а после захожу внутрь. Дмитрий и директор уже там, ждут меня. В этот раз мы не поднимаемся на второй этаж, а напротив — спускаемся вниз. Каменная лестница крутая, ступени неудобно высокие, и мне при каждом шаге страшно кубарем полететь вниз, утянув с собой мужчин впереди.       Однако спуск даётся успешно, вспыхивает свет, освещая длинный коридор, который напоминает мне катакомбы замкового подземелья. Атмосфера угнетает, высокие шершавые стены давят, заставляя желать сбежать отсюда немедленно, однако мы продолжаем идти вдоль вереницы дверей — уже современных.       — Всё это, — говорит сэр Лестер, — когда-то являлось частью Дуврского замка. Когда открывали музей, помещения были отданы на его нужды и частично переоборудованы под хранилище. Мы пришли.       Втроём застываем на месте. Ничего примечательного на первый взгляд нет: звенит связка ключей, затем один из них попадает в скважину. Три натужных оборота, скрип петель, включённый свет. Перед нами предстают ровные пласты стеллажей с ячейками, закрытыми стеклом, — в музее Метрополитен всё устроено примерно так же, только каждый отдел хранилища дополнительно защищён цифровым кодом и сигнализацией.       — Ячейка номер тридцать три. — Слышу и прекращаю глазеть по сторонам.       Приближаемся к нужному отсеку, и я уже знаю ответ: «Скрижалей Армагеддона» нет на месте, за толстым стеклом зияет пустота. Дмитрий тоже это замечает, изрекая:       — Что и требовалось доказать.       — Её необходимо найти! — Голос сэра Лестера тих, но твёрд; взгляд сначала скользит по детективу, а потом впечатывается в меня. — Иначе нас не простят.       — Я вызову группу, ничего не трогайте, — командует Дмитрий, игнорируя не совсем адекватное поведение, а я почти кожей чувствую, как он раздражён от мистического налёта в складной истории.       Возвращаемся обратно в холл музея, и я прошу рассказать мне о книге больше.       — Просто Лестер, — просит директор уже на последней ступени лестницы, а затем сразу поворачивает, чтобы подняться в залы. — Дуврский замок был заложен в одиннадцатом веке. По легенде он стоит на месте дверей в ад, являясь своеобразным замко́м. Есть предание, что тогда же был образован культ, призванный защищать мир от начала конца света. Его участниками были написаны «Скрижали Армагеддона» — своеобразная печать. С тех пор книга хранилась здесь.       Я хмурюсь. Борис тоже говорил мне о наступлении апокалипсиса из-за какой-то книжки, но я так усиленно слушала его акцент, что упустила факт бредовости ситуации в целом. Армагеддон, двери в ад, замки́ и печати — всё это слишком фантастично и притянуто за уши. А вот культ — интересно. Или Дмитрий прав и вся эта история — не более чем пыль в глаза, чтобы отвлечь всех и вся на время продажи реликвии.       За минуты нашего разговора и моих размышлений успеваем добраться до места убийства. Там всё ещё не прибрано, но экспертов больше нет. Лестер остаётся на пороге, глядя молча и сокрушённо качая головой; я же прохожу от стены к стене, затем к окну, из которого видно, что дождь чуть утих и седая дымка рассеялась — поодаль виднеется край пролива Па-де-Кале.       — А что известно про культ? — задаю вопрос, неспешно возвращаясь к витрине с копией книги.       — Мне, откровенно говоря, ничего. — Лестер пожимает плечами и тоже смотрит на муляж за стеклом.       Вожу пальцами по кулону, будто это волшебная лампа, только, разумеется, ничего не происходит — никакого джина; но я сегодня могу его купить и добавить тоника. Однако набираюсь чуток смелости, чтобы задать волнующий с момента посадки в самолет вопрос:       — Лестер, для чего я здесь? Для чего в этом расследовании религиовед? Есть основания полагать, что дело не только в похищенной книге?       — Данный вопрос лучше задать нашему мэру, он спонсор расследования.       — Мэру? — изгибаю брови, чувствуя себя глупо, потому что понятия не имею, кто управляет Дувром.       Лестер смотрит на меня внимательно, и в зрачках улавливаю каплю надменности. Хочется раздражённо цокнуть от этой их напыщенности, топнуть в сердцах ногой, но я продолжаю ждать.       — Сэр Борис Романов, — наконец произносит он, прожигая меня взглядом я-всё-знаю, а тонкие губы тянет едва различимой усмешкой.       Откровенно говоря, не понимаю ничего. Не могу расшифровать сокрытое в глазах и словах, не могу разобраться, с чего мэру города оказывать мне повышенное внимание. Я слишком устала, живу на энтузиазме и остатках кофеина в организме, поэтому не в силах размышлять логически. Обещаю себе разобраться после сна.       — Я могу взять копию книги? — перевожу тему.       — Это муляж. Только обложка точно повторяет оригинал — внутри пусто.       — Нужно с чего-то начинать. — Я пожимаю плечами, внимательно изучая выставочный образец.       Лестер зовёт девушку-администратора, они вместе открывают витрину, подписывают акт — я всё это время брожу от экспоната к экспонату. Затем увесистая книга оказывается в моих руках, и я тоже ставлю подпись.       Том довольно тяжёлый, пусть и выглядит совсем небольшим. Обложка добротная, напоминает кожу, на ней тиснением выполнены замысловатые вензеля. Сейчас, держа «Скрижали» и смотря на неё так близко, могу с уверенностью сказать, что символы с пола и тела смотрителя перекликаются с теми, что начерчены на переплёте.       Мы ещё немного говорим: задаю новые вопросы про культ, получаю подсказку обратиться к местному священнику — его приход тоже находится на территории Дуврского замка. Больше ничего полезного нет, и это удручает. Прощаюсь с Лестером, спускаюсь вниз, присаживаюсь на подоконник недалеко от выхода и, болтая в воздухе ногами, ожидаю Дмитрия.       У меня есть немного времени поразмышлять. Надо бы думать о книге, краже, убийстве, но у меня в мыслях Борис Романов. Не понимаю своей исключительности, не вижу поводов для оказанного внимания, и какое-то пятое чувство просит насторожиться, а я в ответ прошу его замолчать. Вот и поговорили.       — Узнала что-нибудь? — поднимающийся из хранилища Дмитрий отвлекает меня.       Я пересказываю скудные факты, делая несмелое предположение, что некие последователи культа могли бы утащить «Скрижали» для ритуалов на минимальных мощностях. Дмитрий на это ожидаемо стискивает губы в тонкую линию, закатывает глаза и решает идти к часовне — мне ничего не остаётся, кроме как соскочить на пол и направиться за ним следом.       День разочарований не только у меня: церквушка закрыта, а юная монашка, которая вырывает из ещё не цветущих клумб сорняки, сообщает, что священник отлучился и прибудет только завтра. Однако сказать, что новость расстроила, не могу. Я слишком устала — если не больше, — а время уже переползло обед. Поэтому рассчитываю на возможность улизнуть под одеяло, а не ехать ещё куда-то.       — Могу подбросить до гостиницы. — Дмитрий окидывает меня взглядом с головы до ног и, наверное, видит, что работник перед ним никудышный; я радуюсь.       Бодренько киваю, ещё раз смотрю на монашку и возвышающуюся за её хрупкой спиной церковь из серого камня и спешу прочь. Не хочу уже ни джин, ни тоник — только лечь в постель и закрыть глаза.

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      День был долгим и сложным.       Борис возвращается из мэрии затемно, ведёт авто сам, глядя, как по лобовому стеклу быстро скользят холодные дождевые капли. Его дом как насмешка, расположен на самом выезде из города Дувр и некогда — ещё в двадцатом веке — подарен роду Бориса Романова Его Королевским Высочеством Георгом V.       Каждый раз думая об этом, Борис усмехается: кажется, что этот чёртов род прервётся именно на нём. Но сегодня мысли иные: их полнит Лэйн Баркли, не желая покидать чертоги ни на минуту. Впрочем, Лэйн там живёт с той самой секунды, как он узнал о её приезде в Англию.       Борис часто рисовал про себя их встречу. Пытался представить, как лютая ненависть будет рваться из сердца, как пальцы сожмутся вокруг шеи, как он потребует справедливую плату за всаженный некогда в спину нож предательства. А на деле — ничего подобного. Даже, скорее, противоположное, но он отчаянно старается отнекиваться и открещиваться.       Эта Лэйн другая — не та, какую он знал. В ней нет той уверенности и выправки, взгляд не такой горделивый, пусть глаза один-в-один — приглушённо зелёные; а волосы такими же мягкими светлыми волнами обрамляют лицо. Иная. Совсем иная: не хочется переломить её шею одним движением руки.       Свет фар разрезает ночь, выхватывает стены старого английского поместья. Борис глушит мотор, выходит под дождь, поднимая воротник пальто, за который так и норовит забраться липкая холодная изморось. Он ступает на высокое крыльцо быстро, тянет на себя дверь, чтобы спрятаться от непогоды.       — Ты поздно. — Голос звучит будто из-за толщи воды. — Подавать ужин?       Однако Борис продолжает размышлять, воскрешая в голове два образа: Лэйн с сегодняшнего утра и Лэйн, которая когда-то сбежала, позабыв на границе городов произнести хотя бы «прости».       — Борис?       Он разворачивается и смотрит — Люба. Стоит в арке, что ведёт в столовую, сжимает морщинистыми пальцами полотенце, ждёт ответа. Сегодня влечёт поразмыслить о бренности бытия, и Борис про себя отмечает, как быстро стареет Люба в последнее время. Некогда чёрные волосы теперь все седые, вместо толстой косы — короткая стрижка. Время неумолимо бежит.       — Принеси в кабинет чай, — командует он, снимая пальто, и ловит на его подкладке едва ощутимый запах духов — Лэйн; усмехается — не нужно было ей дарить похожее, был бы повод чаще укутывать в своё.       Люба что-то говорит, но Борис опять не слушает, уходит вглубь поместья и не знает, как вернуть мысли в верное русло. Даже хуже — он не знает, как быть.