Сквозь мглу

— Я не могу забеременеть. После моих слов машина подскакивает на неровной дороге. Вместе с этим внутри переворачиваются органы, душа и что там еще в организме с ума может сходить в такие моменты. Мне тошно и нервозно. Старый глубокий нарыв, о существовании которого я благополучно забыла, разорвался и закровоточил. — То есть? Ты бесплодна? — растерянно переспрашивает Амен. — Да, — перебирая пальцами рукава джемпера, отвечаю я. — Теперь да. После случая в университете. Я пытаюсь отвечать легко, но голос подрагивает. Собственная дурость и глубокая депрессия позволяли мне долго закрывать глаза на тот факт, что в раздевалке я серьезно простыла. Я игнорировала недомогания и врачей, в особенности, гинекологов. Просто было плевать, что со мной происходит. Только через полгода на плановом осмотре узнала, что воспалительный процесс давно лишил мои яичники возможности нормально функционировать. Не сказать, что я сильно переживала по этому поводу. Тогда была уверена, что до конца жизни не подпущу к себе ни одного мужчину. А дети… Я думаю о них иногда и понимаю, что из меня бы вышла никудышная мать. О чем речь, если совсем недавно я не могла и не хотела подниматься с постели? Мама не должна такой быть. Это человек, который имеет силы, возможности и желание взрастить новую жизнь. Даже если такое желание кроется где-то глубоко внутри меня, я не даю ему развиваться, ведь сама судьба решила, что я недостойна ребенка. — Почему раньше не сказала? Голос Амена казался тусклым. Я посмотрела на него. Пару минут молчания сделали его бледным, скованным, не похожим на себя. Он держал руки на руле, хотя в этом не было необходимости, ведь до автомастерской волочил нас Тизиан на своей машине. — Знаешь, я не просыпаюсь каждое утро с мыслью, что у меня никогда не будет детей. Забыла, — бросила я пропитанным раздражением голосом. — Какая вообще разница? Я и так не хочу становиться матерью. — Почему? Взгляд метнулся в его сторону. Амен свел брови вместе, и под ними залегли тень и печаль. Ну зачем? Зачем ты так смотришь? Лучше бы наорал за то, что не доложила об этом раньше. Нет же, он меня жалеет. Тихо, без осуждений и упреков. Так, что хочется дернуть дверную ручку и броситься на проезжую часть. — Почему, почему. Не заметил еще, что встречаешься с психованной истеричкой, которая еще месяц назад не вылезала из своей конуры и мечтала поскорее сдохнуть? — я говорю колко, морщу губы и быстро моргаю, чтобы за ресницы не зацепились слезы. — Не собираюсь я херить еще одну жизнь, своей предостаточно. — Ты не права, Эва. Да, проблемы есть, но мы с ними справляемся. Когда уедем отсюда, появится стабильность, жизнь спокойнее станет, и тогда можно будет… — Уедем ли? — перебила я его ровное и такое нереалистичное рассуждение. — Мы с каждым днем все больше закапываемся в этот пиздец! Что завтра будет, не знаем, а ты опять за свое, опять мне сказки рассказываешь про иллюзорное будущее. — Сказки? — тихо переспросил Амен и сжал челюсти. — Будет именно так, как я сказал. Прекрати во мне сомневаться, разве повод даю? Я всех этих ублюдков найду, а потом мы уедем. Точка. Слова его яркие и осязаемые. Я вижу Вашингтон, счастливых нас, Волчонка, грызущего поводок. А потом всё покрывается черно-белым налетом. Кемфилда нет, а мои страхи, комплексы и психи на своем законном месте, рядом с нами. Месяц, два, и в синеве глаз больше ничего не горит при взгляде на меня. У него не хватит сил терпеть меня, разочаруется. И сейчас наверняка разочарован. Я же вижу, как тяжело по горлу ходит кадык, как сжаты губы. — А дальше? — дернувшись, спросила я. — Семья. Амен потянулся к моей ладони и накрыл своей. Холодный жар пробегал от костяшек к кончикам пальцев. Семья. С ним. Совру, если скажу, что совсем об этом не думала. Самая смелая моя мечта, очень нечеткая и пугливая, потому что зашугала я ее знатно. Постоянно одергивала себя, когда мысли заползали чуть дальше завтрашнего дня. Нельзя мне о таком грезить. Семья — это для нормальных. — Без детей? — настырно спросила я. — Уверена, что это нельзя вылечить? Покажем тебя толковым врачам, обследуешься… — А если не выйдет?! — вскрикиваю я. — Если я вот такая навсегда? — Не бывает безвыходных ситуаций. — А если бывают? Я продолжаю кусать его вопросами. Во мне бурлит агрессия, причину которой уловить не успеваю. Лишь продолжаю срываться на Амена, чтобы он наконец психанул и высказался честно. — Хватит говорить «если», это бессмысленно, пока мы не видим полной картины. Сначала нужно узнать, что думают специалисты. — Да какая разница?! Ты скажи мне сейчас, бросишь меня, если не смогу забеременеть, да?! Вокруг всё темнеет и шумит. Машина въезжает в автомастерскую. Я дрожу и сжимаюсь. Мне нужен ответ. Без него просто дышать не смогу. — Не брошу я тебя, — кидает Амен, выходя из машины. Так дежурно, будто букашку с одежды смахнул. — Вечером нормально поговорим. Жди здесь. — Подож… — договорить не успеваю, дверь захлопывается. За лобовым снуют несколько рабочих, Тизиан, Амен. Я впиваюсь ногтями в бедра. Всё так сумбурно произошло. Конечно, Блэквуд имеет право злиться, что узнал о таком важном факте между делом, но… дети? У нас? Он всерьез об этом думал? Я сотни раз прогоняла в голове тирады о том, что мне не нужны дети ровно так же, как и я им. А теперь… Черт, да мне обидно, по-настоящему горько, что даже теоретической возможности их родить нет. Это всё из-за Амена? Не понимаю, как работает мой сраный мозг! Для чего мне эти пустые переживания? Ответ находится в нервных движениях Амена, который что-то объясняет рабочему. Я меняюсь с ним с бешеной скоростью. Неудивительно, что из подвалов разума выбираются образы, где мы возим коляску по солнечному парку. Нет! Нельзя, Эва, нельзя туда лезть! Зачем? Чтобы найти сто первую причину, по которой я не подхожу Блэквуду? Амену нужна настоящая семья. По всей видимости, мне тоже. Только вот одна важная шестеренка в этом механизме сломана. Я просто неисправна, вот и все. Парень в синем комбинезоне поднимает капот, Амена почти не видно. Я снова и снова перемалываю одну и ту же мысль: ничего у нас не получится. Это ведь не какой-то мой очередной загон или страх, а сраный диагноз, о котором следовало сказать намного раньше. Но защитные механизмы у моего мозга просто титановые. Они напрочь отсекли саму возможность говорить с Аменом о детях. Потому что я до трясучки боялась подумать хотя бы на месяц вперед. Знала же, что мои фантазии никогда не воплощаются в реальность. И что теперь? Сделала еще хуже. Блэквуд наверняка думает, сколько же времени он убил впустую со мной. Я еще так с ним разговаривала, будто Амен во всем виноват. Злилась на себя, а била по нему. Ну почему, почему я не могу думать о своем поведении сразу? Нет же, надо сначала сорваться. Мне стыдно, обидно, пусто. В салоне такой сухой удушающий воздух. Я выбираюсь из него, и один из механиков говорит, что в соседнем помещении есть кофейный автомат. Пытаюсь поймать взгляд Амена, но он упорно всматривается во внутренности машины, сжав челюсти. Я делаю шаг в его сторону, но замираю. Накричала на него, а теперь что? Обнимать полезешь? Не нужно Амену это. Кажется, что между нами не десяток шагов, а огромная пропасть, которая все бежит и бежит по полу, расползается и останавливается прямо у моих ботинок. Я не знаю, что ему сказать и вообще, как поступать дальше, поэтому разворачиваюсь и ухожу. В соседнем помещении, больше похожем на амбар с ржавыми железными пластинами на стенах, встречаю Тизиана. У него перчатки на руках, поэтому маленький бумажный стаканчик с кофе так и норовит из них выскользнуть. — Чего хмурая такая? — бодро спрашивает он. Тизиан изо всех сил пытается не показывать, насколько его задела смерть отца, но я всё равно замечаю серый оттенок на смуглой коже и уставшие покрасневшие глаза. — Всё в норме. Я стараюсь улыбнуться, правда стараюсь, но вместо этого губы только дрожат, а в горле застревает громадный плотный ком. — В Раю проблемы? Тиз весело подмигивает и кивает в сторону приоткрытой двери. За ней — самый дорогой мне человек. Человек, на которого я в очередной раз свалила кипу своих проблем. Выберемся ли мы когда-нибудь из-под завалов моего прошлого? И сможем ли принять настоящее? — Я… Мне… — мнусь с ноги на ногу и оглядываюсь. Искусственный ржавый свет жжет сетчатку глаз. Вокруг люди, незнакомые, занятые своими делами. Несколько авто и разобранный мотоцикл. Запах бензина и солярки. Мне мало места, катастрофически мало. «Почему раньше не сказала?», — слова Амена бьются о черепную коробку, точно хотят разрушить меня изнутри. Окружение сворачивается, мнется, рвется, как бумажный комок. Воздух, тяжелый и масляный, оседает в легких и выходит наружу сдавленными выдохами. Понимаю, что мне срочно нужно на улицу. Нужно идти, идти, идти, только бы не думать. Я бросаю Тизиану, что пора выгуливать собаку, и срываюсь к выходу. Он говорит что-то, но я не разбираю. Солнце практически спряталось за горными пиками, накрывая город багровыми лучами. До нашего дома примерно пятнадцать минут. Нашего. Вернется ли в него Блэквуд? Он сказал, что поговорим вечером… О чем? О том, что я — не тот человек, которого он хотел бы иметь рядом с собой? Амен реально видел в нас будущую семью, я же просто не готова! Или готова, но боюсь до смерти. Не знаю! Не получается в себе разобраться, сколько ни старайся. Какой смысл рассуждать, реально ли я не хочу когда-нибудь детей, если у меня их просто-напросто не будет! Мне говорили это, и не раз. Говорили грубо, обидно и категорично. Я же смирилась, еще очень давно, так почему сейчас меня раздирает изнутри? Перебирать ногами всё тяжелее. Я иду вдоль квартала с ровными рядами магазинов. Витрины некоторых из них уже украшены ко Дню Основателей. Пытаюсь отвлечься на бумажные гирлянды в виде гор и глиняные игрушки. В основном они изображают всяких жуков и змей. Не знаю, почему. Как такового символа у Кемфилда нет, видимо, поэтому жители вешают на окна, что под руку попадется. Праздник, как никак. Да пошел он к черту вместе со всем этим проклятым городом! На обочине тормозит бежевая машина, из которой выходит молодая пара. Лица знакомые, возможно, мы вместе учились, но они были на пару классов старше. Девушка с красивыми темными волосами открывает заднюю дверь, и из салона выпрыгивает мальчик. Лет пять, не больше. Из-под плюшевой шапки в виде медведя выглядывают блондинистые волосы. Он смеется и тянет маму за руку, в магазин игрушек. Подходит отец и говорит ему что-то, машет указательным пальцем, а ребенок в ответ показывает язык. Я плачу, и слезы леденеют на щеках. Отворачиваюсь. Боже, это же так здорово: когда рядом с тобой вихляет маленький человечек, постоянно о чем-то болтает, а потом показывает язык. Кажется, это и есть логическое развитие большинства жизней. Каково это, просыпаться с мыслью, что в соседней комнате сопит твое, родное, любимое? Я всегда думала, что дети — это до невозможности сложно. Да, по-прежнему сложно, но… Да что происходит?! Почему теперь у меня ощущение, что бессонные ночи и безграничная ответственность — это цена за нечто большее? Я… Я хотела бы… — Куда ты убежала?! Совсем рехнулась? Безошибочно распознаю взбешенный голос Амена. Он заглушает шум проезжающих мимо машин, гул ветра, разговоры молодой пары с ребенком. Блэквуд широкими шагами приближается ко мне. Пелена слез смазывает его силуэт. — Наручниками когда-нибудь к себе прикую, — причитает Амен, пихая мои руки в рукава пальто. Я почти не чувствую веса верхней одежды, которую с усердием застегивает на мне Блэквуд. Приглядываюсь к пальцам — красные, как и стукающиеся друг о друга колени. Я вижу холод глазами, и только после этого низкую температуру начинает ощущать тело. — Прости, — быстро шепчу и вижу, как острые черты лица смягчаются. — Я должна была сказать об этом раньше, а еще не имела права на тебя орать. Это… Это просто… — Я понимаю, — голос Амена теплом укутывает мое дрожащее тело, а его пальцы тщательно стирают со щек слезы. — Не злишься? — виновато опустив глаза, спрашиваю я. — Злюсь, что ты додумалась выйти в таком виде, — Амен осуждающе смотрит на мои голые ноги, часть которых не скрывает пальто. — Домой. Живо. Он тянет меня за руку и идет очень быстро, почти сбивая немногочисленных прохожих. Переживает, что замерзну и совсем игнорирует тот мой выпад в машине. Может, хочет обдумать? Стоило моей ладони оказаться в его, и все тревожные мысли развеялись. Утонули в горящем закате, захлебнулись в морозном воздухе. Ощущение, что по-настоящему живу лишь рядом с Аменом, а в отрыве от него становлюсь брошенным забитым зверьком. Тем самым, которым была долгие годы. Мне хочется какой-то стабильности внутри. Чтобы больше не штормило от ссор или плохих воспоминаний. Хочу принимать прошлое и будущее подчинять своим желаниям. Нет, нашим. Нашим с Аменом. Однако моя нервная система решает иначе. Она коротит и искрит, потому что я снова вспоминаю о проклятом бесплодии. Нужно переключиться, мой недопобег доказал, что пока адекватно этот аспект своей жизни я воспринимать не могу. — А что с машиной? — спрашиваю, когда до дома остается пара десятков футов. — Завтра заберу, доделали практически. — Извини, — бурчу я. — Просто хотела проветрить голову. — Допроветриваешься скоро, — Амен ворчит, ускоряя и без того быстрые шаги. — Без пальто, без ключей, без телефона… Зря я начала разговор. Блэквуд отчитывал меня нудно и долго. Я не отвечала, временами угукая. В некоторой степени даже наслаждалась его командирскими замашками. Они такие родные. Блэквуд нудит — значит, всё в норме, мы по-прежнему вместе и я ему важна. — Ну хватит, мы пришли уже, — включаюсь я, когда вижу в рядах деревянных оград нашу. — А что за хмырь у забора маячит? Сначала не понимаю, о чем говорит Амен, а потом прищуриваюсь и узнаю сутулый мужской силуэт. Нет, нет, только не это! Отец мнется у калитки, поправляя старый рюкзак на плече. Черт, за что? — Томас. Папаша мой, — брезгливо отвечаю я, замедляя шаг. Амен останавливается и смотрит на мое лицо, которое вот-вот поплавится от злости. Зубы сводит от силы, с которой их сжимаю. Планировала не видеть отцовскую физиономию примерно до конца жизни. Но папа никогда не поступал так, как хочу я. — Прогнать? — Я сама. Разрываю наши сплетенные руки и надвигаюсь ровно на моего нерадивого папашу. Вижу, как морщины на его лбу ползут вверх. Лицо такое же неряшливое, как и одежда. Из-под хлипкой серой куртки выглядывает мятая клетчатая рубашка, а висящие на нем джинсы, кажется, были куплены, еще когда он обитал в нашем доме. — Эвтида! Я уже подумал, ты переехала. В отцовском голосе я слышу лишь шум бесчисленных пивных бутылок, которые тот складировал на кухне. Мудак! Говорит так, будто правда рад меня видеть. Я отшатываюсь, когда неудавшийся родитель приближается и тянет ко мне свои длинные красные руки. — Не стоит, — спокойно, но категорично вклинивается Амен, вставая чуть впереди меня. — За каким чертом ты приперся? — выпаливаю я на всю улицу. — Доченька, не злись, — выпучивая свои мутные глаза, просит он. — Я понимаю, что… Отец боязливо косится на Амена и отступает к забору. Очень вовремя, ведь я уже собиралась разодрать его опухшую рожу. — Доченька?! — саркастически переспрашиваю я. — Не злись?! Что ты там понимаешь? Если твой атрофированный алкоголем мозг хоть чуточку соображает, то пусть уносит твои гребаные ноги туда, откуда пришел! — Эва, может, не надо так… — Амен явно пытается меня остудить, но я перебиваю: — Что не надо? Я очень даже вежливо общаюсь с ним! Ты представить не можешь, как нам с матерью жизнь попортил этот… этот… Я поворачиваюсь к отцу и начинаю трястись. Стоит такой виноватый, жалкий. Как только совести хватило приплестись сюда? Амен притягивает меня за плечо, беспорядочное дыхание приходит в норму. — Не лучшее время для разговора, — четко произносит Блэквуд и уводит меня. — Эва! Мне правда жаль, и я хочу с тобой поговорить, — слышатся позади жеваные сбивчивые просьбы отца. — Поздно, — стоя на крыльце, оборачиваюсь и бросаю я. А потом влетаю в прихожую и хочу разнести в ней всё напрочь. Из какого притона он вылез? — Столько лет не показывался, а тут заявился. Поговорить, видите ли, хочет! — я расхаживаю по кухне в верхней одежде и ботинках, — Как не сдох до сих пор?! — Может, хотя бы выясним, зачем он приехал? — тихо спрашивает Амен. — Отец, как-никак. Голова дергается в его сторону. Стоит, облокотившись о дверной косяк, со скрещенными на груди руками. — Зачем? Деньги на попойки кончились. Других вариантов нет. Я не буду его слушать, он мне не отец. Я сжимаю руками край кухонной столешницы, пошатываясь из сторону в сторону. Стараюсь успокоиться. Сзади подходит Амен и стягивает пальто, в котором я давно запарилась. — Знаю, что тебе обидно… — Мне не просто обидно, Амен! — восклицаю я, резко поворачиваясь к нему. — Ненавижу его, понимаешь?! Все детство одно и то же: он приходил бухой, кричал на нас с мамой, ломал мебель. Потом пару дней был примерным семьянином, но на словах только. Говорил, что пойдем туда-то, купим мне самокат, скейт, да луну с неба достанем! Следом заваливался со своим пьяным ревом. А мама моя всё прощала, пыталась помочь ему, любила! Он же только бутылку любил! Одинаковые годы проносятся перед глазами. Детская обида прогрызает каждую косточку. Я же думала тогда, что однажды папа изменится, станет таким, как прежде: веселым, разговорчивым, добрым. Но всякий раз являлась его злая копия. Засыпала в коридоре, пускала слюни на ковер, материлась. Я поняла к подростковому возрасту, что это навсегда, а вот мама надеялась до последнего. За нее горько больше всего. Она не заслужила такого. — Я лишь хочу, чтобы ты не переживала, — Амен мягко тянет меня за плечи к себе. — Может, лучше переговорить с ним один раз и забыть о его существовании? Упираюсь носом в твердые мышцы его груди. Амен хочет, как лучше, но я не уверена, что разговор с отцом принесет хоть каплю спокойствия. И без него в себя прийти тяжело. В разум просачиваются его мудацкие поступки снова и снова. — Не знаю, — обреченно отвечаю я. — Не могу сейчас решить…

***

Мы простояли, не двигаясь, какое-то время. Я концентрировала весь мир в горьком древесном запахе, которым пропиталась рубашка Амена. Расслабление пугливо подползало к телу, пока полностью его не охватило. Я решила принять душ, а Блэквуд отправился выгуливать Волчонка. Тяжелые мысли утекали в водосток вместе с водой. О невозможности иметь детей мы поговорим позже, в более спокойной обстановке. А отец… уверена, он давным-давно доплелся до вокзала и покинул город. Может, и стоило в лицо ему высказать все, что я думаю, но момент упущен. Надо каким-то образом дожить этот день и проснуться в новом, вот и всё. Я нырнула в махровую пижаму и спустилась на кухню. Нам с Аменом не помешает ужин. Рагу из мяса и замороженных овощей так и норовило пригореть, чем захватило всё мое внимание. Получилось сконцентрироваться на обыденных вещах: на готовке, на том, какие тарелки выбрать, чтобы еда смотрелась более привлекательно. Мне даже понравилось. Готовить никогда особо не любила, но процесс делал меня… нормальной, что ли? — Он сидит у забора, — сказал Амен под цокот собачьих лап. К этому времени я сидела за столом, посматривая на аппетитный пар, поднимающийся с больших плоских тарелок. Конечно, речь шла об отце. Как же так, этот мудак, вечно думающий только о себе, сидит и ждет, пока я выйду? — Ты говорил с ним? — звеня мисками Волчонка, спросила я. Амен поманеврировал ладонью в воздухе, как бы говоря, что диалог был, но незначительный. Наверное, не хочет, чтобы я снова взбесилась. Ковыряя овощи в тарелке, я поглядывала в окно над раковиной. Задний двор накрыла тьма. Холодная и густая. Такая, от которой ежишься, лишь завидев. Ветер перебрасывал пургу из стороны в сторону. Снежные хлопья врезались в окно, угрожающе постукивая. Ну и пусть мерзнет, какое мне дело? — Ешь, — заговорил Блэквуд. — Хватит агрессивно дышать на ужин, на него это никак не подействует. — Он там холодную забастовку, что ли, решил устроить? — прошипела я. — Думает, мне жаль его станет? — Давай прогоню. Амен поднялся слишком быстро, и я по инерции вскочила за ним, ухватив за запястье. Надо хотя бы узнать, куда отец пойдет. Уже поздно, и автобусы в соседние города наверняка не ходят. Околеет еще, а я винить себя буду. — Пусть зайдет на пару минут, — превозмогая себя, ответила я и поплелась к входной двери. Открыла ее. За полосами забора виднелся немощный темный комок, из-за которого я появилась на свет. — Заходи, — крикнула и сделала пару шагов назад, врезавшись спиной в Амена. — Я рядом, не переживай, — шепнул он, нагнувшись. Отец появился на пороге через пару минут. Он пошатывался, видимо, ноги давно онемели от холода. Лампочка над нами кидала на папашу теплый свет, но его лицо от этого милее не становилось. Недельная щетина на впалых скулах, мутные болотные глаза, ссадина над бровью. Помятый и опустившийся, он когда-то был настоящим красавцем. Лет до шести я так радовалась, когда окружающие отмечали нашу с ним схожесть. Теперь на некогда шикарной шевелюре появились нити седых волос, она поредела и едва доставала до середины шеи. Про одежду молчу, в таком и бездомный постыдится ходить. По куртке стекали капли тающего снега. Казалось, что вскоре и сам отец превратится в лужу, а на его месте останутся лишь грязные ботинки. — Зачем явился? — скрестив руки, холодно спросила я. — Эвтида, мне так жаль, — проныл он и упал на колени. — Вот же черт. Вставай, что ты тут разводишь? — быстро проговорила я, хватаясь за мокрую куртку. Сердце неприятно сжималось. Мне было противно дотрагиваться до него, но смотреть, как собственный отец ползает в моих ногах, не могла. Амен поднял шатающееся плачущее тело. Я кивнула в сторону кухни. И что теперь делать? Волчонок огрызался на непрошеного гостя, и я его не одергивала. Сама бы облаяла с удовольствием, но вместо этого лишь нервно заварила чай и с грохотом поставила перед отцом чашку. — Соберись и объясни, что забыл в городе? — рухнув на стул напротив, заговорила я. — Я сожалею, дочь, сожалею о каждом дне… — Перестань, — я перебила его, тряхнув головой. — По делу давай. Мне до лампочки твои сожаления. — Я просто хотел увидеть тебя, свою девочку. Томас сжимал отекшими пальцами кружку и смотрел в мутный чай. Мне было противно, что он трогает мои вещи, что сидит на моем стуле, что говорит, дышит и просто существует. — Что за чушь? Твоя девочка, — я колко передразнила его, — твоя девочка на этой самой кухне умоляла тебя не пить, не кричать на нее, не пугать лет пятнадцать назад! А сейчас это уже нихера не твоя девочка, не твоя дочь! Понял? Не смей меня так называть! Я стукнула руками по столу и приподнялась, будто напасть на него хотела, разодрать эту обрюзгшую рожу. На плечи легли ладони Амена, сажая меня обратно. Они согревали до костей, убеждали, что не стоит тратить на него нервы. Только благодаря Блэквуду я не начала кидать в отца тарелки. — Хорошо-хорошо, — сжавшись, неловко ответил отец. — Не хочу делать больно тебе. Вижу, я тебе уже ни к чему, — он поднял свои жалкие глаза на Амена. — Пойду я, прости. — Больно он делать не хочет, — усмехнулась я. — Помнишь, как я тебе названивала, когда мама заболела? Она больше всего на свете хотела услышать твой чертов голос! Подержать твою сраную руку! Что ты мне отвечал? Много дел, приеду, как смогу! Приехал? Приехал ты, мудак? Нет! Спасибо, хоть на похороны не заявился. Клянусь, я бы тебя в могилу вместо нее скинула! От собственного крика у меня затрещала голова. Я сползла вниз, устало дыша. Как ни странно, стало легче. Обычно гнев на родителя бурлил внутри, варился в прошлом и оседал больной горечью на дне легких. Теперь же он добрался до своего очага, выплеснулся прямиком на побледневшего папашу. Мне не стыдно, мне ни капли не стыдно. Я счастлива, что его морда приняла страдальческий вид. Возможно, он хоть на долю секунды ощутил то, что разрушало меня с самого детства. Меня и маму. Я отомстила за нас обеих. — Всё так. Не могу оправдываться за то, как поступал с вами, потому что оправдаться невозможно. Я жалею об этом не сосчитать сколько лет, каждый день. Вы мне снитесь, Эва. Ругаете, корите. Правильно делаете. Я с вами соглашаюсь. Дороже вас у меня никого и никогда не было. Я приехал, не надеясь на прощение. Только посмотреть в последний раз хотел, какая ты, моя дев… — он запнулся, сведя заросшие брови вместе. — Не хотел я такого, не хотел… Его голос зудел роем мух под моей кожей. Мечтала перебить всех до одной и заодно по голове себя стукнуть, ведь отчасти я поверила. Поверила, что где-то в глубине его эгоистичной души кроется сожаление. — Я тебя услышала. Ты верно сказал: на прощение можешь не надеяться, — спокойно ответила я. — Это всё? — Да, видимо, да, — отец торопливо встал. — Рад, что ты нашла… — Амена, — договорил Блэквуд, но для рукопожатия не дернулся. — А, Блэквуд? — чуть радостнее произнес он. — Вырос, вырос. Неловкость накрыла папашу с головой, он замялся и поторопился к выходу. Мы последовали за ним. Уже у двери я не сдержалась и спросила: — Куда пойдешь? — Придумаю что-нибудь, — он скривил губы улыбкой. — Бар на отшибе по-прежнему до утра работает, — подсказала я. — Нет, в бар точно нет. Не пью я больше. — Да что ты? — убежденная в его лжи, переспросила я. — Правда. Здоровье не то уже, — теперь его тон мне показался искренним. Я уже хотела развернуться и уйти, но меня остановил порыв ледяного ветра из приоткрытой двери. Отцу определенно некуда идти. Неужели на улице останется? — Ну ночевать где собираешься? Он лишь повел плечами. Черт, нет, я ни за что не оставлю его здесь, в доме, куда отец принес столько горя. Это настоящее кощунство. Я морщилась, будто мимика спорила с моими мыслями. Амен стоял сбоку и, видимо, уловил мои внутренние чертыхания, потому что в следующую секунду произнес: — Можешь переночевать в доме напротив. Отец сначала отнекивался, но в итоге согласился. Я с благодарностью посмотрела на Амена, тот взял ключи от своего жилища и вышел вместе с отцом на улицу. Я вскарабкалась по лестнице наверх, в нашу спальню, и рухнула на кровать. Было желание прописать себе кулаком в челюсть. Будто бы я предала маму, обесценила ее многолетние страдания, не выгнав отца. Но ее нет, а этот черт живой. Если с ним что-то случится, то вина будет лежать на мне, а проблем и так предостаточно. — Пообещал уехать завтра утром, — сказал Амен, грузно падая на противоположную сторону кровати. — Спасибо, — юркнув к нему под бок, ответила я. — Мне жаль, что ты наблюдал эту сцену. — Брось, я рад, что эта херня произошла при мне. — Опасался, что прибью его сковородкой? — грустно спросила я, понимая, насколько неадекватно выглядела. — Нет, если только чуть-чуть, — усмехнулся он, крепко прижимая к себе за талию. — Просто не хотел бы, чтобы ты справлялась с этим в одиночку. — Со стороны, наверное, выглядела неблагодарной тварью, — вспомнив все свои словечки в адрес отца, заключила я. Амен отодвинул край пижамы, оголяя поясницу. Он сжимал мою кожу, а следом водил по ней, оставляя приятное тепло. Блэквуд будто нашел инструкцию ко мне: знал, где и как прикоснуться, чтобы успокоилась. Его слова лишь усиливали эффект: — Ты говорила то, что он заслужил. Все правильно сделала. Я не согласен, что за родственников стоит держаться до последнего. Если человек ведет себя по-скотски, он не заслуживает семьи. Моя нога взобралась на Амена. Хотелось оплести его полностью и никогда не отпускать. Я с каждым словом люблю его больше. Даже страшно. Вспоминаю свою мать. Сильная во всех отношениях женщина, неунывающая, активная, но с огромной брешью в сердце. Когда отец свалил, она будто ожила. Постоянно что-то делала, дарила мне океаны любви и заботы, встречалась с подругами, усердно работала. Только когда она заболела, я увидела ее слабость. Мама в бреду шептала имя отца и слово, которое раздирало мне сердце: «Вернись». Любила сквозь годы, боль и горе, которое он принес нам. Это действительно страшное чувство. Я не справлюсь, если… — Скажи мне честно, подумай и скажи, — начала я, едва не провалившись в сон. — Если убедишься в моем бесплодии, ты меня бросишь? Я услышала тяжелый вздох, но боялась поднять голову и посмотреть на Амена. Поэтому сжалась сильнее и, кажется, перестала дышать. — Я уже отвечал. Нет, Эва. Пожалуй, самонадеянно так говорить, но я в целом не могу представить причины, по которой бы оставил тебя. — Но… — Нет у нас «но», — его ладонь легла на мою щеку, погладив. — Перестань об этом думать. А о детях завтра поговорим, это сложная тема, а ты вымотана. — Договорились, — проронила я, водя носом по кромке его футболки.

***

С утра Амен отправился забирать свою машину, а я — бродить по округе с Волчонком. Я очень быстро перестала чувствовать ладонь, на которую был намотан поводок. Погода натурально сходила с ума, чем удивляла. Да, зимы в Кемфилде заставят поежиться любого, но сейчас же ноябрь. Судя по прогнозу, это снежное ледяное безумие продлится ещё пару-тройку дней. Мозг на морозе думать отказывался, и я была этим довольна. Наконец-то получилось просто прогуляться по трескучей траве и поиздеваться над Волчонком. Я делала вид, что кидаю ему палку, а сама прятала ту за спину. Пес очень упорно обследовал периметр, но вскоре понял, что я его нагло обманываю, и гордой походкой направился к дому. Накормив сыщика, я позвонила Дие. Не знаю, зачем, но делаю это каждое утро, будто в одно из них не услышу в голосе подруги наигранной радости. Я планировала навестить ее, но сегодняшний день застолбил Ливий, который хотел провести с ней выходной. Я плюхнулась на диван, тупо смотря в сторону окна. Из него был виден дом, где заночевал отец. От мысли, что он всё еще неподалеку, я дергалась. Почему сложилось так, что именно этот хмырь — мой отец? Неужели судьба настолько ненавидела маму, что решила подкинуть ей Томаса, а мне — его гены? Эти сломленные, истеричные гены… Очень страшно находить в себе отцовские черты. Он ведь тоже слабый, тоже не справлялся с жизнью. Может, отчасти из-за него я боялась думать о детях? Считала, что забью на них точно так же, как и он на меня. Только вот я сильнее, определенно сильнее и готова делать всё, чтобы у нас с Аменом сложилась счастливая жизнь. Стоило мне подумать о Блэквуде, и он вернулся с каким-то слишком задумчивым лицом. Рядом с Аменом мои мысли покрывались слоем розовой ваты. Черт бы с моим папашей. Свалит, и больше не увижу его. Однако Амен всю эту вату сбросил и потоптался сверху, когда произнес: — Хочу показать твоему отцу чемодан с чердака. Амен мельком обнял меня и направился на второй этаж, а я рванула за ним, приговаривая: — Зачем? Я же говорила, эта вещица ему точно не по статусу. — Я просто проверю. Тебе ходить необязательно. — Ну нет уж, я с тобой. Блэквуд вытащил дипломат из-под кровати, посмотрел на меня недовольно, но не ответил. Когда мы вышли из дома, я сразу же пожалела о своей инициативности — в лицо ударил столб снега, от которого я вжалась в Амена. — Буря какая-то, — проныла я, не понимая, как перейти дорогу к его дому. Амен попытался спровадить меня обратно, но я проигнорировала его старания. Путь к соседнему дому мы преодолевали целую вечность. Снег походил на песок, который бил по глазам. Сухой и острый, он царапал кожу, а порывы ветра так и норовили повалить меня на землю. Ненормальная, совершенно ненормальная погода. В дом Блэквуда мы буквально ввалились. Так приятно было оказаться в тепле, что я не представляла, как поплетемся обратно. Отца мы нашли в гостиной. Он стоял у окна, нервно оттягивая шторку. На нем была куртка. Видимо, папаша собирался свалить, но испугался непогоды. — Эва, ты пришла… У отца заслезились глаза. Его сухой кашель заполнил помещение и не прекращался, по меньшей мере, минуту. Заболел. Ну и сам виноват, я не заставляла его сидеть под забором. — Мы по делу, — буркнула я и забрала из рук Амена чемодан, показывая отцу. — Знакомо? Он присмотрелся и нагнулся к дипломату. Прищурился и с каким-то отвращением выпрямился. — Конечно, знакомо, — отцовский голос огрубел. — Это всё, что дед оставил твоей маме после смерти. Так и написал в завещании, представляешь? Ферму передал черт знает каким родственникам, а родной дочери эту безделушку всучил. Боже, да папаша искренне злился на Стэна. Даже зубами своими гнилыми клацнул от негодования. Забавно, будто ему и правда было обидно за маму. Хотя скорее он просто хотел получить наследство в прошлом, чтобы на выпивку было больше денег. Конечно, это так. Чувства моей матери ему всегда до лампочки были. — Когда он умер? — заговорил Амен. — Лет пятнадцать назад, я тогда совсем мелкая была, — ответила я, осознавая, почему Амен так хмурится. При отце озвучивать догадки не могла, но в голове складывала: мой покойный дедуля — такой же сумасшедший, как и остальные сектанты. Он попросил какую-то Бонни сделать ему доску с именами жертв. Уже тогда им было известно, что умрет Агния. Только вот имени шерифа на доске нет, как и моего. Странно, сектанты давным-давно решили, что дочь Доусона должна умереть. Почему тогда не вписали других жертв? — Прочитала письма? — насмешливо спросил отец. — Твоя мама так и не решилась. Взглянула внутрь один раз и закинула чемодан на чердак. — Они выцвели давно, в конвертах только пустые листы, — отмахнулась я. — Ты плохо знала Стэна, — отец помотал головой, как бы намекая на глупость деда. — Он же любил, ну, знаешь, всякие аристократические жесты. Высылал знакомым письма, будто телефонной связи не существует. А чтобы важности себе придать, шифровал их. — Хочешь сказать, у него были… эти… — я пощелкала пальцами, вспоминая детективные романы, — симпатические чернила? На меня уставились две пары недоумевающих глаз — отца и Амена. Я цокнула, понимая, что в терминологии не сильны оба, и начала объяснять: — Когда пишешь такими чернилами, следов на бумаге не остается. Написанное проявляется при взаимодействии со светом, теплом или каким-нибудь химикатом. — Да-да, я об этом говорю, — оживился отец. — Дед твой какие-то окиси и кислоты смешивал и писал ими. — И откуда он их брал? — удивилась я. — Да кто его разберет. Складировал у них дома, что ни попадя, — шикнул отец и посмотрел в сторону кухни с какой-то надеждой. — Обычно его записи на огне проявлялись. Ну, проверим? Я не особо верила, что спустя столько лет на бумаге сохранилась хотя бы одна закорючка, но отчего-то кивнула и первая направилась к плите. Странное утро получилось: мы с отцом раскладывали пустые листы и конверты в разные стопки, а Амен водил ими над зажженной конфоркой. Листы из раза в раз оставались чистыми после контакта с огнем. Мы могли бы сделать это дома, но рыдающая за окном метель отбивала всякое желание выходить. Отец молчал. Руки у него тряслись, а из горла временами вырывался кашель. И снова мне было не по себе его выгонять. — Стэн же терпеть тебя не мог, откуда знаешь о письмах? — спросила я. — Ну… — отец замялся, закрывая рот носовым платком, в который прохрипел свой кашель. — Твоя мама любила необычные ухаживания. Лорэн… Она как-то показала мне, еще в школе, что луковым соком можно написать письмо, которое исчезнет и не появится, пока не поднесешь спичку. — И что же ты ей, поэмы любовные писал? — подняв бровь, интересовалась я. — Писал, конечно, писал. Потом понял, что ей нужны такие трюки, чтобы Стэн обо мне не прознал. Он всегда ее недооценивал, не мог подумать, что дочь захочет общаться с кем-то таким же способом, как и он сам. А она ведь была такой наблюдательной, такой умной. Я резко отвернулась к Амену, чтобы завершить диалог. Хотела огрызнуться, хотела крикнуть, чтобы отец не смел говорить о ней, но не смогла. Он хрипит каждые пять минут и выглядит лет на десять старше, чем должен. Томас сам себя наказал, мои крики будут лишними. Разглядывая профиль Амена, я заметила резкие изменения. Глаза стали внимательнее прожигать бумагу, а скулы поострели. Неужели на одном из листов всё же проступили буквы? Я медленно приблизилась и попыталась взглянуть на бумагу, но Амен быстро смял ее и сунул в карман. Возмущаться при отце я не стала. Он не должен знать о секте. — Пошли, нет тут ничего, — со злобой проронил Амен и сгреб оставшиеся бумаги в чемодан. — У-уже уходите? — запинаясь, спросил отец. — Нам пора, — бросила я и пошла в коридор, но через какое-то время обернулась. — Пережди метель здесь. — Ох, да неудобно, — запричитал папаша. — Просто сделай, как я сказала. Вздохнув, я поспешила за Аменом. Тот уже обувался и выглядел так, будто собирается кого-то убить. Дождавшись, пока я натяну куртку, он схватил меня за руку и потащил к дому так быстро, что ноги не успевали делать шаги — они просто скользили по твердому снегу. — Что ты прочел? — нетерпеливо спросила я, как только мы оказались в нашей прихожей. — Ничего. Амен говорил с таким убийственным равнодушием, что на секунду я умолкла. Переменился он как-то и явно скрывал нечто страшное. Но это касается меня напрямую, я должна знать. — Не ври, — дернув его за руку, сказала я. Амен дышал громче, чем беснующаяся за дверью пурга. Он прошел в гостиную, обводя ту абсолютно опустошенными глазами. — Твой дед убил мою мать, — спокойно ответил Амен, а я невольно приземлилась в кресло. — Это письмо ему от Бладли-старшего. В нем он описывает их… подвиги. — Стэн? Что? Убил? — медленно шептала я. Мой дед — убийца. Матери моего любимого человека не стало из-за него. В ушах стоял шум, голове было жарко. Как? Мой родственник? Пусть я его фактически не знала, но это не меняет того, что в моем роду есть убийца. Тот самый человек, которого искал Амен. Я не заметила, как Блэквуд исчез из комнаты. Он появился через минуту и протянул мне одноразовые перчатки. Я тупо смотрела то на них, то на Амена, пока он не объяснил: — Надень, чтобы прочесть и не оставить отпечатков. Мы его и так облапали уже. Тонкий латекс никак не натягивался на руки. Видимо, потому что их трясло, как от конвульсий. Мой дед убил мать Амена! Как мне, черт возьми, переварить это? Когда перчатки всё же облепили руки, Амен протянул мне свернутый лист. Я боялась его разворачивать, но в то же время надеялась, что это просто недоразумение. В обратном я убедилась, когда пробежалась по ровным и острым буквам: «Дорогой Стэн, Старина, представляю твое удивление, когда ты вытянешь это письмо из почтового ящика. Не находишь, что давно следует зарыть топор войны? Община слишком разрознена после последних ритуалов. Не этого хотели наши предки, труд которых течет по нашим венам. Мы не можем допустить, чтобы какие-то нелепые разногласия помешали величайшей миссии в истории. Я отлично помню решимость, с которой ты шел на ритуал с Мэган. Подношение от семьи Моррис, безукоризненно выполненное, с соблюдением каждой детали — твоя огромная заслуга. Неужели после такого ты решил отступить? Неужели не чувствуешь, какой колоссальный вклад в общее дело совершил? Ты напрасно держишь на меня обиду. Главная жертва, которая завершит наш путь, выбрана не мной. Сам Змеиный Король избрал моего сына. Аш видит Его во снах, говорит с Ним. Ты не можешь спорить с провидением. Твоя дочь — отступница. Ты готовил ее, но напрасно, на нее владыка не указал. Мы все испытаем благодушие Покровителя Пустынь независимо от того, кровь чьей семьи прольется последней. Отбрось наш личный конфликт, уезжай со своей фермы и вливайся в общину с новыми силами. Ты — значимая ее часть. Основатели Кемфилда не должны сидеть среди кур и уток. Ты совершил священное убийство и должен быть на своем месте. В противном случае… дружище, ты знаешь, как мы обращаемся с предателями. Надеюсь на твою рассудительность. Нил Бладли Тридцатое августа две тысячи шестого года» Листок выскользнул и приземлился на мои колени. Я всё смотрела на этот до боли идеальный почерк. У мэра ни разу не дрогнула рука. Ни одной лишней черточки, даже там, где он писал об убийстве матери Амена. Тогда совсем молодой женщины, у которой была семья и маленький ребенок. Ребенок, которого мой дед навсегда лишил материнской любви. Сраный дьявол во плоти. Вспоминаю рассказ Амена о дне, когда Мэган не стало. Растерзанное тело, которое он описывал, Нил Бладли в письме называет «безукоризненно выполненным подношением». Как бы он назвал ребенка, который нашел свою мать в луже крови? Неизбежным последствием? О чем я говорю, боже, нет и не было ни в одном из них ничего человеческого! Они даже не задумывались о том, как безжалостно и бессмысленно рушат чужие жизни. — Мне жаль, что это чудовище появилось на свет, — пробубнила я, страшась поднимать глаза на Блэквуда. Я ведь… Черт, я внучка человека, который отобрал у Амена самое дорогое. Во мне течет кровь бездушного, мерзкого животного. Как теперь Блэквуд на меня смотреть будет? Он же приехал сюда именно для того, чтобы разыскать убийцу своей матери. Периферия зрения подсказала, что Амен отошел в сторону. Вскоре я услышала, как он разговаривает с кем-то о проведении почерковедческой экспертизы. Теперь до меня дошло, зачем Блэквуд сказал надеть перчатки. Он хочет использовать письмо в качестве доказательства вины Бладли. По голосу Амена было абсолютно непонятно, что он чувствует. Четкие и короткие предложения, прямые вопросы, сухое прощание. Я всё же смотрю на него, и глаза начинает щипать. Амен такой холодный и отстраненный, что взвыть хочется. Он забирает у меня письмо, идет в сторону кухни. Я стараюсь тихо последовать за ним, но каждая чертова половица оглушает своим скрипом. — Зачем это? — аккуратно спрашиваю, когда Блэквуд помещает бумагу в морозилку. — Мы не знаем, как долго продержатся чернила. Холод замедлит их исчезновение, — объяснил Блэквуд. — Коллега из Вашингтона говорит, что на большие расстояния письмо перемещать опасно. Проще найти эксперта из Грейт-Фолза… Амен продолжил набрасывать план действий. Рассказывал, что полиции знать о находке не следует и лучше провести независимую экспертизу. Его коллега пообещал найти соответствующего специалиста. Для анализа необходим образец почерка Бладли, Амен прикидывал, как проще и тише его раздобыть. Метель на несколько дней отрезала Кемфилд от всего остального мира, потому у нас есть время достать писанину Бладли. Блэквуд рассуждал о том, что письмо — косвенное доказательство, но всё же лучше, чем ничего. Сначала я удивилась, что Амен делится со мной таким количеством подробностей. Потом поняла — он так отвлекается. Ему нужно действие, нужно продвигаться дальше, чтобы не думать об убийстве матери. Что-то вроде защитной реакции. Переключился на Бладли и не хочет говорить о самом важном. Я не возражала. Слушала, кивала и боялась сделать лишнее движение. После мы перепроверили остальные письма. Каждое из них так и осталось пустым. Значит, это были давно проявленные листы, с которых время стерло злосчастные послания. — Ты помнишь дату смерти своего деда? — внезапно спросил Амен, заканчивая подпаливать бумагу. — Кажется, в начале сентября. Я не была на похоронах. Помню только, что мама с отцом это обсуждала, — виновато отвечала я, опуская голову всё ниже и ниже. — А год? — Я во второй класс тогда пошла… Значит, две тысячи шестой. — Получается, Стэн умер вскоре после получения письма, которое так и не прочел, — без единой эмоции заключил Блэквуд. — А в письме Бладли угрожал ему. — Хочешь сказать, Нил убил моего деда, потому что тот не захотел возвращаться в эту их секту? — сглотнув, спросила я. — Ага. А еще у них должна быть заключительная жертва, на роль которой претендовал Аш. Сильно сомневаюсь, что это почетное место отдали бы Шону, — Амен методично укладывал конверты обратно в дипломат, но остановился, посмотрев на меня. — Думаю, им всё еще нужна ты. Вероятно, они и похитили тебя, чтобы дождаться этого последнего этапа. Я отшатнулась от прямого и строгого взгляда. В последнее время изо всех сил убеждала себя, что убийством Кëрли все закончилось. Однако Амен был слишком уверен в своих словах. — Почему ты так решил? На месте убийств оставляли строки из послания. Последние были написаны в кабинете шерифа. Может, все-таки… — С момента убийства Шона прошла неделя. Ты заметила хоть малейшую странность в городе? Оккультисты ждут чего-то невероятного от последней жертвы, но ничего не происходит. К тому же ты говорила, они верят, что все убитые воскреснут. Думаешь, в городе бы не началась массовая истерия? Мы же знаем, что в этом замешано большое количество людей. Они бы отреагировали на то, что их бредни не сбылись. По спине прокатились колкие мурашки. В словах Амена была логика, но многое по-прежнему оставалось непонятным. Если изначально должны были убить Аша, тогда почему фокус внимания сектантов сместился на меня? Почему моего имени нет на проклятой доске? Почему Блэквуд говорит о моей смерти так равнодушно? Именно последний вопрос неприятным холодом вцепился в кожу. Кажется, я знаю на него ответ. — Ты не сможешь принять, что мой… родственник убил твою… твою м-маму? — спутанно и сипло проговорила я, зажав губы. Амен поднял брови и проморгался. Я не знала, куда себя деть. Я не имела права обвинять Блэквуда в том, что он чувствует. Представить не могу, какой хаос бушует в его душе. Очевидно, при взгляде на меня теперь он будет видеть старика, который оборвал жизнь его матери. Амен приблизился ко мне вплотную и заговорил, выбивая из моей груди рваные вздохи: — Эй, — теплее сказал он и положил свои ладони на мои щеки. — Эва, мне абсолютно плевать, что Стэн твой предок. Это ничего не меняет. Ты не имеешь к смерти моей матери никакого отношения. Забудь. Естественно, я зол, просто охренеть как зол, что этот ублюдок мертв и не понесет наказания. Но я не могу на это никак повлиять. Могу просто… продолжить жить, зная, что он давно сдох. Вот и всё. — Правда? — я подняла на него глаза со смесью надежды и жалости. — Ты… меня не ненавидишь? — Конечно нет. Хриплый смешок Амена помог мне дышать. Легче и свободнее, ведь я поняла, что он меня не обманывает. Его глаза были такими же, как утром, как вчера, как всё то время, что мы вместе. Бойкая и родная синева вопила, что никогда меня не отпустит. Я совсем не видела в ней сомнения, поэтому не удержалась и обняла Амена, прижимаясь так сильно, как только могу. Мой чертов айсберг, который выстоит перед любым кораблем и поможет мне сделать то же самое. — Не закрывайся от меня, прошу, — шептала я, зарываясь носом в ткань его футболки, пока Амен бережно гладил меня по спине. — Ты узнал такую страшную новость и молчишь. — Что мне сказать, маленькая? — Амен положил подбородок на мою голову и прижал к себе так, что мне едва хватало воздуха. — Долгие годы я жил мыслью о мести, очень долгие. Никогда не забывал, ради чего пришел в ФБР. Было в этом что-то больное. Я постоянно представлял, что сделаю с этим человеком. Со временем желание пустить в него с десяток пуль притуплялось, а последний месяц я вовсе об этом не думал. — Последний месяц? — Да, Эва. Тебя встретил и понял, что мне гораздо больше нравится любить, чем ненавидеть. Я рад, что вопрос об убийце моей матери закрыт, теперь это окончательно в прошлом. «…гораздо больше нравится любить, чем ненавидеть», — эти слова обладали небывалой силой. Буква за буквой они высекались прямиком на сердце. Как Амен меняет меня, так и я вызываю в нем перемены. Не верилось, что на такое способна. Вот она, настоящая магия. Не кровавые жертвоприношения, не вера в древних богов, а тепло между двумя сложными людьми, которое сводит их к самому простому уравнению: один и один — запредельно много. — Есть предложение провести остаток дня в постели, — сказал Амен, поглядывая на окно с бушующей стихией. — Погода успокоится, и будем дальше разбираться с Бладли, старухой Беннет и далее по списку. — Предложение полностью одобрено, — весело ответила я и почувствовала, как Амен подхватывает меня за бедра, вынуждая на него запрыгнуть. — Думаешь, сама не дойду? — Думаю, тебе так приятнее, — хмыкнул Блэквуд и я закивала, мигом перемещая руки на его шею. Он донес меня до кровати, где мы включили ноут и погрузились в мир самого посредственного на свете боевика. Амен ворчал на каждую вторую реплику героя, а я всё ждала, пока его любимая перестанет от него бегать. В процессе задремав раза три, я очнулась к титрам и вынесла свой вердикт: — У нас с тобой интереснее. — В кои-то веки я с тобой согласен. После Амен ушел выгуливать собаку, игнорируя мое желание отправиться с ними, потому что «ты уже достаточно нашасталась полураздетой по морозу, Эва». Мне оставалось лишь смириться и страдать на кухне в попытках сделать нормальную лазанью. По итогу мне даже удалось отодрать ее от противня без гигантских потерь. К этому времени Амен еще не вернулся. От проведенного вместе вечера в крови бушевала конская доза эндорфина и толкала меня на необдуманные действия. Я вспомнила про загибающегося отца в доме напротив. Он даже бутерброды ровно нарезать не может, да и продукты ему брать неоткуда. — Это ничего не значит. Я просто не хочу, чтобы он окочурился от голода в доме Блэквуда, — бурчала я себе под нос, укладывая порцию лазаньи в контейнер. На улице все так же стремительно летали комья снега. Я сильнее закуталась в куртку и добралась до противоположного дома. С Аменом идти было намного проще. Нажав на дверной звонок, я захотела бросить контейнер на коврик для ног и удрать обратно, чтобы не видеть отца в очередной раз, но тот слишком быстро открыл дверь. Папаша поблагодарил меня раз десять сквозь кашель. Я стояла в прихожей, ожидая, когда он замолчит, и я смогу спокойно уйти. — Не представляешь, кхм, как давно я не ел нормальной еды, — хрипел отец. — Догадываюсь, — постукивая руками по бедрам, отвечала я. — Ладно, пойду. Боковым зрением я увидела, что отец кладет на комод платок, и остановилась. Присмотрелась — бело-серая ткань была усыпана кровавыми пятнами. — Давно у тебя так? — поморщилась я, кивнув в сторону платка. — Что? — отцовские глаза непонимающе забегали по мне и добрались до смятой ткани. — А-а-а, да, случается. — Похоже на что-то серьезное. — Ничего-ничего, — заторопился Томас и спрятал платок в карман. — Не могу тебя задерживать. Амен, наверное, ждет. Хороший он парень, очень хороший. Отец натурально меня спроваживал. Я напрягалась и спросила строже: — Что с тобой? Что за болезнь? — Не хочу тебя расстраивать, — на лице папаши дрожала улыбка. — Не переживай, мне давно всё равно. Просто ответь на вопрос. — Рак, — продолжая неловко улыбаться, ответил он. — Рак легких. Знаешь же, дымил я хуже паровоза. — Оу, — единственное, что получилось из себя выдавить. — Заслужил, — папаша принялся кивать. — Ну а ты… пытаешься как-то лечиться? — Да весь заработок на таблетки спускаю. Толку мало. Умираю, дочь. Мало мне осталось. Честно сказать, приехал, чтобы в последний раз тебя увидеть. Я стояла в этой пустой неживой прихожей и чувствовала себя точно так же. Отец умирает. Что я должна испытывать? По идее, облегчение, учитывая количество дерьма, которое он привнес в мою жизнь. Но всё же когда-то Томас был хорошим. Он оставил мне счастливые воспоминания из далекого детства. Отец — не вселенское зло. Просто потерянный сломленный человек. Пусть натворивший предостаточно отвратительных вещей, но всё еще человек. Который умирает в абсолютном одиночестве. Шагнув вперед, я приобняла его. Слабо, неуверенно, не до конца понимая, зачем это делаю. Он сгорбился и прижался ко мне. Дрожал. Я отошла в сторону. — Тебе нужно что-то? — я сказала, не подумав, и после добавила: — Денег не дам. Могу купить препараты, какие скажешь, и договориться с врачами в местной больнице, чтобы посмотрели тебя. — Нет, нет, Эва, мне ничего не надо, — скороговоркой ответил отец. — Спасибо. Понаблюдав пару минут за его дрожащей физиономией, я попрощалась, сказав, что он может остаться на пару дней, пока метель не прекратится. Дома я принялась делать абсолютно бессмысленные движения: по три раза перемывала посуду, попыталась подвинуть стол, принялась перебирать крупы в шкафу. Когда Амен с Волчонком вернулись, я старалась поддерживать легкий диалог и есть лазанью, но та постоянно застревала в горле. — Что случилось? — спросил Амен, когда мы оказались в спальне. — У отца рак. Я села на край кровати, потом поднялась и сделала несколько шагов, не понимая, куда себя деть. Ответ нашли руки Амена, которые утянули меня в кресло. Какое-то время я ерзала на его коленях. Тихая, но настойчивая нервозность свербила под ребрами. — Нужна помощь? — уточнил Блэквуд и перехватил мои руки, которыми я, сама того не замечая, тянула волосы у корней. — Нет. Он сказал, не нужна, — я отвечала неохотно, кусала губы. Очень хотелось замолчать и не возвращаться даже в мыслях к отцу, но я не выдержала и продолжила: — Мне действительно паршиво оттого, что Томас болен, но я не должна испытывать подобное, понимаешь? Он столько раз разбивал мою мать, а я… Черт, хочу, чтобы он жил, почему-то. — Потому что ты хороший человек, маленькая, — мягко ответил Амен. — Или просто тряпка, — я недовольно мотнула головой. — Нет, совсем нет. Твой отец совершал непростительные вещи, но нет ничего постыдного в том, что ты ему сочувствуешь. Не ищи поводы, чтобы корить себя. Делай так, как тебе легче. Хочешь — распрощайся, хочешь — навести его пару раз. Я выдохнула, понимая, что второй вариант мне ближе. Может, отцу пойдет на пользу мое общество. Нет, я его не простила и никогда этого не сделаю. Просто хочу расстаться на хорошей ноте. Прежде всего, для себя. Мы с Аменом переместились в постель, которая постепенно освобождала меня от мук совести. Прошлое никто не изменит. Я могу сколько угодно обвинять отца, а могу пойти дальше, зная, что это было, но больше не мешает и не ранит меня. Именно так сделал Амен, перестав грезить об отмщении матери, и он не выглядит несчастным. Мне показалось, что сегодня Блэквуд стал даже более свободным. Значит, отпускать обиды не стыдно. Значит, я тоже смогу.

***

Спустя пару часов

— Уже за полночь, Эва, — разрушил нашу тишину Амен, к которому я сразу же повернулась. — Почему не спишь? — Думаю о своей семейке, — честно выложила я. — С одной стороны, законченный эгоистичный алкоголик, которого изменить может лишь смертельная болезнь. С другой — сектант-убийца. — И? — Амен придвинул меня ближе, приближая свое внимательное лицо к моему. — Это ни на что не влияет. — А вдруг у меня проснется ген убийцы-алкоголика через пару лет? — я попыталась засмеяться, но вместо этого лишь губы дрогнули. — Я в генетике не разбираюсь, но, кажется, подобное не может не наложить отпечаток. — Ну-у-у, — хрипло потянул Амен, щелкая меня по носу, — спиться точно не дам, а прибить меня у тебя силенок не хватит. Можешь, конечно, попробовать, но… — Блэквуд, да серьезно, — шикнула я, толкая мужчину в бок. — Серьезно. Не думай об этом. В кромешной темноте его глаза были как два гребаных маяка, свет которых — единственное, что у меня осталось. Я вспомнила о моменте, который не давал покоя мне последние несколько дней, и тихо проговорила: — Возможно, и хорошо, что я не могу иметь детей, — слова дрожали на губах, как бы я ни пыталась успокоиться. — Не передам им свои ужасные гены. — Уверен, ты передала бы им только лучшее, — рука Амена поглаживала мои волосы. — Свою красоту, звонкий голос, несносный, но чертовски очаровательный характер. Ты же хочешь этого, не так ли? Я отстранилась и села спиной к Блэквуду. Мне было по-настоящему больно от его слов и той надежды, которая оплетала каждое из них. Я уперлась лбом в колени и заговорила: — Видимо, хочу. Не могу отделаться от мыслей о настоящей семье с тех пор, как мы поговорили. Мне ужасно жаль, что ты узнал о моей… болезни случайно. Я так глубоко затолкала внутрь эту часть своей жизни, что честно, в моей тупой голове и мысли не было поговорить о бесплодии. Во рту стояла горечь, а горло пережимала чертова обида на саму себя. Амен сел сзади и стал аккуратно водить ладонями по плечам. — Я на тебя не злюсь, честно. Тяжелый момент, верю, что умалчивала ты о нем не специально. — Тяжелый, очень тяжелый! — вырвалось у меня вместе со всхлипом. — Я была полнейшей идиоткой. После р-раздевалки… у меня постоянно крутило живот, температура жуткая была, а я… Меня будто кто-то бил изнутри. Я вертелась и одергивала трясущиеся ноги, пока Амен полностью не перехватил меня и не прижал к себе. Всё нормально, ему я могу сознаться в чем угодно, даже в такой несусветной дурости. — Мне было абсолютно всё равно. По ночам я часто ловила себя на мысли, что умираю, и, знаешь, хотела этого. До врача дошла месяцев через шесть. Гинекологом оказалась престарелая женщина в здоровенных круглых очках. Я не могла рассказать подробностей, не могла произнести слово «изнасилование» вслух. Просто попросила взять анализы на заболевания, передающиеся половым путем. Только тогда, спустя полгода, до меня дошло, что этот хмырь мог меня заразить. Понимаешь, я столько времени просто сидела и ныла. Я всё упустила, всё! Дура… — Маленькая, не смей так говорить, — Амен прижался носом к моему затылку. — Тебя не в чем обвинять. — А эта бабка обвиняла! Я повернулась к нему и разревелась, ведь на лице Амена не видела ни капли осуждения. Он принимал даже ту сраную часть во мне, от которой меня тошнило. Мой голос стал жалким, плачущим, но остановиться я уже не могла: — Она постоянно морщилась и кривила губы. Я сидела в этом чертовом кресле, а она приговаривала: «будешь знать, как давать кому попало». Я выбежала из кабинета, как только оделась. С этой женщиной в кабинете сидела еще молодая медсестра. Она-то впоследствии и нашла мой номер. Через пару дней позвонила и сказала, что болячками тот хмырь меня не наградил. Однако у меня появился хронический аднексит. Из-за этой херни в организм попадает всякая дрянь и мешает репродуктивным органам нормально функционировать. Та девушка объяснила, что он мог возникнуть из-за переохлаждения. От него можно было избавиться раньше, но я этого не сделала, потому прогноз оказался хреновым. Медсестра очень хотела мне помочь, видимо, я казалась слишком жалкой. Она уговорила меня сходить к другому специалисту. Тот прописал лечение и однозначно сказал: о детях можешь не мечтать, слишком поздно. По мере своего монолога я успокаивалась. Причиной тому был Блэквуд и его убаюкивающие глаза. Его взгляд буквально брал меня на руки и качал. Впрочем, и сам Амен вскоре поступил таким же образом. — Не плачь, золото, — проговорил он, прикладывая губы к моему виску. — Думаю, ту старую суку жизнь наказала еще очень давно, раз она срывалась на молодых девушках. Мы с тобой в любом случае перепроверим. Быть может, по-настоящему квалифицированные медики смогут помочь. — А что, если… — начала я, но на распухшие губы лег его указательный палец. — Если нет, рассмотрим иные варианты. Есть же всякие там суррогатные матери, что-то еще. — Усыновление еще… — пугливо прошептала я. — Да, тоже вариант. Мы обязательно найдем выход. Времени, благо, достаточно. Поживем пару лет для себя и заведем мелкого. Голос Амена согревал изнутри, иссушал слезы на щеках, вытаскивал из кромешной тьмы навстречу свету. В нем плескалась уверенность, что всё будет хорошо, и она не могла не передаться мне. — Не забывай, что тебе за тридцать, — слабо посмеялась я. — Эй, — Амен слегка ущипнул меня за нос. — Я молод и охренеть как полон сил. — Кажется, я вижу седой волос, — с напускной серьезностью я потянулась к его челке. — Скажи спасибо, что ты блондин, иначе было бы видно, как стареешь. — Не борзей, мелочь, — Амен наигранно нахмурился и шлепнул меня по ягодице. — За правду не бьют! — засмеялась я. Смех усилился, когда Блэквуд начал меня щекотать. Я пыталась ответить, но в итоге только брыкалась, тщетно от него укрываясь. Хохотала я чрезмерно громко для ситуации. Вскоре на кровати появился Волчонок, который упорно защищал хозяйку. На деле он лишь мешал, тыкаясь в мое лицо мокрым носом. — Сдаю-ю-юсь, — задыхаясь, протянула я. Выставив ладони вперед, я почувствовала, как на них легло несколько поцелуев. Момент замер, время умерло, и даже снег за окном, кажется, застыл в воздухе. Минут двадцать назад душу натурально выворачивало наизнанку, а теперь стало хорошо. Просто хорошо, без каких-либо «но». Заснула я, зажатая между Аменом и псом. Думаю, с такими защитниками о ночных кошмарах следует забыть навсегда.

***

Пару дней спустя

Непогода затягивалась, отрезая Кемфилд и ближайшие территории от цивилизации. Да и по самому городу передвигаться было затруднительно — дороги от падающих с неба сугробов чистить не успевали. Ощущение, что у Земли полюса сместились или что там отвечает за среднесуточную температуру. В общем, не хватало только северных оленей, чтобы почувствовать себя жителем Аляски. Вчера Блэквуд своим ходом выбрался в участок, желая помочь Тизу с расследованием убийства отца. По сути, он хотел найти доказательства причастности к этому Бладли. Сегодня Амен тоже направился третировать местную полицию. Прошедшие сутки дались мне тяжело. Точнее, всё было нормально, пока я не услышала, как кто-то истошно колотится в дверь. Подкравшись к глазку, я выдохнула. Ломилась ко мне Дия. Из-за продолжительной истерики ее было не узнать: распухшие глаза, исполосованные трещинами губы, запутанные волосы. Я впустила ее и выслушала. Оказалось, подруга в своем доме просто дышать не может, ведь каждая вещь напоминает об отце. Естественно, я предложила Дие остаться, но та наотрез отказалась, решив перебраться к Ливию. Она просто не знала, куда бежать. Я ее понимала, но как помочь, понятия не имела. Самой переживать чью-то смерть даже проще. Ты сам избираешь для себя стратегию, пусть и неосознанно. Какое-то время не хочешь жить, ненавидишь всех вокруг, а потом идешь дальше. А вот когда дело касается другого… Я же не могу залезть к Дие в голову, чтобы получить подсказку, как успокоить и что сказать. Ощущение, что ты в кромешной тьме пытаешься отыскать нужную дверь, а таких попадается с десяток. В общем, меня спас Ливий, который через пару часов забрал подругу. Еще я несколько раз заходила к отцу, с ужасом отмечая увеличение количества окровавленных платков. Переборов себя, здравый смысл и отвращение, я старалась поддерживать с ним диалог, ведь никакой другой помощи оказать не могла. Даже согласилась покопаться с Томасом в гараже. Он был в восторге, увидев нашу старую машину, а мне пришлось пообещать, что после окончания метели мы вместе прокатимся куда-нибудь. В данный момент я занимаюсь весьма странным делом: читаю посты Аша и его отца на Фейсбуке и в Твиттере. Нет, я не собираюсь писать комментарии в стиле «сраные сектанты, как же я вас ненавижу», хотя очень хочется. Цель у меня иная — добыть образец почерка Нила Бладли. Почему-то кажется, что этот мудак вполне мог выложить фото какого-нибудь своего постановления. Он и не такую бессмыслицу постит: визиты в местную школу, открытие новых дорог, некоторое подобие благотворительности. Лучше бы особняк свой людям показал. У Аша ситуация несколько другая. Он будто не хочет афишировать, чьим отпрыском является. Фоткает своего адского пса, репостит новости о новинках кинематографа и много, нет, очень много показывает свою морду. Обычный самовлюбленный парень с пубертатом в крашеных волосах. Обманчивая картинка. Если папаши его я всегда сторонилась, то Аш изначально произвел хорошее впечатление. Он отлично мимикрирует, прикидываясь нормальным. Или реально хочет таковым быть хотя бы в интернете? Не знаю. Вспоминаю письмо Нила. В нем было сказано, что Аш с детства в курсе о секте, его собирались сделать жертвой. Каково это, столько лет слушать тонну всякой чуши? Должно быть, вся его картина мира сформировалась на оккультистских идеях. Верит в Сета, в свою избранность, в то, что убийства — необходимость. И зачем я оправдываю его? Наверное, хочу убедить себя, что мы имеем дело не с Сатаной, его сынком и свитой, а с людьми. Ослепленными маниакальным желанием стать самыми великими и могущественными, но по-прежнему людьми. У них должны быть слабости, просчеты. Один из них я нашла ближе к вечеру, дойдя до постов Бладли-старшего пятилетней давности. Тогда на въезде в город поставили монумент. Здоровенную кривую глыбу с высеченным на ней пожеланием от мэра всем прибывающим в Кемфилд. Безвкусица, какую поискать надо, на самом деле. Однако сейчас бы я этот кусок камня расцеловала, ведь на табличку перенесена писанина Бладли. Я сразу же набрала Амена, пытаясь завуалированно сообщить новость, чтобы в участке никто ненароком не подслушал. Не знаю, насколько он понял меня, но пообещал, что скоро вернется. Примерно через полчаса Блэквуд стоял напротив, уставив на меня напряженный взгляд. — Куда ты опять влезла? — сразу начал он. — В интернет, — я гордо вздернула нос. — И нашла там образец для экспертизы. Хотя и без нее видно, что письмо от Бладли. Только его закорючки похожи на петли, в которых вешаются. — Можешь конкретнее выражаться? — Та-дам, — я всучила Амену ноут с нужной картинкой. — Умеешь удивлять, — Блэквуд одобрительно покачал головой и приобнял меня. — Работаешь лучше кемфилдских копов. Я довольно прикрыла глаза, наслаждаясь собственной гениальностью. Ликование было недолгим — Амен позвонил своему вашингтонскому коллеге, чтобы уточнить что-то по поводу эксперта. В какой-то момент он начал показывать неумелые пантомимы, из которых я поняла, что ему нужен блокнот и ручка. Открыв ящик стола, я выпучила глаза, не особо им доверяя. Среди канцелярского хлама валялся мой паспорт. Тот самый, который своей пропажей чуть не довел меня до нервного срыва. Я уже собиралась его восстанавливать, а тут… он просто лежит в ящике. Амен похлопал меня по плечу, напоминая о своей просьбе. Я подала ему маленький блокнотик и ручку, продолжая пялиться на проклятый документ. Нет, я не могла его не заметить. Я, Амен, Тизиан — мы же все втроем дом переворачивали. — Что хмурая такая? — спросил Блэквуд, сбрасывая звонок. — Паспорт, — я указала пальцем на кожаную обложку. — К нам кто-то приходил, пока меня не было? Прямой вопрос заставил окончательно растеряться. Дия. Она была тут вчера днем. Единственный человек, который… нет, нет, нет! Это обычное совпадение! Кëрли сейчас невменяема, она страдает из-за отца и просто физически не смогла бы незаметно подкинуть паспорт. Я знаю, что Дия ни при чем, но если скажу об этом Амену, то он всех собак на нее спустит и не даст мне общаться с подругой. Дие слишком тяжело, я не могу ее бросить одну из-за предвзятости Блэквуда. С другой стороны, если не скажу и Амен узнает — а он узнает, — появится повод для серьезной ссоры. — Ну, Эва, я жду. Был здесь кто-то? Может, на прошлой неделе? Спрашивал он слишком настойчиво, так, что собственное молчание начинало нервировать. Надо решать: Амен или Дия? Как только я поставила вопрос таким образом, мигом нашелся ответ. Я не могу его обманывать. — Дия заходила вчера, — выпалила я, тут же выставляя руки вперед. — Но это не она подкинула! Ты бы видел ее, Дия только и делала, что рыдала и твердила имя Шона. — Тогда сама ответь на вопрос, кто это сделал, если не она, — рыкнул Амен, скрещивая руки. — Понятия не имею. Вдруг кто-то через окно залез или сделал дубликат ключей? Не забывай, какие сектанты высокопоставленные и умелые. — Тебе проще поверить в то, что кто-то залез сюда, пока нас не было? — Блэквуд подошел ближе и наклонился. — Серьезно? Твоя подруга разве что на лбу себе не написала, что причастна. — Не начинай, Амен! Говорю, это не она, — упорно продолжала я, нахмурившись. — Кто угодно, хоть инопланетяне, но не моя Дия! — Значит, будешь встречаться со своей Дией только при мне, — строго ответил Амен. — Или в этом доме, но после того, как здесь установят камеры. — Какие еще камеры? — Видеонаблюдения, Эва. Так буду видеть, что с тобой происходит в мое отсутствие. Мастер приедет, когда погода устаканится, я уже договорился. — А со мной ты не хотел посоветоваться? — с обидой спросила я. — Ты против? — Нет, — я метнула взгляд в сторону, чтобы не сжечь им Амена. — Просто странно, что ты не говоришь о таких важных вещах. Я же про визит Дии сказала, хотя могла и промолчать. — Ладно. В следующий раз учту. Блэквуд потянулся к моим губам, но я отошла, а после юркнула в ванную. Мне вроде бы хотелось его обматерить, а вроде бы и проигнорировать этот случай. В конце концов Амен столько от меня терпит, что странно кидаться на него с мелкими претензиями. Однако охладиться мне не помешает. Я долго стояла под прохладной водой. Думала о том, что необязательно кричать и набрасываться с обвинениями, если мне что-то не нравится. У нас обоих характеры непростые, иногда стоит и отступить. Такая очевидная истина, но как же тяжело она доходит. Я не хочу ругаться с Аменом через день. Да, мы миримся достаточно быстро, но почему бы не избегать этого, когда есть возможность? Гель для душа приятно пенился на теле и сбегал вниз. Может, кто-то бродил по моему дому. Не знаю, что хуже: знать, что у одного из сектантов есть ключи от моего жилища, или подозревать лучшую подругу. В какой-то момент захотелось найти в гараже доски и заколотить ими окна с дверьми. Потом поняла — не хочу больше бояться. Есть Амен, он рядом. Скоро будут камеры. Они не застанут меня врасплох, ничего не сделают. Пройдясь по коже махровым полотенцем, я осознала, что не взяла вещи, в которые могла бы переодеться. Взгляд зацепился за футболку Амена, лежащую на стиральной машинке. Не будет же он против? Немного боязливо я потянулась к бежевой ткани. Вся одежда Блэквуда жутко приятная на ощупь. Будто он пропитывает ее своей аурой. Спокойствием. Уверенностью. Собой. Я оглядываю широкие рукава, которые касаются локтей, и край футболки, по длине больше напоминающей платье. В зеркале я становлюсь какой-то совсем крохотной, и это так приятно. Словно хрупкое тело оберегает, защищает незамысловатый наряд. Когда дохожу до спальни, то вижу развалившегося на кровати Амена. Он копошится в телефоне и не спешит обращать на меня внимание. Я сильнее топаю по полу и подхожу ближе. — Оу, — издает Блэквуд, подняв голову. Слежу за его глазами, которые быстро опустились ниже моего лица. Только теперь чувствую, как к влажной груди прилипла ткань. Амен так увлеченно меня разглядывает, будто голая перед ним стою. Ощущения обостряются. С мокрых волос падают капли. Они преодолевают небольшое полотенце на плечах и скользят вниз. Некоторые поверх ткани, некоторые под ней. Кажется, Блэквуд следит за каждой капелькой. — Мои вещи на тебе смотрятся гораздо лучше, — хмыкнул Амен, кружа мне голову чуть охрипшим голосом. — Спасибо, — буркнула я и опустила взгляд. Черт, да эта несчастная футболка теперь совсем прозрачная. — Обижаешься? — Сказала же, что нет, — быстро проговорила я, чувствуя, как румянец пробегает от щек до ушей. — Тогда подойди. Амен лениво поманил меня пальцами, улыбаясь одним уголком губ. И как с ним на месте стоять? Я послушно подошла к кровати. Мокрая кожа сгорала от синих глаз. Блэквуд взял мою руку и помог залезть на него. Ладони неловко уперлись в его грудь. В расширенных зрачках Амена натурально плясали черти, которые охотно перебирались ко мне в глаза. Его ладонь легла на бедро, уверенно и быстро поднимаясь вверх. Амен задрал прилипшую к телу футболку, прошелся пальцами по промежности. Уверена, мы одновременно поняли, что на мне нет белья. Во мне разгорелось смущение, в нем — азарт. Наши чувства смешивались вместе с горячим дыханием. Делали свет приглушеннее, а воздух — горячее. — Я хочу, чтобы ты села выше. — Выше? — сведя брови, спросила я. Амен перехватил руками полотенце, которое лежало на мои плечах, и потянул концы на себя. Шея чувствовала жесткое трение, которое вынуждало наклоняться к мужскому лицу. — Ага. Он вовлек меня в быстрый, но глубокий поцелуй. Как только начала отвечать, Амен отстранился. Я прильнула к нему всем телом, чувствуя, как затвердевшие соски трутся о напряженные мышцы груди. Амен схватил меня за ягодицы, прижимая к нему. В полной мере почувствовав, насколько Блэквуд возбужден, я облизнула нижнюю губу и подвинулась выше. — Еще, — медленно произнес Амен, когда я остановилась на уровне его груди. — А ты хочешь прям… Ну… — я начала непонятно жестикулировать. — Да. Я сбивчиво выдохнула и приподнялась. Мне было более стыдно, чем когда мы впервые занимались сексом. Не знаю, почему. Просто сама поза она какая-то… слишком пошлая, что ли. Черт, Эва, а когда у вас были не пошлые позы? Руки Блэквуда держали меня крепко и внушали уверенность. Он же сам предложил. Всё, что делает Амен, мне нравится, так зачем я переживаю? Мои колени оказались по обе стороны от его головы. Амен медленно разводил их в стороны. Я опускалась ниже. Сердце забилось ненормально быстро, потому что я почувствовала теплое дыхание прямо там. Амен прошелся языком вдоль половых губ. Резко ухватившись руками за спинку кровати, я зажмурила глаза до бегающих разноцветных точек. Язык медленно собирал влагу, и я уже от этих движений готова была задохнуться. Он стал посасывать клитор. Его пальцы плавно бродили по ягодицам. Я выгибалась, не зная, куда деть разрывающееся от удовольствия тело. С губ слетали жалобные, практически плачущие звуки. Язык Амена спустился ниже. Я замерла и в следующую секунду впилась зубами в свою же ладонь, потому что мои голосовые связки просто бы не выдержали громкости стонов, которые рвались наружу. Он входил в меня языком. Казалось, к моему телу протянуто тысячи нитей и Амен тянул за все одновременно. Было мокро и чувствительно. Было громко, когда я перестала кусать свою несчастную ладонь. Было незабываемо. Я думаю так про каждую близость с Аменом, но этот случай правда особенный. Никогда бы не могла подумать, что Блэквуд позволит сесть ему на лицо. Вроде бы в таком положении женщина во всем выше. Но, кажется, Амен и стоя на коленях может быть главным. Он не давал возможности отстраниться, сразу же впиваясь в бедра. Он был так настойчив, будто это у него, а не у меня кровь бурлила от эндорфина. Он менял пальцы и язык, точно играясь, издеваясь над моими оголенными нервными окончаниями. В таком положении я чувствовала себя уязвимей, чем когда-либо, и оттого счастливее. Мне просто хотелось, чтобы он владел абсолютно всем во мне. В момент, когда пальцы Амена начали входить в меня интенсивнее, а язык — проходиться по клитору, я впервые открыла глаза и опустила их. Сразу же встретилась с усмехающимся, но безумно теплым взглядом. Похоже, Амен смотрел на меня всё это время. Тело затрепетало от захлестывающих ощущений. Руки Амена переместились на талию. Теперь я не боялась упасть и полностью погрузилась в воздушное яркое облако. Примерно так я ощущала и подушку, на которую после уложил меня Амен. — Как ты поняла, — Блэквуд вытер губы тыльной стороной ладони, — я всё же решил извиниться. — Амен, — прохрипела я, с трудом разлепляя глаза, — я забыла абсолютно всё, что было сегодня. — Мне нравится твоя реакция, — он методично убирал с моего лица прилипшие пряди волос. — Думаю, теперь ты заснешь лучше. — А я не хочу спать, — с хитринкой проговорила я и обняла его шею. — Неужели? Мне кажется, ты устала. Издевательский тон Блэквуда подстегивал, а оседающий в мышцах оргазм делал мои движения плавными. Я приподнялась, желая, чтобы Амен снова лег на спину, но вместо этого лежачее положение приняла я. Он потянул прилипшую ко мне футболку вверх. — Оседлаешь в другой раз, — Блэквуд подмигнул, оставляя на губах мой собственный вкус. Он приподнял мои бедра и вошел. Мурашки дрожью забегали на коже. Амен делал это медленно, словно подстраиваясь под мой растекающийся от удовольствия разум. Он ласкал руками грудь, оглаживал ключицы. Целовал неспешно, нежно. Темп был размеренный, но входил Амен до предела, заставляя стонать всё протяжнее и громче. Мы плавились вместе, таяли, сливались. Показывали друг другу, что ближе никого нет и быть не может. — Ты плачешь? — слишком резко и неожиданно спросил Амен. Я вопросительно на него посмотрела, а потом коснулась влажной щеки. — Я просто слишком счастлива. Уловив шепот, Амен прошелся быстрыми поцелуями около моих глаз. Он стирал влагу губами. Продолжал входить. Продолжал делать из нас целое и неделимое. Продолжал любить. Я сжимала простынь в кулаках и кусала его губы. Сухие, несколько грубые и самые родные. Выгибаясь, я прижималась животом к его прессу. Оргазм горячим пеплом ложился на кожу. Плавно и нежно. Вскоре я лежала на Амене и стремительно засыпала, чудом успев обронить: — Спасибо. Ответа не последовало, и я решила, что Амен уже погрузился в сон. Однако через пару минут я все же услышала: — Тебе спасибо. Это ты меня таким сделала, маленькая.