Ответственность

Слава с Пашей друзьями не были. Однажды под новый год Паша аферист напился во все возможные дюбеля, доски, палки и прочие стройматериалы, наткнулся на курящего Машнова, стрельнул сигарету и начал жаловаться на свою тяжёлую воровскую долю, химик счёл его рассказ забавным, поэтому не послал мошенника в ближайший ларёк, где продают после одиннадцати, а честно выслушал всё от и до и даже убедил эту пьянь вернуться домой, чтобы не околел. Каково же было Славино удивление, когда этот кадр узнал его и, снова стрельнув сигу при встрече, начал долго извиняться за своё поведение, при чём абсолютно искренне. Паша никогда не пытался Машнова кинуть, ему, видно, просто нужен был собеседник, который мирился бы с его образом жизни. Славе же было по приколу слушать его истории, Паштет никого наебать на деньги был не в состоянии, его несостоявшиеся жертвы ничего не теряли, так что особой моральной дилеммы тут не было, напротив, интересно посмотреть, встанет ли когда-нибудь тварь дрожащая Павел на путь истинный. Замай был бы не Замай, если бы молча не отдал Пашу в руки старшему электрику: ну а что? Каждый имеет право на честный свободный труд. Всё равно Славка потом расскажет в таких подробностях, что кому-нибудь другому слушать надоест, а Андрею что? — Андрею не сложно. Судя по всему, сегодня сошлись все существующие звёзды — Слава явился в столовую ещё и раньше Замая, тот не обнаружил Машнова в курилке и понадеялся, что друг всё-таки соизволил оценить местные кулинарные шедевры. — Не иначе, фрикадельки с неба повалятся, пожалуйста, скажи, что ты никого тут не отравил и не наблюдаешь сейчас за своей жертвой. — Мало ли, Андрей знал про инцидент с бутербродом, это, конечно, было давно и неправда, но что ждать от человека, который впервые за полтора года работы на этом производстве ни разу не ел в столовой, некоторые коллеги шутили, что Машнов боится отравиться, как же они ошибались. — Никого я не травил, напротив, решил хотя бы один день себя дымом не травить, ну то есть я щас немного поем и в курилку, конечно, но пока что я готов молиться на эти котлетки. — Надеяться на то, что Славян резко перейдет на ЗОЖ было бы глупо. — Как дела у нашего драгоценного Мирон Яныча? — На самом деле, Замая, конечно, интересовали дела Машнова, но с такой формулировкой был шанс получить более полный ответ. — Во-первых, он не наш, во-вторых, даже не мой. Я бы сказал, что он бегает от меня, но это только потому, что у нас трупы по всему городу, особенно по дворам глухим в центре, благо, мы там не бываем — свой район ближе к телу, — на последнем слове Слава невольно поморщился. — На самом деле, мне кажется, что он всё хочет нормально общаться, типа наверстать упущенное, но, наверное, не знает как. Ещё и про маньяка этого думает. Тяжело ему это даётся, там жертвы — парни вроде меня или его, ему прям сложно на это смотреть. — Раскрывая детали расследования, которые он узнал от Мирона, Андрею, Слава ни на секунду не боялся, что друг продолжит разносить слухи, даже не из-за понимания, что это всё разглашению не подлежит, а просто потому, что не имел такой привычки, непонятно только, как Замай умудрялся при этом корешиться с большей частью сотрудников. Сам Машнов в основном общался с коллегами по лаборатории анализа препаратов — их отдел следил чтобы слабительное никого не травило тяжёлыми металлами или ещё чем-нибудь, чего в составе лекарств быть не должно. Слава свою работу любил, даже если исключить ту легендарную часть, когда они с Андреем организовывают забастовку и выбивают из руководства повышение зарплаты. По натуре непоседливый, Машнов находил странное успокоение в бесконечных анализах и просмотре показаний приборов, на работе всё лишние мысли разбегались, уступая место более важным — появился ли в аспирине свинец или это спектрограф сломался? — Глупость может, но Мирон будто только что стал осознавать, что все мы смертны и все равны перед Богом, — продолжил Слава. — А с чего ему это раньше о ней задумываться? Он гроб отца на руках не носил и в хирургии не лежал, ну да жмуриков видел по работе, так там все к ним как к предметам относятся, ну нельзя иначе, так что ты за ним смотри лучше, это не то, что легко вдруг осознать в середине дня на перекуре. — Толковал Замай, и конечно был прав, только вот как за Мироном надлежит присматривать, Слава не совсем понимал — дома незапланированный сосед появлялся ещё реже, чем положено среднестатистическому менту, так что у его новых коллег было всяко больше возможностей следить за философскими метаниями нового начальства. Мирон стоял у маркерной доски рядом с Евгенией Петровной и почти дошёл до температуры кипения. Причиной тому были стажёры, а точнее один из них — Олег — тот самый кучерявый метросексуал, с которым Фёдорову «посчастливилось» столкнуться на второй день посещения СК. Второй была невысокая шатенка Светлана — милая сообразительная девушка — моментально развела какую-то бурную деятельность с бумажками, которые ей поручили посмотреть, и успела заработать пару уважительных взглядов от старших сотрудников. Олег же был полной противоположностью Свете во всём что касалось умственной деятельности, зато скромностью не отличался — каждый раз, когда он открывал рот, весь отдел надеялся, что хоть в этот раз он скажет что-нибудь умное, без лишнего гонора, и каждый раз надежды оказывались тщетны. Мирон уже был готов вспылить и приказать этому недоумку замолчать до конца рабочего дня, Евгения Петровна собралась продублировать приказ фирменным авторитетным тоном, а Роман Сергеевич заготовил самый осуждающий взгляд из своего арсенала, как тут раздалось въедливое шипение Александра Викторовича. — Ты, пародия на человека, конструкционно схожая с идиотом, сейчас выходишь отсюда и направляешься в книжный магазин у метро, покупаешь там азбуку, это книжка такая, несёшь её сюда и я объясняю что с ней делать, а к отчётам больше не прикасайся, иначе твои нежные ручки покроются такими волдырями, что никакой букварь тебе не поможет и придётся тебе либо вернуться в книжный за учебником химии, либо на коленях умолять меня и криминалистов исправить ситуацию, понял, павлинья твоя голова? Саня, конечно, звался удушающим, но такого от него, кажется не ожидал никто. Олег втянул шею в плечи, потупил взгляд и через секунду выбежал за дверь, стоящему ближе всех к выходу Роману Сергеевичу послышалось что-то похожее на всхлип, но стажёр слишком часто лажал с излишне высокомерным видом, так что даже такой терпимый человек, как Рома, не испытывал особого сожаления, скорее пытался понять почему именно товарищ вышел из себя: просто потому что Олег мог составить ему конкуренцию в уровне чувства собственной важности или Саша тоже ощущал, что стажёр — человек с гнильцой похуже чем большое эго. Эту сцену никто не прокомментировал, но работа закипела с двойной скоростью, кажется, никто в полной мере не понимал, на сколько этот парень всё это время тормозил процесс. На перекур традиционно вышли троя. — Саня, я очень надеюсь, что это была разовая акция и больше ты своими интонациями профессора Снейпа не будешь пугать молодую кровь. — усмехнулся Мирон, он не злился, его самого этот Олег бесил до чёртиков, но Фёдоров не мог позволить, чтобы СК — его вотчина — остался без новых сотрудников. — Ты прав, это для меня в общем-то не характерно, хотя мне льстит, что это не я боюсь крови, а она меня. Но мы в ответе за тех, кого трудоустроили, этот стажёр — идиот исключительный, больше такого не повторится, если, конечно, он не осмелится вернуться. — Саша не то, чтобы стыдился этой сцены, скорее сожалел, что позволил себе публично продемонстрировать эмоции, Мирон же, напротив, был рад, что благодаря Сане его обошёл риск потерять лицо. — Скажите, а вам тоже кажется, что с этим Олегом что-то не то? — Спросил Фёдоров и вопросительно глянул на Рому в поисках хоть малейшего подтверждения, что Мирон не единственный, кто чувствует гниль в стажёре. — Ну, он инфантильный дурак — это из того, что я могу по учебнику обосновать, из моих ощущений — он плохой человек, но здесь у меня такой набор домыслов и ощущений, что я не возьмусь их озвучивать, да я, честно, даже не знаю как это сформулировать, но такие люди встречаются, более того, наш начальник — Станислав Васильевич — вызывает у меня примерно те же ощущения. — Товарищи рассмеялись, Рома чёрт возьми был прав, да и не стоила эта ситуация их внимания, у них тут маньяк на свободе гуляет, а они какого-то придурка обсуждают, которому не посчастливилось в жизни столкнуться с раздражением Александра Викторовича. После обеда криминалисты принесли практически подарок — след. — Так это же найки новые, модные такие щас, у меня такие же, только холодно в таких ночами по питерским подворотням. — Приглядевшись к узору на фото, вдруг выпалил Мирон Янович. Его поддержал кто-то из младших оперов. — Действительно, у меня тоже такие есть, а ещё у всякого модника до тридцати и чуть-чуть за тридцать. А размер какой? — Сорок пятый — Машинально ответил Фёдоров. — У вас, товарищ старший лейтенант, может быть и сорок пятый, а на месте преступления следы сорок седьмого размера ноги, не меньше. — Отозвался криминалист. — Ну замечательно, я вне подозрения, зато такие носит половина золотой молодёжи города. — Мирон своим сарказмом был абсолютно прав, улика отличная, но никак не сужает круг поисков — не даёт ответа о поле убийцы, рост и без того им известен, а модель обуви, мало того, что популярная, так ещё и цвет неизвестен. Мирон всё ещё сидел за своим рабочим столом, когда в здании кроме него уже остались только охранники. Уронив голову на руки, он с силой провел по отросшим волосам пальцами, возможно, стоит снова побриться налысо, легче думать будет, снова поднял голову и заставил себя смотреть на фотографии последней жертвы: Павел, двадцать три года, одна фотография из соцсетей, он стоит с другом и улыбается, вторая — сделанная накануне — заблёванный переулок и лужи крови, лицо какое-то пустое, уже ни одну эмоцию в полной мере не выражающее — там и остатки наркотической эйфории, и лёгкое удивление, и тень подступающего ужаса. Мирон пытался доказать себе, что этот труп ничем не отличается от всех виденных ранее и при этом показать никчёмному мозгу без единой дельной мысли по делу что поставлено на карту, что из-за его глупости снова страдает человек. И неизбежно вспоминался Слава, далеко не первый их сложный разговор заканчивался тем, что Фёдоров не исполнял единственной просьбы Машнова и не был ему другом, а отдалялся, прикрываясь идиотскими отмазками. В этот раз такой цели не было, зато чувство вины разыгралось по полной: завалился в гости без предупреждения, остался жить на неопределённый срок, по пьянее потревожил чужие чувства, оскорбил эти самые чувства своей самоуверенностью и теперь пропадает на работе, при чём очень непродуктивно — убийца на свободе. Когда Мирон в очередной раз собрался уронить голову, он уже не препятствовал руками столкновению черепной коробки с поверхностью стола. Стук получился слишком громким — было бы у следователя чуть больше сил, он бы сам испугался. Через пару минут Фёдоров подскочил с места полный решимости хоть кому-то принести пользу и поступить правильно, метро закрывалось, поэтому он вызвал в такси, уже сидя в машине он заказал на адрес Славы тонну еды из приличного ресторана, десяток сырков и несколько упаковок кислых мармеладок. Мирон оказался в квартире за пару минут до курьера и разрушил принцип Машнова — один полноценный приём пищи в день. Объелись так, что шевелиться не хотелось вовсе, друзья валялись на кровати и переговаривались ни о чём, игнорируя глубокую ночь за окном. — С чего вдруг ты решил, что нам необходим такой пир? — Поинтересовался Слава, разглядывая Мирона, который гипнотизировал потолок. — Ну так… чума, — пространно ответил Фёдоров, но Машнов всё понял. — Не справляешься? Вот и что отвечать? Они друзья. Да, друзья — о необходимости соответствовать этому определению Мирон помнил хорошо. Так, они друзья, заставлять друзей волноваться — плохо, с другой стороны, они друзья недавно, до этого скорее это походило на бульварный роман, где чтобы добиться объекта чувств, нужно изворачиваться, строить хитроумные планы и в нужный момент правильно изгибать бровь, по крайней мере для Фёдорова это выглядело так, но кажется он всё это время он чего-то конкретно так не понимал. Значит надо говорить как есть, выстраивать доверие или что-то вроде того, как там пишут в психологических книгах, Мирон не знал, надо поговорить про это с Ромой ещё. — Знаешь, у меня есть прописанные обязанности и голова на плечах, я вроде бы как раз справляюсь, да только этого недостаточно, мы с горем пополам предположили, что маньяк — мужчина, но чего нам это стоило — десять трупов, а у нас какие-то крупицы домыслов. Я так вообще, на каких-то стажёров отвлекаюсь, бывает, что человек идиот и с этим ничего не поделаешь, а я всё равно даже сейчас лежу и думаю — а что с ним не так? Я только сейчас понял, что всё это время не особо справлялся с идеей быть твоим другом, хотя ты много раз об этом просил, я ничего против никогда не имел и всё равно раз за разом искал двойное дно в твоём поведении и куда-то убегал, а сейчас, когда вроде начинаю что-то робко понимать, так надо ловить этого психа, — на одном дыхании проговорил Мирон, не отрывая взгляд от неровности на потолке. — В следующий раз, когда захочешь поговорить, не обязательно заранее обездвиживать меня парой килограммов еды, — тихо пошутил Слава и сгрёб Фёдорова в объятия. Мирон булькнул что-то неразборчивое и замер — было уютно, слишком. Машнов обнимал так, как, наверное, обнимал бы своего Замая, и в этом была проблема — нет, не хотелось большего, хотелось, чтобы так было каждый день, каждое утро и вечер — Мирон этих мыслей испугался, но бежать было некуда — Слава заснул, отрезав все пути к отступлению. И хорошо, снова сбегать не хотелось. На следующий день нашли новое тело, горло перерезано, но крови меньше — судмедэксперт сказал — передозировка.