Ich mag dich lieben

Винсент лежал на холодном полу, держась двумя руками за живот. В небольшой пристройке, похожую на уборную, двое других парней возвышались напротив Нахтнебеля. – Ты смотри, он реально только по-германски шпрехает! – Сказал рыжий мальчик невысокого роста с зеленым перевёрнутом треугольником на концлагерной форме. Он сидел на корточках, всматриваясь в лицо Винсента. – По-немецки, а не по-германски, придурок. – Недовольным тоном произнёс голубоглазый парень с начисто выбритыми волосами, который облокотился на раковину. Именно он пару минут назад довольно сильно ударил Нахтнебеля в живот. Всë произошло довольно быстро. Винсент первый вышел из шумного барака в пустую уборную, где к нему подошли двоя парней, начав что-то расспрашивать на незнакомом для мальчика языке. Он сразу постарался показать всем видом, что не понимает ребят, те, довольно просто перешли на другой язык, его Нахтнебель знал немного, но по акценту точно понял, что это был польский. Изначально Винсент молчал, но как только вымолвил пару слов на немецком, парни переглянулись между собой, а затем уже пошёл удар в живот, громкое падение на пол и звон в ушах, ибо мальчик разбил себе макушку, как только голова соприкоснулись с твёрдой плиткой в полу. – Че происходит? – Неожиданно послышался голос третьего парня, который только в то зашел в уборную. Он был одного роста со своих знакомых, кареглазый шатен с узкими скулами и тонким подбородком. – Сейчас у фрицев обход, нам бы обратно идти, а то устроят. – Тут он обратил внимание на Винсента, тяжело вздохнув. – А этот откуда? – Немец, по-русски не разговаривает, по-польски тоже. – Откликнулся рыжий, встав с корточек. – А чего с кулаками сразу-то? – Так это ж, Сань, могли подослать к нам предателя, мало ли. Помнишь ведь, что был один такой, потом треть барака из-за него расстреляли. От них чего угодно ожидай. Шатен подошёл ближе к Винсенту, внимательно изучив его взглядом. – У него звезда жёлтая пришита, ещё и нос с горбинкой. Может просто еврей из Германии? – Нет, у него не обрезанный. – Вступился в разговор третий молчаливый парень, который всё это время продолжал стоять у раковин. – Я видел, когда новых всех в душ вели. Он явно не из еврейской семьи. – Я еврей, но рос в австрийской семье! – Резко выкрикнул Винсент, позабыв уже, что его здесь никто не поймёт. Кровь стекала по лбу, в голове как никогда пусто, мальчик впервые был так растерян, он не понимал, что должен делать, чтобы в ближайшие часы его хотя бы не убили. Внезапно Винсенту показалось, что шатен как-то странно отреагировал на его слова. Он удивился, после чего произнёс: – Говорит, что еврей, но воспитывался у немцев. Ладно вам, чего прицепились. Нормальный он вроде, вон испуганный какой, лицо ещё детское совсем, не похож на подставного. Он понял! Винсент старался уловить хоть какие-то подсказки в речи шатена, но всё выглядело так, будто тот действительно был первым, кто знал немецкий. – Вот идиот. Если хочешь - разбирайся с ним сам. – Голубоглазый парень направился к выходу, в его голосе явно читались нотки раздражения, обиды. – Давай, давай, возись с этими. Забыл уже, что вот такие с твоей мамкой под Псковом сделали? С этими словами он покинул уборную, демонстративно громко хлопнув дверью. – Эй, как вышло так, что ты еврей, но сам с немцами жил? – Обратился к Винсенту шатен на ломаном немецком. Он не обратил внимания на слова раздражённого парня, видимо не в первой. Мальчик удивился, но был рад, что все-таки иностранцы могли знать его язык. Рыжий по-прежнему не уходил, он оставался рядом, но в диалоге не участвовал. – Я им не родной. После начала войны меня отдали сюда, моей фальшивой семье не было до меня дела, никому. – Винсент старался говорить медленно, чтобы собеседник успел перевести всё. – Мутная тема конечно...Ладно уж, фиг с этим, я Александр Маркович, просто Сашей звать можешь. Это вон Женëк. – Парень указал на рыжего друга. – А тот, который прописал тебе - Андрей. Ты сам кем будешь-то? – Винсентом звать меня. – Мальчик приподнялся с пола, кое-как сев на корточки. – Ну, чë он говорит там? – Оживлённо спросил Евгений. – Говорит, что Винсент он. Нормальный вроде, но присмотреть надо. Уже пора собираться, скоро обход. – Эй, Санёк, скажи ему, чтоб не обижался за оплеуху! – Оплеуха - это когда по лицу дают, а вы его в живот. – Какая разница? Всё равно скажи! В бараках тесно, сыро и ещё раз тесно. Александр, кажется, поговорил о чём-то с Андреем, так что второй аж подошёл к Винсенту, криво произнеся: «Verzeih mir» и пожав руку новому знакомому. Мальчик всё ещё плохо ориентировался среди множества незнакомых лиц. Хорошо ещё, что Саня мог подсказать что-то, он общался с Винсентом на немецком, переводя диалог на русский для остальных друзей. На дворе уже за девять вечера, в каждый барак входили немцы в форме, сообщая об отбое. Винсент лежал рядом с Александром, рассматривая фото сестры. Под ночь пришло осознание, где он и что происходит вообще. Всё казалось странным, неизведанным, а оттого и пугающим. Сердце слишком громко стучало, хотелось заплакать, погрустить, чтобы тебя обняли и пожалели. Но в реальности была только неудобная койка на двоих, отсутствие личного пространства, антисанитария и страх. – Это кто? – Спросил на немецком Саня, поворачиваясь к мальчику лицом. Он тоже не спал. – Fräulein, сестра старшая. Не родная. – А где она сейчас? – В Германии осталась. – А она знает, что с тобой? – Надеюсь, что нет. Она бросила меня, уехала в другой город за лучшей жизнью, когда ей было шестнадцать. – Винсент вздохнул. Мысли о Дорис заставляли лишний раз сердце сжаться в груди. – А тебе самому сколько лет? – Четырнадцать будет. – Да ну? – Александр взглянул в лицо мальчику, думая, что тот врёт. – Не может такого быть! Выглядишь на все восемнадцать. – А тебе самому сколько? – Семнадцать. Женьку пятнадцать, но его пропустили, хотя обычно детей убивают. Но у него особый случай. Андрюхе девятнадцать, он самый старший из нас всех. Мы ещё до войны дружили, в Пскове родились, это в Советском Союзе, с одного двора все, держались втроём всегда, даже здесь вместе. Винсент мог только позавидовать. У него самого никогда не было друзей, он с трудом мог влиться в общество, за частую просто потому что не видел в этом смысла. – Слушай, а откуда ты так хорошо немецкий знаешь? Почти как носитель разговариваешь. – Мать постаралась, она преподаватель немецкого, с самого детства заставляла язык учить. Но а я и не против, сейчас это единственное, что напоминает о ней. Александр заметно погрустнел. Парень опустил голову вниз, задумавшись о чём-то своём. Винсент решил, что не будет донимать нового знакомого расспросами об этом. И так понятно, что скорее всего, случилось что-то нехорошее. А они не так долго общаются, чтоб переходить на столь личные темы. – Ладно, спать пора. Постарайся выспаться, завтра с утра расскажу об этом месте подробнее, мы с ребятами тут уже второй месяц крутимся, что-то да поняли. – Доброй ночи. Спасибо, что помог. – Знаешь, я ненавижу немцев. Но ты ещё ребёнок, понятное дело, мне не за что вредить тебе. Но не расслабляйся, я надеюсь, что эти гады не успели промыть тебе мозги, ты создаешь впечатление нормального парня. Не подставляй ни себя, ни меня. Александр развернулся от Винсента. Мальчик спрятал фотографию и постарался уснуть, хотя сам понимал, что это бесполезно. Около полупятого утра объявили о подъëме. С самого утра за короткое время Саша пытался спрятать слегка опухшую рану на макушке Винсента под головным убором. – Блять, Андрей, смотри, куда бьешь в следующий раз. – Я в живот бил, не моя вина. Пока Александр, поправляющий шапку, с другом выясняли отношения, Женя всё это время стоял на шухере, скоро нужно было выходить на улицу для утренней переклички. – Зачем это нужно? – Спросил Винсент, обращаясь к Александру. – Потом объясню. – Что он говорит? – Андрей смотрел в глаза мальчику, он точно не собирался до пока что доверять ему. Конечно, недавно полученная информация о возрасте Нахтнебеля меняла ситуацию в глазах ребят, но они всё ещё относились с подозрением к нему. – Спрашивает о том, зачем прячем наглядный результат чьих-то стараний. – Александр, справившись с этим делом, искренне улыбнулся. – Ну вот, жив и здоров! Пригоден. – Сань, пора уже, сейчас немцы разбушуются. – Евгений подбежал к ребятам, таща их к выходу за руки. Через минут пятнадцать всех заключённых вывели из бараков, построив в несколько линий. Несколько ССовцев проходили с бланками, на которых отмечали номера, другие осматривали всех, оценивая их по внешнем признакам. Винсент внимательно наблюдал за происходящем, желая все-таки наконец узнать, что творится на утренней отметке. Вдруг мальчик увидел, как женщину, стоящую неподалёку от него, вывели из строя. Нахтнебель успел услышать и разобрать слова нациста: «Sie hat eine Verbrennung am Handgelenk, bring sie hier raus, Bruno». Тот час же другой его товарищ перехватил плачущую женщину и увёл её. Таким же образом исключили ещё нескольких людей, имеющих незначительные повреждения на теле. – Что это было? Почему тех людей уводили? После переклички всех заключённых распределили по рабочим местам. Винсенту повезло попасть на стройку новых бараков, где вместе с ним был и Александр. Работа сама по себе нелёгкая, но это был шанс побольше разузнать о лагере. – Сам не знаю. Но с утра всех людей, которые кажутся немцам «непригодными», отправляют на верную смерть. Поводом может быть что угодно: раны на теле, морщины на лице, возраст, щетина, седые волосы. Короче говоря, эти твари специально делают всё, чтобы лишить жизни невинных людей. – Саша говорил со злобой, ненавистью. Это и было понятно, никто другой здесь не мог относиться к нацистам иначе. – Это ужасно, я думал, что они должны ценить хоть немного всех нас, ведь мы почти бесплатная рабочая сила для них... – А какая разница? Всё равно скоро новых привезут, мы все для них одинаковы и жалки. Ребята не могли долго разговаривать, рядом стояли наблюдающие немцы, которые тщательно следили за выполнением работы. Если кто вдруг был замечен за бездельем, их либо избивали, либо, худшем случае, расстреливали. Вокруг пахло кровью, мясом. Винсент пару раз видел, как рядом проезжал грузовик, набитый человеческими телами, мальчик старался сразу отводить взгляд от подобного, в груди болело, в животе сверлило от этого ужасающего зрелища. Всё казалось слишком необъяснимым, страшным, в любой момент могло произойти что-то новое, что нельзя сразу предугадать. Но лишь одно оставалось неизменным - чёрный дым, что беспрерывно выходил из труб. – Слушай, а что обозначают эти знаки рядом с номером? – Тихонько спросил Винсент у Александра, продолжая вместе с ним перетаскивать мешки, наполненные саморезами. – Ну, смотри...Полностью желтая звезда для обычных евреев, если половина звезды закрашена в цвет - он обозначает причину заключения еврея. Красный треугольник - это политические виновники, у нас с Андреем такой. Зелёный, что у Женька - это за уголовное преступление, чёрные для цыган, они живут в отдельном секторе, мы редко видим их. Фиолетовые вроде по религиозному признаку выдаются, а розовые педикам. Больше всего мальчик удивился, что у Евгения был зелёный треугольник. Он не был похож на уголовника. – А почему вы с Андреем политические заключенные? – Возможно из-за родителей, они же воевать за Родину пошли. Хотя честно, фиг его знает. Мы не евреи, но влепить же что-то надо было для их начальства. – А что такого Женя сделал? За что уголовное преступление? На некоторое время Александр замолчал, нервно покусывая нижнюю губу. – Я ведь говорил, что мы все в Пскове родились? – Наконец начал говорить он более серьёзным голосом. – Город хороший, но район паршивый был. Отец мой часто говорил, что после развала империи в города начали съезжаться всякие...крестьяне бывшие вообщем. Ну, они все там немного того, быдловатые. Мы, мальчишки в группки собирались, а то по одиночке ходить стрёмно было, того подкараулить за углом могли и оплеух навешать. Мы мелкими были, нам нравилось всë это. Носили ножики в карманах, сигаретой баловались, иногда воровали, дрались. Ну так вот, дома мы редко бывали, для Андрея это нормально, он жил с одним отцом, который вечно на работе пропадал. У меня у единственного всё хорошо с родителями было. А Женя...Ну, у него ситуация страшная была, батька его недалëкий мать бил постоянно, а денег почти не приносил. Винсент тут же вспомнил свой родной дом. Вспомнил, как будучи ещё ребёнком, он вместе с Дорис заглядывал в щель двери, за которой отец снова ругал жену за всё на свете, частенько даже поднимал на неё руку. Но всем было всё равно. Мальчик сам даже не понимал почему. Помнится, в один день сестра резко начала убеждать Винсента в том, что мама плохая, что она никого не любит, давит на жалость и всё портит. А он и поверил. И сам стал с издёвкой посматривать на Анну, пускай и относился к ней больше нейтрально. – Ну вот... – Александр продолжил говорить, развеивая своим голосом мысли мальчика. – Короче, в один день Женька не выдержал и пошёл за мать заступаться серьёзно. Он и раньше это делал, но это дерьмо старое его обычно просто било и всё, делай что хочешь тут. Вообщем, мы вместе, втроем это всё придумывали. Хотели ночью по-быстрому зарезать его, когда пьяный бы отсыпался на диване. Потом сбросили бы тело в речку, она недалеко от нас была. Но короче, не по плану пошло всё, Женька домой пришëл, а эта скотина мать задушила. Бедная женщина, она ж вообще худенькая была, тихая, а он так её...Короче, пацан не выдержал и сам его убил, молотом по спине как ударил, тот сразу сдох. Только вот спрятать хреново получилось, прям перед началом войны трупак выловил кто-то, по следам поняли, что это мы постарались. Только вот засадить мусора никого не успели, к нам немцы первые вошли. Мальчик молчал, переваривая всё услышанное. Как бы он не считал, правильно убивать по-своему желанию таких «людей» или нет, всё равно он понимал, что сам бы так никогда не смог. – Ну, чë думаешь вообще? – Правильно всё Женя сделал, жаль матерь погибла. – Я передам, когда он в настроении будет. Сам же до сих пор винит себя за всё случившиеся иногда. Понятное дело, не все в четырнадцать людей грохают, у него тревожность повышенная теперь, как только видит, что кто-то кровью истекает или умирает так всё, трясется весь, температура поднимется. Мы ему с Андрюхой помогаем постоянно, всë-таки в таком месте находимся, где все дохнут как мухи. Он сам еле как справляется с этим. – Александр замолчал на некоторое время, после чего продолжил. – Слушай, Винс, тебе вписаться к нам сложно будет, учитывая то, что русский ты вообще не знаешь. Но пацан ты хороший, это видно. Ты относись ко всем с пониманием, это главное, того гляди и четвёртым в компанию пойдëшь. Ближе к трëм объявили об обеде. Гадкая похлёбка, издали только напоминающая суп. – С таким питанием и умереть недолго... – Сказал Винсент, держа в руках ржавую миску с едой. Четверо приятелей успели пересечься во время трапезы. Они сидели рядом со стройкой на поваленных досках. – Че он говорит, Сань? –Послышалась знакомая фраза от Евгения, которую уже успел заучить мальчик. – Что жрать это невозможно. – Не совсем дословно перевёл Александр, после чего обратился уже к Винсенту. – Вообще, есть здесь свои методы, можно еду нормальную достать, не за бесплатно конечно. – А как? – Потом покажу, это не так уж и легко. – Слушай. – Вдруг резко перебил Андрей. – Научи его хоть немного по-русски разговаривать. Просто чтоб всем нам легче было. – Можно конечно...Только больно запарно это. Мне откуда-то знать, как язык преподавать? – Да хоть что-то сделай, просто чтоб он мог сам предупреждать о чём-то, а то ты у нас единственный здесь переводчик. – Эй, Винс. – Саша снова повернулся к мальчику. – Хочешь по-русски говорить? – Хочу... – С непониманием ответил он. – Будем учить потихоньку, только смотри, не отлынивай. Винсент вспомнил, что учил итальянский вместе с сестрой, который давался ему вполне себе легко. Так что хоть немного, но к обучению языков он был приспособлен. Ближе к вечеру последовал ужин в виде куска хлеба и холодного чая, весь дневной рацион насчитывал не более пятисот калорий. Далее снова проверка заключённых. Немцы приучали всех отзываться не на своё имя, а на комбинацию букв и чисел, из которых складывался номер, набитый на запястье. Потом отбой в девять, холодный барак перешептывания заключённых. Винсент с интересом слушал почти засыпающего Александра, который старался объяснить мальчику личные местоимения в русском языке. Казалось, что так теперь будет всегда. Изнурительный труд, отвратительная еда, антисанитария и отсутствие личного пространства. И может быть, если повезёт, тебя не подстрелит без повода какой-нибудь раздражённый ССовец или не заталкают в газовую камеру.