Рокировка

Мгновения не могут длиться вечно

И единственное, что я могу сделать — попросить…

— a-ha: Summer Moved On

— Боже, мне кажется я сегодня проснулся только ради этого момента, — Тсуна восхищенно промычал, пытаясь удержать сползающий с пиццы сыр. Реборн рядом согласно хмыкнул, идея взять пиццу в небольшом семейном ресторанчике и приехать к реке Рене сначала казалась абсолютно нелепой, но сейчас, наблюдая за тем, как солнце окрашивает небо над водой нежно оранжевыми мазками, она казалась лучшим решением. Вонгола забрался на сиденье с ногами, скинув ботинки, и выглядел так, словно достиг гармонии с собой в целом и всем миром в частности. Реборн краем глаза наблюдал за тем, с каким удовольствием мальчишка уничтожал второй кусок — иначе и не скажешь. Привычный к роскоши и изысканным блюдам, он неумело держал треугольную полоску лодочкой, пытаясь одновременно не заляпаться и не потерять сыр с пропитанного томатами теста. Получалось крайне паршиво, сыр грозился прихватить грибы, пара капель сочного жира уже красовалась на светлой ткани костюма, но Вонгола старался. Старался так, как стараются дети, пробуя что-то новое, но очень интересное. Реборн бы не удивился, если бы дома он орудовал ножом и вилкой, оскорбляя само существование пиццы. — Если бы я знал, что это так круто, позвал бы есть пиццу и смотреть на закат сразу, а не тратил время на бары, — Тсунаеши вытер руки о белую салфетку и сыто откинулся на спинку кресла. Отодвинуть сидение назад получилось лишь немного, в машине, не рассчитанной на такое времяпрепровождение, места было катастрофически мало, и приходилось довольствоваться тем, что имелось. Но Тсуна не жаловался, Реборну было в разы хуже: у него возможности поджать под себя ноги не было из-за руля. Коробка между ними то и дело грозилась упасть, и Тсуна придерживал ее коленкой, не заботясь о сохранности одежды, все равно уже изляпался. — Сомнительный вариант для первого свидания, — Реборн хмыкнул, он, в отличии от Вонголы, чувствовал себя абсолютно комфортно и с пиццей не сражался, умело обращаясь с каждым съеденным кусочком. Он потянулся к стакану с остывшим кофе и недовольно поморщился, прежде чем сделать глоток. Настоящее кощунство, не иначе, Реборн любил обжигающую горечь на языке, а этот растягивался по вкусовым рецептором жидкой смолой, оставляя после себя неприятное послевкусие. Вылить бы и не мучаться, но за неимением альтернативных вариантов приходилось терпеть. — Оказаться в эпицентре перестрелки — тоже, — Тсуна фыркнул прижимаясь виском к холодному окну. — Я, как настоящий рыцарь, спас тебя, — Реборн довольно усмехнулся, краем глаза наблюдая за мальчишкой. — Намекаешь на то, что тебе полагается награда? — Тсунаеши заинтересованно оторвался от окна и посмотрел на мужчину. В свете заходящего солнца его глаза отдавали теплом, извечная шляпа нашла себе место на приборной панели, и Тсуна мог утонуть в черных омутах. Добровольно и без остатка. — Кажется, я в тебя влюблен. — Рассеяно протянул он, вновь прижимаясь виском к окну. Осознать влюбленность в мужчину оказалось так же просто, как решить, что надеть. Тсуна просто проснулся как-то утром и понял: Ренато Синклер взволновал его душу так сильно, что хотелось как можно быстрее оказаться ближе и увидеть хмуро сведенные на переносице брови, усмешку, замершую в уголках губ, лукавый взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Мужчина был загадочен и вместе с тем притягателен: Тсуна понимал и разделял заинтересованные взгляды, какими студентки и некоторые студенты провожали молодого преподавателя в коридорах; наслаждался ухмылками, которые были предназначены только для него — со многими мужчина был отстраненно сдержан, а с ним позволял себе шутить и поддразнивать. Хотелось разгадать каждую его загадку, узнать каждый секрет, быть посвященным в тайну и оставаться единственным, кто слышал тягучий смех и видел заинтересованность во взгляде. Хотелось быть ближе, поддержать в трудную минуту, суметь развеселить, унять печаль и вызвать улыбку. Иметь возможность растрепать колючие с виду волосы, поражаясь их мягкости, и испортить идеальную укладку, видеть мужчину по утрам небритым и со следами на щеках от подушки, заспанным и мягким. Тсуна однажды увидел ленивый расслабленный взгляд, взъерошенные волосы и сбитое к ногам одеяло, и с тех пор все больше и больше осознавал, что хочет видеть эту картину чаще. — Кажется? — Реборн развернулся в полуобороте, сел, обратив все внимание на мальчишку, и приподнял чуть вопросительно бровь. — Я в тебя влюблен, — Тсуна улыбнулся мягко, с едва различимой тоской и страхом быть отвергнутым, и наклонил по-птичьи голову на бок, длинная челка упала на глаза, скрывая нежность карих омутов, — что будешь делать? — Отвечу взаимностью, — Реборн убрал коробку на приборную панель, не задумываясь о сохранности еды и чистоты, и протянул руку, коснулся щеки кончиками пальцев, смахнул челку со лба, жадно вглядываясь в теплоту глаз напротив. — Что будешь делать? — Поцелую тебя, — пальцы Реборна вплелись в его волосы, притягивая ближе, и Тсуна, прикрыв глаза, поддался вперед. Первое прикосновение губ едва ощутимо, больше похоже на касание крыльев бабочки, невесомое и легкое, Тсуна выдохнул, опалил дыханием подбородок и поцеловал смелее. Тепло разливалось по телу, Реборн накрыл руку Тсуны своей, сжал, погладил ласково тыльную сторону ладони, и ненавязчиво повел в поцелуе. Неопытность мальчишки срывала тормоза, и ему больших усилий стоило не наброситься, не терзать пухлые губы, сдерживать напор и целовать медленно, позволяя распробовать. Он прихватил губами нижнюю, коротко лизнул, очертил контур, мазнул языком по уголку губ и надавил на затылок, привлекая ближе. Тсуна оперся рукой на бедро, теряя равновесие, и почти задохнулся, когда мужчина углубил поцелуй, коснувшись языком кромки зубов. Голова кружилась от ощущений, Тсуна словно тонул в океане удовольствия, не желая выплывать на поверхность. Теплые воды омывали его тело, горячее дыхание Реборна обжигало губы, Тсуна отвечал на поцелуй интуитивно, стискивая пальцы на чужом бедре, поддавался ближе, тянулся, как слепой котенок, к теплу и ласке. Реборн не напирал, сдерживал порыв притянуть ближе, усадить на колени, смять жадными ладонями бока и бедра, зацеловывая губы до красноты. Этот мальчишка, Тсунаеши ди Вонгола, не умеющий по лестницам ходить нормально, его цель, вечно смущающаяся и заикающаяся, пьянил сильнее самых крепких алкогольных напитков, заставлял каким-то невероятным образом хотеть себя до дрожи. Реборн, как зачарованный, тянулся к свету его теплого, но не обжигающего огня, желая быть ближе, как можно ближе, раствориться и растворить в себе целиком и без остатка. Он терял голову от его запаха, от мягких волос, от того, как Тсуна жался к нему ночью, пытаясь согреться. Прижимался щекой к плечу и сопел, что-то бормоча под нос, Реборн терялся в его непосредственности, в его доброте и в его улыбках, ласковых и чуть обиженных, в смехе и во взглядах на друзей, взглядах всегда нежных, любящих. И чем ближе он, глупый мотылек, пробирался к свету, тем отчетливо понимал, что это задание перемелет его, сломает все кости и вывернет позвоночник наизнанку. Никогда Реборн еще не тонул так, никогда еще не растворялся в чужих глазах. Не в первый раз ему соблазнять цели ради информации, не в первый раз ему играть в любовь, притворяться ласковым и нежным, заинтересованным. Никогда Реборн не погружался настолько, что поставленная задача начинала казаться неважной, никогда он не выходил за границы установленных рамок, действуя четко и по плану. Но Тсунаеши ди Вонгола менял правила игры по щелчку пальцев, кружа голову улыбками и скрытой, едва заметной вредностью. После него не останется ничего, после того, как он, Реборн, величайший киллер столетия, сильнейший Аркобалено, оборвет жизнь наследника Вонголы, от него не останется ничего. И лишь воспоминания о звонком смехе и робких поцелуях будут преследовать даже в Аду. Он заигрался, позволил себе приблизиться слишком сильно, и теперь сгорит в горечи. Тсуна отстранился и уткнулся в шею мужчины, пряча смущенное лицо. Глупая улыбка сама по себе растянулась на лице, Тсунаеши прикусывал нижнюю губу, зацелованную и припухшую, и никак не мог успокоиться. Реборн обнял его, заключил в уютное кольцо рук, и потерся носом о висок, прижался губами и прикрыл глаза, обронив тихий вздох. Здесь, на холме у реки Рене, Реборн, нет, Ренато Синклер, сильнейший человек этого поколения, подписал себе смертный приговор.

***

Последние дни октября порадовали жителей Болоньи солнцем, что стремилось подарить остатки тепла перед суровой холодной зимой. Вплоть до второго декабря температура держалась чуть выше среднего на пару градусов, словно осень смогла выбить себе еще пару теплых деньков, прежде чем отдать бразды правления ветрам и морозу. Люди стремились провести последние теплые деньки на улицах города и в парках, и Тсуна с семьей не исключение. В выходные Джотто собрал друзей и детей и увез в загородную резиденцию, из школы забрали Ламбо и Ипин, приехали Фонг и Лар, заглядывал синьор Супербиа, громким голосом разрушая приятную тишину небольшого особняка у озера, синьор Скайрини хмурился на это, но молчал. Тсуна отпирался, как мог, у него горело первое настоящие свидание с Ренато в новом статусе возлюбленных, но под снисходительным, всезнающем и всепонимающем взглядом отца сдался. И Алауди, что прожигал в спине дыры, был вовсе не причем. Пришлось звонить Ренато и отменять свидание, Тсуне даже не пришлось изображать досаду, он обиженно бубнил и жаловался на спонтанное решение отца провести время на природе, словно Поместье Роз не находилось буквально за чертой города. Реборн заверил в том, что все в порядке, и пожелал приятного отдыха, прежде чем отключиться. Тсуна несколько минут смотрел на телефонную трубку, кусая нижнюю губу и размышляя был ли мужчина хоть немного расстроен. Они планировали сходить на ярмарку в парк и заглянуть в книжный за новинками, а затем поужинать в небольшом французском ресторане в центре города. Идеальное свидание должно было их сблизить и помочь привыкнуть к новому статусу, но все пошло коту под хвост. Тсуна досадливо бурчал, но на отца не злился — у них редко получалось собраться всем вместе, поэтому такие дни он и сам ценил. Хотелось пригласить Ренато, познакомить с семьей, представить своим возлюбленным, но понимание поспешности событий останавливало. Едва ли Ренато сможет комфортно себя чувствовать среди всей семьи, да и встречались они всего неделю, не было смысла торопиться. Тсуна об отношениях рассказал только Такеши, зная, что дальше друга это не уйдет, а скрываться было бесполезно: соревнования закончились, Такеши вернулся на занятия и прекрасно видел, как преподаватель и студент переглядываются каждую свободную секунду. Такеши умел хранить чужие секреты, и Тсуна ему доверял даже больше, чем себе. Вечером в воскресенье отец со старшими куда-то уехал, Тсуна видел две незнакомые машины и людей в черных костюмах, это настораживало, но интуиция молчала, поэтому Тсуна не стал забивать себе голову. Мало ли какими делами могли заниматься взрослые мужчины в воскресный вечер. Кёя и Мукуро странно переглядывались между собой, в стороне фырчал Хаято — с Кёей они так и не помирились и обходили друг друга стороной, но придерживались шаткого нейтралитета. Фонг пытался примирить племянника, влезла даже Лар, но они были остановлены тяжелым взглядом, и в итоге Лар и Фонг остались на веранде пить чай, кутаясь в клетчатые пледы. Кёя и Хаято заперлись в библиотеке и оттуда очень долго не доносилось ни звука, а Мукуро втянул оставшихся не при делах в обсуждение предстоящих зимних каникул. Понедельник прошел примерно так же, в доме царило какое-то легкое, едва заметное напряжение, но в целом все было спокойно. Тсуна немного жалел о том, что не поехал на занятия, но время, проведенное в кругу семьи, помогло ему немного остудить голову и успокоить навязчивое желание видеть Ренато каждую свободную секунду. Вечером вернулись родители, довольные и умиротворенные, напряжение, сковывающее их месяцами, пропало, оставляя после себя только напоминание. Тсуна крепко обнял отца, утыкаясь носом в грудь, и увел в библиотеку. После визита Хаято и Кёи, которые все же смогли преодолеть обиду и помириться, в библиотеке царило странное умиротворение и флер легкого бардака: видимо, драка все же случилась. Тсуна поднял книги, осматривая на наличие повреждений и ворча на слишком эмоциональных друзей, которым лишь бы помахаться вместо того, чтобы поговорить нормально. Но внутренне был рад: утром Кёя и Хаято сели вместе за завтраком, рядом вертелся Мукуро, и оставалось только удивляться тому, как быстро они снова спелись. — Хаято и Кёя наконец помирились — Тсуна очертил подушечками пальцев сборник сказок братьев Гримм, которыми любил зачитываться в детстве. Он улыбнулся и отложил книгу в сторону. — Я думал, что они меня с ума сведут. — Они воспитывают в тебе стрессоустойчивость, — Джотто отпил из чашки ароматный чай. Он, устроившись на диване с ногами, выглядел таким домашним и уютным, что у Тсуны на мгновение сжалось сердце от нежности. — Готовят возглавить Вонголу. — У меня еще есть время закалить нервы, — Тсуна фыркнул и сел рядом с папой, укладывая голову на плечо, — тебе еще даже пятидесяти нет, рано уходить с поста главы. Мысли о том, что ему когда-то придется управлять огромной финансовой корпорацией удручали, но не пугали. Тсуна знал, что рано или поздно это случится, но надеялся, что у него в запасе еще есть лет десять. Хотелось пожить для себя, понять и познать окружающий мир, насладиться жизнью и путешествиями, прежде чем сесть в глубокое кресло и взвалить на плечи огромную ответственность. Радовало лишь то, что он не будет один, рядом будут родители, которые помогут и поддержат, рядом будут друзья, а с ними Тсуне ничего не страшно. Каждый из них возглавит отдел, каждый из них возьмет под свою ответственность одну из сфер бизнеса, и лишь Тсуна будет заниматься всем и сразу, контролируя работу каждого отдела. Эту систему отцы придумали, чтобы реализовать себя и не иметь претензий друг к другу, оставаясь не только коллегами, но и братьями. Тсуна был уверен, что они пойдут по стопам родителей, продолжат их дело и передадут их волю уже своим детям. Таковы правила, заложенные основателями, Вонголу унаследовать могут лишь кровные родственники. Странная традиция, но Тсунаеши ее понимал: кто, как не родные люди, смогут понять истинную суть компании и привести ее к процветанию. Так же это поможет избежать влияния посторонних людей и в случае закрытия, каждый из наследников основателей получит свою долю. — Я уже не молод, знаешь ли, — Джотто улыбнулся сыну задорно, — спина болит и колени скрипят, когда по лестницам хожу. — Видел я, как у тебя колени скрипят, когда ты от дяди Накла удирал, — Тсуна по-доброму фыркнул. — Во мне открылось второе дыхание, я не хотел с похмелья идти на пробежку. — Джотто поморщился, с похмелья не то что на пробежку идти не хотелось, а даже с кровати вставать. Тсуна понимающе хмыкнул: ему не так давно посчастливилось познакомиться с этим явлением. — И все равно ты прекрасно выглядишь, — Тсуна юрко забрал у отца чашку, делая несколько глотков чая, а потом невозмутимо вернул, мол так оно и было. — Донны и синьоры пожирают тебя глазами и сходят с ума от желания окольцевать. — Им придется разочароваться: я уже женат на своей работе. — Джотто лукаво улыбнулся. — И мой единственный сыночек не хочет делить папочку ни с какими противными старухами. Тсуна слабо пихнул отца в бок, краснея. Эту историю ему не забудут никогда. Тсуне было девять, когда в гости начала захаживать вдова одного из партнеров со своей дочерью. Под разными предлогами: от бизнеса до жеста любезности, эта женщина раз за разом приезжала в Поместье Роз и крутилась вокруг Джотто, оставляя дочь в компании детей. Девочка у нее была примерзкая: капризная, вредная, не умела делиться, ломала игрушки и Тсуне совсем не нравилась. И он, преисполненный желанием нажаловаться отцу, зашел в гостиную и стал свидетелем разговора, который ему очень не понравился. Женщина, скорбно утирая слезы белым платочком, вещала о своей незавидной судьбе вдовы, жаловалась на пронизанные жалостью взгляды друзей и родственников и говорила, что слишком молода, чтобы ставить на себе крест, ей бы замуж выйти, детишек нарожать еще. И при этом так многозначительно смотрела на Джотто, что даже Тсуна, девятилетка, понял, что к чему. И возмущенно закрыл папу спиной, скрестил ручки на груди и совершенно невозмутимо заявил, что не позволит какой-то старухе с противной дочкой выйти замуж за его любимого папочку. Женщина, сначала опешив, оскорбленно завизжала, а затем ушла, забрав свою кошмарную дочь. Поместье Роз в тот момент облегченно выдохнуло, женщина больше не приходила, а Тсуне с тех пор периодически припоминают эту историю. — Ты мог бы подыскать кого-то получше Донны Каперджанни, от ее присутствия даже кактусы вяли, — фыркнул Тсуна и покосился на отца, который чему-то довольно улыбался. — А она еще собиралась детей тебе рожать. — Донну Каперджанни не вынесла бы даже моя психика, у меня от ее визитов начинались мигрени. Я пытался найти способ избавиться от нее, не обидев, но ты сделал все идеально. Тсуна хихикнул, с исчезновением Катарины Каперджанни и ее дочери, Селены, каждый обитатель Поместья Роз вновь начал улыбаться. В тот год зацвели редкие розы, и Армунди, садовник, связал события как двойное чудо. — Как прошло свидание с загадочным синьором в шляпе? — Джотто лукаво улыбнулся, желая вызнать подробности. Тсуна так решительно упрашивал отпустить его домой пораньше, даже не взял ключи от машины, и умчался сразу же, как дождался согласного кивка. Оставалось только догадываться к чему такая спешка, и, проследив взглядом за сыном, заметил его в компании человека в шляпе. Догадаться, кем был этот человек, труда не составило. Классический костюм и шляпа-федора были визитной карточкой человека, известного на весь преступный мир, как сильнейший Аркобалено. Так же был известен его почерк: убийство с близкого расстояния из пистолета. Реборн редко изменял себе, выбирая винтовку, но убивал всегда одинаково: стрелял в лоб, не оставляя оппоненту и шанса на жизнь. Холодный расчет и приятная педантичность. Они не были знакомы лично, но Джотто никогда бы не спутал этого человека. Он приказал своей лучшей ищейке проследить за сыном и знал все события вечера: от разговора на стоянке до поцелуя на холме. Асари советовал поскорее убрать киллера с дороги и обеспечить безопасность сына, но Джотто, рассматривая фотографии из машины, понимал, что спешить уже некуда: Реборн не причинит вреда Тсунаеши. Больше нет. Аркобалено совершил страшную ошибку: влюбился в цель и погряз в чувствах без шанса выбраться на свободу. Оставалось только наблюдать за развитием событий со стороны и вовремя подставить сыну плечо, когда Реборн расскажет правду о себе и разобьет ему сердце. Уничтожит веру в любовь и сделает наследника Вонголы жестче. Джотто хотелось бы избежать этого, закалить Тсуну иначе, но пообещал Луче не вмешиваться, оставаясь сторонним наблюдателем. Это разбивало ему сердце, на вчерашней зачистке крыс он был жестче обычного, и его друзья разделяли боль, бросаясь на противников раненым зверем. Заговор в Вонголе был задушен на корню особо жестоким способом. Мафия еще надолго запомнит кровавую бойню, которую устроили основатели семьи и Вария, оплакивая наивность наследника. Иначе было нельзя, Джотто был уверен, что рядом с Реборном Тсуна будет в безопасности, никто не сможет защитить его лучше, чем величайший киллер столетия. Вспыхнувшие между ними чувства лишь усилили его веру, но Джотто отчаянно желал, чтобы все сложилось иначе. Может, стоило нанести визит Луче Джильо Неро? — Это было не свидание, — отмахнулся Тсуна, а потом возмущенно посмотрел на отца, — откуда ты знаешь вообще?! — Видел, как мило вы общались за навесом, — Джотто невинно улыбнулся, — а потом ты так упрашивал тебя отпустить, разве мог я не подсмотреть к кому так торопится мой сын? Тсуна мучительно простонал и зарылся пальцами в волосы, сжимая те у корней. Он не планировал пока рассказывать отцу, желал сохранить тайну, пока не убедится, что Ренато его человек, достойный того, чтобы ввести его в семью. Тсуна хотел насладиться этой тайной, хотел поддразнить папу намеками, а в итоге опять дразнят только его самого. Привычная несправедливость жизни наследника Вонголы. — Мы только начали встречаться и я пока не хотел знакомить его с семьей, — Тсуна откинулся спиной на диван, — чтобы не получилось, как с Бьянки. С Бьянки получилось неважно. Тсуна влюбился в нее без памяти, наивно и по-детски, искренне верил в то, что она та самая и через две недели знакомства привел ее домой, представляя своей подружкой. Девушка, что на два года была старше его, сильно удивилась и смущенно призналась, что влюблена в Кёю. Так и закончилась великая первая любовь Тсунаеши ди Вонголы. — Боишься, что Кёя уведет твоего друга? — Джотто растрепал волосы сына и внутренне поморщился, представляя Реборна и Кёю вместе: огненная парочка, которая разорвет Вонголу изнутри. Пожалуй, надо действительно оттянуть знакомство с семьей. — Они знакомы, — Тсуна повел плечом, — виделись в коридоре, и Ренато вел пару раз у них английский. — Ренато? — Джотто удивленно моргнул. — Ты встречаешься со своим преподавателем английского? Тсуна замялся, прежде чем неуверенно посмотреть на отца и медленно кивнуть. — Дьявольский преподаватель Ренато Синклер, который отравлял моему любимому сыну жизнь. — Джотто потер переносицу и вздохнул. — Надеюсь, он хотя бы младше меня? — Да ну пап!

***

Колоннелло раздраженно мерил шагами комнату, пока Реборн чистил пистолет, надвинув на глаза края шляпы. На диване расположился Фонг с чашкой зеленого чая и неотрывно скользил взглядом за Вергой. Час назад они пробивались сквозь засаду, поджидавшую в баре, и Реборна уже начинало раздражать количество убийц, решивших, что могут потягаться с сильнейшим Аркобалено. Увы, им не повезло наткнуться на еще двух, вечер должен был стать воссоединением друзей, а стал сходкой матерых мафиози. Тоже своего рода воссоединение, если учитывать с каким азартом Фонг и Колоннелло вбивали в пол смельчаков. Словно вернулись на пару лет назад, когда они еще работали вместе, а Фонг не возглавил Триаду, поселившись в Китае. То время теплотой в груди отзывается у каждого, не было сочетания сильнее и страшнее, чем Реборн-Колоннелло-Фонг. Тогда все казалось в разы веселей, адреналин крыл с головой, срывая тормоза и вливая в кровь азарт. Каждая миссия сопровождалась соревнованием, руганью и весельем. А потом Фонг уехал в Китай, Колоннелло переквалифицировался в советника и редко брал заказы, а Реборн перестал работать с напарниками. — Не понимаю, кора, — Колоннелло зарылся пальцами в волосы и растянулся на свободном кресле. Леон на деревянном подлокотнике недовольно вильнул хвостом и убежал в другое место. — Какого черта на тебя объявили охоту? Я планировал провести вечер в компании вина и женщин, а не потных мужиков с оружием. — Титул сильнейшего не гарантирует спокойной жизни, — Реборн фыркнул, снял и отложил возвратную пружину на стол, — или узнали про заказ и решили, что я все равно не жилец. — Ты работаешь с чем-то серьезным? — Фонг со слабой толикой любопытства во взгляде посмотрел на друга. К Колоннелло он потерял интерес в тот же момент, когда хамелеон сполз на пол и убежал в террариум, а сейчас обратил внимание на Реборна, замечая и острый взгляд, и абсолютно спокойные движения. Словно не он час назад разрядил обойму, а затем ушел в рукопашную, сворачивая шеи мафиози. Внешне он был спокоен и безмятежен, а о драке говорили лишь сбитые костяшки царапина не шее. — Вонгола, — Реборн прочистил ствол специальным ершиком и смазал спусковую скобу оружейной смазкой, — Луче поручила мне избавиться от наследника. — Разве о нем что-то известно? — Фонг натурально изобразил удивление, слегка изогнув бровь. Джотто запретил ему вмешиваться, и Фонг не мог проколоться: слишком велика была вероятность того, что от его неосторожных действий пострадает Тсунаеши. Приходилось скрепя сердце врать, разыгрывать удивление и надеяться, что друзья не заметят фальши. Решение Джотто Фонг не одобрял, но и против идти не стал, хотя мог. Ему хватит поддержки Триады, чтобы если не уничтожить Вонголу, то значительно потрепать, но Алауди ему не простит уничтожение дела всей его жизни. Старший брат отдал многое, чтобы сначала компания, а затем и Королевская семья процветали, стали могущественной и непобедимой. Он посвятил сына, хотя Фонг думал, что Кёя догадался сам, глупостью племянник никогда не страдал, и в пятнадцать лет познакомил с миром мафии, взращивая человека, который станет достойным приемником и защитником семьи. Алауди убил собственную жену, когда она слишком глубоко влезла в дела семьи и стала опасна. Нет ни единой надежды на то, что он не убьет брата, если с его Вонголой случится что-то. Алауди одобрял план Джотто, позволял Реборну крутиться рядом, считать, что обвел всех вокруг пальца и сможет уйти сухим из воды. И Фонг не видел ни одной причины портить отношения с братом, племянником и Вонголой, что стала одним из сильнейших союзников Триады. Даже если на кону стоит жизнь любимого ученика. — До недавнего времени так и было, — Колоннелло фыркнул, — но Луче умеет доставать информацию при необходимости, кора. Я не знаю, зачем ей жизнь наследника, пацан ничего не знает о мафии и во многом бесполезен: обычный гражданский. — Иногда я задаюсь вопросом, почему Луче после Фонга назначила советником тебя, — Реборн хмыкнул, — как был идиотом, так и остался. Убийство наследника всколыхнет два мира, в Вонголе начнется хаос, Джотто не сможет удержать ситуацию, желая мести, и утопит всю мафию в крови. Идеальнее возможности потопить Королевскую семью нет и не будет. — Потому что я знаю структуру полиции лучше всех в теневом мире и умею договариваться, кора. — Я же сказал: идиот. — Реборн обреченно возвел глаза к потолку. — Фонг, не хочешь вернуться? — Глава Триады не может быть советником итальянской мафии, — Фонг безмятежно улыбнулся. — Жаль, тебе бы не пришлось объяснять очевидное. Колоннелло раздраженно повел плечом и что-то сказал, но его голос потонул в гуле клаксона за окном. Реборн выглянул из-за плотной шторы, осмотрел улицу, не увидев ничего подозрительного, и вернулся к чистке оружия. — И как обстоят дела с наследником? — Фонг осторожно спросил, не зная, чего боится больше: узнать крайне плохие новости или раскрыть себя. Терять хороших друзей и боевых товарищей не хотелось, а в случае раскрытия обмана дорога в Аркобалено ему будет заказана. — Как и сказал Колоннелло, мальчишка обычный гражданский, ничего не знает о мафии и делах отца, — Реборн порылся в выдвижном шкафчике стола, вытащил несколько объемных папок и протянул их Фонгу. — Наивный, сопливый слабак, ничего интересного из себя не представляет. В отличии от его друзей. Обрати внимание на Мукуро Спейда и Кёю Аччильязо, истинные наследники воли отцов. Фонг оставил вышеуказанных на последок и пролистал личные дела остальных детей. Реборн умудрился собрать информацию даже на Ламбо, который учился в закрытой школе и появлялся на публике крайне редко. Ипин тоже засветилась, но ничего интересного: возраст, способности, связи. Фонг мысленно выдохнул, понимая, что взгляд Дьявола не задержался надолго на дочери и беда обошла стороной. Ни данных родителей, ни прочей личной информации, Фонг прятал дочь так хорошо, как умел, даже в Триаде о ней ничего не знали. В Италии Ипин живет как племянница покойной жены Алауди под его опекунством, потому что иных родственников у девочки нет. Они основательно поработали над этой историей. Реборн проделал достойную работу по сбору информации, самой увесистой была папка с Тсунаеши, чуть поменьше с Такеши — они учились на одном факультете и большую часть времени проводили вместе, подумал Фонг. Ничего удивительного в том, что и Такеши попал в поле зрения Аркобалено, но можно было оставаться спокойным: Реборн не убивает невиновных, ограничиваясь только целью. — Вонгола хорошо воспитала щенков, — задумчиво протянул Фонг, считывая информацию про недавнюю зачистку. Всю основную работу сделали отцы, оставив Кёе, Мукуро и Хаято добивать остатки, и Фонгу даже не нужно было читать свежие записи, он сам успокаивал разъяренного племянника, когда тот узнал, что ему оставили одни объедки. Кровожадность Кёи порой граничила с безумием, благо в семье знают, как усмирить вздорный нрав. — Они даже выпустили детей на зачистку. Избавление от мусора в рядах Вонголы выдалось кровавым и прогремело на весь теневой мир, в очередной раз демонстрируя силу и власть. Можно было разрешить все тихо, но Джотто решил устроить показательную порку, спустил с поводка недавно вошедшую в семью Варию и устроил настоящую кровавую баню. Демонстрация силы, демонстрация влияния, демонстрация опасности. Представление для сторонних зрителей, напоминание дважды подумать, прежде чем идти против Королевской семьи. Джотто продумал все до мелочей, готовясь к чему-то грандиозному, он в очередной раз заставил всех себя бояться и уважать. В мафии уважение и страх можно заслужить только через силу, и те, кто хотел пойти против Вонголы, теперь в страхе бежали из страны, зная, что они будут следующими. Чистая работа с минимальными потерями личного состава. — Трогать наследника сейчас самоубийство, — изрек Фонг, откладывая папку с досье на племянника, — Вонгола провела демонстрацию силы, и на тебя будут нападать свои же, боясь попасть под их гнев. — Либо это принесет мне славу, либо вобьет последний гвоздь в крышку гроба, — Реборн повел плечом, понимая, о чем говорит друг. Изначально было опасно идти против Вонголы, но Реборн не привык пасовать перед сложностями. Он славился как человек, который всегда заканчивает миссии и добивается успеха, проигрыш Вонголе уничтожит его репутацию и покажет, что у Аркобалено есть слабости. — Посмотрим, кто выйдет победителем в этой игре. — Ты не отступишься? — Вмешался в разговор до этого молчащий Верга. — Не заставляй меня сомневаться в твоих умственных способностях еще раз, Колоннелло, — Реборн хмыкнул, — конечно же нет. С одной стороны на чаше весов зависла репутация, лишившись которой, Реборн обречет себя на вечный позор, на другой — смерть, даже не вероятность, а факт. Реборн сомневался, что выйдет из этой передряги сухим, и вместе с тем испытывал иррациональный азарт, играя с Вонголой в кошки-мышки. На третьей чаше, почти невидимой, весели чувства к мальчишке, которые Реборн старался игнорировать ради дела. И он был уверен, что третья чаша не сможет перевесить первые две, но где-то в глубине души понимал, что уже перевесила. Сладкая ложь, вызванная страхом перед переменами и неизвестным будущим.

***

— Это провокация, Вонгола, — Реборн скользнул взглядом по воротнику знакомой рубашки, цвет красного вина оттенял бледную кожу Тсунаеши, притягивая взгляд. Невозможно было не смотреть на то, как рубашка, его, Реборна, рубашка, свободно сидит на плечах, открывая вид на скульптурные ключицы, как подобранные к локтям длинные рукава позволяют увидеть тонкие запястья. Реборн помнил, что рубашка была ему велика на несколько размеров, он был шире в плечах и выше, но мальчишка умело адаптировал чужую вещь под собственный гардероб, и в сочетании с темно-зелеными брюками образ смотрелся великолепно. Настолько, что Реборн прожигал Вонголу взглядом все занятие, а когда то, наконец, подошло к концу, попросил остаться под каким-то нелепым предлогом. Кто же знал, что какая-то рубашка сможет так зацепить лучшего киллера столетия. — Да? — Тсуна невинно захлопал глазами, упираясь ладонями в стол позади себя, — я знаю. Реборн изогнул бровь и хмыкнул, отложил стопку студенческих работ и подошел к мальчишке, останавливаясь в паре шагов. Тсуна смотрел на него с интересом, по-птичьи склонив голову на бок, оперся бедрами о край стола, вытянув длинные ноги. Реборн скользнул по ним взглядом, отметил букву «V» на пряжке ремня, блестящие в свете желтых ламп глянцевые пуговицы, пару родинок в вырезе рубашки, растянутые в безмятежной улыбке губы, теплые карие глаза, с застывшей едва заметной тревогой на дне зрачков, растрепанные волосы. Тсунаеши был красив, как бывают красивы невинные юноши, не знающе о своей красоте. Тсунаеши был красив и, кажется, совершенно не осознавал насколько. Реборн приблизился, сокращая столь ненавистное сейчас расстояние, и мягко коснулся ладонью щеки, привлекая к себе внимание, словно глаза Вонголы не были прикованы к нему. — Что тебя тревожит? Тсуна покачал головой и отвел взгляд. Интуиция с самого утра как взбесилась, трезвонила во всю мощь, предупреждая о чем-то ужасном. Не успокаивалась ни на секунду, отзывалась головной болью, заставляла нервничать и встревоженно осматриваться по сторонам, ожидая опасности. Тсуна оборачивался, всматривался в проулки и коридоры, присматривался к друзьям и Реборну, но все было в порядке. Время текло в своем ленивом темпе, утро сменялось днем, день перетекал в вечер, а Тсуна все никак не мог умять тревогу, зародившуюся в сердце. Что-то должно произойти, что-то ужасное, страшное и неотвратимое, но Тсуна не понимал что. Интуиция не давала подсказок, даже намека, настойчиво изводила головной болью, и ему казалось, что еще немного, и он сойдет с ума от неясной тревоги. — Не знаю, — Тсуна выдохнул и посмотрел на мужчину, — с самого утра дурное предчувствие не покидает. Знаменитая интуиция Вонголы, догадался Реборн. Он не знал, что Тсунаеши передалось главное оружие Джотто — сильно развитая интуиция и умение читать эмоции и намерения людей. Многие считали Джотто провидцем, а интуицию даром, и испытывали благоговейный страх перед мужчиной, но Реборн был из тех, кто отрицал любую мистику и не верил в единого для людей Бога, чтобы считать, что Джотто отмечен кем-то свыше. Чутье и опыт — вот что представляет собой весь его дар. Он не ожидал, что и у Тсунаеши окажется развитая интуиция. Не так сильно, как у отца, но все же Тсуна был достаточно умен, чтобы не игнорировать шестое чувство. Ему не хватало жизненного опыта, чтобы понять о чем шепчет внутренний голос, но если мальчишка научится читать людей, у Вонголы будет сильный глава. Возможно, намного сильнее Джотто. Не будет, мысленно одернул себя Реборн, жизнь Тсунаеши ди Вонголы оборвется в ночь на тринадцатое декабря, в час, когда Джотто ди Вонгола появился на свет. Идеальный подарок на день рождения, Реборн мысленно усмехнулся, представляя какой переполох начнется в тот момент. — Пока я рядом, с тобой ничего плохого не случится, — Реборн очертил линию скулы и убрал прядь каштановых волос за ухо, коснувшись мимолетно мочки большим пальцем. — Ренато, я… — Тсуна осекся, подбирая слова, — предчувствие никогда не обманывает, в моей семье очень сильно развита интуиция, мы полагаемся на нее при сложном выборе и редко ошибаемся. Что-то должно случится, — он накрыл ладонь мужчины своей и серьезно посмотрел в глаза. — Это сводит меня с ума, голова раскалывается от боли весь день. Мне страшно. — Тсуна, — Реборн обхватил лицо парня ладонями, — даже если что-то и случится, поверь, я смогу тебя защитить. Тсуна невольно вспомнил тот вечер в баре, пистолет в бардачке, перестрелку, коктейль Молотова из галстука и виски и абсолютное спокойствие, словно все происходящее для мужчины обыкновенная обыденность, повседневность, происходящая с ним минимум трижды в неделю. Тогда Тсуна мало задумывался о реакции Реборна, Италия достаточно криминальная страна и мафия орудует в каждом городе, не говоря уже про большие, вроде Болоньи или Рима, столкнуться с преступниками может абсолютно каждый. Но не каждый может так спокойно реагировать и иметь план действий. И не каждый так спокойно реагирует на перестрелку, Тсунаеши тогда испугался и растерялся, хотя мог бы постоять за себя: Фонг его многому научил. Но страх сковывал по рукам и ногам, и сердце так громко билось в ушах, заглушая все звуки и голоса. Он выбрался только благодаря тому, что Ренато смог так быстро среагировать и вывести их. Мужчина не так прост, как хочет показаться, и он не обычный преподаватель, обычные преподаватели не хранят в бардачке пистолет и не умеют делать коктейль Молотова. Тсуна тряхнул головой, прогоняя мысли, и прижался щекой к ладони, медленно успокаиваясь. Кем бы Ренато Синклер не был, он не причинит Тсуне вред, в этом он был уверен. — Тогда ты… — Тсуна! Такеши ворвался в аудиторию, как ураган, тяжело дыша, и уперся руками в колени, пытаясь отдышаться и одновременно с этим что-то сказать. Он был напряжен и растрепан, куртка свисала с одного плеча, небрежно торчала из-под свитера рубашка. Тсуна напрягся и слез со стола, подходя к другу ближе. Интуиция ультразвуком визжала в мыслях, вызывая по телу дрожь, Тсуна запнулся на лестнице и упал бы, но Ренато придержал его за руку. — Что случилось, Такеши? — Тсуна, твой отец, он, — Такеши глубоко вдохнул и выдохнул, Тсуна замер каменным изваянием, обращаясь целиком и полностью в слух, — он в больнице. Снайпер задел левое плечо, его убили, дядю увезли в центральную больницу. — Такеши сполз по стенке, все еще пытаясь отдышаться, жадно глотая воздух и смотря на Тсуну с тревогой и страхом. У Тсуны весь мир заклинило на одной лишь фразе «отец в больнице», он как мантру прокручивал слова в мыслях, стремительно бледнея. Кровь отхлынула от лица, делая его белее мела, он растерянно хлопал глазами, все никак не в силах осознать услышанное. Отец в больнице? Но как? Разве у него сегодня не было встречи с синьором Каваллоне? Они же собирались поужинать в центре города, в любимом ресторане отца и обсудить какие-то дела. Отец ведь никогда не отпускал охрану и с ним всегда был Алауди или Джи, почему папа вдруг в больнице? Какой еще снайпер? Тсуна ника не мог сложить в голове мысли в одну общую картинку и то открывал, то закрывал рот, как рыба выкинутая на берег, не в силах произнести и слова. Нет, этого не может быть, просто какая-то дурацкая шутка. Папа не мог попасть в больницу, в него не могли стрелять, рядом ведь всегда были Джи и Алауди, а синьор Каваллоне считался хорошим другом, Дино рос вместе с ними, разве могло произойти что-то такое? — Вонгола, — Реборн сжал плечо Тсуны, приводя его в чувства, и развернул к себе лицом, уверенно заглядывая в глаза, — с ним все будет хорошо. Тсуна заторможено кивнул, почему-то веря этому человеку, словно слова Реборна были истиной в последней инстанции и сомнению не подлежали. Он посмотрел на Такеши, вздрогнул, заметив страх во всегда теплых глазах, и попытался улыбнуться. Получилось не очень, Тсуна поджал губы и протянул другу руку, помогая подняться. — Поехали скорее, — Тсуна глубоко вдохнул, стараясь взять себя в руки, — нужно позвонить дяде Деймону и Кёе. — Они уже там, — Такеши следовал за ним, почти срываясь на бег, коридоры проносились мимо смазанным пятнами, — я взял такси и поехал к тебе, как только узнал. — Как это произошло? — Реборн толкнул дверь вперед, пропуская сначала студентов, и вышел сам, сразу направляясь к парковке. — Я подвезу. — Я не знаю, — Такеши горько покачал головой, — приехал домой, а там паника. Хаято успел сказать только то, что была перестрелка и дядя Джотто в больнице, я сразу помчался сюда за Тсуной. Тсуна защелкнул ремень безопасности, мысленно призывая себя успокоиться, но выходило изрядно вон плохо. Присутствие друга детства рядом успокаивало, Тсуна крепко сжал его руку своей, и уткнулся лбом в окно, тщетно сдерживая слезы. Он прокручивал в голове информацию раз за разом, пытаясь понять, как такое могло произойти, а главное почему. Почему именно его отец стал мишенью снайпера, он ведь ведет честный бизнес, не нарушает законы, платит налоги, делает щедрые пожертвования на благотворительность, кому он мог перейти дорогу? Кто мог посчитать его опасностью или помехой и заказать киллера? Тсуна прикусил губу и вытер слезы рукавом наспех накинутого пальто. Интуиция предупреждала ведь, весь день выла на краю сознания, сводила с ума, а Тсуна не понял, не распознал опасность, отвлекся на то, что с друзьями все хорошо. Был настолько беспечен, что забыл подумать про отца, про единственного родного человека. Воображение подкидывало картинки худшего конца, Тсуна вздрогнул и истерично отогнал мысли прочь, даже думать не желая о том, что что-то такое может случится. Джотто обязательно выживет, и Тсуна сможет извиниться перед ним за то, что не понял шепота интуиции. Отец всегда говорил, что шестое чувство нельзя игнорировать, что оно самый главный помощник в жизни и самое главное оружие. Отец всегда говорил, что нельзя пренебрегать ей, а Тсуна пренебрег. Он сжался на сидении, до крови кусая щеку, и тихо завыл от страха. Машина с визгом колес остановилась перед центральным входом в больницу, Тсуна выбежал первым, открыл дверь и почти вывалился из машины, но Такеши успел поймать за воротник пальто, предотвращая еще одну катастрофу, и помог устоять на ногах. Тсуна кивнул, крикнул что-то Ренато и умчался в больницу. Минуя стеклянные двери, он промчался мимо стойки регистрации и медсестер, даже не узнал нужный этаж и палату, интуиция направляла его, и в этот раз Тсуна не отмахивался от нее. Вверх по лестнице на шестой этаж, игнорируя лифт, застрявший на девятом, прямо по коридору, направо и снова прямо до лестничного пролета, затем налево и два коридора вперед. Тсуна бежал, расталкивая персонал и стеклянные двери, Такеши едва поспевал за ним, но звук его спертого дыхания немного успокаивал. — Папа! — Тсуна вбежал в палату, игнорируя запреты врачей, и упал перед койкой на колени. Отец, бледный и окутанный десятками трубок и датчиков, неподвижно лежал на большой койке, кислородная маска скрывала часть лица, грудь и левое плечо плотно перетянуты белыми бинтами, такими инородными и чужими, неправильными. К руке тянулась трубка капельницы, Тсуна до боли прикусил губу и потянулся к здоровой руке, аккуратно сжимая бледные пальцы. Джотто так неправильно выглядел среди проводов и пищащих приборов, он не должен был здесь находиться, не должен быть таким бледным, сливаться с простынями, все это неправильно. Он должен улыбаться, ждать дома с чашкой чая в этих своих любимых мягких свитерах, сидеть на диване с босыми ногами, подшучивать и поддразнивать, смеяться с шуток и подбадривать, слушать рассказы сына и втягивать в очередную жуткую тренировку. Они виделись сегодня утром за завтраком, папа выглядел абсолютно нормально, привычно подшучивал, мягко улыбался и растрепал волосы, пожелав хорошего дня на учебе. Он выглядел так правильно в домашней обстановке, в растянутых штанах и мягких тапочках, с гнездом на голове еще похуже чем то, что представляли собой волосы Тсуны. Говорил про командировку в выходные и обещал привезти чего-то вкусненькое. Он выглядел живым и ярким, а сейчас безвольной куклой лежал на больничной койке и только мерное дыхание говорило о том, что он жив. Тсуна задушено всхлипнул, сдерживая горькие рыдания, и прижался лбом к раскрытой ладони. Если с Джотто что-нибудь случится, он ведь останется совсем один. — Тсунаеши, — чья-то рука легла на плечо, сжимая, и в прозвучавшем голосе Тсуна узнал Джи, — с ним все в порядке, он только что уснул под действием обезболивающего. Джи помог Тсуне встать и крепко обнял, позволяя выплакаться у себя на груди, успокаивающе гладя по спине. Тсуна цеплялся за плотную ткань пиджака, тихо всхлипывая, знакомый запах успокаивал, дарил ощущение защищенности и безопасности, Тсуна был искренне благодарен Арчери за поддержку, за то, что позволил дать слабину и волю слезам и находился рядом в такую сложную минуту. Немного успокоившись, он смущенно поблагодарил мужчину и вместе с ним вышел в комнату ожидания, где собралась оставшаяся часть семьи. Не было только Ламбо, Ипин и Фонга, детей решили не волновать, а Фонг экстренно утром улетел в Китай первым рейсом. Мужчины выглядели напряженными, взволнованно смотря на дверь, никто не улыбался и не пытался поддержать разговор. Для семьи Вонгола настали темные времена, и они старались держаться вместе. Общее горе сближает. При виде Тсунаеши они облегченно выдохнули и расслабили плечи, но напряжение никуда не ушло. — Как ты, зверек? — Кёя поднялся с подлокотника кресла, в котором сидел Алауди. Тсуна вяло улыбнулся, шмыгнул носом и покачал головой. — Мы уже нашли тех, кто покушался на дядю Джотто и передали полиции. Снайпер мертв. — Почему на него напали? — Тсуна с благодарной улыбкой принял стаканчик с горячим чаем из рук Хаято. — Хотели устранить конкурента, — Алауди вмешался в разговор. На его белой рубашке Тсуна заметил кровь, видимо, именно он был с отцом и помог доставить его в больницу. — Мафия. Алауди проигнорировал потяжелевший взгляд Джи. — Мафия? — неуверенно переспросил Тсуна и получил кивок. — Но почему мафия охотится на моего отца? — Вонгола стоит поперек горла у многих, — Алауди спокойно ответил, — и мешает вести нелегальный бизнес, почти полностью монополизировав рынок. Они и раньше ставили нам палки в колеса, но впервые решились на заказное убийство. Тсуна устало покачал головой и спрятал лицо в ладонях. Все это не укладывалось в голове, как обычные люди могли ради денег и наживы организовать убийство? Это ведь дикость какая-то, решать проблемы не дипломатией, а жестокостью и убийствами. Тсуна никогда не понимал феномен мафии, никогда не понимал, почему так сильна организованная преступность и почему гражданские закрывают глаза на бесчинства. Их ведь больше, они ведь могут дать отпор разбушевавшимся головорезам, но почему-то предпочитали отводить глаза, когда в переулке находили очередное тело, и молиться, чтобы завтра на его месте не оказались они сами и их близкие. — Синьор Каваллоне в порядке? — тихо спросил Тсуна. — Да, Оливьеро уехал за полчаса до нападения. — Почему вы остались? — Джотто решил заказать десерт, а Оливьеро уже нужно было уходить. Тсуна устало покачал головой. Один десерт привел к тому, что теперь отец лежит на больничной койке, обмотанный трубками и проводами, всего-лишь один несчастный десерт. Тсуна прикусил губу, чувствуя, как влага опять собирается в уголках глаз, и попятился к стене. — Мне нужно умыться, — смог выдавить из себя он и ослабевшими руками толкнул дверь, выходя из комнаты ожидания. Его тут же поймали в объятия знакомые руки, Тсуна задушено всхлипнул и уткнулся носом в шею Ренато, вдыхая знакомый запах одеколона. Он действовал успокаивающе, Тсуна сжал рубашку на спине мужчины, он так торопился к отцу, что даже ничего не сказал Ренато и даже не заметил его молчаливого присутствия. Все это время мужчина был здесь, ждал его, ему пришлось самому искать нужную палату, а сейчас он сжимал в объятиях, шептал что-то успокаивающее на ухо, убаюкивая одним лишь звучанием голоса. Тсуна всхлипнул, потерся носом о шею и прошептал извинения. — Не смей извиняться, глупый Тсуна, — Реборн усмехнулся и коснулся коротким поцелуем виска. — Все в порядке. Тсуна прикрыл глаза, согреваясь в крепких объятиях, и посмотрел на белую безликую дверь, ведущую в палату отца, прежде чем глаза снова затянуло пеленой слез.