Ответственность

— Я на машине, тебя подбросить? — Спросил Саша. — Ромка со мной, у нас общий пункт назначения. — Буду крайне признателен, — честно признался Мирон. — Мне на Дыбенко, если вам не сложно. — Нам не сложно, нам — на проспект большевиков, по пустым улицам круг в минут 10, не больше. — Сейчас Рома и Саня воспринимались Фёдоровым как подарок свыше, не меньше. У Александра Викторовича машина абсолютно соответствовала хозяину — чёрный идеально чистый внутри и снаружи седан без единой лишней детали и, висящий на зеркале дальнего вида, браслет из разноцветных бусин в форме цветочков. Мирон не сдержал любопытства. — У тебя есть дети? — Нет, у меня есть Рома, и нет мы не геи, точнее я, вместе обитаем недавно по крайне дебильному стечению обстоятельств. — Вот так всё просто. Его рассказ продолжил хозяин дурацкого браслета. — Мы давно дружим, кажется, с первого моего дня в СК, незадолго до появления маньяка Саню выгнала жена за то, что он вечно пропадает на работе, а от меня ушёл партнёр, потому что меня было слишком много, я предложил пожить у меня и последить чтобы я с горя не убился, а я не давал ему переехать в отдел окончательно, так мы и ужились. А браслет — это грустная история, я не уверен, что сейчас тебе стоит её слышать, тебе и без того тяжело даётся это расследование. Мирон настоял, поклявшись на всех святых писаниях, что он человек не на столько тонкой организации. И Рома рассказал. На третьем курсе психфака, Романа Сергеевича — студента, подающего большие надежды --наконец-то отправили на настоящую практику, а не приносить кофе ординаторам в психиатрической больнице. Попал он в органы опеки и в первую же неделю отправился в качестве психолога вместе с полицией инспектировать семью по заявлению старшего сына-подростка, сообщающего о побоях, которые он регулярно терпит со стороны отчима. Приставленный к Роме сотрудник опеки отправил его одного, мол там ничего сложного, ему лень и вообще он подпишет всё что практикант ему принесёт. С порога квартиры Проницательный, полностью оправдывая прозвище, выданное Мироном, понял, что заявление имело под собой все основания. Нет, квартира была идеально чистая, а семейная пара вежливая и ласково общающаяся с детьми: семилетней Соней и Антоном, которому едва исполнилось шестнадцать, чем он моментально воспользовался и написал заявление на своего отчима. Глава семейства утверждал, что пасынок напился на день рождения, подрался с кем-то на улице, а по возвращении домой среди ночи, получил жёсткий выговор за такое поведение и из обиды написал заявление. Замечательная история и наглая ложь — Рома понял это сразу — отчим врал профессионально, мать вполне убедительно причитала, парень стоял позади, опустив в глаза в пол, но ни черта это был не стыд, а самый настоящий страх, смешанный с отчаянием. Картина в голове молодого психолога складывалась идеально: сын от первого брака женщине был безразличен, чем пользовался её муж, издеваясь над Антоном, его сводная сестрёнка явно не всё понимала в силу возраста, но, очевидно, была полна тревоги за старшего брата, только выводы эти оказались нахер никому не нужны. Опера сообщили, что раз в квартире не валяются пустые бутылки от водки, а хозяин не матерится через слово, значит всё в порядке — Роман Сергеевич был в ужасе, всю ночь он провёл за отчётом, зарисовывал по памяти всё что видел, лишь бы не упустить ни одного признака лжи отчима и матери Антона, страха самого парня и тревоги его сестры. Принёс это всё на подпись своего наставника, однако тот не сдержал обещания и сообщил, что подписывать это он не будет, менты с выводами психолога были не согласны, так что придётся иметь дело с кучей бюрократии, а ему это не нужно, мол, практикант свалит, а проблемы останутся. Сдаваться просто так Рома не собирался и отправился в участок в надежде убедить полицейских более тщательно всё проверить и подходя ко входу столкнулся с курящим в переулке Антоном, тот хлюпал носом и кажется был снова избит. Психолог, выслушав его сам был готов разрыдаться, парень рассказал, что менты ему популярным языком объяснили, что если он продолжит стоять на своём, то отчим-то конечно сядет на пару лет, мать лишат родительских прав, а вот они с сестрой окажутся в детдоме, где брату будет практически невозможно её защитить. Рома, не слушая никаких возражений, накормил подростка в ближайшем кафе, отдал свою пачку сигарет, незаметно вложив туда все имеющиеся крупные купюры, понадеявшись, что когда парень их обнаружит, то уже не сможет вернуть, и заставил пообещать, что, если дома станет совсем опасно, тот позвонит, хотя уже понял, что Антон слишком гордый для этого. Перед уходом он снял с руки браслет из разноцветных цветочков, и всучил его человеку, который был первым кто ему поверил, сказал, что объяснит Соне, почему отдал её подарок «тому дяде с добрыми глазами». Рома пришёл к своему декану на следующий день и рассказал всё от начала до конца. Старый профессор не ставил рассказ студента под сомнения и просто пояснил, что если Роман Сергеевич хотел, чтобы с его словами считались и он имел полномочия помогать людям, то ему нужно было идти на юрфак, а не в психологи, добавив, что зачастую, чем нужнее человеку психолог, тем меньше вероятность, что он обратится за помощью. Рома воспринял это как руководство к действию, забрал документы в тот же час и за оставшийся учебный год подготовился и поступил на юриспруденцию. Выслушав эту историю, Мирон решил, что переоценил устойчивость своей психики и самую малость недооценил Рому, благо, они уже приехали, так что развёрнутого отзыва от Фёдорова не требовалось. Все трое молча вылезли на перекур перед подъездом. — Товарищ старший лейтенант, учтите, что подобные истории от меня можно услышать только после пары стаканов виски, — отрапортовал Саня. — Я предпочитаю такими вещами не разбрасываться, мало ли что. — А Рома, по-твоему, идиот неосмотрительный? — Беззлобно уточнил Мирон. — Нет, я вообще никого записывать в идиоты не тороплюсь, особенно, конечно, себя, — усмехнулся Удушающий. — Лучше бы поторопился, а то кто-нибудь вперёд тебя успеет, ты же не переживёшь оказаться на втором месте. — Саня не сразу уловил, что Фёдоров шутит, видимо словосочетание «второе место» напугало его раньше, чем он успел осознать смысл всей фразы. Он даже на пару мгновений потерял контроль над выражением лица, чем развеселил Мирона и Рому и тоже рассмеялся: нервное истощение не щадило ни Проницательных, ни Удушающих, ни евреев. Когда Мирон ушёл, Слава позволил себе момент слабости, залез под горячий душ и сел в ванной обхватив колени, ну а что? Его никто не видит, и никто никогда не узнает, что он на самом деле вовсе не весёлый шут и забияка, а те, кто всё-таки знает — не осудят. Вот опять приступ тревоги, точнее паники, тревожно ему было всегда в той или иной степени. Слава ничего с собой не делал: когда-то в особо депрессивный период, когда мысли о суициде стали его постоянными спутниками, он старался искать методы отвлечения от пожирающей пустоты, пару дней поедания сырков и чтения результат дали диаметрально противоположный — теперь все его любимые дела ассоциировались с самоубийством, чёрт бы побрал эти условные рефлексы. А потом он смирился, просто привык, это всё в голове — оно не смертельно, достаточно сидеть или лежать на месте, вбивать очередной текст в ноутбук и ходить на работу ради перекуров и обедов с Андреем. Замай искренне не понимал, как Слава умудрялся существовать в таком состоянии и при этом что-то делать, но всё остальное про Машнова он понимал, а, как известно, нельзя всегда получать то, что хочешь. Горячий душ уже давно не помогал прийти в себя, как и холодный, как и что-либо ещё кроме времени. Слава знал, что любая его истерика угаснет через полчаса и что даже спустя годы в его отношении к Мирону ничего не изменится — проверено опытным путём, нужно только позволить себе пережить острую фазу, иначе их накопится столько, что придётся брать отгул чтобы отстрадать всё отложенное на потом, а работу он любил, да и волновать Андрея лишний раз не хотелось. Мокрый, дрожащий от внутренней пустоты, Машнов запустил пальцы в волосы и с силой потянул, как будто это могло вытащить лишние мысли из головы. В руках привычно осталось чуть больше волос чем положено терять человеку за день — мама говорит, что это недостаток солнца, Слава знает, что это от дефицита нормальных приёмов пищи в его жизни. Вспомнились пюрешка с котлетками, которые так нахваливал Замай, Слава решил, что завтра независимо от самочувствия пойдет на обед и съест хоть что-нибудь. Чёрт, может это был хитрый план Андрея и его на самом деле не волновала ни заводская столовка, ни её ассортимент и он просто всё это время пытался воевать с пищевым поведением друга? Надо будет спросить, ну вот, мысли куда-то уползли от основной проблемы — можно вылезать из душа и желательно скорее заснуть. Стоило Славе добраться до кровати с кружкой чая и поместить своё тело в кокон из одеяла и пледа, в прихожей послышалось копошение, возвещающее о возвращении блудного жида, возможно, водные процедуры заняли слишком много времени, хотя похуй, счета за коммуналку Машнов с первого дня решил повесить на Фёдорова, чтоб жизнь малиной не казалась. Мирон в некой прострации залез на выделенный ему диван и погипнотизировал взглядом Славин чай, однако, когда в него ткнули кружкой, уставился на неё непонимающим лицом. Через десяток секунд он всё же догадался, что ему предлагают и как положено поступать с горячим напитком, выпил почти кипяток залпом, не чувствуя ни температуры, ни вкуса, и благодарно кивнул другу. — Там что-то страшное, да? — Да, как и всегда, работа такая, забей. — Мирон не то что бы не хотел говорить об этом, слабость свою как раз Славе он показать не боялся, но тот и так ждал Фёдорова, вместо того чтобы смотреть десятый сон, загружать его учёную тревожную душу философскими рассуждениями о смерти и природе маньяка не хотелось. — Ты можешь мне рассказать, Миро, я ж осуждать не буду, да и смертью меня не напугаешь, — Машнов немного лукавил, смерти-то он как раз боялся, но своей, а не чужой. — Ты хочешь перед сном, которого, моими стараниями, у тебя и так осталось не очень много, послушать про то, что он делает или про то, с кем он это делает? — Фёдоров начинал раздражаться, он тут психику Славы спасает, а тот этого как будто не замечает, хотя Мирон же прямо не сказал. — Я не хочу вываливать этот ужас на тебя, я знаю, что ты волнуешься, я тоже ебать волнуюсь, что не смогу поймать этого урода, но я лучше обсужу это с Саней и Ромой. Машнов всерьёз удивился, что Фёдоров начал думать о ком-то кроме себя, что это такое и куда делся самовлюблённый жидяра? Мирон не удивлялся, напротив, считал, что не смог бы выйти из того злосчастного переулка, ничего там случайно не оставив. — В таком случае — спать! Что бы там ни было, утро вечера мудренее, но только если успеть поспать до наступления этого самого утра. — Эту команду Слава отдал, кажется сам себе, потому что через минуту как он принял горизонтальное положение, из одеяльного кокона раздалось тихое размеренное посапывание. Мирон поспешил последовать его примеру, чтобы не загрузиться случайно ещё больше и не оставить себя совсем без сна в эти сутки. Утром Слава прошабуршал по квартире, с армейской скоростью собрался и известил соседа, что подождёт его у подъезда, уединившись с сигаретами. Мирон начинал подозревать, что его не пытаются избегать, а просто привычки Машнова несколько изменились со времён школы, и в общем-то был прав. Друг обнаружился там, где и сказал в компании парня, ростом примерно с Фёдорова, таким же орлиным носом и короткими волосами цвета потемневшей соломы — почему Слава курит в компании Паши жулика? — Утро доброе, — Мирон решил не кидаться с места в карьер и аккуратно выяснить что происходит, может это всё какой-то тупой розыгрыш, а в кустах вообще сидят Светло с Рудбоем и записывают фристайл про эту странную компанию. — Доброе утро, Мирон Янович, — чуть стыдливо поздоровался Паша. — Для тебя, Павел, я товарищ старший лейтенант Мирон Янович, — сказано это было с таким апломбом, что Слава не сдержал смешок, и пока общее внимание было на его стороне, поспешил прояснить ситуацию. — Так, сохраняем спокойствие и думаем позитивно, Паштет, тебе очень повезло неудачно кинуть мента, так что брать тебя не за что, Мирон, не доставай ксиву, если не готов кого-то винтить, как с оружием. Паша у нас решил встать на путь истинный и найти нормальную работу, это должно поощряться. — Одновременно успокоить и жулика, и мента — так умел только Машнов, ну ещё Светло, но в Европе на такие навыки спрос гораздо ниже. — А с чего вдруг, ты решил стать легальным человеком? — Поинтересовался Фёдоров. — Понимаете ли, товарищ старший лейтенант, отец мой покойный, был законченным бандитом и помер, кажись, просто потому что после нулевых уровень преступности упал, вот у него от тоски сердечко-то и не выдержало. Я типа должен был по стопам батяни пойти, старался блять, старался, но нихуя мне видимо не дано это, я всяких краж и тем более мокрухи до ужаса ссыкую пиздец просто, а каков из меня аферист, вы сами знаете. Я на Пасху в церкви был, мне батюшка сказал, что типа нечего мне жить как батя, просто потому что тот этого от меня хотел, чтобы я мусоров на хую проворачивал, извините за выражение, — Мирону показалось, что извиняться за выражения как-то поздновато, но он не перебивал. — Короче хватит с меня, я к Славяну пришёл попросить устроить меня куда-нибудь, да хоть на завод ихний. — Похвально, Паш, устроить можно, вопрос — кем? У тебя образование-то какое-нибудь имеется? — Машнов, видимо, не боялся ни криминального прошлого Павла, ни перспективы быть кинутым им, будто они были старыми товарищами, может быть, реально дружили, и это не весь Питер знал Паштета афериста, а просто сам Слава знал весь Питер. — А как же, я в отличие от деда грамотный, шарагу на электрика закончил и неплохо даже. Я ж за жизнь никого так и не кинул на больше пары сотен за раз, и то, потому что натыкался пару раз на больших неудачников, чем я сам, деньги где-то брать нужно было, электриком я подрабатывал честно, хотя жил больше на наследство батяни, пытаясь стать ебаным вором в законе, вором не стал, в законе тоже на птичьих правах, вот так как-то. — О, ахуенно, ты идёшь со мной, я покажу тебя Андрею, он у нас главный инженер, если не к нам фарму варить, то куда-нибудь ещё тебя точно пристроит, ты тока не подведи меня. — На лице Паши застыло выражение почти детской радости, он явно боролся с желанием броситься Славе в ноги, вот что с людьми делает надежда на нормальное существование. Машнов наспех попрощался с Мироном и потащил Павлика навстречу Замаю и новой жизни.