Ich mag dich lieben

Прошло ещё полторы недели с момента, когда Дорис узнала о том, что Винсент на самом деле был жив. Моральное состояние так и не нормализовалось, стало только хуже. Ночные кошмары, редкие звуковые галлюцинации, которые пускай и не продолжались дольше нескольких секунд, но всё равно мучали девушку, заставляя её стрессовать с каждым днём все больше и больше. Нахтнебель стала меньше есть, общаться в окружающими. Окна в комнате теперь были всегда зашторены, закрывая концлагерь, при виде которого сразу же учищалось дыхание, в глазах мутнело, а колени предательски дрожали. У Дорис периодически поднималась температура. Родственники замечали её ухудшенное состояние, Крона пыталась всеми силами вызвать врача, но Франц выступал строго против. Тётя часто твердила, что он угробит дочь из-за боязни признавать правду, сама девушка подслушивала, но не понимала, о чем идёт речь. Постоянно она чувствовала себя виноватой за то, что обманывала семью, но при этом сама же была обманута ею. В попытке хоть как-то справиться с проблемами, унять боль и переживания, Нахтнебель практиковала самоповреждение, лезвием ножа украшая бледную кожу на руках. Иногда она специально наносила себе небольшие ожоги, которые прятала за перчатками или рукавами платьев. Из всех знакомых только Курт напрямую говорил вместе с Дорис о её положении. Они виделись каждый день, наедине разговаривая о состоянии заключённых. Сегодня свободного места на территории коттеджа не оказалось, так что мужчина отвёл Нахтнебель вглубь небольшого леса, который находился не так далеко от самого лагеря. Рихтер как обычно был в форме с сумкой через плечо, внутри которой лежала бутылка водки. Он пил довольно часто, но оправдывал это тяжёлой работой, ведь даже опытные военные не всегда могли спокойно переносить вид массовых убийств перед своими же глазами. «У нас в батальоне все выпивали, курили. Многие приносили травку, а самые бесстрашные баловались порошком. Когда накачают этой хернёй, то даже убийства покажутся тебе лишь небольшой мелочью» – Упоминал Курт в расказах о своей недолгой фронтовой жизни. Вообще, мужчина точно не был плохим человеком. Скорее обычным, без высоких целей и приоритетов, который плывёт по течению. Но всё же он выделялся своими мыслями и идеями, которые в какой-то степени привлекали девушку. И вот сейчас Дорис стояла на земле, украшенной листьями, облокотившись на ствол дерева. Рядом Рихтер, он продолжал рассказ о чём-то неопределенном, переодически попивая небольшими глотками содержимое бутылки. Но девушка не слушала, она в последнее время постоянно думала о другом, забываясь в мыслях. – Слушай, ты можешь сделать ещё кое-что? – Спросила она, прервав монолог. – Смотря что разумеется. – Можешь порекомендовать его на более лучшую должность? Я заплачу. – Ты про того заключённого? – Курт с высока посмотрел на собеседницу. – Не думаю. Есть момент небольшой, за мной сейчас официально присматривают. Пару раз что-то подозревали, но не думаю, что это серьёзно. Да и если бы мог, то всё равно не вижу в этом смысла. – Почему? – Я узнал, что он связался с русскими. Если вдруг его поставят в капо, то это могут воспринять за предательство, настоящее положение пока смотрится лучше. Одинокие заключённые долго не придерживаются. Так что можно ничего не менять. Нахтнебель молча приняла информацию. Сил спорить не осталось, Курт наверняка знал лучше, что и как устроено. До сих пор она была слишком несобранной для того, чтобы внимательно вникать в суть разговора. – Для какой цели тебе это вообще нужно? Вопрос Рихтера вывел Дорис из размышлений. – В каком плане? – Всё равно ты уедешь отсюда, максимум на год задержишься. И тогда уже не сможешь контролировать их обоих. По факту твоя забота не приведёт ни к какому итоговому результату, ты только продливаешь их жизнь на небольшой промежуток времени. – Я... – Девушка замялась, подобное и вправду заставило её впервые задуматься над этим вопросом. Что она будет делать после того, как уедет? Разве сможет вернуть Винсента? Подобное казалось попросту невероятным. – Я не знаю... Мужчина улыбнулся. Он не ожидал, что так легко сможет ввести Нахтнебель в ступор. – Ты знаешь, что я ничего не советую и не предлагаю. Просто задумайся на досуге над этим. Вечером того же дня Дорис не вышла на ужин. Она думала, наворачивая круги по тёмной комнате с зашторенными окнами. Разговор с Куртом на самом деле помог девушке направить поток мыслей в нужное русло, девушка до этого предполагагала, что решила основную проблему, наладив хоть какое-то взаимодействие с братом. Но главный момент в этом деле так и остался нетронутым. Винсент всё ещё находился лагере, страдал там, каждый день был готов к тому, что именно сегодня его тоненькая линия жизни может оборваться, пока сестра жила припеваючи в хороших условиях. Самым ужасным был не масштаб проблемы, больше всего Нахтнебель беспокоил один факт: как бы она не старалась, но придумать хотя бы одно адекватное и выполнимое решение никак не выходило. Дорис знала, что не сможет справиться одна. Все годы до этого она напрямую зависила от отца, подчиняясь ему во всём, разделяя интересы Франца. Но сейчас она никак не могла понять его позицию. Идея подойти к мужчине с разговором о брате казалась просто чем-то нереальным. Девушка не выдержала бы и нескольких минут наедине с отцом, зная, что нужно будет упомянуть Винсента в диалоге. Нахтнебель готова была ненавидеть себя, унижать и постепенно уничтожать из-за своей же слабости и нерешимости. До полночи она рыдала в своей комнате от нарастающего с каждой минутой чувства безысходности. Ей как никогда было плохо одной. Вдруг взгляд упал на фиалки, подаренные Кроной. Из-за отсутствия хорошего освещения они выглядели не так хорошо, как раньше, но девушка старалась ухаживать за ними. Пышные фиолетовые цветки от чего-то надолго привлекли внимание Дорис. Она вдруг вспомнила, как лет семь назад, когда была в гостях у тëти, постоянно перебирала все вырезки из газет женщины. Крона читала только то, что было интересно конкретно ей, а остальное, к примеру готовка или политика, обычно выбрасывалось. Некоторые из них были довольно интересные. Нахтнебель помнила, что вместе с тётей много читала о цветах. Её маленькую тогда не заботило ничего, кроме одежды, импортных духов, семьи и языка цветов. Тёмные фиалки, контрастирующие с внешним видом светленькой Дорис, стояли на прикроватной тумбе, занимая почти всё место на ней. Девушка точно знала, что они являлись символом верности и доверия. Это было очень похоже на тётю, которая много раз говорила напрямую племяннице, что та может без проблем обращаться к ней, если понадобится помощь. Сама Крона выглядела женщиной статной и самодостаточной, но в это же время до глубины души одинокой, несчастной, а оттого по-настоящему любящей и искренней. Дорис не знала, был ли это намёк или простое стечение обстоятельств, приправленное её абсурдными мыслями. Но тётя всё же чем-то притягивала Нахтнебель, было в ней что-то такое родное и скрытное одновременно. Её непонятный конфликт с отцом, который, казалось, был непосредственно связан с самой девушкой, странное и даже упорное желание помочь, хотя об этом женщину никто не просил, всё это наводило на подозрения, но то, в чем они заключались точно, Дорис не могла знать. Однако чувство, будто семья скрывает что-то важное, не покидало её в последнее время. Нахтнебель стояла напротив двери в комнату Кроны. Уже ночь, она не знала точно, спит ли тётя или нет. Сглотнув, девушка постучала два раза, попробовала повернуть ручку двери, которая на удивление поддалась. Не успев услышать чёткое «войдите», Дорис уже оказалась на пороге. Попав внутрь, все переживания будто бы исчезли вовсе. У женщины пахло французскими духами, цветами и свечками, комната была освещена всего лишь одной небольшой лампой, сама тётя сидела за столом, что-то аккуратно выводя синими чернилами в дневнике. Увидев племянницу, она переменилась в лице, пропала прежняя расслабленность. Постаравшись скрыть это, Крона спрятала ежедневник в ящик, после чего повернулась к девушке. – Не спишь ещё? Чего-то хотела, милая? – Нежным голосом обратилась женщина к родственнице. Дорис спрятала руки за спину, прикусив нижнюю губу. Она даже понятия не имела, с чего нужно начать. Больше всего девушка боялась, что, несмотря на испорченные отношения с Францем, Крона всё равно расскажет ему обо всём. Женщина, приметив закрепощенность Нахтнебель, провела её внутрь комнаты и указала на кровать, пока сама снова присела на стул у письменного стола. Дорис откашлялась, даже попытка сказать что-либо не увенчалась особым успехом, в горле будто бы застрял ком. Хотелось убежать как можно подальше. – Я хотела поговорить... – Еле как выдавила из себя она, ерзая на кровати. – Конечно, дорогуша. Крона в противовес выглядела наигранно свободно. Она достала из верхнего шкафчика два бокала, поставив один из них на стол. – Я по поводу...По поводу Винсента. – Да, понимаю тебя. – Перебила племянницу женщина. – Я тоже примерно в твоëм возрасте лишилась близкого человека. Тебе лучше было бы пожить со мной, но боюсь, что кое-кто точно это не одобрит. – Нет-нет, я не про это. – Девушка выдохнула, было страшно и в то же время абсурдно говорить об этом. – Я знаю, что Винсент жив. Тут же послышался пронзительный и мерзкий звук удара стекла. Бокал упал на пол, вдребезги разбившись. Прежнее умиротворение Кроны перешло нет. Руки женщины, прикрытые перчатками, затряслись, взгляд теперь казался пустым и бездумным. Она молчала несколько секунд, показывшиеся для Дорис часами. Нахтнебель ждала хоть какой-то реакции тёти, но та сама не знала, что нужно сказать. – Прости. – Послышалось негромное извинение Кроны. У девушки на минуту будто бы оборвалось дыхание. Она не верила тому, что происходило сейчас. – Вы знали? Вы знали, что он был жив и обманули меня? Обманули отца? – Тон Дорис перешёл на более агрессивный. Импульсивно она встала с кровати, сделав шаг вперед, но тут же отступила. По случайности укололась об один из осколков. – Прошу, успокойся. Я не хотела обманывать тебя. – Женщина достала спрятанную бутылку вина. Она наполнила алкоголем половину оставшегося бокала, протянув его племяннице. – Держи, ей это помогало. Главное постарайся сильно не нервничать. – Как я могу не нервничать?! Я... – Девушка замялась, слова путались, а из глаз пошли слëзы. – Я думала, что одна знаю об этом. Мне было так плохо, так ужасно, а Вы всё это время были рядом, но не сказали мне ничего? Дорис со стуком поставила стакан на стол. Она с силой сжала кожу на ладони, колени затряслись, девушка практически не чувствовала ног. – Знаю, я виновата перед тобой. Но если сейчас не успокоишься, то не поймёшь ничего, что я скажу дальше. Ты ведь пришла ко мне не для того, чтобы поорать? Нахтнебель вытерла рукой намокшие от слëз глаза, всхлипывая, посмотрела на тётю. Она также выглядела подавленной, но вовсе не ужасной, как за последние несколько минут успела надумать Дорис. Крона бросила взгляд на бокал, призывая к недавней просьбе. Девушка на этот раз послушалась, с осторожностью отпив небольшой глоток. Тут же в горле почувствовалось приятное жжение. Алкоголь успокаивал, расслабляя тело и отвлекая от беспокойных мыслей. Женщина в это время обсмотрела несколько полок, наконец отыскав на одной из них пачку успокоительных. Она дала племяннице одну таблетку и снова присела на стул, пододвинув его ближе к собеседнице. – Как ты сейчас? – Спустя минут семь спросила Крона, взяв за руку Нахтнебель. – Лучше. – Ты злишься на меня и правильно делаешь. Мне нужно рассказать тебе то, во что ты не готова будешь поверить на данный момент. – Что вообще происходит? Почему от меня что-то скрывают? Женщина прикусила нижнюю губу. Ей понадобилось несколько секунд, дабы собраться с мыслями. – Понимаешь, в тот день двеннадцатого июня Винсент не находился у меня. Не знаю, был ли он в Польше или нет, но ни разу я не видела его за этот период. То письмо мне велел написать Франц. Дорис остолбенела, в момент тело будто бы замерзло. Руки слегка затряслись, она смотрела на тётю, пытаясь переварить услышанное. – Я не понимаю...Это ошибка, зачем отцу это? Он бы не стал... – Ты ведь знаешь, что Винсент не его родной сын. В последнее время поступало несколько угроз, да и проверки семей участились. Он не мог допустить прокола, это бы моментально означало крах всего рода. У нас в семье все были уважаемыми военнослужащими в Пруссии, нашей задачей было не допустить позора. Франц беспокоился и о тебе в первую очередь, он не хотел, чтобы ты страдала из-за сводного брата. Твой отец передал Винсента в один из лагерей в Польше, я не знаю всего точно, но это должно быть относительно недалеко отсюда. К сожалению, он обречён, мне жаль. – Вы врёте! – Девушка снова перешла на истерический крик. – Не мог, не мог мой отец обойтись с ним так жестоко! Да, он не был ему родным, но всё равно это не значит, что такое могло произойти. – Я знала, что ты не примешь эту правду. Но милая, мне правда жаль, что приходилось лгать тебе. У Винсента нет шансов, его убьют, если ещё не сделали этого. – Женщина выглядела уставшей, говорила тихо и безэмоционально. Сейчас она была похожа на провинившегося ребёнка, которого заставили объясняться перед ранимой матерью. – Неправда! Это ошибка, всё лишь случайность, несостыковка. Он жив, я видела его! Винсент здесь в этом аду. Но я не верю в то, что это сделал отец. Я докажу, что произошла ошибка. Он любит брата, даже если в их жилах течёт разная кровь. – Он в Аушвице? – Крона с испугом на глазах приподнялась с места, прикрыв рот рукой. – Этого не может быть... – Я видела его, видела! Вы тоже не верите мне? Я знаю, все здесь после приступа считают меня сумасшедший, но это не так. Ни одна я могу подтвердить, что Винсент в этом лагере. – Дори, ты не понимаешь, с чем играешься. Не смей даже кому-нибудь еще говорить о нём. Я предупреждаю тебя, ей Богу, это плохо кончится. – Женщина присела на колени, оказавшись примерно на одном уровне с племянницей, которая не могла сдвинуться от шока с места на кровати. Она взяла девушку за руку, осторожно поглаживая её холодные и тонкие пальцы. – Но как он мог оказаться здесь...Это ужасная ошибка. – Это всё из-за неё, да? – Нахтнебель снова начала всхлипывать, из глаз показались капельки слëз. – Из-за кого? – Это всё она виновата, бесчестная дура! Она изменила отцу с каким-то жидом. Если бы не её эгоизм, никто бы сейчас не страдал! – Ах, Анна...Дорогая, я понимаю тебя в этом, никогда она меня не устраивала ни как жена, ни как женщина. Но это тяжело, очень сложно. – Ну так скажите мне! Я устала терпеть обман в семье. – О нет, нельзя. Сегодня и так ты натерпелась всякого. Сейчас лучше иди и постарайся уснуть. – А Винсент? Крона нежно улыбнулась, посмотрев в глаза племяннице. Несмотря ни на что, она казалась именно тем человеком, который был способен понять Дорис и по-настоящему принять её. – Я тоже в растерянности, ты дашь мне немного времени на раздумья? Обещаю, что не брошу тебя и не разрушу надежды, которые ты заложила в себя, когда шла ко мне. Девушка молча кивнула головой в знак согласия, одной рукой вытерев намокшие глаза. Женщина напоследок дала Нахтнебель выпить ещё немного вина и положила в карман её платья баночку с успокоительными таблетками. – Почему Вы никак не пытались отговорить отца? – Осторожно спросила девушка перед тем, как уже собиралась уходить. Она уже смирилась и готова была поверить в то, что Франц на самом деле устроил это. – Понимаешь, в обществе своей семьи я всего лишь ничтожная женщина. Я ничего не стою для них, оттого и являюсь беспомощной. Да и если бы была возможность, не думаю, что смогла бы решиться на подобное. Я могу помочь человеку принять важное в его жизни решение, но сама никогда не была способна всерьёз заняться своими проблемами. – Это не оправдание, когда на кону стоит жизнь близкого человека. В ответ женщина лишь качнула головой в знак мнимого согласия. Тут же входная дверь захлопнулась, Дорис снова очутилась в тёмном коридоре. В горле всё еще чувствовалось приятное жжение, под действием алкоголя не было сил на серьёзные ночные размышления. Девушка доковыляла до своей комнаты, моментально отключившись на постели.