Непрощенный

      — Х-хен, чего не спишь? — младший хрипит спросонья. Но Джонг еле слышит из-за шума в ушах. Интересно, он покраснел? Хотя со всем этим холодом сегодня, скорее, посинел…       Он прокашливается, чтобы переключиться:       — Не могу. То ли кофе, то ли что… — выражение лица донсэна не меняется. Может, все-таки не заметил. — Прости, разбудил. Спи дальше.       Тэмин зевает и протирает глаза:       — Нет. Без тебя не буду, — шум в ушах затихает с последней гласной. А донсэн возится, скидывает футболки на пол и приподнимается на локтях.       Джонг, не задумываясь, кладет руку на грудь и не дает встать.       — Ну, чего ты такой упрямый? Отдыхай, утро было то еще, — из-под ткани рвется к нему в ладонь чужое сердце. Страшно, но он не шевелится.       Младший шумно выдыхает, будто жест Джонга выдавил из легких весь кислород:       — Х-хен… — прокашливается, аккуратно убирает ладонь с груди и ерошит свои волосы. — Раз сказал «не буду», значит…       — Да понял я! Вот ведь упертый… — Тэмин часто моргает, взгляд становится все более осмысленным. Он садится. — Ох, ладно. Может, еще кофе?       — Я умоюсь и приду, — Джонхен встает и рефлекторно трепет младшего по макушке. На этот раз Тэмин не уворачивается, а замирает. Джонг замечает не сразу. Рука соскальзывает, когда донсэн на миг зажмуривается. У Джонхена в голове кавардак. Надавать бы себе по рукам, что ли… Он быстро поднимается и идет на кухню. Страшно.       Пока он ставит чайник, из ванной слышится журчание воды, но скоро оно стихает. Тэмин заходит в полосатой майке и с мокрой головой. Когда Джонхен, стоя у столешницы, тянется за растворимым кофе, младший подходит куда-то за спину. Кажется, будто дыхание скользит по шее, но когда он оборачивается — Тэмин сидит на краешке стула. Спина прямая, весь как струна.       — Я тут пока голову остужал, подумал… Надо поговорить, мы никуда от этого не денемся, — голос Тэмина звучит тихо и натянуто.       «Мы» слышится по-новому. У него другой оттенок, секретный и… теплый. Старший кивает и бормочет эхом:       — Остудил голову?       Тэмин угукает:       — Сунул под холодную воду, и все, — Джонг открывает рот, чтобы по привычке отчитать, но на полпути решает плюнуть. Вокруг него сегодня, кажется, все ледяное, кроме младшего. Ну, раз такой огненный, ничего с ним не случится.       — Кофе тебе делать? — блеклым тоном спрашивает старший.       — Не сейчас. Х-хен, я… ты… — Тэмин кусает нижнюю губу, запинается. Пальцы Джонхена начинают гореть: они все помнят. Странно, ведь он прекрасно понимает, что сейчас лишнее прикосновение будет значить боль для младшего. Странно, что все равно хочется. Странно, что одно касание может обжечь и перекинуться на его кожу. Жаль, что не успел, пока Тэмин спал… С волос донсэна падают капли, надо бы накинуть на плечи полотенце, но Джонг не может сейчас уйти.       — Т-ты в машине сказал «определись», — Тэмин снова прожигает взглядом, по шее бегут мурашки. Куда себя деть, Джонхен не знает. Он не трогает чашку с горкой кофе на дне, сует руки в карманы, надеясь, что не подпалит пальцами джинсы. Резко выдыхает и закрывает глаза. Вот и все. Вот сейчас он окончательно окажется в ситуации «мир летит в тартарары». Пока его парень ревнует к нереальным «бабам», одеждой разбрасывается и уматывает сниматься для какой-то левой рекламы до ночи, донсэн вытворяет такое, отчего по-настоящему страшно… Его гладят по предплечью. Джонг открывает глаза — Тэмин стоит рядом. Щеки пунцовые. На майке по плечам — россыпь мелких мокрых пятен.       — Х-хен, — Тэмин жмурится. — Я понимаю все, ты с Кибомом. Да я бы не делал ничего, но… Нет, это утром уже сказал… Вообще-то, я и не делал много времени… — Он тараторит все быстрее, будто боится подавиться словами. Рука сжимает предплечье, глаза по-прежнему сожмурены. — Я тебе, ой, я тебя, ты мне… Нет, не то… Сначала вот что: я подумал, что надо рядом все равно, если… не пошлешь, не разозлишься… Но можешь и злиться… Ты мой хен, ты друг, но ты… Нравишься. Хен, — последнее слово Тэмин почти выкашливает и только теперь смотрит на него. Трижды пищит чайник.       Джонг еле удерживается от хохота. Это точно нервы. Он проводит ладонью по лбу и позволяет себе кривоватую улыбку.       — Да, не вышло из тебя Шекспира, конечно, — хрипит он. Но почему от потока слов стало легче, а не тяжелее? Необъяснимо, ведь это же должна быть катастрофа, разве нет? Тэмин придвигается еще ближе, теперь рука лежит на его дырявой груди, в которой даже штормить уже нечему. Там осталась лишь труха, которую младший пытается отогреть.       — Я не могу обращаться со словами, как ты, — бормочет донсэн. — Зато знаю, чего хочу, — речь стала ровнее, а вот взгляд… В эти темно-карие глаза любая фанатка была бы рада провалиться, но манят они сейчас именно его. Страшно.       Джонхен замирает, улыбка испаряется с лица:       — Тэминни, ведь я… — он откашливается и рефлекторно делает шаг назад. — Спасибо тебе, но я в отношениях, — тут же к горлу подкатывает отвращение. Он сейчас что, поиздевался над признанием, а потом дежурную фразу-отказ выдал? Это близкому-то человеку? Ду. Би. На.       — Не в этом дело, хен, — Тэмин чуть улыбается. Кажется, он постарел лет на десять. Щеки донсэна постепенно бледнеют. — Ты не так понял.       — В смысле?       Младший разглядывает его еще секунду, трет пальцами лоб, а затем долго выдыхает. И говорит еще спокойнее:       — Я ваших отношений не понимаю, это да. И ты… мне… н-нравишься, тоже да. Но когда ты в такси спросил, я подумал и решил, что не хочу между вами лезть. А то нечестно. Ты должен знать. Мне надо было сказать. «Определиться». Я сказал. Как… сумел, — Тэмин отворачивается и тянется к чайнику. Джонг останавливает, кладет ладонь на плечо.       — А дальше как? Будем снова хен и донсэн, будто ничего не случилось? — пальцы на плече по-прежнему горят. На руку падает холодная капля с волос Тэмина. Джонг уверен, что она вот-вот пойдет паром, но вода медленно скатывается, как одинокая слеза.       — От тебя зависит, — младший хмыкает. — Можем, как будто случилось, но ты меня отшил. Но я хочу рядом. А дальше решать тебе. Могу донсэном, могу другом, могу… В общем, теперь ты знаешь, — голос звучит измученно, но уверенно.       — Прости за Шекспира, — бормочет Джонхен, растерявшись и убирая руку. Рефлекторно стирает каплю с кожи. Влага не чувствуется. Что же получается, он теперь в роли мучителя? Джонга разрывает напополам: чувства ему, конечно, льстят. Да и быть с младшим приятно… Даже чересчур. Но с другой стороны, осознавать, что любим, больно. Тем более, любим вот так. У Тэмина сердце куда больше. Умение Джонхена обращаться со словами и рядом не стоит, потому что стихи не могут передать всего. Интересно, какие песни писал бы Тэмин, если бы умел?.. Джонхен медленно подходит к стулу и садится.       Слышно, как из чайника льется кипяток. Перед ним возникает дымящаяся кружка. Джонхен обхватывает, а она даже не обжигает: пальцы и ладонь так и не остыли от плеча Тэмина и воспоминаний.       — Я бы много отдал, чтобы уметь писать и говорить, как ты, — задумчиво произносит младший и подходит к окну. — Может, если умеешь выразить все правильными словами, на душе легче становится. Ты ведь поэтому стихи пишешь, хен? Джонг пялится в кружку, пытаясь разглядеть дно.       — Нет.       — А зачем?       Джонг поднимает глаза. Младший обернулся и опирается бедром о подоконник. Силуэт на фоне серой заоконной дымки кажется чуть размытым.       — У меня бессонница бывает, — хрипит Джонхен и делает глоток. И снова — ничего. Он даже язык не обжег. Кофе будто комнатный, хотя от него идет пар. И на вкус как чернота.       Тэмин кивает:       — Знаю. Это чтобы быстрее заснуть?       — Нет.       Донсэн подходит ближе и садится напротив. Наклоняет голову вправо и выжидающе смотрит. Джонхен делает еще глоток (пустая затея — пытаться отогреться чернотой) и разглядывает полосатую майку. Кое-где пятна уже подсохли. А вот Кибом никогда о стихах не спрашивал, да и никто особо не интересовался. Важен результат, но не причины.       — От бессонницы думаешь очень много… — как сложно сформулировать-то, оказывается. — Гхм, в общем, я начал сочинять, чтобы разобраться…       — В чем? — голос Тэмина почти невесомый. Джонхен нервно сжимает кружку левой ладонью.       — А сам как думаешь? — горечь прокатывается по горлу. Еще глоток. — Как моя первая песня для SHINее называлась?       — Опять ты с Шекспиром своим… — голос раздраженный. Младший, забывшись, ерошит мокрые волосы. Морщится и вытирает руку о майку.       Джонхен мрачно улыбается:       — О чем та пьеса, Тэминни?       — Наполовину ссоры, наполовину сопли, при чем тут твои песни? — донсэн ерзает на стуле и наклоняется к нему через стол.       Джонг вздыхает, хмыкает и, наконец, горьким тоном сознается:       — Он кое-что в этом понимал. А вот я… ни черта не смыслю… в любви.       Тэмин застывает с полуоткрытым ртом и смотрит на него во все глаза.       — Мог бы хоть из жалости прикинуться, что ничего особенного, — Джонг отводит взгляд.       Слышится шепот:       — Я не ошибся насчет тебя с Кибомом, значит?..       Джонхен мотает головой, пытаясь загипнотизировать полупустую кружку.       — Меня это даже не напрягает большую часть времени, — он понимает, насколько убогое это оправдание. Но раз уж начал, надо договорить. — С Бомми иногда бывает… гхм… Хорошо. Но это не похоже на то, что… чувствуешь ты, — он глотает продолжение «ко мне», тут же жмурится, будто от удара, хотя сам его и нанес. Кровь приливает к ушам. Какой стыд… Нашел кому сознаться… И время выбрал прям идеальное.       Падает стул: Тэмин вскочил и уже стоит рядом. Джонхен боится поднять взгляд и смотрит на край темно-синих джинсов и полосатые желто-черные носки.       — Хен… — шепчет Тэмин.       Джонхен сутулится, будто хочет сжаться в комок. И вздрагивает, когда теплые, знакомые руки начинают гладить по голове. Лицом Джонг утыкается в майку. Она тоже пахнет чем-то лимонным, знакомым. Руки Тэмина не останавливаются, а Джонг постепенно расправляет плечи.       — Ничего страшного, хен, — успокаивает младший, как будто понимает, о чем говорит.       Да уж, совершенно ничего страшного: он настолько боится разобраться в отношениях со своим парнем, что готов сидеть с младшим хоть до полуночи, лишь бы с Ки не встречаться. Хотя именно Тэмин выбил его опору утром, и теперь от нее остались лишь щепки. Джонхен сильно жмурится в ткань и перестает бороться: позволяет рукам обнять донсэна за талию. Ну, почему он такой теплый?.. И худой, Джонг будто за тростник цепляется. Он выдыхает прямо в живот:       — Жаль, не могу все переиграть, — слова отпечатываются на майке горечью.       — Это мы еще посмотрим, хен, — шелестит по краю сознания голос младшего.       Что-то секунду давит на голову, тут же раздается звонкий чмок: Тэмин поцеловал макушку. «Решил продырявить и с этой стороны», — думает Джонг и обнимает талию еще крепче.