Рокировка

С чего бы мне начать рассказ о том, какой великой может быть любовь?

— Andy Williams (к/ф История любви, 1970 год)

Сизый дым мутил небольшое пространство бара на юге Пьетрасанты. Тихий городок на побережье северной Тасканы привлекал туристов редко — небольшой, затерявшийся в тени величественной Флоренции и белокаменной Каррары, он был магнитом для людей иного толка. Мафиози, жены политиков, наемные убийцы, актеры, спортсмены и отпрыски сильных мира сего стекались на побережье Лигурийского моря чтобы потеряться среди отрогов Апеннин и зелени Апуанских Альп и пропитаться духом родной земли. Местные жители давно привыкли к белым зонтикам на пляжах, к шумным вечерам по понедельникам и четвергам, к перестрелкам и вою сирен и умели вовремя закрывать окна и делать вид, что ничего не знают и ничего не видели. Карабинеры, если и были вовлечены в расследование, исполняли свой истинный долг редко и неохотно — обычно жали плечами и отводили стыдливо взгляд. Город давно пропитался ядом мафии и уживался с чужими законами, подчиняясь и становясь на колени почти добровольно. Мафиози не трогали местных жителей, не повышали цены на продукты и аренду, не душили бизнес, позволяя жизни течь своим чередом. А в ответ получали большую лояльность от местных и неприкосновенность полиции. Местная семья, возглавлявшая контроль над городом, запрещала на своей территории проституцию, торговлю людьми и оружием. В Пьетрасанту, затерявшуюся среди высоких скал и моря, приезжали отдохнуть от мирской суеты и на несколько дней позабыть о том, кто ты есть на самом деле. Здесь ты не жестокий убийца, не служитель Омерты, не прислужник Дьявола. В Пьетрасанте ты просто Энрико из Рима, просто Береника из Комо, просто Витторио — обычный мальчик, приехавший с родителями на море. В баре приглушенно звучал джаз, — кажется, что-то из репертуара Нахальной Вон*, недавно прогремевшей гастролями по всей Италии, — голос у солистки хриплый, низкий и сексуальный. Не такой сексуальный, как откровенный наряд — красное бархатное платье с глубоким вырезом на спине, но слушателям нравилось. Тихие свисты раздавались каждый раз, когда миниатюрная брюнетка с яркими зелеными глазами выходила на небольшую сцену рядом с барной зоной. — Чудное место, — мужчина выдохнул облачко дыма и откинулся на спинку стула. За спиной чувственно запела виолончель, мужчина прикрыл ясные голубые глаза и расслабленно усмехнулся. — Лучше, чем тот вшивый баришко в Тури. Как ты его вообще нашел? — Не ной, — мужчина напротив лениво скользнул взглядом по залу, — обстоятельства требовали уединения. И было весело. — Весело было только тебе, кора, — блондин возмущенно вскинул взгляд и тут же заговорил тише, не привлекая лишнего внимания, — не тебе пришлось убегать от семи вооруженных до зубов головорезов. — Нечего было приставать к их женщинам, — мужчина усмехнулся, — никто не просил тебя шлепать официантку по заднице в разгар миссии. Мы почти взяли ублюдка Морино, и видит Бог, если бы тебе не пришлось убегать от пуль, я бы сам в тебя выстрелил. — Ублюдок, — блондин беззлобно хмыкнул. Дело Морино, торговца детскими органами, прогремело на всю Италию в начале шестидесятых, когда он еще был связан по рукам и ногам полицией, а его лучший друг, человек сидящий напротив, разорвал отношения с мафиозной семьей и ушел в вольное плаванье, собирая заказы по всей стране. Не ограничиваясь только одной Сицилией, этот черноглазый демон успел сделать себе громкое имя среди теневых кругов, и бушевал на юге, где и оказался втянут в крайне грязное и отвратительное по природе своей дело. — В лучших традициях, — черноволосый мужчина вновь усмехнулся и поставил опустевший стакан из-под молока на стол. В барах на него смотрели как на сумасшедшего, но едва ли его волновало мнение окружающих. — Как дела у Лар? — Я был бы и сам рад знать, кора, — блондин повел плечом, тщательно скрывая беспокойство, плескавшееся на дне глаз, — последний раз мы виделись осенью прошлого года. Видеть по прежнему не хочет, знать меня тоже. Ничего нового, Реборн, мог бы и не спрашивать. Реборн довольно ухмыльнулся, сверкая глазами из-под полей шляпы. Громкую историю Лар Милч и Колоннелло Верга* знала каждая собака теневого мира. Бывший полицейский, ступивший на кривую дорожку, и переводчик, втянутая в разборки двух мафиозных группировок. Лар Милч выступала свидетелем по делу об убийстве наследника финансовой империи, который стал камнем преткновения для двух семей при разделе территории, а Колоннелло был комиссаром, которому поручили расследовать убийство. Роман закрутился почти сразу и был ярче любых звезд — они полюбили друг друга яростно и громко, боясь потерять и спеша любить, а затем Колоннелло вышел на третью фигуру — Джузеппе Морино, торговца органами, и идеальная картинка рассыпалась на глазах. Колоннелло подключил к расследованию Реборна, с которым вместе учился в полицейской академии, но их пути разошлись по разным полюсам, и ввязался в мафию так глубоко и крепко, как только мог. Сорвался арест, который карабинеры готовили больше месяца, внедрив в семью Морино своих людей, операция пошла по иному сценарию, Морино сбежал, Колоннелло поймал пулю плечом, а Лар Милч оказалась в заложниках у головорезов Джузеппе. Одному Богу известно как они вышли на невесту Колоннелло, девушку держали в подвале около двух недель, пытали, пытаясь выбить информацию, морили голодом и калечили. От изнасилования в последний момент спас чудом подоспевший Реборн со своими людьми, и никогда еще ему не доставляло такого удовольствия убийство. Реборн всадил две обоймы в ублюдков, отошел от первоначального плана и сам выследил и убил Морино. Потому что дети и женщины в мире мафии неприкосновенны. Особенно беременные женщины. Ребенка Лар Милч потеряла, а Колоннелло потерял ее. Громкая история любви закончилась тихо, вернувшись из больницы домой, Колоннелло застал пустую запыленную квартиру и записку, в которой Лар просила не искать ее и не пытаться связаться. Не особо задумываясь о будущем, Колоннелло, потерявший все, ушел из полиции и присоединился к Аркобалено — независимой организации наемных убийц, в которой состоял Реборн и еще пять человек. — Ты ведь не языком почесать меня позвал, — Реборн вынырнул из воспоминаний и подозвал официантку повторить заказ. Молоко в прозрачном стакане на столе в баре выглядело инородно, но Реборн, не переносивший алкоголь, на чужие удивленные взгляды отвечал своим дерзким и наклонял голову в бок, приглашая особо смелых поболтать, если силенок хватит. Обычно не хватало, никто не стремился ввязываться в неприятности с сильнейшим киллером столетия. — Луче передавала привет, — Реборн нахмурился, посмотрев на конверт в руках Колоннелло. Если Луче давала о себе знать, значит отказаться от цели не представлялось возможным. Босс Аркобалено хоть и была женщиной, но управляла организацией железной рукой и не позволяла пятнать имя. Их было всего семеро — семь профессиональных убийц, лучшие из лучших, Сильнейшая семерка, державшая в страхе весь теневой мир. С ними считались, их боялись, к ним прислушивались. И Луче, мягкой улыбкой и железной волей, вела организацию на вершину. Реборн распечатал конверт и вытащил личное дело, погружаясь в информацию о цели. С фотографии смотрел молодой парень, едва достигший совершеннолетия, с мягким взглядом и копной непослушных волос. Ни имени, ни фамилии, только фотография и место жительства. — Я не убиваю женщин и детей. — Реборн отбросил фото на стол и впился в Колоннелло недовольным взглядом. — Ему двадцать один, кора, — Колоннелло усмехнулся, видя изогнутую в удивлении бровь. — Наследник Вонголы, сын Джотто ди Вонголы, будущий Секондо. — Ты смеешься надо мной? — Реборн скептически изогнул бровь. — Пацан выглядит так, словно у него может отобрать конфетку ребенок. — Я понаблюдал за ним пару дней, прежде чем принести тебе заказ, — Колоннелло удивление друга разделял, — в общем, пацан неуклюжий, мямля и, откровенно говоря, жалкий. Учится на переводчика, — Колоннелло мрачно усмехнулся, — звезд с небес не хватает, особо ни чем не выделяется. Если бы его нужно было описать одним словом, я бы выбрал «непримечательный», кора. — Джотто, видимо, совсем рехнулся со своей справедливостью, если решил передать Вонголу этому щенку. — Как бы то ни было, Луче хочет, чтобы ты убрал мальчишку с дороги, — Колоннелло спрятал ухмылку за бокалом с виски, — управишься до Рождества? — Принесу его голову в качестве подарка на Сочельник для Босса, — Реборн усмехнулся и взял фотографию в руки. Что ж, это будет хороший подарок на конец года.

***

— Тсунаеши, — от собственного имени, прозвучавшего с едва заметным недовольством, Тсуна вздрогнул и замер на большой лестнице, прежде чем медленно обернуться и посмотреть наверх. Там, опиравшись о резные перила бедрами и скрестив руки на груди, стоял Алауди — лучший друг и партнер отца. Мужчина ухмылялся едва заметно уголками губ и в сочетании с его голубыми пронзительными глазами выглядел, мягко говоря, жутко. Но только выглядел, Тсунаеши, как никто другой знал, что за фасадом всегда собранного, холодного и серьезного мужчины, прятался заботливый родитель и справедливейший человек, которого он когда-либо знал в своей жизни. — Ты перчатки забыл, — Алауди помахал парой белых варежек и усмехнулся, заставляя Тсуну недовольно застонать и подняться за забытой вещицей. Эти дурацкие перчатки — вязанные, с дурацкой цифрой двадцать семь на внешней стороне, немного потрепанные, были для Тсуны важны и одновременно с этим заставляли стыдливо краснеть. Ему уже двадцать один, а его все заставляют носить дурацкие детские перчатки. Окружающие и так не воспринимают его всерьез из-за юной внешности и невысокого роста, а при виде пары рукавиц и вовсе улыбаются снисходительно и посмеиваются украдкой. И все же варежки были важны. Это последний подарок его мамы. Тсунаеши мать не помнил, она умерла, когда ему было всего четыре, и не был привязан к ней, но отец часто вспоминал жену с мягкой улыбкой и делился историями из совместной жизни и детства Тсуны. Рукавицы мама связала для папы, а он, когда Тсуне исполнилось шестнадцать, подарил их ему в знак памяти об умершей жене. И вовсе не потому что главе большой финансовой корпорации не солидно ходить в нелепых перчатках. — Не заставляй Кёю ждать, он становится раздражительным, ты же знаешь, — Алауди отдал перчатки и потрепал Тсуну по мягким волосам большой теплой ладонью. Этот жест, казалось, пронесся сквозь года, и до сих пор отдавал теплом в сердце. — Хорошего дня, дядя Алауди, — Тсунаеши тепло улыбнулся и сбежал по лестнице вниз. Не стоило заставлять Кёю долго ждать, сын Алауди славился скверным характером и общепризнанной вредностью, не хотелось бы с утра нарваться на колкие замечания и раздражение в серых глазах. — Не забудь вернуться к ужину, соберется вся семья, — донесся голос дяди за спиной, когда Тсуна уже почти открыл массивные двери и вышел на улицу. Тсунаеши поежился невольно и выбежал на улицу. Конец осени выдался холодным, ветра приносили с моря запах соли и пробирали до костей, как не кутайся в одежду и не отогревайся горячими напитками. Температура в ноябре редко опускалась ниже десяти градусов тепла и обычно всегда приветливое солнце освещало улицы Болоньи, но в этом году столбик термометра падал до непривычных трех и обещал заморозить последние остатки желания выбираться из кровати. Тсуна осень не любил по двум причинам: улицы часто заливало дождем, и лужи и грязь, как вечный спутник буйства природы, изрядно портили настроение, словно общей серости и тусклости поздней осени было мало; а второй причиной был собственный день рождения, выпавший на середину октября. В этот день умерла мама, попала в аварию на автостраде, и отец, хоть и радовался празднику сына, ходил задумчивым и молчаливым. С годами стало легче, отец смог отпустить и принять новую реальность, смог научиться веселиться и праздновать день рождения единственного ребенка, но грусть все еще плескалась на дне голубых глаз и вытравить ее было невозможно. Тсунаеши поежился от сильного порыва ветра, закутался в длинный зеленый шарф и поспешил выбежать из двора. Кёя действительно не любил ждать, а судя по минутной стрелке на часах, он ждал уже добрых семь минут. Еще три, и Тсунаеши придется добираться до университета пешком. — Ты знал, что у нас вечером семейный ужин? — вместо приветствия пропыхтел Тсуна, забираясь в тепло машины и чуть не ударившись о крышу головой. Впереди раздалось два смешка. — О, привет, Такеши. — Привет, Тсуна, — Такеши широко улыбнулся с переднего сидения. — Мой старик уже прилетел, — он посмотрел на часы на запястье, — думаю, через полтора часа уже будет дома. — Отец тоже приехал, — Кёя хмыкнул и вклинился в ряд вяло ползущих машин. — В обед подъедет Ламбо, Хаято поехал за ним, так что на занятиях не жди. — Даже Ламбо из школы заберут? — Тсуна удивленно вскинул бровь, прежде чем стянуть с шеи шарф. — Кто-то умер или решил жениться на старости лет? — Мукуро с дядей Деймоном возвращаются из Америки, — Такеши весело рассмеялся, искренне радуясь предстоящей встрече с другом. Тсунаеши не смог сдержать улыбки и прижался лбом к холодному окну. Уже год прошел, значит, как быстро время пролетело. Мукуро уехал прошлой осенью вместе с отцом по делам в Америку. Открытие нового филиала компании за океаном должно было принести большие перемены в их размеренную жизнь, и Мукуро вызвался поехать с отцом, чтобы вникать в дела компании. В будущем им всем предстоит унаследовать дело их отцов — крупную финансовую компанию Вонгола, которая вот уже пятнадцать лет удерживает лидирующую позицию в Европе и уверенно держится в Азии. Вонгола стала делом жизни для их родителей, они, выходцы из приюта, никогда не знавшие семейного тепла и ценностей, сумели пронести сквозь года дружбу и основали Вонголу как символ преданности друг другу. Отец Тсуны, Джотто ди Вонгола, сумел сплотить вокруг себя шесть подростков, которые впоследствии стали для него не только лучшими друзьями, но и семьей, и дал компании свою фамилию. Им было двадцать, когда Вонгола была создана и была дана клятва держаться вместе не смотря ни на что. Эти ценности, ценности семьи и единства дружбы, были переданы и их детям. Тсуна рос в одном доме вместе с шестью мальчиками, которых считал своими братьями и был готов сделать для них все, зная, что они ответят тем же. Разные по характеру и по духу, с разными интересами и разными взглядами на жизнь, их объединяла дружба отцов и клятва, которая дана была уже ими самими в восемнадцать — всегда, не смотря ни на что, оставаться семьей. Поддерживать друг друга, помогать, вытаскивать из сложных ситуаций и не позволять наделать глупости. Они были разными, они ссорились и ругались, не разговаривали неделями и дрались, но всегда помогали друг другу и оставались семьей. И теперь, спустя целый год, их семья наконец-то вновь станет полной. Отсутствие Мукуро и Деймона ощущалось неправильно, это чувствовал не только Тсуна, это чувствовали все. Без Мукуро стало несколько тише, громкий и задиристый брюнет умел создавать нужное настроение и подстегивать к приключениям, без него стало в разы спокойнее и скучнее. Тсуна был уверен, что и их отцы тоже заметили разницу и долго привыкали к переменам. — Надеюсь, папа хотя бы предупредил тетушку Карлу о том, что соберется вся семья, — Тсуна вынырнул из воспоминаний, нарушая приятную тишину, — она будет в ужасе, когда узнает, что нужно накрывать стол на двадцать человек. — Она любит готовить, — Такеши улыбнулся, — но вот старина Лоренцо точно будет в шоке. Бедный старик, ему снова придется вызывать скорую после проделок Ламбо и Ипин. Дядюшка Фонг тоже должен приехать. Фонг — младший брат Алауди и дядя Кёи, не жил с ними, но частенько приезжал в гости и имел свою отдельную комнату в огромном особняке за чертой города. Тсуна всегда удивлялся как отцу удалось выкупить у государства Поместье Роз — одну из бывших летних резиденций короля Италии, и смог устроить каждого члена их просто огромной семьи. Еще больше Тсуна удивлялся только тому, как вся эта орава могла жить мирно и не разрушила особняк в течении первой недели. Если вспомнить, дом Такеши в Японии приходилось ремонтировать после каждого визита огромного семейства, а Поместье Роз латали от силы шесть раз за десять лет. — Им уже 18, — Кёя приметил свободное место на парковке и без труда въехал, с тихим рычанием заглох двигатель новенькой Альфа Ромео, и Кёя повернулся к Тсуне, ухмыляясь уголками губ, — если разнесут столовую, я заставлю их лично заняться ремонтом всего восточного крыла. Выметайтесь. Тсуна поежился и от тона, и от предвкушения, промелькнувшего в глазах Кёи. Надеясь, что в этот раз все обойдется без происшествий, он натянул на шею шарф и выбрался из машины, не забывая прихватить портфель. Такеши уже ждал его на улице. Они учились вместе на отделении перевода, в то время как Кёя занимался юриспруденцией. Метил на важную должность в компании, но отказался от щедрого предложения отца поступить в престижную юридическую академию по его рекомендации, желая пройти свой собственный путь. — У нас сегодня вторая пара английский, — Такеши закинул рюкзак на одно плечо и беззаботно улыбался, вышагивая вперед. Девушки и некоторые парни провожали его завистливыми и восхищенными взглядами и было за что. Мало того, что Такеши очень сильно выделялся из толпы — чистокровный японец, он уже только этим привлекал много внимания, но Такеши так же был хорош в спорте, вытягивая университетскую команду по плаванью со дна. Такеши любили и уважали среди парней, а девушки, узнав, что он не только спортсмен и красавчик, а еще и наследник финансовой империи, строили планы по охмурению и завоеванию свободного сердца. Не меньшей популярностью пользовался и Кёя, но ему, всегда отстраненному и нелюдимому, чужое внимание было по боку, как и мнение окружающих. Похожей философии придерживался и Хаято — гений в математике и будущая акула финансовой аналитики. Парень презрительно кривил губы, окидывал холодным взглядом поклонниц и предпочитал держаться поближе к своим. Единственными девушками, которых Хаято терпел, были Хана, Ипин и Хроме. И то только потому что принадлежали к семье и не провожали голодными влюбленными глазами. — Говорят, что наш преподаватель заболел. Может пары и не будет, — Тсуна остановился, чтобы пропустить пробегающую мимо девушку, и продолжил идти, — Маттео говорил, что у них вчера не было занятий. — Нам так не повезет, — Такеши беззаботно рассмеялся, — университет уже по-любому нашел замену. Мы не можем остаться без профильного предмета надолго. Тсунаеши пробормотал что-то под нос, вновь пропуская спешащих людей. Утро было слишком оживленным для обычного вторника, видимо, произошло что-то интересное, что привлекло внимание студентов, но его это мало волновало. Куда больше Тсуну заботило эссе по английскому, с которым он полночи сражался, но так и не смог победить. Заданная тема была простой, но в ее простоте и скрывалась вся сложность. Тсуна как ни старался, так и не смог привести достаточно внятные аргументы за и против дружбы по переписке. У него никогда не было такого опыта и вряд ли когда-нибудь будет, но набирающий в последнее время популярность обмен писем с незнакомцами из разных городов волновал студенческое сообщество и был хорошей темой для эссе. Первая пара по истории литературы прошла привычно и быстро. Тсунаеши искренне любил этот предмет и всегда тщательно готовился, чего не скажешь о Такеши. Друг откровенно спал, прикрывшись учебником, и выглядел при этом самым счастливым человеком в мире. Тсуна ему даже несколько завидовал, порой казалось, что Такеши поступил на перевод только из-за того, что неплохо владел английским и учил французский в школе, и не хотел оставлять Тсуну одного, когда остальные друзья выбрали финансовые направления. Кроме Рёхея, решившего связать жизнь с медициной и стать хирургом. Даже маленький Ламбо, заканчивающий школу в следующем году, собирался поступать на экономику. И только Тсунаеши был белой вороной среди друзей, выбравший гуманитарное направление. Будущая профессия Такеши совсем не интересовала, куда больше он был увлечен спортом, и Тсуна его понимал: только в бассейне он видел друга таким счастливым и целостным. Сам Тсунаеши к спорту никакого отношения не имел и иметь не хотел. Он был больше увлечен музыкой и искусством, любил литературу и оперу, был частым гостем в картинных галереях и филармониях. Он человек искусства, умел играть на пианино и скрипке, разбирался в балете и интересовался языками. Именно это привело его на факультет иностранных языков и перевода. Странный выбор для наследника финансовой империи, но Джотто позволил сыну выбрать профессию по душе, зная, что друзья помогут с управлением бизнеса. Каждый из семи занимал важную должность в Вонголе и управлял отделом, поэтому когда придет время передавать наследие, Тсуна научится всему необходимому и будет готов, а его друзья помогут при необходимости. Данный уговор пришелся по вкусу обеим сторонам, так что Тсуна, ни о чем не заботясь, занимался тем, что любил. Перерыв между занятиями прошел в кафетерии за чашкой кофе. Отсутствие нормального сна давало о себе знать усталостью и усилившейся невнимательностью, словно Тсуне в жизни не хватало привычных спотыканий и путаницы в своих собственных ногах. Кёя не позволил ему свалиться с лестницы, удержав за шиворот. Тсуна пробормотал благодарность и пообещал больше не зевать, но интуиция ласково шептала, что ни раз ему еще придется быть жертвой неуклюжести сегодня. Интуиции Тсунаеши предпочитал доверять, она редко обманывала и подводила его, чего не скажешь о собственных ногах. У аудитории было непривычно шумно, обычно пустующая на перерыве, сейчас она была подозрительно заполнена. И подозрительно преобладал женский пол. Тсуна вспомнил, как утром пропускал спешащих куда-то девушек, и, кажется, нашел ответ на так и не озвученный тогда вопрос. Что-то, или скорее кто-то, очень взволновал студенток, и этот кто-то явно находился сейчас в аудитории. Тсуна только надеялся, что к концу перерыва девушки уйдут, а он сможет занять свое любимое место у окна. — Тсуна! — Хана выглянула из-за угла и потянула за собой Хроме, подбираясь ближе. — Дурдом какой-то, а не университет, — девушка фыркнула и скрестила руки на груди, — все утро вот так, — она кивком головы указала на столпотворение. — Черт знает, что происходит. Хроме тихо поздоровалась и мягко улыбнулась. В отличие от своей бойкой подруги, Хроме была спокойна и немногословна, от нее редко можно было услышать больше трех предложений за раз, но она умело сдерживала бойкий нрав Ханы и умела успокоить парой фраз. Она была тем самым островком тишины и безопасности среди вечного хаоса и шума дома Вонголы. Она присоединилась к семье не так давно, около пяти лет назад ее привез Деймон и представил как свою племянницу. Девочка испуганно жалась к дяде или пряталась за Мукуро, пока Хана, племянница Накла, не взяла над ней шествие. Тсуна сомневался в том, что девочки имели какие-то кровные связи с Деймоном и Наклом, но принял их как родных, потому что с детства знал, что семья — это не только общий набор генов и кровь. Основатели Вонголы были тому ярким доказательством. — Там новый преподаватель, — Такеши выскользнул из толпы, чему-то довольно улыбаясь, — и он горячий красавчик, неудивительно, что здесь собралось столько сеньорин. — Я слышала о нем, — Хана окинула толпу недовольным взглядом, — говорят, он довел до слез Марго и выставил за дверь Ричи, — девушка усмехнулась. — Настоящий Дьявол. — Довести до слез Марго может даже Хроме, — Такеши весело фыркнул, — или Тсуна. Особенно Тсуна. Тсуна поежился, но промолчал. Марго была первой красавицей факультета, сообразительная девушка, яркая и умная, но был у нее один недостаток: она любила деньги и не любила детей. К сожалению или к счастью, Тсуна являлся ее полной противоположностью: к деньгам относился равнодушно, а детей любил, поэтому когда Марго решила, что отругать Ламбо и вылить на него кофе — хорошая идея, ей пришлось познакомиться с очень редким явлением — разозленным Тсуной. История умалчивает о событиях того дня, но всякий раз, когда Тсуна сверлит Марго раздраженным взглядом, плечи девушки вздрагивают, а глаза наполняются слезами. И поделом, никто не смеет обижать любимого младшего брата Тсунаеши ди Вонгола. — Марго просто идиотка, — Хана усмехнулась и прислонилась спиной к стене. Девушки, окружившие нового преподавателя, потихоньку расходились, и вскоре компания из четырех человек смогла войти в аудиторию. Хана и Хром учились на другом направлении, но английский был общий для всех, поэтому обычно они садились вместе, занимая сразу всю парту. Этот раз исключением не стал, Тсуна прошел на свое место у окна, даже не посмотрев на нового преподавателя, и разлегся на парте, сонно потирая глаза. До начала занятия оставалось еще пара минут, самое время вздремнуть. Дверь тихо скрипнула, оставляя компанию в одиночестве, Тсуна и рад был, все равно никто не придет вовремя, опаздывать на пять-десять минут было нормой, и все этим пользовались, чтобы продлить перерыв. Такеши завязал разговор с Ханой, изредка что-то добавляла Хроме, а аудитория постепенно наполнялась студентами. Веселый галдеж полностью овладел аудиторией, и Тсуна недовольно фыркнул и сел прямо, стараясь не зевать. Дверь снова скрипнула, и аудитория погрузилась в тишину. Тсуна оторвал взгляд от окна и посмотрел на кафедру. Что ж, Такеши не врал, новый преподаватель действительно был красив. — Меня зовут Ренато Синклер*, — мел с тихим скрипом заскользил по зеленой доске, — я буду заменять синьора Баленцо до конца этого семестра и вести у вас английский язык и литературу. Преподаватель обвел взглядом студентов, на мгновение замер на Тсуне и компании и скользнул по рядам ниже. — Советую запомнить мое имя с первого раза, — Ренато коротко усмехнулся, — и посещать занятия. От посещения будет зависеть ваша итоговая оценка и успешная или, — он опасно прищурился, — неуспешная сдача экзамена в конце семестра. А сейчас сдайте свои эссе и подготовьтесь к диалогу на тему ночи Гая Фокса* и прочих национальных праздников Англии. Тсуна устало выдохнул и полез за эссе. Или, точнее, за тем, что он мог с натяжкой назвать «эссе». Ночная борьба хоть и не закончилась победой Тсуны, но все же что-то написать он смог — два листа исписанных с двух сторон робкими аргументами будут уничтожены в пух и прах, судя по подходу нового преподавателя, но Тсуна хотя бы не получит неуд за несданную работу. Он передал эссе Хроме, что сидела на краю их ряда, и уставился на преподавателя. Мысли в голове не хотели собираться и вспоминать информацию по заданной теме, Тсуна смутно понимал о чем пойдет речь, но кроме общеизвестных фактов ничего выложить не сможет. А интуиция мягко подсказывала, что он будет одним из тех, кому предстоит защищать честь их маленькой группы. Что ж, похоже репутацию группы сегодня можно похоронить. Тсунаеши беззастенчиво рассматривал преподавателя, даже не замечая, что на него смотрят в ответ. Мужчина был красив, отрицать это глупо: высокий, широкоплечий, узкие бедра подчеркивали классические черные брюки, подтяжки, столь непривычные для их общества, плотно обтягивали плечи и фиксировали белую рубашку, расстегнутую на две верхние пуговицы. Черноволосый и черноглазый, Тсуна подметил завитки бачков и вьющиеся кончики волос, аккуратно убранных назад. Мужчина был аккуратно выбрит и выглядел молодо, лет тридцать, может тридцать пять, не больше. На столе рядом со стопкой работ лежала шляпа-федора с яркой оранжевой лентой, рядом дымилась чашка кофе — эспрессо, судя по запаху, заполнившему аудиторию. Тсуна заметил так же часы, явно дорогие, он видел похожие у отца, и кольцо на безымянном пальце. Значит, женат, значит плакали все мечты студенток, что повелись на красивое лицо. Тсуна фыркнул себе под нос и внезапно встретился взглядом с черными глазами. Нет, с самой бездной. И отшатнулся, интуиция завопила на краю сознания, Тсуна сглотнул и отвернулся. Черные глаза смотрели прямо в душу, цепкие, обжигающие холодом, пристальные. У Тсуны от этого взгляда волосы на руках дыбом встали. Опасен, этот человек был очень опасен и серьезен, и взбесившаяся интуиция только подтверждала это. Стоило держаться от него подальше. Занятие проходило вполне спокойно, словно истеричного звона интуиции и не было. К своему удивлению, за все время занятия Тсуну ни разу не спросили. Преподаватель говорил только на английском и от студентов требовал того же, любой переход на итальянский карался штрафными баллами, Ренато скрупулезно записывал имя каждого проштрафившегося на доске, и к концу занятия там образовался приличный список, включая и Хану. За каждые семь переходов на итальянский он ставил неуд, ставя студентов в затруднительное положение, буквально вынуждая пересиливать себя и пытаться объясняться на английском, даже если было непонятно. Оценки в личном журнале могли сильно снизить общий балл, и никому из студентов не хотелось под конец года иметь проблемы с профильным предметом, поэтому приходилось выкручиваться. Тсуна в конце занятия из аудитории вышел выжатым, как лимон. Давно у него не было таких интенсивных занятий, Ренато был требователен и профессионален, он отлично владел языком и не собирался давать студентам поблажек. Даже не смотря на то, что Тсуна ни разу не ответил за занятие, он чувствовал такую усталость, словно проговорил не меньше десяти часов к ряду. Благо, английский в их семье был обязательным и каждый с детства приучался к языку и культуре, и проблем с пониманием не было. Таким же обязательным был и японский, Тсуна даже жил пару лет в стране восходящего солнца в доме Асари Угетсу, отца Такеши. Уважение к культуре и народу двух членов семьи, в их странном доме Накл и Асари были выходцами из Японии, а Алауди имел китайские корни. — Теперь я понял, почему его прозвали Дьяволом, — Тсунаеши устало растянулся на столе в кафетерии и ответил на вопросительный взгляд Кёи, — наш новый преподаватель английского, синьор Ренато Синклер, Дьявол во плоти. Он гонял нас полтора часа, я как будто вышел с тренировки с дядей Фонгом, а не с урока английского. — Этот мужик вышел из Ада, — добавил Такеши, которому пришлось отбиваться от вопросов половину занятия, — у старика Баленцо я мирно спал на занятиях, у этого буду страдать. — А мне он показался отличным преподавателем, — Хана довольно и несколько мечтательно улыбнулась, — не только умный, но еще и красивый, как черт. Сразу видно, что он человек серьезный и требует серьезного отношения к предмету. Половина бездельников не сдаст язык и будет ныть мамочке в юбочку, потому что в течение семестра занимались чем угодно, кроме учебы. — Напомни мне, чтобы я никогда тебе не жаловался на учебу, — Тсуна жалобно шмыгнул носом и потянулся к своей порции еды. Хроме мягко улыбнулась и протянула ему стакан с латте.

***

Реборн устало потер переносицу, проклиная тот день, когда поддался обаянию и доброй улыбке Луче и присоединился к Аркобалено. Стоило тогда проигнорировать, пройти мимо, высмеять предложение, застрелить Луче в конце концов, сделать что угодно, но не присоединяться к сомнительной организации. Тогда организация сомнительной не казалась, Реборн, только избавившийся от обязательств контракта, которым был связан по рукам и ногам десять лет, хотел лишь одного — независимости. Луче и ее добродушная сладкая улыбка обещали и независимость, и заказы, и поддержку. Нужно было лишь отдавать десять процентов от заказа и не влипать в сомнительные истории, которые могли бы опорочить честное имя организации. Условия были более чем приемлемыми, Реборн сохранил то, чего хотел больше всего и получил какую-никакую компанию, отказываться не было причин. Сейчас, перечитывая эссе Тсунаеши ди Вонголы, Реборн жалел, что в тот злополучный вечер не пустил пулю в лоб ни Луче, ни себе. Попасть в университет труда не составило, Реборну даже не пришлось угрожать синьору Тимоти Баленцо, старик с легкой руки Шамала Трайдента заразился каким-то вирусом. Не смертельно, но с ног на несколько месяцев свалит, а Реборну больше и не надо. Близилось двенадцатое ноября, к двадцать пятому декабря Реборн уже собирался ехать на пароме в Сицилию. Чуть больше месяца на то, чтобы собрать информацию, изучить цель, выведать секреты Вонголы и убить мальчишку должно хватить, дольше с этим делом возиться смысла не было. Реборн мог убить бы его и за день, большую часть времени потратив на дорогу, но Аркобалено никогда не убивают просто так. Цель должна быть выжата до конца, каждую крупицу информации члены Сильнейшей семерки скрупулезно собирали и передавали боссу, а что происходило дальше не имело значения. На одних убийствах имя не построить, самым важнейшим ресурсом всегда была информация и знание. Вовремя подав документы, как самый обычный гражданский, и пройдя собеседование под именем Ренато Синклера, Реборн оказался здесь — в Аду под названием Болонский Государственный Университет. Чтобы не вызывать подозрений, он ответственно подошел к делу: вел пары, проверял домашнее задание, назначал дополнительные, пугал приближающимися экзаменами. Классический такой преподаватель. А в свободное время собирал информацию. С целью удалось встретиться только сегодня — Тсунаеши ди Вонгола был настолько непримечательным, что если бы Реборн не видел фотографию, никогда бы не обратил на него внимание. Люди, окружающие его, были куда интереснее. Реборн даже получил некое удовольствие от беседы с Такеши — предположительным наследником Асари или Накла, информация еще проверяется. Парень, не смотря на явную незаинтересованность в предмете и профессии, неплохо знал английский и умел выходить из затруднительных ситуаций. Реборн начал с легкого и почти сам не заметил, как перешел на сложную лексику и фразеологизмы, но мальчишка умело отбивался от каждого вопроса. Тсунаеши Реборн оставил на последок, но увы, время у занятия не резиновое и имеет свойство кончаться. Но ничего, завтра у него с этой группой сдвоенное занятие литературы, вот там-то он и проверит способности и сообразительности мальчишки. Реборн откинул эссе, которое и эссе-то назвать было сложно, и закрыл глаза. Это будет сложный месяц.