«В объятиях тишины».

***

Придя домой, немец насторожился. Было подозрительно тихо, а это значило, что скоро будет очень плохо. Сердцебиение участилось, по телу пробежались толпы мурашек. Проходя дальше по коридору, всё больше и больше хотелось развернуться и убежать оттуда, но он не мог. Отец со строгим видом поджидал его в гостиной. Рейх с виноватым видом подошёл ближе к Германской Империи. — Ну и где ты был так долго? Почему не вернулся вовремя? — Отец, я... я... — Ты ещё и оправдываться собираешься? — тон ГИ стал грубее. — Но, отец! Я... я просто немного забыл о времени! Мне очень жаль! — Рейх готов был расплакаться, но не стал, это бы ещё больше разозлило отца. Он не любил, когда тот выражал подобного рода эмоции. — Всё, уйди с глаз моих долой! На первый раз я тебя прощаю, но чтоб такое больше не повторялось! — прикрикнул тот, поморщив нос и положив руку на лоб. У него итак был не особо хороший день, и выслушивать сопливые речи младшего он не собирался. Уж слишком выводило из себя. — А? — Третий был удивлён, его отец редко когда обходится без рукоприкладства. «И всё?» – подумал тот про себя. Рейх послушно удалился к себе в комнату. На самом деле он ожидал, что старший немец поднимет на него руку, но этого не произошло. Он был очень счастлив, что всё обошлось не так плохо, как он мог себе представить. Комната его выглядела опрятно, каждая вещица имела своё место. Рейх был до жути чистоплотен, в принципе, как и все немцы в их роду. Это было уже что-то по типу семейного. Посреди комнаты стояла кровать, укрытая белоснежным покрывалом. На ней лежала пара таких же белых, немного жестковатых подушек. Ножки у неё были сделаны из тёмного дуба, что придавало контраст с белым постельным. И рядом с ней располагалась тумбочка, на которой стоял светильник, выполненный в старинном дизайне. Третий частенько включал его на ночь, потому что немного боялся темноты. Прямо напротив кровати находился письменный стол, тоже выполненный из тёмной древесины, на нём были сложены в аккуратную стопочку бумажки, на которых Рейх любил рисовать. Рядом с ним стоял небольших размеров шкаф, так как вещей у немца было не сказать, что много. На самом его верху в горшочках стояли два цветка, чьи листья свисали вниз по шкафу. Они придавали комнате свежий вид. Сняв свои уличные вещи, он всё аккуратно сложил и прибрал к себе в шкаф. Затем, плюхнувшись на кровать и включив светильник, он задумался. А всегда ли его отец был вот таким? Когда Рейху было пять лет, он лишился матери. Она болела онкологией, кажется. Он уже и не помнил. Он вообще ничего о ней не помнил. Ну разве только то, что она была хорошей. И то, что отец был намного мягче с мальцом, пока она была жива. После он стал вечно угрюмым, начал «закалять» характер Третьего, но кажется, чересчур переусердствовал. Такое воспитание вряд ли в будущем даст хорошие плоды. Только нанесёт лишние травмы, которые придётся прорабатывать, чтобы нормально жить. Жаль, что немец пока не догадывался, как ему будет тяжело потом нести этот груз. От мыслей его отвлекла яркая вспышка в небе и последовавший за ней характерный звонкий грохот. Гроза. Рейх не любил её всем сердцем. Однажды немец гулял по улице вдали от дома и попал под такую непогоду. Пошёл сильный ливень, то и дело каждые две минуты активно сверкали молнии, и небо грозно громыхало. Он еле нашёл какое-никакое укрытие и смог переждать грозу там. Описать словами страх, который испытал мальчик в тот день, было трудно. С тех пор он опасался этого природного явления и, даже когда находился дома, начинал слегка подрагивать, хоть умом понимал, что ему ничего не грозит. Рейх быстро поднялся с кровати и закрыл нараспашку открытое окно. На улице всё резко потемнело, чёрные тучи застелили небо. Дул сильный ветер, заставлявший деревья выгибаться вбок. Налюбовавшись таким видом, он лёг обратно, укутавшись в одеяло. Через пару минут как из ведра полил дождь. Всю ночь немец ворочался с одного бока на другой, пытаясь уснуть, но громкий стук капель по стеклу и сверкающие молнии, что то и дело освещали комнату, не давали это сделать. Нормально заснуть ему удалось только ближе к рассвету, когда всё стихло. Только иногда где-то вдали очень слабо громыхало. Но Рейх к тому моменту уже успел провалиться в сон. Проснулся часов в десять утра. Естественно, абсолютно не выспавшийся. Немец выглядел сонно и подавленно. Но урчавший от голода живот заставил его встать, заправить кровать и отправиться на кухню. За столом никого не было, только уже проснувшийся Веймар стоял и мыл за собой тарелку. — Каша в вон той кастрюле, — указал старший брат на маленькую кастрюльку, стоявшую на плите. Заглянув под крышку, Рейх увидел овсянку. С мерзкими комочками. Фе. Но ничего не поделаешь, есть хотелось, поэтому, сходив в погреб и принеся почти закончившуюся банку черничного варенья, он взял ложку и положил немного себе в кашу. Оно делало вкуснее даже самую противно приготовленную кашу на свете. После завтрака они играли с Веймаром, попутно обсуждая что-то с большим энтузиазмом.

***

Стоял полдень. Наконец, сквозь небо, заполненное светло-серыми тучами, начали пробиваться солнечные лучи. Они немного проглядывали, исчезали из виду, но вновь возвращались. Несмотря на это, с ними природа преобразилась и перестала выглядеть так сурово. Заметив это, маленький немец захотел выйти прогуляться. Он очень любил это дело, много куда ходил, пока отец не видел. В силу того, что они переехали сюда не совсем давно, он успел выявить для себя только пару мест, где мог бы спокойно уединиться сам с собой. Одним из них стал большой луг. На нём росло множество цветов, что так полюбились Рейху, а самыми любимыми его полевыми цветами являлись васильки. Казалось бы, простой и незамысловатый цветок, но его приятная яркая синева завораживала немца каждый раз, когда он зацикливал своё внимание на нём. Если нарвать много таких цветов и понюхать – можно было учуять сладковатый аромат. Он напоминал ему запах тела своего нового друга. Пока Рейх засыпал у него на плече, то заметил, что русский пахнет именно так. И именно вид этого цветка заставлял сердце Третьего трепетать от совершенно новых, переполнявших его чувств, быть заинтересованным в нём, хотя совсем недавно не считал его ровней себе. Рейх верил, что всё это называлось дружбой. Немец мог бы пойти к его дому, позвать гулять, и они снова бы провели ещё один весёлый день, но хотелось побыть одному. После бессонной ночи необходимо было восстановиться. Желательно в одиночестве. И вот его уже ждал огромный луг. Только трава, цветы и он, что могло быть лучше? Насобирав себе небольшой букетик васильков, немец спустился к речке, что находилась здесь неподалёку. Она была небольшая, но от этого не становилась менее красивой. Тихо журчала, плывя куда-то по своему течению, а из неё время от времени доносился лепет лягушек и прочей живности там. Рейх даже затаил дыхание, прислушиваясь к звукам. Будучи настолько увлечённым природой, Рейх не заметил, как чьи-то быстрые, но осторожные шаги стремительно приближались к нему. Только когда чужая рука опустилась на плечо, немец резко дёрнулся, окунувшись правым сапогом в воду. — Ты чего в облаках витае... — русский не успел договорить: ему влепили смачную пощёчину. — Ай! — зажмурил глаза тот, потирая место удара. — Ты чего? — Hat jemand dir ins Gehirn geschissen mich so erschrecken?! — возмутился Третий. — Was machst du hier überhaupt? — Эм... гуляю? Что же ещё? — впрочем, это и правда был глупый вопрос со стороны Рейха. — Es tut leicht weh? — чуть стыдливо устремив глаза в землю, спросил тот. — Нет, всё нормально, — следом за этим ответом последовала добрая, искренняя улыбка. Такая улыбка была только у него. — Gut, но всё равно... простьи, — даже попробовав заговорить на русском, произнёс Третий. — Как скажешь, прощаю, — усмехнулся Совет. После этого настала неловкая пауза. Союз вглядывался в немца, изучая, словно делал это впервые. Худенькое тельце слегка подрагивало от каждого небольшого порыва ветра, так как ноги у него были мокрые и до того, как окунулся в воду. Чёрные, слегка волнистые волосы раздувал тот же слабый ветерок. А в его нежно-голубых глазах можно было утопнуть, словно русский сейчас не сидел рядом с ним, а очутился посреди самого глубокого океана, забыв как плавать. Заметив на себе недоумевающий взгляд друга, тот наконец вышел из своих раздумий. По немцу же было видно, что он начинал дрожать ещё сильнее, чем до этого. Недолго понаблюдав за этим, Союз стянул с себя свою чёрную кофту и накинул её на немца. Тот, в свою очередь, немного потупил, но затем надел её до конца. — Aber... wozu? — Тебе нужнее, — ответил тот, намекая на его замёрзший вид. — Мне кажется, тебе стоит идти домой, а то простудишься ещё. — Danke... Und was ist mit der jacke? — он замер в ожидании и вопросительно посмотрел на него. — Тебе она нужнее, так что потом отдашь, иди-иди, — помогая маленькому немцу встать, произнёс он, подталкивая. — Gut... dann tschüss? — До встречи, — русский слегка приобнял его, затем развернулся и направился в сторону своего дома.

***

По дороге домой Третий прокручивал произошедшие за сегодняшний день события. И теперь он понял, что же могло быть лучше. Его присутствие. Оно и правда грело душу, будто это единственная драгоценность, что у него есть. Хлопнула входная дверь, и немец оказался дома. Он поспешил быстро разуться, чтобы поставить обувь сушиться и самому пойти переодеться. Сделав первое, по пути в свою комнату встретил брата. — Woher hast du diese jacke? — заметив чужую вещь, поинтересовался старший. — Von jemandem gestohlen, ja? — посмеялся тот. — Nicht wahr! Ich habe mir die Union... geliehen, — отводя взгляд, возмущённо отозвался тот. — Union? Ah, der Junge, mit dem dein Vater dich anfreunden wollte, — вспомнил тот. — Sie sind also immer noch Freunde? Und ich wusste es nicht, — изображая обиду, произнёс Веймар. — Tut mir leid, dass ich es dir nicht erzählt habe, — почесав затылок, младший стыдливо улыбнулся. — Gut-gut, — усмехнулся тот и ушёл к себе. Рейх решил сделать то же самое. Он уже сидел на кровати, снимая намокшие штаны и вешая их на батарею. Тело всё ещё ощущало озноб. Чтобы побыстрее от него избавиться, накрылся одеялом и посидел так ещё минут пятнадцать. «Вроде получше», – подумал Рейх про себя. Но спустя полчаса он начал замечать, что чувствует себя неважно. Голова болит и сопли потекли. Только не это! Заболеть почти перед самым летом было худшим исходом, ведь тогда он не сможет увидеться с Союзом. А хотелось бы. Хотелось узнать его получше, понять, что русский на самом деле думает о нём. Если раньше немца не особо интересовали другие дети, то сейчас всё слегка... изменилось. Он никогда не думал, что когда-либо будет испытывать подобное. Это было похоже на... привязанность? Очень хотелось бы знать, но можно только догадываться. Померил температуру. Термометр показывал тридцать семь и восемь. — Nun, hier ist, großartig... — прошептал Третий, заметно расстроившись. Теперь они не смогут увидеться с Союзом как минимум неделю.

***