Рокировка

В этом было ни с чем не сравнимое очарование.

Может быть, это просто потому, что я был там с тобой

— Perry Como: A Garden in the Rain, 1946

Поместье Роз словно дышало жизнью, так его обитателей вдохновило воссоединение семьи. Деймона и Мукуро встретили объятиями, улыбками и столом, ломившемся от еды. Карла и ее помощники поработали на славу, широкий стол из красного дерева оказался полностью заставлен блюдами из азиатской и итальянской кухни, от красной идеально выглаженной скатерти доносился тонкий аромат роз, вино лилось рекой, порождая все новые и новые улыбки, и музыка тихо играла на фоне из старенького граммофона. Из камина веяло теплом, дрова, вовремя подкидываемые Лоренцо, уютно трещали на фоне, Тсунаеши поудобнее устроился в глубоком кресле, вслушиваясь в разговоры отца и дяди Лампо, и прикрыл глаза. Как же хорошо, когда вся семья вместе. Возвращение Мукуро и Деймона словно поставило на место недостающую деталь и пазл оказался собран целиком и полностью. Тсуна из-под полуприкрытых глаз наблюдал за тем, как Ламбо и Ипин наперебой пересказывают Мукуро события, произошедшие за год, рядом себе под нос ворчит Хаято, дядя Накл и Джи о чем-то спорят у окна, пока Такеши что-то рассказывает дяде Алауди. Идиллия в ее первозданной красоте. — Ты слишком задумчив для такого вечера, — на голову легла теплая рука и взлохматила и так непослушные волосы, Тсуна скосил взгляд на отца, что сел на подлокотник его кресла, и потянулся к родителю ближе. Положил голову на бедро, позабыв про недопитое вино в бокале, и доверчиво закрыл глаза. — Просто немного устал, — Тсуна потерся щекой о мягкую ткань домашних брюк, мысленно радуясь тому, что удалось застать всегда собранного и аккуратного Джотто в поношенных штанах и небрежно помятой рубашке. Раньше этот вид был привычным, но после переезда в Поместье Роз Тсуна забыл когда в последний раз видел отца не собранным. Но сегодня, когда вся семья наконец-то в сборе, можно позволить себе легкую небрежность. — День выдался просто сумасшедшим, — пожаловался Тсуна, словно ему снова пять и снова можно жаловаться на плохих воспитателей в садике, — синьор Баленцо заболел, а на его место пришел какой-то сущий Дьявол. Он запрещает говорить на итальянском и грозится выгнать любого, кто проявит неуважение к Шекспиру. — Тсуна поморщился, замечая, как теплеют глаза отца. Кажется, ему тоже в последнее время не хватало таких вот посиделок. Сколько Тсуна себя помнил, он всегда был привязан к отцу. Джотто был тем, кто всегда находил для него время, не смотря на загруженный график и частые командировки, он был тем, кто всегда оказывался рядом в трудную минуту и давал совет. Тсуна не помнил свою мать, но никогда не чувствовал себя обделенным родительским вниманием и заботой. Джотто мазал его разбитые коленки зеленкой, помогал с математикой, не смотря на целый штат гувернанток и домашних учителей, выслушивал жалобы и помогал справиться с разбитым сердцем, когда Тсуна, влюбившись в девочку с параллельного класса, набрался смелости для признания и получил отказ. Джотто утирал ему слезы, когда любимый кот Натсу умер, позволял забираться на колени и читал сказки, когда Тсуна не мог уснуть, пускал к себе спать, когда ему снились кошмары, и помогал помириться с друзьями во время редких ссор. Джотто искренне любил своего единственного сына, и Тсуна надеялся, что в ответ отдавал всю свою любовь. — Ты хорошо знаешь английский и без ума от литературы, — Джотто мягко улыбнулся, подбадривая сына, — и, я уверен, что на экзамене не возникнет никаких проблем. Не понимаю, чего ты боишься, ты пережил тренировки Фонга, неужели не справишься с английским? Тсуна поежился, вспоминая занятия по самообороне. Тренер из Фонга был прекрасным, прекрасным и безжалостным, он не жалел даже своего племянника, раз за разом укладывая подростков на лопатки и вбивая в голову прописные истины рукопашного боя. Они сами отказались от телохранителей и должны были в таком случае уметь за себя постоять, поэтому Фонг, мастер боевых искусств, вызвался научить детей избегать драки и защищаться. Доставалось даже Ламбо, и Тсуна со стыдом вспоминает, как после особо сложных тренировок в восьмом классе бегал жаловаться к отцу. Полз, точнее, потому что тело отчаянно сопротивлялось и не желало шевелиться ближайшие сутки, но Тсуна всегда был упрямым малым и тащился в кабинет или в спальню к родителю за порцией заботы и теплого молока. — У меня от него мурашки по коже, — нехотя признался Тсуна, вспоминая обжигающий взгляд преподавателя, — он жуткий. — Едва ли хуже Алауди в гневе, — Джотто усмехнулся и растрепал волосы сына. От юрисконсульта Вонголы доставалось всем: и взрослым, и детям. Алауди невидимой стеной стоял над душой голосом совести, лишний раз напоминая не делать глупостей. Быть может только это уберегло младшее поколение от желания буянить и бедокурить. Они, находясь под пристальным надзором Алауди, заимели привычку сначала думать, а потом делать, даже вспыльчивые Хаято, Рёхей, Кёя и Мукуро, несколько раз выслушав трехчасовые нотации о чести и достоинстве мужчины, поумерили свой пыл и ограничивались словесными перепалками вместо кровопролитных и жестоких драк. Никто не хотел лишний раз сидеть под строгим взглядом стальных глаз и выслушивать про неподобающее поведение. У отцов было примерно такое же мнение, и только Елена, мама Мукуро, могла позволить себе безобидные шалости. Если ей и завидовали, то предусмотрительно молчали. У Елены в принципе был иммунитет ко многим причудам старших мужчин. Будучи единственной женщиной в семье, она умело удерживала своих мужчин и мальчиков в узде, мягко направляя и поддерживая советом. Для детей она была общей мамой, к которой можно прибежать в грустные дни или за советом с девчонками, и даже если Мукуро ревновал и скрипел зубами, на него никто не обращал внимание. Для взрослых она была голосом совести и обожаемой младшей сестрой, которой многое прощалось и еще большее позволялось. Она их ценнейший член семьи и в ближайшее время никаких изменений не планировалось. Разве что Хана и Хроме немного сместили внимание на себя, но девушки жили отдельно недалеко от университета, отказавшись каждое утро тратить минимум час на дорогу, а Ипин была еще слишком мала. Мукуро с привычной озорной улыбкой замаячил на горизонте, и Тсуна нехотя выбрался из кресла, кинув на папу виноватый взгляд. Двумя часами ранее Мукуро уже приклеивался к нему, а потом младшим удалось перевести внимание на себя, но, увы, не надолго. Мукуро улыбался елейно, в глазах играли черти, и, кажется, эта ночь надолго запомнится Поместью Роз. На меньшее рассчитывать как-то не приходилось, особенно когда вся семерка младшего поколения собиралась вместе.

***

Лекция по английской литературе подходила к концу, и Тсуна соврет, если скажет, что она не тянулась бесконечно. Обычно время пролетало незаметно, Тсуна только и успевал делать пометки в тетради и закидывать преподавателя миллионом и одной тысячей вопросов, но не в этот раз. В этот раз он нетерпеливо ерзал и постоянно отвлекался на часы на запястье, мечтая о том, чтобы занятие закончилось как можно быстрее. А во всем виноват был синьор Ренато Синклер. Синьор Ренато Синклер и его адский характер. Тсуна соврет, если скажет, что не боится этого человека. Ренато пугал и нагонял жути каждый раз, когда они виделись. А виделись они часто: половина расписания была заполнена занятиями по литературе и английскому, и Тсуна впервые пожалел о том, что выбрал направление перевода. Точнее о том, что решил остаться в Болонье, а не уехал в Рим. В Риме бы с ним такого точно не случилось. Неделя прошла с тех пор, как Ренато Синклер начал заменять синьора Баленцо, а Тсунаеши уже хотелось взвыть и отчислиться с курса. Преподаватель заваливал заданиями, требовательно и несколько ревностно относился к своим предметам и порой, казалось, требовал просто невозможного. Они шли по программе, но информации было столько, что Тсуна чуть ли не ночевал в читательском зале, а по возвращении домой запирался в библиотеке, не редко пропуская ужин. Эссе за эссе он формировал свои мысли по произведениям английских классиков и к понедельнику до последнего упирался, притворяясь больным, лишь бы остаться дома и не ехать на занятия к Дьяволу. Синклер спрашивал его на каждом занятии, будь то английский или литература, Тсуна неизменно попадал под град вопросов и отстаивал свое мнение. Это был Ад, и если раньше таковым можно было считать только тренировки Фонга, то что ж, теперь им придется немного подвинуться, потому что на пьедестал вырвался Ренато Синклер. До конца занятия оставалось чуть меньше минуты, и Тсуна приклеился взглядом к секундной стрелке на часах, молясь всем богам мира, чтобы она двигалась быстрее. Жаль, что у него нет способности управлять временем, он бы каждое занятие превращал в миг. — Все свободны, — Ренато, наконец, закрыл папку с лекциями и окинул взглядом уставших студентов, ухмыляясь уголками губ. — Увидимся завтра, хорошего вечера и не забудьте подготовить пересказ на английский. — Студенты зашевелились, радуясь окончанию учебного дня, за окном уже потемнело и противно лил дождь. Ренато отыскал взглядом растрепанную макушку и коротко усмехнулся, вытаскивая из толстой стопки работ нужную. — Вонгола, останься. Тсунаеши мысленно простонал и посмотрел на Такеши жалобным взглядом. Друг сочувственно похлопал по плечу, будучи абсолютно бессильным перед преподавателем, и предупредил, что будет ждать с Кёей, Хаято и Мукуро в машине. Тсуна проводил его завистливым взглядом: больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться в прогретом салоне машины по пути домой, а не один на один с ненавистным преподавателем. Студенты разошлись, в аудитории повисла напряженная тишина, и только тогда Тсуна нашел в себе силы подойти к преподавательскому столу. Это был уже третий раз, когда Синклер оставлял его после занятий. — Твое эссе, — Реборн протянул ученику работу, — лучше, но я никак не могу понять твой взгляд на проблематику литературы восемнадцатого века. Тсуна невольно закусил щеку изнутри и поставил портфель на стол в первом ряду. Похоже, стоило сказать Такеши ехать домой и поймать такси, кажется, разговор будет долгим. — Я и сам не могу окончательно разобраться, — Тсуна опустил взгляд в пол, не желая встречаться с черной бездной чужих, — романтизм близок мне по духу, но у меня нет цельного представления об этой эпохе. Каждый автор словно стремится опустить своих героев на дно и при этом возвысить, — Тсуна переплел пальцы рук, не совсем понимая, стоило ли выражать преподавателю свои сомнения. Синьор Синклер строг и требователен, и Тсуна не знал, какую реакцию на свои слова ждать. Два прошлых раза закончились хорошо, у них получился вполне продуктивный и спокойный разговор, в ходе которого преподаватель смог немного подтолкнуть Тсуну к верным суждениям и предыдущее эссе оценил на высший балл. Но в прошлый раз Тсуна не говорил столь откровенно и больше слушал, не выражал сомнений и не делился своими мыслями так открыто. И не знал, чего ожидать сейчас. — Романтизм пришел на смену эпохе просвещения и начал делать акцент на чувства и сомнения. Герой больше не мыслит критически, не вдается в философию и не отрицает важность эмоций, — Реборн спрятал руки в карманах и расслабленно оперся бедрами о стол, — все чаще возникает сомнение между хорошим и правильным, герой импульсивен, ему не чужды наивность и поверхностность. Что движет таким героем? — Желание жить свободно? — задумчиво предположил Тсуна. — Отчасти. — Реборн довольно хмыкнул, понимая, что студент нащупал нужную нить и готов за нее потянуть, оставалось только немного подтолкнуть и посмотреть на результат. — Герой все чаще осознает себя, как существо свободное и вольное выбирать, как ему жить и как думать. Он больше не скован философией хорошего и плохого, перед ним открываются все новые и новые двери. — И вместе с тем увеличивается ответственность, — поняв, к чему подталкивает его преподаватель, дополнил Тсуна, — перед героем встает выбор, который повлечет за собой последствия, и ему нужно научиться с ними справляться. — Верно, — Реборн согласно кивнул, — перепиши эссе и принеси до четверга. Тсуна, не веря, уставился на преподавателя. Ему только что дали шанс переделать работу, а не поставили неуд? С чего вдруг такое проявление доброты? Неужели даже в самом Дьяволе проснулось чуточка сострадания к своему любимому ученику? Вспоминая сегодняшние дебаты, Тсуна мысленно усмехнулся и недоверчиво прищурился. Нет, подвох какой-то определенно должен быть, чудес не бывает, особенно таких. — Продолжишь так на меня смотреть, я передумаю, — Реборн усмехнулся уголками губ, наблюдая за сменой эмоций на лице. Недоверие, скептицизм, удивление, понимание, страх, радость. Смотреть на лицо Вонголы сейчас было сплошным удовольствием, знать, что именно он стал причиной такой бурной реакции — еще большее удовольствие. — Спасибо, маэстро*! — Тсунаеши просиял яркой улыбкой, запихивая старое эссе в портфель. Реборн на мгновение замер, засмотревшись на улыбку. Столь яркую и искреннюю, что ему стало не по себе. Он повел плечом, прогоняя легкое замешательство, и проследил за тем, как Тсуна спешно оборачивает шарф вокруг шеи и пытается одновременно с этим залезть в теплое пальто. — Вонгола. — А? — Тсуна удивленно замер. — В пятницу в баре у Энрике будет встреча литературного клуба, который я веду. Жду тебя в шесть. Тсуна замер с наполовину надетым пальто и сползшим шарфом. О литературном клубе он слышал не мало, раньше его вел синьор Баленцо, и это были самые скучные часы в жизни Тсуны, решившего прийти на пару вечеров. После пары не особо удачных встреч, клуб решили распустить. Тсуна даже не знал, что синьор Синклер решил возобновить традицию. Он заторможенно кивнул и надел пальто на плечи. — Хорошо! — Тсуна подхватил портфель и обмотал наконец шарф вокруг шеи нормально, поднимаясь по лестнице лекционного зала к выходу. Чуть не споткнувшись на последней, он обернулся и вновь ярко улыбнулся. — Хорошего вечера, синьор Синклер! Тсунаеши ушел, тихо прикрыв за собой дверь, а Реборн перевел взгляд на потолок. — Дева Мария, зачем ему вообще киллер? Он сам свернет себе шею на какой-нибудь лестнице! — возмущенно пробормотал он, прикрыв глаза, и подошел к окну, наблюдая за тем, как Тсуна, закрывая голову от дождя портфелем, добежал до машины. В темноте вечера мигнули красным фары, свет отразился в лужах, и Реборн растерянно подумал о том, что забыл сегодня зонтик дома.

***

Каким образом Тсунаеши оказался на рынке в среду утром он понять так и не смог. Среда была единственным днем, когда у него были лекции после обеда, Тсуна обычно предпочитал поваляться в кровати до десяти, а потом идти с поздним завтраком в кабинет отца. Но сейчас всего девять утра, а Тсуна уже нагружен парой пакетов и ходит за Ханой хвостиком, только и успевая протягивать нужное количество лир* и оплачивать покупки. Стоило просто отдать девушке бумажник и терпеть все удары судьбы в лице все новых и новых покупок, но в их обществе было неприлично позволять синьорине платить, поэтому Тсуна только скрипел зубами и отсчитывал нужную сумму, стараясь после не забыть все покупки. Хана была беспощадна и в ближайшее время отпускать бедного названного брата едва ли была согласна, Тсуна мысленно завидовал Такеши, который сослался на тренировку и смог улизнуть, и терпел. Все равно выбора не было. У лавки с кофейными зернами и сборами чая ему было позволено немного отдохнуть: Хана разговаривала с приветливой хозяйкой и нюхала разные сорта кофе, чтобы выбрать самый идеальный. Тсуна же опустил пакеты на прилавок и посмотрел на небо. Свинцовые тучи плотно закрывали солнце, не позволяя ни одному лучику пробиться сквозь завесу, ветер трепал волосы и края палаток, грозясь снести несколько навесов у особо нерасторопных торговцев, что не удосужились укрепить лавки перед зимой. Погода стремительно портилась с каждым днем, зима намекала на свое скорое пришествие частыми дождями и полным отсутствием солнца, что для этих земель было большой редкостью: обычно осень отступала в середине декабря и неохотно пропускала короткие зимние снегопады. Но в этом году декабрь обещает быть снежным. Тсуна вздохнул и закутался в теплое пальто посильнее. Зиму он не любил. Смесь кофейных зерен разного сорта и обжарки создавала горький и терпкий аромат, тяжело оседающий на корне языка. Тсунаеши не любил крепкий кофе, не воспринимал горький эспрессо, отдавая предпочтение более сладким и молочным напиткам. В его ближайшем окружении лишь Алауди, Кёя, Джи и синьор Синклер были истинными ценителями кофе. С первыми тремя он часто делил утро, чтобы знать об их предпочтениях, а от преподавателя английского тянуло терпким запахом кофе и на столе виднелась маленькая чашечка с почти черной гущей на дне. Эспрессо, не иначе. Слишком знакомым был запах. Мужчина, казалось, и сам им пропитался. Тсуна чувствовал от него терпкие ноты с примесью одеколона и естественного запаха кожи, когда оставался после занятий и разбирал ошибки в эссе или тестах. Мысли о преподавателе невольно вернули Тсуну на два дня раньше в тот вечер, когда ему было позволено переписать эссе. Это было странно, очень странно и совсем не в духе Ренато Синклера. Мужчина щедро раздавал неуды и не заботился о средних баллах студентов, и никогда не давал дополнительные задания, чтобы повысить балл. Тсуна часто видел, как к нему подходили студенты с просьбой исправить работу, но всех ждал неумолимый отказ. Часто в кафетерии во время перерывов Тсуна слышал жалобы на слишком строгого преподавателя и пожелания синьору Баленцо скорейшего выздоровления и возвращения на работу. И вдруг ему делают поблажку, наталкивают на правильные мысли и позволяют переписать работу. Тут любому станет не по себе, что уж говорить о Тсуне, который прослыл любимчиком Дьявола? Он не стал распространяться своим сомнительным везением среди других студентов, знала лишь его семья и она тоже считала, что поведение преподавателя было странным. С чего такая щедрость именно к нему, к Тсуне? Из всех студентов на потоке именно к нему? Тсуна не хватал звезды с небес, не был гением, не знал предмет идеально, он держался крепким середнячком, зависнув на рубеже лучшей тридцатки по успеваемости, не был звездой спорта и не приносил университету никаких значимых наград, чтобы получать от такого строгого и принципиального преподавателя поблажки. Тсунаеши даже робко поинтересовался у отца не связывался ли он с ректором, но Джотто лишь рассмеялся задорно и посоветовал больше верить в себя. Тсунаеши бы хотел, но ситуация откровенно пугала и настораживала, он не мог не видеть подвох и не ждать худшего. Не выходило из головы и приглашение на встречу литературного клуба. К синьору Баленцо в клуб могли попасть все желающие, собрания проходили в кафе у синьоры Розетты на углу улицы Барбериа и не привлекало много народа. Тсуна ходил два или три раза, но так и не смог найти то, что бы могло заинтересовать и мотивировать посещать встречи. Чего не скажешь о предложении синьора Синклера. Одна лишь мысль о том, что он сам пригласил его, вызывала по спине табун мурашек и странное волнение, которому Тсуна как ни пытался, не мог найти объяснение. Встреча литературного клуба интриговала и пугала одновременно. Чего ждать от такой противоречивой персоны, как преподаватель английского Ренато Синклер? Зачем ему возобновлять деятельность клуба, если он будет замещать синьора Баленцо лишь несколько месяцев? И, самое главное, почему он пригласил Тсуну? Что такое в нем заметил Ренато Синклер, чтобы позвать на встречу клуба, о котором никто ничего не знал? Все это было очень странно и не очень нравилось Тсунаеши, но интуиция молчала, поэтому паниковать смысла не было. Но он все равно испытывал иррациональную панику. — Вонгола? — знакомый голос вырвал Тсуну из плена мыслей, и он заскользил растерянно взглядом по людям, пытаясь найти того, кто позвал его. А когда нашел, нервно икнул и инстинктивно сделал шаг назад, вжимаясь спиной в холодную стену лавки. Вспомни солнце вот и лучик, да? — Доброе утро, синьор Синклер, — Тсунаеши смог взять себя в руки и вежливо улыбнулся, надеясь, что улыбка не выглядит нервной и его плечи не дрожат. — Не ожидал встретить вас здесь. — Взаимно, — мужчина усмехнулся уголками губ и подошел ближе, но не к Тсуне, а к прилавку. — Закупаешься с подружкой? — он кивнул на Хану. — А? — Тсуна непонимающе уставился на Хану, которая все еще разговаривала с хозяйкой лавки, но уже держала пакет с зернами, и почувствовал, как щеки обдало жаром. — Нет, нет, нет! Хана моя сестра! Реборн изогнул вопросительно бровь, но под тенью полей шляпы этого не было видно, и ничего не сказал. Тсуна нервно махал руками, отрицая такую связь с девушкой, и мучительно краснел от неловкости с каждой секундой все больше. Боже, Святая Дева Мария, как же неловко-то! Хотелось провалиться сквозь землю и больше никогда не видеть этого человека. — Интересная у тебя семья, Вонгола, — мужчина хмыкнул, перехватил испуганный взгляд карих глаз, и учтиво кивнул Хане, приподнимая шляпу. — Доброе утро, синьорина Курокава. Выбираете кофе? Девушка удивленно развернулась и расплылась в вежливой, немного мечтательной улыбке, когда заметила, кто к ней обращается. Кого кого, а преподавателя английского встретить на рынке она не ожидала. — Синьор Синклер, — и тем не менее, Хана была рада увидеть этого интересного мужчину. Сегодня ни у нее, ни у Тсуны не было занятий с ним, и эту встречу можно было считать по меньшей мере судьбоносной. — Дома совсем закончились зерна, а без кофе по утрам я уже не представляю свою жизнь. А вы? Тоже не функционируете без чашечки бодрящего кофе? — получив в ответ согласный кивок, она воодушевленно улыбнулась, кажется, абсолютно очарованная встречей. — Тогда советую вам попробовать Далат средней обжарки. Запах бодрит не хуже самого напитка. — Я думаю, что синьору Синклеру придется больше по вкусу Робуста или Арабика, — неожиданно даже для себя самого вмешался в разговор Тсуна. — Я заметил, что вы часто пьете эспрессо, а эти сорта подходят намного больше. — Молодой человек совершенно прав, — хозяйка лавки обворожительно улыбнулась, — горькая Робуста или терпкая Арабика больше подходит для крепких напитков, а пряный Далат чаще используется для мягких напитков с добавлением молока. У вас хорошие познания в кофе, синьор. Тсуна робко улыбнулся, чувствуя, что вновь краснеет, поблагодарил тихо и поспешил забрать у Ханы пакеты и увести ее куда-нибудь подальше, пока она не создала ему очередные проблемы. Словно ему постоянных расспросов на занятиях не хватало, ага. — До встречи, маэстро, хорошего дня! — Тсуна спешно попрощался и увел девушку в сторону кондитерской, заговаривая зубы про вкуснейшие круассаны и панна-котту во всей Болонье, которые ему только удавалось попробовать. Щеки предательски горели, потому что, видят боги, мелькнувшее в глазах преподавателя одобрение ему вовсе не показалось. Нужно убираться отсюда как можно дальше, иначе случится катастрофа. Реборн проводил пару студентов задумчивым взглядом и обольстительно улыбнулся хозяйке кофейной лавочки, попросив завернуть по мешочку Робусты и Арабики на пробу. Тсунаеши ди Вонгола умудрился попасть точно в цель его вкусовых предпочтений.

***

Чем ближе приближался день Х, как мысленно Тсуна обозначил вечер пятницы, тем сильнее он нервничал. Интуиция молчала, и это нервировало еще больше, подай она хоть какой-то сигнал, хоть намек на то, что вечер пройдет не так, как надо, Тсуна бы сразу успокоился. Зная, что что-то может пойти не так, он мог бы подготовиться или вовсе не идти, но интуиция была спокойна, и Тсуна совсем не знал, что с этим делать. Жалостливо всматривался в собственное отражение в зеркале, пытаясь найти хоть какой-нибудь намек, и кроме неуверенности и страха в глазах не видел ничего. Друзья посматривали на него косо, не зная, беспокоиться или нет, отец посмеивался по-доброму, дядя Деймон, узнав про страх перед преподавателем, предложил сходить вместо Тсуны на разведку, а дядя Алауди предложил разобраться быстро и относительно безболезненно: закрыть синьора Синклера на трое суток в отделении полиции, благо связи имелись. Тсуна от таких предложений поспешно отказался и под смех друзей пристыженно смылся в библиотеку. Туда никто без крайней необходимости лишний раз нос не совал. Удивительную проницательность проявил Хаято. Ему Синклер не понравился с первого взгляда, даже не смотря на то, что в его расписании стояло всего одно занятие английского в неделю, Хаято отзывался о преподавателе крайне негативно и на занятиях выгонял с привычного место Такеши, садясь рядом с Тсуной. Комплекс защитника в Хаято, казалось, рос в геометрической прогрессии, когда дело касалось Тсуны и Ламбо, и он становился пугающе раздражительным и дерзким со всеми, кто смел как-то не так подышать в сторону его друзей. Поэтому выслушав опасения Тсуны, Хаято нахмурился и предложил никуда не идти. Вот так просто, проигнорировать приглашение и забыть. С экзаменом проблем быть не должно, Тсуна неплохо знал английский и обожал все, что связано с литературой, едва ли синьор Синклер найдет к чему придраться и поставить неудовлетворительно за экзамен. Тсуна это понимал, и все же вот так просто проигнорировать предложение не мог. Он уже согласился, — и кто только за язык тянул, спрашивается, — и даже сходил в бар на разведку. Ничем не примечательное заведение с потертой вывеской в паре кварталов от университета. Небольшое, пропахшее насквозь табаком и алкоголем, пронизанное духом джаза и дрянного степа. Тсуна такие места не любил и едва ли когда-либо по собственной воле решил бы заглянуть в бар на пересечении улиц Рива ди Рено и Полезе, но обещание уже сорвано с губ, поэтому деваться было некуда. Не сбегать ведь теперь трусливо, преподаватель и так не отличался особой любовью к нему, а после такого отношения явно лучше не станут. Даже если было страшно и от Ренато Синклера у Тсуны мурашки по коже, пойти стоило. В конце концов, он уже достаточно взрослый и не должен бежать от проблем. Отец никогда не учил его убегать, трусливо поджав хвост. — Всегда можно заказать киллера, — бросил проходящий мимо Кёя, услышав опасения Тсуны, и улыбнулся. Не по себе от этой улыбки стало даже Хаято. В пятницу после занятий Тсуна был морально готов умереть. Ночью он не мог сомкнуть глаз, ворочаясь от волнения с боку на бок, и в итоге до рассвета просидел в библиотеке за чтением любимых сказок. Добрые истории всегда могли успокоить его и придать сил, Тсуна верил, что в мире еще осталось что-то хорошее, не смотря на то, в какой стране он жил, и наивно верил, что на доброту всегда нужно отвечать добротой. Бессонная ночь давала о себе знать залегшими под глазами тенями и неровным цветом лица. Хроме, сочувственно улыбнувшись, предложила воспользоваться косметикой, чтобы немного выровнять тон лица и замаскировать усталость, но Тсуна, под смешки Ханы, отказался. Английский вытянул из него последние силы, Тсуна схватил пару штрафных и был готов уползти под стол под взглядом этих черных глаз. Никогда нельзя понять, о чем думает синьор Синклер, испытывает ли жалость к студентам и весело ли ему издеваться над ними, не то что бы Тсуна хотел знать ответ на эти вопросы, по черным, как бездна, глазам, все равно ничего не понять. Перед окончанием занятия преподаватель напомнил о вечере и отпустил на пару минут раньше, невиданная щедрость, но, кажется, сегодня у него было хорошее настроение. Тсуне не хотелось знать причин и он едва ли не первым выскочил из аудитории, схватив Такеши и Хаято за руки. До встречи оставалось еще четыре часа, не было смысла оставаться в городе. Отдышавшись и попрощавшись с девушками, у которых еще оставались занятия, Тсуна и Такеши проводили Хаято до корпуса факультета экономики и поехали домой. — Расслабься, — в машине Такеши сжал плечо Тсуны, немного сбивая градус нервозности, и улыбнулся. — Не съест ведь он тебя. Там будут другие люди, уверен, он даже не подумает издеваться над тобой. Уверенная, как всегда яркая и очень добрая улыбка друга заставила Тсуну глубоко выдохнуть и расправить плечи. Такеши был прав: бар пользовался популярностью у студентов и рабочего класса, едва ли в таком месте синьор Синклер захочет лишний раз трогать Тсуну, да и ведь это будет встреча клуба. И синьор Синклер сам ведь пригласил его. И интуиция все еще молчала, так что все должно пройти гладко. Наверное. — Ну или всегда можно воспользоваться советом Кёи, — Такеши рассмеялся, и Тсуна закатил глаза, поражаясь беспечности своего друга. К пяти Тсуна нервно теребил рукав бордовой водолазки и неуверенно смотрел в зеркало. На улице уже темнело, сумерки мягко опускались на вечерний город, включались первые фонари, отражаясь желтым в лужах, и первые звезды робко выглядывали из-за туч. Тсуна перевел взгляд в окно, из приоткрытой форточки тянуло холодом, редкие, но сильные порывы ветра сотрясали деревья, сбивая последние яркие листья. Нужно будет не забыть взять зонтик, возможно ночью опять пойдет дождь. — К светлым брюкам лучше выбрать коричневую обувь, — Джотто оперся плечом о дверной косяк и с улыбкой посмотрел на сына, — ты прекрасно выглядишь. Тсунаеши ответил улыбкой на улыбку и смущенно отвел взгляд. Не то что бы он очень старался выглядеть хорошо, но приученный с детства к опрятности и некому официозу, — а как иначе, если кругом постоянно ходят мужчины в деловых костюмах и женщины в роскошных платьях, — не мог позволить себе надевать первое, что под руку попадется. Поэтому на большой широкой кровати лежало несколько костюмов и даже пара джинсов, но Тсуна посмотрел на нее с некоторым сожалением: удобно, но не подходит тону вечера. Он почему-то был уверен, что синьор Синклер оденется как обычно в черный костюм и не забудет своей излюбленной шляпы, а другие студенты будут выглядеть так, словно собрались на ужин к президенту. Но и выбиваться из окружения, если все решат прийти менее официально, он не хотел, поэтому молочные брюки разбавил водолазкой цвета бордо и коричневым пиджаком в клетку. Должно получиться просто, стильно и не слишком вызывающе. Тсуна мысленно простонал, почему он вообще думает о том, как будет выглядеть на встрече с Ренато Синклером?! — Я не хочу никуда идти, — жалобно протянул Тсуна и упал спиной на кровать, не заботясь о том, что может помять одежду. Джотто тихим шагом, как умел только он, вошел в комнату, прикрыв за собой дверь, и, убрав в сторону пиджак, сел на кровать и потрепал мягкие волосы сына. — Ты слишком много думаешь об этом, — Джотто мягко улыбнулся, — ты всегда сможешь уйти, если тебе что-то не понравится, Паоло будет ждать тебя. — Ты не понимаешь, — пробурчал Тсуна, пряча лицо в ладонях, — этот человек настоящий Дьявол, если я не приду, он с меня три шкуры сдерет. — Ты преувеличиваешь, — Джотто мягко отнял руки сына от лица и уверенно посмотрел в глаза, — твоя проблема в том, что ты слишком сильно демонизируешь своего преподавателя. Страх перед ним не позволяет тебе мыслить здраво, — Джотто слабо постучал указательным пальцем по лбу, — вспомни, как ты боялся Мукуро, когда был маленьким. — Я и сейчас его периодически побаиваюсь, — Тсуна поежился, — он жуткий. — Ну а Кёя? Ты убегал от него, как только видел, — Джотто усмехнулся, — и от доктора Шамала, и от Фонга, от Джи и от Алауди. Мне продолжать? — Не надо, — Тсуна поморщился, чувствуя, как стремительно краснеют щеки. Да, он был очень пугливым ребенком и боялся всего на свете, но это осталось в прошлом. Определенно. — Сейчас ты ладишь с каждым из них, — Джотто вновь мягко улыбнулся и щелкнул сына по лбу, — хотя при виде того, как у Джи после драки текла кровь из носа, ты чуть не описался и… — Пап! — Тсуна перебил отца, закрывая ему рот ладонью и позорно краснея. — Я понял, понял, прекрати! Джотто засмеялся в ладонь и нежно сжал запястье сына, успокаивая. — Твой учитель не может быть страшнее собачки синьоры Браччо, — Джотто лукаво улыбнулся, — а она была такой очаровательной чихуахуа. На редкость добрая собачонка, а ты так ее боялся. Тсунаеши отвернулся и зарылся лицом в подушку, взвыв от досады и стыда. Горели даже уши, и шея покрылась неровными пятнами, благо что длинный воротник скрывал признаки минутного позора. Джотто рассмеялся еще сильнее, звонко и ярко, и Тсуна непроизвольно улыбнулся. Все таки иногда он ненавидел своего отца. Самую малость. — Ладно, — пробормотал Тсуна, так и не оторвав лицо от подушки, — я постараюсь воспринимать синьора Синклера нормально. — Большая рука отца приятно взлохматила волосы, Тсуна перевел взгляд на циферблат напольных часов и подпрыгнул на кровати. — Черт, я опаздываю! Джотто со смехом наблюдал, как его двадцатиоднолетний сын мечется по комнате, надевая верхнюю одежду и обувь, и чуть не падает с лестницы, запнувшись ботинком о ковролин. Что-то никогда не меняется. — Леонардо, — Джотто поймал одного из подчиненных в коридоре, — проследи за Тсуной. Высокий широкоплечий мужчина кивнул и незаметно двинулся за наследником.

***

В баре было шумно, тепло и пряно. Контраст с холодной промозглой улицей обдал щеки жаром, Тсуна замер в дверях и осмотрел зал. Несколько столов уже были заняты несмотря на начало вечера, шумные компании выпивали и что-то живо обсуждали на повышенных тонах. Негромко играла музыка, в приглушенном свете мерцал сизый дым от сигарет, Тсуна, наконец, заметив знакомое лицо, стянул с шеи шарф и несмело двинулся к столу. Ренато Синклер сидел совершенно один за большим круглым столом. Белая скатерть свисала с темного дерева, почти достигая пола, в руках мужчина вертел стакан с чем-то белым и скучающим взглядом из-под шляпы наблюдал за баром. Расслабленный, уверенный, спокойный, он, словно хищник на охоте, возвышался над остальными посетителями, лениво откинувшись на спинку стула. Но Тсуну не обманывало это видимое спокойствие, он знал, что мужчина опасен, чувствовал это всем естеством, и все равно почему-то пришел. — Простите за опоздание, — Тсуна сел напротив, стискивая приятную ткань шарфа в пальцах. — Добрый вечер, синьор Синклер. — Вонгола, — Реборн лениво усмехнулся, и Тсуна на мгновение непроизвольно залюбовался точеным профилем в приятном полумраке, одернул себя, отвел взгляд и едва заметно покраснел. — Пришел-таки. Честно сказать, не ожидал. Тсунаеши вскинул на мужчину возмущенный взгляд. Словно у него был выбор! Само приглашение звучало так, что отказаться не представлялось возможным, и что-то Тсуне подсказывало, что если бы он действительно не пришел, то с ним сделали бы что-то очень и очень плохое. Тсуна не знал на что способен простой учитель английского, но Тсуна уже успел познакомиться с бурной фантазией этого человека и откровенно боялся нарваться на ее худшее проявление. — Я ведь обещал, — Тсуна вежливо улыбнулся и нервно посмотрел по сторонам, пытаясь заметить других студентов. — Где все? — Никто не придет, — Тсуна вскинул удивленный взгляд, и Реборн решил объяснить, — Коралина плохо себя чувствует, Лассо уехал из города на выходные, Марио на работе, Элли занята в театре. Тсуна понятливо кивнул, поникнув плечами. Значит, никто не смог прийти и собрание не состоится. Радость наполнила сердце, Тсуна поднял взгляд на преподавателя и замер, нахмурившись. Подождите-ка, ни Коралины, ни Элли, ни Марио, ни Лассо не было сегодня в университете. Тсуна мысленно прокрутил сегодняшний день, даже если взять во внимание его усталость и рассеянность, он точно мог сказать, что никого из них не видел на занятиях, с девушками у него французский, Марио учился на год старше, но посещал и литературу, и английский, а Лассо так вообще сидит перед ним. Реборн, видя смену эмоций на лице своего ученика и проблеск догадки в глазах, надвинул шляпу пониже и ухмыльнулся. — Маэстро, — Тсуна прикусил изнутри щеку и болезненно ойкнул, — почему вы не отменили собрание, если знали, что никто, кроме меня, не придет? — Я позвал еще Марго, — Реборн перевел взгляд на часы, — но не думаю, что она придет. У Тсуны нервно дернулся глаз, Марго не придет, Марго сто процентов не придет, потому что перестала ходить на английский после того, как преподаватель довел ее до слез. Тсуна не знал всей истории и причин, но ему посчастливилось стать свидетелем истерики Марго в кафетерии во время обеда во вторник, девушка категорично отказывалась идти на занятия к, цитата «самовлюбленному индюку, который не знает, как вести себя с женщинами и никогда не узнает, потому что ни одна уважающая себя женщина не захочет выносить этот несносный, гадкий характер». Естественно, она не пришла бы даже под страхом смерти. — Марго? — Тсуна скептически прищурился. — Вы серьезно ожидали, что она придет на собрание, которое будете вести вы? — Она умная девушка, но излишне эмоциональная, — Реборн пожал плечами и сделал пару глотков молока, с тихим стуком поставив стакан на стол. Тсуна принюхался, уловив тонкий знакомый запах. — Молоко? Серьезно? — У тебя какие-то проблемы с молоком? — Реборн склонил голову на бок, щурясь. — Нет, но, — Тсуна вздохнул и обвел взглядом бар, — последнее, что ожидаешь увидеть в баре — это молоко. Мы в центре Болоньи. — Я не пью алкоголь, — Реборн пожал плечами. — Тогда почему вы вообще назначили встречу в баре?! Реборн усмехнулся, явно издеваясь над ним, и оставил вопрос без ответа. Вместо этого он подозвал официантку. — Давай перекусим, раз уж ты все-таки пришел. Тсуна растеряно моргнул, не зная, как реагировать на всю эту ситуацию. Логичнее было бы встать и уйти, но Тсуне почему-то этот вариант казался неправильным. Все же синьор Синклер ждал его, даже не зная придет ли он на самом деле. Хотелось как-то отплатить ему, поблагодарить за ожидание. Хоть вечер и попахивал нелепостью, Тсуна не мог так просто уйти. Или не хотел. Тсунаеши согласно кивнул и взял меню. Он не был голоден, хотя за весь день ничего толком не поел из-за нервов, и пить алкоголь в одиночестве не хотелось. Он пробежался взглядом по меню и попросил чашку латте и сырные вафли, игнорируя тихий смешок по другую сторону стола. Официантка выслушала заказ Реборна и ушла. Они пересели за другой столик, не было смысла занимать стол на шесть человек, если их всего двое и больше никто не придет. Тсуна снял пальто, поправил воротник пиджака и посмотрел на преподавателя, внимательно рассматривая черты его лица. — Почему вы всегда носите шляпу, маэстро? — вопрос сорвался с губ сам по себе, и Тсуна внезапно пожалел о том, что вообще сегодня встал с кровати. Реборн вопросительно изогнул бровь, кажется не собираясь отвечать на столь глупый вопрос. Что такого в том, что он носит шляпу? Половина Италии носит шляпы, головной убор был частью повседневной жизни для многих мужчин и женщин и явно демонстрировал отличие рабочего и высшего класса от бедняков. Тсуна прикусил язык и отвел взгляд. Боже, как же стыдно. — Одна женщина однажды сказала мне, что я роскошно выгляжу в шляпе. Тсунаеши вскинул на мужчину удивленный взгляд, уже и не ожидая ответа, и тут же посмотрел в бок, краснея. Мужчина довольно улыбался, не ухмылялся, не изгибал губы в насмешке, а улыбался самой настоящей улыбкой. Это было так непривычно и так удивительно, что Тсуна незаметно ущипнул себя за бедро и чуть не вскрикнул от боли. Переборщил. И что это за ответ такой? Кто вообще будет постоянно носить шляпу, почти не снимая, потому что-то кто-то сделал тебе комплимент?! — Это была ваша мама? Реборн изогнул бровь и ухмыльнулся. У пацана явно были зубы, но он их тщательно скрывал. Официантка, сама того не зная, спасла Тсуну от мучительной смерти. Он мысленно проклял себя за свой длинный язык и опасливо посмотрел на преподавателя. Если Ренато Синклер и был как-то удивлен его дерзостью, то виду не показывал. Он поднес к губам даже на вид крепкий кофе и сделал пару глотков. Тсуна потянулся к своей чашке и повторил его действие. Это будет долгий вечер. На удивление, они быстро смогли найти общий язык и тему по душе. Реборн неторопливо рассказывал о своем путешествии по шекспировским местам, Тсуна слушал его и улыбался. Мужчина выглядел таким воодушевленным и довольным, похоже, ему действительно очень сильно нравился Шекспир и старая Англия. Сам Тсуна в Англии никогда не был, но всегда мечтал побывать и поставил перед собой цель съездить после окончания учебы. До выпуска оставалось еще два года, и сейчас, слушая внимательно про замок Кронборг и парк Чарлкот*, Тсуна всерьез задумался о том, чтобы упросить отца провести лето в Англии. Где нибудь поближе к Уоркширу* и бескрайним зеленым полям. Слушать синьора Синклера было приятно. Тсунаеши еще на лекциях заметил, что мужчина умеет хорошо рассказывать и объяснять материал, и, даже не смотря на все мучения, Тсуна признавал, что лекции ему нравились. Лекции да, лектор — не очень. Но сейчас Ренато отбросил амплуа харизматичного преподавателя из Ада и представился перед Тсуной в новом свете. Словно они были давними приятелями и встретились спустя несколько лет разлуки. Тсуна слушал его и не ощущал ни внутреннего протеста, который всегда посещал его на лекциях, ни страха и волнения, которые были вечными спутниками на занятиях по английскому. Сейчас синьор Синклер был обычным человеком, и Тсуна поймал себя на мысли, что ему нравится такой Ренато Синклер. — Почему ты выбрал английский? — вопрос мягко выдернул Тсуну из плена мыслей, он и не заметил, что преподаватель перестал говорить. — Я мало в чем хорош, если честно, — Тсуна несколько смущенно почесал затылок, — мне нравится английский, я с детства учу язык и подумал, что было бы неплохо это как-то официально оформить. Сделать полезным, — Тсуна сплел между собой пальцы, — мои братья хороши во всем, чем бы не занимались. Иногда мне кажется, что если нужно будет изобрести ракету и улететь на Марс, они без особого труда это сделают, — Тсуна фыркнул по-доброму, — а я, нуу, я люблю читать и вроде как неплохо знаю язык, вот и подумал почему бы и нет. Было странно с кем-то обсуждать выбор профессии, особенно со своим преподавателем из университета, только семья знала о его мыслях и переживаниях, а сейчас Тсуна так спокойно приоткрыл завесу. И кому? Дьявольскому преподавателю английского и литературы, который превратил последние недели жизни в университете в Ад. Нонсенс какой-то. Хотя с учетом того, каким странным был этот вечер от начала и до конца, Тсуна не стал особо сильно удивляться. В баре становилось шумно, стрелка часов медленно переползла за цифру девять, мужчины всех возрастов после тяжелой рабочей недели высыпались в помещение, занимая все столы и плотно набившись у барной стойки. Реборн заметил неуверенный взгляд Тсуны на часы и потянулся к бумажнику. — Уже поздно, собирайся, я провожу тебя до такси, — мужчина оплатил счет, пресекая все возражения одним строгим взглядом, и накинул на плечи простое черное пальто. Тсуна последовал его примеру и встал из-за стола, поблагодарив негромко. На улице было холодно, срывался мелкий дождь, грозясь перейти в настоящий ливень. Тсуна зарылся носом в теплый шарф и вжал шею в плечи. Как же он ненавидел холод. — Меня ждет водитель, — Тсуна робко улыбнулся и указал взглядом на неприметную машину на другой стороны улицы, — вас подвезти? — Не стоит, — Реборн хмыкнул и спрятал руки в карманах пальто, — я живу неподалеку. — О, понятно, — Тсуна кивнул и неуверенно посмотрел на мужчину, — тогда я пойду? — Хорошего вечера, Вонгола, — Реборн надвинул шляпу на глаза, и развернувшись на пятках, ушел первым. Тсуна проводил его взглядом до угла, нервно сжимая зонтик в руках, и поежился от крупной капли дождя, упавшей на нос. — Синьор Синклер! — Тсуна окликнул мужчину, надеясь, что он услышал, и нагнал его, сорвавшись на бег. — Дождь начинается, возьмите зонтик. Впихнув в руки опешившего мужчины зонт, Тсуна попрощался, перебежал дорогу и махнул рукой, прежде чем скрыться в салоне пузатого автомобиля. Какой же все-таки интересный мальчишка, растерянно подумал Реборн и раскрыл зонт над головой как раз вовремя. Дождь стеной обрушился на Болонью.