Ich mag dich lieben

Дорис последние три дня практически не выходила из комнаты. В голове всё время прокручивался диалог с Ландой, которая стала постоянным напоминанием об ужасном. – Какая Ваша фамилия? – Спросила заключённая, пряча вещи под одежду. – Нахтнебель Дорис. – Нахтнебель? – Девочка улыбнулась, взглянув на новую знакомую. – Не родственница ли Винсента? Вы же его сестра из Мюнхена? – Откуда ты знаешь? – Еле слышно произнесла девушка, прикрыв рот рукой. – Он помог мне когда-то, мы друзьями были, но несколько лет уже не виделись. Как он? Винсент с Вами? Дорис не смогла ничего ответить, она заплакала, тяжело дыша. Упав на колени, девушка обхватила руку Ланды, поцеловав её несколько раз. – Прости меня, милая...Прости за всё. Я обещаю тебе, что улучшу твою жизнь, как смогу. – Нахтнебель обняла девочку за талию, расплакавшись ещё сильнее. Из-за неё погиб Винсент, теперь Дорис чуть не угробила жизнь его единственного друга. Ради памяти, ради прощения от брата она должна была всеми силами стараться помочь бедной девочке, в раннем возрасте столкнувшейся с подобным ужасом. Нахтнебель проводила Ланду мимо охраны обратно в лагерь, перед этим записав на куске бумаги её номер. Она пока не знала, как можно воплотить в реальность желание постоянно держать заключённую под контролем, дабы не вызвать подозрений. Сегодня обязательно нужно было выйти на ужин. Отмечали приезд в лагерь ещё нескольких офицеров СС. Людей в гостиной было довольно много, хотя и раньше многие могли спокойно посещать коттедж, пользуясь связями к примеру. Таким был Курт Рихтер, который сегодня был почему-то без своих друзей. Он с прозрачной бутылкой виски стоял недалеко от общего стола, иногда поддакивая и смеясь вместе с другими немцами. При этом было видно, что в общении с ними он мало заинтересован и по своей воле особо не контактировал с высокопоставленными ССовцами. Дорис в голубом платье ниже колен слонялась без дела по общей комнате. Отец отошёл к своим коллегам, а для девушки там места не было. Она искала нового знакомого нациста. Определив местонахождение Курта, Нахтнебель осторожно подошла к нему, подергав за рукав формы. – О, Вы, Fräulein! Неужели запомнили меня? – Мужчина сделал глоток из бутылки, улыбнувшись девушке. В ответ Дорис качнула головой в сторону в знак того, что лучше было бы отойти в более безлюдное место. Без лишних слов оба переместились ближе к углу комнаты, где никому не было до них дела. – Можно вопрос? – Разумеется, дорогуша. Я в Вашем распоряжении. – Можно ли как-то смягчить судьбу заключённым? Улучшить условия к примеру? – Дорис нервничала. Подобные вопросы вызывали множества подозрений, но Курт казался именно тем нацистом, которому не промыли мозги государственной пропагандой. – Есть пару вариантов, разумеется. Если еврей работает на СС, то это обеспечит ему и еду, и отдельную койку. – Рихтер усмехнулся, он не ожидал услышать подобного от девушки. – А это работает с женщинами заключёнными? – Разумеется, условия всё те же. Нахтнебель обернулась, приблизившись ближе к мужчине. – Не подумайте обо мне неправильно, но мне нужна Ваша помощь. – Дорис говорила как можно тише. Казалось, что сердце стучало в несколько раз быстрее. – Могли бы Вы порекомендовать одну заключённую на более высокую должность? – Что за заключённая? Сколько лет? – Девочка тринадцати лет. – Ну нет, как не хоти, но ребёнка в смотрителей поставить невозможно...Если уж сильно хочется, могу передать знакомому, что есть кандидат на работёнку в документальном деле. Её маленькие пальчики будут способны записывать номера заключённых, которых нужно распределять по баракам? – Курт наклонил голову, взглянув на перепуганную Дорис. – Да, она здоровая. – Понимаете, что это не даром обойдётся? – Что я могу сделать? – Не самая большая сумма. Закрыть бы пару долгов, да на накопления оставить, мне много не надо. Но ответьте пожалуйста, к чему это? Стало жаль маленького ребёнка? Или знакомая какая? Не беспокойтесь, это нужно лишь для того, чтобы утолить мой интерес. Даже если расскажу кому-то, то красивенькой доченьке высокопоставленного служащего поверят больше, чем какой-то мелкой сошке. – Она знакомая... – Девушка нервничала, поправляя волосы. – Хорошая знакомая близкого человека. Еврейка, попала сюда по неосторожности. – Вы добры, раз решаетесь на это. Цену скажу завтра, жду деньги не позднее пятницы. Дайте её номер, я передам друзьям. – Спасибо, правда спасибо огромное. – Дорис продиктовала номер Ланды Курту, поблагодарив его ещё раз. – Дори, милая! – Донёсся откуда-то недалеко звонкий женский голос. – Мне пора. – Нахтнебель попрощалась с мужчиной, который быстро поцеловал её ладонь. Выйдя в центр комнаты девушка заметила знакомое лицо, впервые за долгое время искренне улыбнувшись. В нескольких метрах стояла её тëтя Крона, приходившаяся сестрой Франца. Холостая женщина сорока лет, обвешанная жемчугом, в облегающем чёрном платье до пола с вырезом на бедре нежным взглядом окинула племянницу, подойдя ближе к ней. – Здравствуй, дорогая. Как ты здесь? – Крона взяла Дорис под руку, уведя её ближе к лестнице, где было не так много народу. – Уживаюсь и не жалуюсь. Вы приехали к отцу? – Я приехала к тебе. Ты понимаешь ведь, что это за место. Ещё и эта ситуация...Тебе ведь наверняка не хватает внимания и должной заботы. – Да что Вы, не нужно. Отец прекрасно справляется со мной. – Девушка слегка преврала, ведь, несмотря на то, что Франц по правде старался уделять максимум свободного времени дочери, в основном он был занят работой. – Как же ты повзрослела, девочка моя. – Женщина провела рукой, которая, кажется, всегда была спрятана под перчаткой, по золотистым волосам Дорис, заправив пряди за ухо. – Красавица. Помню, как я в таких же платьях радостно носилась по семейному участку в Кëльне ещё до первой войны. Жаль продали в итоге. Внезапно обе родственницы заметили Франца, приближающегося к ним. Крона резко стала будто бы в разы менее раскрепощëнной. – Дорис, присядешь? Я вернусь к тебе через пару минут. – Мужчина подошёл к девушке, поправив орден на форме. В ответ Нахтнебель кивнула, но не удалилась, а лишь слилась с толпой, при этом обойдя отца сзади, чтобы была возможность подслушать его. – Ты всë-таки поняла, что нужна была тут? – Вздохнув, произнёс Франц уже более грубые голосом, встав на нижнюю ступень лестницы. – Я здесь только ради неё. – Крона в ответ подошла к брату. – Как ты мог запереть девочку в этом месте? Ты же знаешь, какие проблемы у неё, а ты только провоцируешь новые приступы своим безответственным поведением! Нужно ли ребёнку наблюдать за геноцидом, происходящем на её глазах? – Женщина поднялась ещё на одну ступень выше. Они оба меняли своё положение на лестнице, показывая превосходство каждого в диалоге. – Не наговаривай на Дорис, она не такая. Никаких больше приступов не будет, тот случай был просто совпадением. К тому же она давно не ребёнок. – Франц говорил как можно тише, дабы их никто не мог подслушать. – А ты, если соизволила приехать в это место, хотя бы не позорь ни меня, ни мою дочь. – Чем позорить? Я тоже желаю принимать участие в её воспитании, это ты вечно ограничиваешь меня в моих правах. – Своим бездетством. – Мужчина взял сестру за правую руку, на пальце которой по меркам общества давно должно было быть надето обручальное кольцо, и спустил с лестницы. – Хочешь заниматься воспитанием? Так почему всю жизнь ты посвятила осуждению моей семьи вместо того, чтобы завести свою? Ничего не ответив, Крона выдернула руку и быстро удалилась из гостиной в сторону уборной. Франц тяжело вздохнул, но за женщиной не пошёл, а повернулся в обратную от неё сторону, пройдя ближе к столу. Дорис не услышала ничего из разговора отца с тëтей. Она присела на свободное место за столом, но только с приходом мужчины принялась за трапезу. Аппетита в последнее время не было вообще, девушка постоянно думала о Ланде. Теперь она – это единственная память о погибшем брате. Нахтнебель часто замечала, что теперь почти всегда находилась в тревожном состоянии, которое преследовало её из-за постоянных мыслей о Винсенте. Каждую ночь девушке снились кошмары, от чего спала она в сутки не более часов четырёх. Крона так и не объявилась за ужином. Уже позднее Дорис узнала, что тëте выделили отдельную комнату, расположенную недалеко от девушки. Ночью Франца вызвали по работе. Такое происходило довольно часто, Дорис почти всегда узнавала о таких случаях. Этот день не был исключением, ближе к двенадцати часов мужчины уже не было у себя а комнате. Девушка имела при себе запасной ключ. В одной ночнушке она отварила дверь, не включая света. Отец всегда доверял ей и говорил обо всём, так что Дорис тут же прошла вглубь комнаты, присев на колени перед шкафчиком у кровати, внутри которого лежала приличная стопка денег. Было крайне неприятно, девушка редко когда могла позволить себе обманывать Франца, но сейчас это было попросту необходимо. Нахтнебель вытащила из заначки пару тысяч марок. Руки дрожали, постоянно казалось, будто отец через минуту появится в дверном проёме, с позором обличив дочь в воровстве. Но его не было, да и не должно было быть. Чувствуя себя неловко и униженно, Дорис вышла из комнаты, обратно заперев её на ключ. Эти деньги нужны были ей на обеспечение лучшего образа жизни для Ланды. Следующая неделя протекала без происшествий. Курт, как и обещал, помог перевести малолетнюю заключённую в администрационный центр и постоянно докладывал о её состоянии Дорис. Для неё самое главное было знать, жива ли Ланда и насколько здоровой выглядит девочка. За последнее время девушка начала больше сближаться с Кроной. Женщина часто подходила к племяннице, расспрашивая что-то о её самочувствии, либо же просто болтая на любые темы. В лице Дорис тётя выглядела именно тем человеком, который не осудил бы её даже за убийство матери, она была абсолютно расположенной и открытой к молодой девушке. Правда каждый раз, когда рядом появлялся Франц, Крона старалась быстро попрощаться и уйти по своим делам, дабы лишний раз не пересекаться с братом. Да и сама Дорис теперь не могла нормально смотреть в глаза отцу, старалась делать всё, как он говорит, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Через день Дорис в коридоре поймал нервный немец в форме, в котором девушка узнала одного из знакомых Курта. – Ох, Fräulein Нахтнебель, не окажете услугу? У нас одна рабочая на больничный отошла, а отчёт нужно отдать к послезавтрашнему дню. – Мужчина встал напротив Дорис, слегка замявшись. – А что нужно сделать? – Да там задача не сложная, пойдёмте, пойдëмте! Немец вывел девушку на улицу, по дорогу всё объясняя: – Там, значится, список номеров заключённых, нужно переписать всех выживших в отдельный журнал, а то цифры каждый месяц меняются кардинально, запутаться можно. Да и администрация требует точности, что уж тут поделаешь? Сможете немного заняться этим? – Да, конечно. Мне не сложно. – Danke, Fräulein! Очень выручаете. Мужчина провëл Нахтнебель в небольшую комнатку на территории лагеря, где не было никого. Посредине стоял письменный стол, в помещении было только одно небольшое окошко, завешанное шторой. Немец усадил девушку на стул, включил лампу и показал подробно всё то, что нужно было делать Дорис. Работа и вправду оказалась простая, всего три журнала: один со всеми номерами прибывших в лагерь за прошлый месяц, во втором записаны умершие за этот срок, а третий был пуст, в нëм и нужно было задокументировать всех выживших. Немного понаблюдав за тем, как девушка приступила к делу, мужчина покинул комнату, на последок ещё раз поблагодарив её. Прошло уже около получаса, Нахтнебель работала в умеренном темпе. За окном была хорошая погода, где-то из другой комнаты доносилась музыка из радио. Дорис внимательно рассматривала фотографии заключённых, которые делали по приезду. Девушка вглядывалась в их худые лица и прекрасные глаза, в которых всё ещё отчётливо виднелся огонёк надежды. Все они казались невероятно сильными людьми с железной волей и добрым сердцем. Перелистывая второй журнал, было страшно смотреть на, казалось, бесконечный список номеров умерших. Толстая тетрадь, запечатавшая в себе множество душ. Нахтнебель до сих пор не понимала одного. Правильно ли это всё? Генрих на протяжении нескольких лет говорил о том, что политика нацизма глупа и все люди равны между собой. Однако, остальное общество утверждала абсолютно обратное. Не понимая кому верить, Дорис лишь думала о том, что её брат на половину еврей, но это никак не повлияло на него, Винсент был обычным мальчиком с трагичной судьбой. Нужны ли тогда все эти массовые убийства? Как можно называть себя великим народом, при этом так издеваться над другими людьми? Девушка постоянно думала о том, сколько семей сломали её соотечественники, разве оно стоит этого? Она помнила, как Генрих говорил, что грядёт жестокое время, так работает общество, прогнувшееся под надуманные идеологии. Но Нахтнебель не могла поверить, что все, включая её отца, так повелись на это. Даже сама Дорис, хотя старалась отрицать всë в последнее время, но испытывала до сих пор внутреннюю неприязнь к евреям и славянам, которую в неё заложили с самого детства. Но от чего-то казалось ей, что все военные просто играли по правилам, выполняли то, чего от них хотели, ведь подобная деятельность всегда была источником хороших денег. Через насилие, жестокость и антигуманизм люди заполучали расположение в обществе и достойное обеспечение на себя в стране, где из-за недостойного лидера процветал эгоизм и лицемерие. Нахтнебель продолжала работать, методично вписывая номера в журнал. Через время столь бурный интерес к фотографиям был постепенно утерян и девушка уже бегло приходилась по снимкам. И вот красивым почерком были выведены цифры номера 16743 в графе с выжившими за месяц. Машинально Дорис хотела уже продолжить писать дальше, но тут рука резко остановилась на полпути. Она лишь мельком взглянула на фото заключённого, изначально не придав этому внимания, но теперь что-то заставило её посмотреть туда снова. Казалось, будто черты лица были знакомы Нахтнебель. С недоверием к самой себе она взглянула на снимок, тут же вскрикнув. Ручка упала на пол с неприятным стуком, но девушка не обратила на это внимания. Дорис держала в дрожащих руках журнал с фото, на котором был изображён Винсент в лагерной форме и сбритыми волосами. Прикрыв рот рукой, Нахтнебель не верила своим глазам. Девушка ударила себя по лицу несколько раз, но она не могла ошибиться, на снимке точно был её брат. В ушах тут же раздался неприятный скрежет, сердце забилось в несколько раз сильнее, а дышать становилось всё труднее. Не в силах контролировать себя, Дорис выронила журнал, упав на пол, тут же на всю комнату раздался ужасный крик девушки вперемешку с захлëбыванием в слезах. Нахтнебель стучала кулаками по полу до такой степени, что на пальцах выступили капельки крови. Она снова впала в приступ невероятной тревоги, продолжая орать, как резанная, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Через минуту на крик сбежались несколько немцев, среди них был и Курт. Мужчина лишь по началу поморщился, увидев, в каком состоянии находилась девушка. Однако, для него это было не новостью. Рихтер, ориентируясь на свой опыт, предположил, что Дорис просто узнала грязные подробности лагерной деятельности, отчего и испытала такие мучения. Пока люди в форме помогли Нахтнебель встать, вокруг уже собралась небольшая группка из человек семи. Пока все обращали внимание только на девушку, Курт приметил упавший журнал, тихонько подняв его. Мужчина быстро спрятал одно из фото в карман, вернувшись к помощи Нахтнебель, которую пару человек вынесли из лагерной зоны обратно к коттеджу. Пришла в себя девушка только через час. В комнате больше никого не было. На улице всё так же было солнечно, тёплый воздух проникал внутрь, слегка колыша волосы Нахтнебель. Дорис до сих пор круглым счётом ничего не понимала. Как фото Винсента могло оказаться в журнале? Но объяснение было этому только одно. Её брат находился к концлагере. Но как это могло произойти? Отец же говорил, что он умер в автокатастрофе, тело Винсента должны были перевести в Берлин для захоронения, Франц должен был видеть его... Девушка не могла поверить, сейчас она плохо могла соображать, но всё равно не имела морального права обвинить отца. Франца возможно обманули, узнали, что Винсент был евреем. Как бы бредово это не звучало, ведь обычно в таких случаях сразу же подвергали всю семью жестокой участи. Но ведь могло произойти что угодно. Ошибка врачей, прокол в документах и многое другое... Но Дорис до сих пор не до конца поняла самое главное. Её брат был жив, правда находился в адских условиях, но он всё ещё думал, говорил, чувствовал. Он был жив и помнил о девушке. Нахтнебель плакала, то ли от ужаса ситуации, то ли от радости. Винсент всё ещё помнил о ней. Но вместе с этим он, скорее всего, точно понимал, что именно Дорис была виновата во всём этом, ведь она оставила его совсем одного. Внезапно в дверь постучали, разогнав мысли девушки. В комнату зашёл отец в обычном костюме без привычной формы. – Как твоё самочувствие? – Спросил мужчина, присев рядом с дочерью. Девушка выдавила из себя кривую улыбку, не в силах сказать что-либо. Казалось, если она сейчас попробует объясниться, то сразу же проболтается обо всём. Ей и самой не хотелось скрывать что-то настолько серьёзное. Вдруг сам Франц ничего не знал об этом? – Всё хорошо... – Хриплым голосом ответила Дорис, стараясь не смотреть отцу в глаза. Дрожь пробежала по телу. Сам Франц на удивление тоже выглядел чересчур взволнованным. – Прости меня, это всё из-за того, что я отправил тебя в это место. Ты можешь не понимать моего выбора, но это необходимость на данный момент. Но если тебе настолько плохо от этого места, то я посоветуюсь с твоей тётей, чтобы ты некоторое время пожила у неё, хотя я и не одобряю этот вариант. – Мужчина обхватил ладонь дочери двумя руками, кожа еë была бледнее обычного. – Мне хотелось бы держать тебя рядом после того, что случилось с матерью и Винсентом. Я пойду пока, выздоравливай. Франц поцеловал Дорис в лоб и удалился из комнаты, улыбнувшись ей на последок. Нет, отец точно не мог знать об этом. Девушка не верила, что мужчина был способен на то, чтобы подстроить всё это, при этом с такой искренностью разговаривая с ней сейчас. Но что делать теперь? Нахтнебель не находила в себе силы рассказать всё Францу. Вдруг это испортит навсегда его карьеру и шансов на спасение брата не останется вовсе? Дорис нервничала. Ей девятнадцать, но она всё ещё ощущала себя беззащитным ребёнком, который ни на что не способен. Всю жизнь девушку направляли на определённые поступки окружающие люди, а что делать теперь, когда она осталась наедине с собой? Когда рассказать кому-либо обо всём было попросту невозможно? И снова стук. На этот раз в проёме оказалась Крона. Тётя вошла в комнату с букетом цветов, положив его аккуратно на тумбу у кровати. – Здравствуй, милая, тебе легче? – Да, спасибо. Отец уже заходил. Женщина наклонилась, коснувшись губами лба Дорис, своеобразным образом проверяя её на наличие температуры. – Ну вроде не горячая, хорошо... – Крона сделала небольшую паузу, подбирая слова. – Это с тобой уже не в первые, да? Бедная девочка, с такими генами тебе не стоит оставаться здесь. И месяца не прошло, а уже приступ. – С какими генами? – Девушка удивилась, ведь до этого не слышала ничего подобного в свой адрес. – Ничего, дорогуша, ничего. Ты скажи мне лучше, что-то ведь послужило причиной? Дорис ничего не ответила, только отвела взгляд от тёти. – Не бойся, милая. Я всё понимаю, это сложно, особенно для тебя. Ты знай, что я тебя любой приму, можешь доверять мне. – Спасибо, но это ничего особенного. Просто переволновалась. Вам не стоит обо мне беспокоиться. – Ничего, я поняла. – Несмотря на свои слова, по лицу Кроны было понятно, что она не верит ни единому слову племянницы. – Я не буду мешать, дорогуша. Отдыхай. Женщина вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь. У Дорис не было больше сил думать обо всём этом. Она почти сразу же уснула, перед этим поставив в старый пустой горшок букет фиалок, подаренный Кроной. На следующий день Нахтнебель нужно было пройтись на свежем воздухе. Девушка гуляла недалеко от коттеджа, уже более сосредоточено обдумывая ситуацию с братом. Больше всего досадно было от того факта, что она даже не запомнила его номера, поэтому сейчас главной задачей было снова пробраться на территорию концлагеря, чтобы как-то подсмотреть в документы. Вдруг из-за кустов послышался пронзительный свист. Нахтнебель инстинктивно повернулась в сторону, откуда издался звук. Перед ней в нескольких метрах шёл Курт, медленно приближавшихся ближе к девушке. – Какая удачная встреча! – Мужчина усмехнулся, а через секунду уже оказался рядом с Дорис. – Как самочувствие? Легче Вам? – Спасибо, но не стоит беспокоиться, всё уже хорошо. – Переволновались? – Возможно, наверное. Вы что-то хотели? – Нужно поговорить, пока мы находимся на приличном расстоянии от хором начальников. – Курт в этот же момент начал капаться по карманам, пытаясь найти что-то, спрятанное в форме. – Не знакомое лицо? Рихтер протянул девушке отысканную фотографию, на которой был изображён Винсент. У Дорис пропал дар речи, сердце начало биться с особенной скоростью. Она постаралась не подавать вида, но выглядело со стороны это попросту жалко. – К чему это? – Спросила Нахтнебель, спрятав за спину дрожащие руки. – Когда Вы закатили истерику, я изначально решил что всё дело в каком-нибудь ужасном виде из окна. Но оно было зашторено, хотя я точно знаю, что в этой комнате занавески были сломаны и крючки постоянно спадали даже от самых незначительных прикосновений. Однако, на месте шторы были в полном порядке. Не исключено, что Вы могли справиться в одиночку и завесить их обратно, но в таком случае сейчас на Вашем лице не было бы столько изумления и отчаяния при виде этой фотографии. Я посмотрел в журнал, Вы остановились именно на этом заключённом, а потом резко впали с истеричное состояние. – Курт улыбнулся, радуясь тому, как девушка от каждого его слова всё больше начинала волноваться. – Кто он? Очередной знакомый? Дорис молчала, опустив глаза в пол. Ей нечего было говорить, она провалилась по полной. Из-за неё теперь пострадает вся семья, когда новость разнесëтся. – Да ладно Вам, я ж уже всё знаю, можете не горевать почëм зря. У меня нет никакого желания стучать на Вас за парочку знакомых жидов, с кем не бывает, даже если мать самого Гитлера по слухам лечил какой-то врач еврей. Здесь все притворяются, что их правда интересует антисемитизм. Возьмите любого офицера, ему не важно, кого можно избить или поживиться на рабстве, будь то славян или ариец. Вы доверьтесь лучше, расскажите, мне ведь пока нет необходимости пытаться прилюдно оскорбить Вас. Да и без существенных доказательств меня и слушать никто не будет. – Он знакомый этой девочки, которую я попросила устроить... – Тихо сказала девушка, подняв взгляд на Курта. – Я прошу Вас, не говорите никому. Я могу достать ещё денег. Отец не задержится здесь надолго, не больше года. У меня есть деньги в Берлине, если попросите, я буду пересылать столько, сколько будет возможно. – Знаете, я мечтаю переехать в Великобританию после войны и забыть обо всём, жить как все и иметь на всякий случай домик у реки в какой-нибудь глуши. С моей нищенской зарплатой это практически невозможно осуществить, но раз дело зашло о деньгах, то я обязательно потребую кругленькую сумму. И не волнуйтесь, даже в пьяном угаре я не раскрою Вашу маленькую тайну. – А можно попросить его номер? Мужчина отдал Нахтнебель фотографию Винсента, на обратной стороне которой был небрежно написан номер из пяти цифр. Девушка быстро спрятала снимок в карман. – Спасибо Вам, я достану деньги! Сможете ли Вы иногда смотреть за ними обоими, просто чтобы я была спокойна за их жизнь? – Как получится. За слишком завышенные требования в процессе может появиться дополнительная оплата. – Курт ухмыльнулся, поправив форму. Дорис удивлённо посмотрела на мужчину, поежившись. – Ладно, мне пора возвращаться к своим обязанностям. Ещё увидимся, Fräulein. Нахтнебель вернулась обратно в коттедж. За последнее время навалилось столько всего, что нормально переварить всё было попросту невозможно. Ей впервые приходилось держать под контролем настолько тяжёлую ситуацию. В голове крутилась только одна мысль. Девушка должна была увидеться с Винсентом, хотя бы просто понять, что с ним до сих пор всё хорошо. Но она не могла просто так объявится, да и это было практически невозможно. Если немцы заметят, как Нахтнебель взаимодействует с заключёнными, то, скорее всего, у неё уже не будет шанса продолжить хоть какой-то контакт с братом. Да и сама Дорис не желала на данный момент лично взаимодействовать с Винсентом. Именно из-за неё он здесь, захочет ли тогда брат видеть её? Девушка боялась потерять его любовь и доверие навсегда. Но всё же был один вариант, предполагающий благоприятный исход развития событий. Время близилось к вечеру. Нахтнебель снова ошивалась в коридоре в поисках дворничихи. Хелен протирала пыль в гостиной, где пока никого не было, кроме её одной. Воспользовавшись ситуацией, Дорис подошла сзади к заключённой. – Бросай работу, иди за мной. – Шепнула она, бесцеремонно потянув за собой немую, держась за край её формы. Через минуту обе девушки уже были в комнате немки. Нахтнебель заперла дверь на замок. – Мне нужно поговорить с тобой. – Дорис подошла почти вплотную к Хелен, протянув ей фотографию Винсента. – В твои обязанности теперь будет входить присмотр за этим заключённым. Не успев договорить, немая быстро достала блокнот, поспешив написать в нём: «Кто он?» – Это не должно тебя касаться. Послушай, делай то, что я буду говорить тебе. И даже не думай обсуждать эту тему с кем-либо. – Дорис достала из кармана небольшой ножичек, приставив его к шее Хелен. – Иначе я вспорю тебе живот. Если понадобится, буду медленно убивать тебя, чтобы ты не думала, что смерть в газовой камере будет похуже. Предупреждаю тебя один раз, я не позволю, чтобы какая-то жидовка испортила мне жизнь, так что даже не думай о том, чтобы рассказать об этом кому-то. Нахтнебель опустила нож, спрятав его обратно. Она в основном блефовала, ибо на полноценное убийство точно не была готова. Девушка старалась быть более холодной и отстранённой, иначе люди вокруг заметили бы её настоящее смятение и слабость, начав пользоваться этим в своих целях. «Не угрожайте мне, всё равно рассказать я ничего уж точно не смогу». – Было написано на новом листе бумаги. Хелен выглядела невозмутимой, видимо привыкла в лагере к подобному обращению к себе. – Мне нужно предупредить тебя, потому что мне дорога моя жизнь и репутация. Я буду каждый день давать тебе мелкие поручения, в основном будешь просто иногда наблюдать за ним и говорить мне о состоянии заключённого. Но сегодня совершишь более приоритетный поступок. – Дорис вытащила из комода небольшой запечатанный пакет с приклеенной надписью «Geschenk».– Я напишу тебе объяснительную, мол нужно перепроверить его номер, а ты передашь ему пакет. Запомни, что говорить обо мне запрещено, даже не вздумай сказать, что это от меня. И постарайся понаблюдать или спросить лично хоть что-то о нём, потом расскажешь мне. Поняла всё? В ответ Хелен положительно закивала головой, снова записывая что-то в блокнотике. «Вы знакомые? У вас очень схожие черты лица. У меня у самой была младшая сестра, немного разбираюсь в этом». – Я не хочу говорить об этом. Ты мне никто, чтобы изъясняться перед тобой. Я сейчас отпишу бумагу, и ты уйдёшь и не будешь больше задавать вопросов. Дорис прислушалась к словам Курта о том, что у неё есть некоторое влияние за счёт фамилии отца, так что написать объяснительную на тему перепроверки номера оказалось не так уж и сложно. Девушка до сих пор не понимала, что творила, в основном действуя интуитивно. Она не знала, как будет продолжать пытаться поддерживать связь с Винсентом. Возможно ли вообще будет вытащить его из лагеря? Наверное всё могло бы и пойти гладко, если бы Дорис была старше, опытнее. Нахтнебель не была в состоянии самой тянуть всё это. Всё оставшееся время до ночи девушка провела в запертой комнате, захлебываясь слезами. Карманным ножичком она слегка надавливала на запястье, понемногу успокаиваясь от вида крови, будто бы затягивающей её сердечные раны.