Алые цветы Сеула

Жарко. Полно дыма. Намджун, несмотря на полный прогорклого смога воздух, всё равно достает сигарету, чтобы затянуться, наблюдая, как неудержимое пламя охватило один из крупных складов. Он стоял вдали, на возвышении, и видел, что у основания здания на безопасном от пожара расстоянии уже столпились красные машины, а прыткие пожарные в песочных костюмах и забралах на лице раскатывали длинные шланги, оглядываясь на примет водосточной колонки, которая, к сожалению, окажется неисправной. На его пиджаке уже скопился слой пепла, принесенный ударной волной жара от взорвавшихся на складе бойлеров и, вероятно, какой-то горючей смеси. Пламя высится над горизонтом, стелет черным густым дымом, который после развевается по ветру и распространяет отвратительную вонь жженой пластмассы и горелого бензина. Спину, напротив, холодит обычный сентябрьский воздух, и Намджун стоит на перепутье, лоб раскраснелся от жары, а затылок припекает холодом, освежая мысли похлеще сигареты. К нему с низины забирается Чонгук, бодро и высоко задирая ноги даже в сковывающем движения классической костюме. Становится рядом, заполошно дыша от бега, и, вытирая лицо чистой тыльной стороной ладони, тоже смотрит на их творение. Пожарные службы вскоре поймут, что спасать склада бессмысленно, и прейдут на предотвращение возгорания крыш других зданий поблизости. Намджун чувствует, что Чон поворачивает к нему голову, поднимает взгляд, всё ещё где-то по-детски невинный, и ждет его слов. Конечно, слов одобрения — сейчас сердца молодежи так просто завоевать парой комплиментов. Но Чонгук также должен знать, что Намджун не щедр на них. Каждое его слово выверено, за каждое он готов отвечать, и потому говорит он немного, а хвалить — значит потакать слабости. Знал бы Чонгук его раньше, в прошлой жизни, жизни обычного гражданского служащего, никогда бы не кидал на него такие взгляды. И всё же, Намджун кивает. Этого младшему хватает, чтобы просиять и восторженно перекатиться с пятки на носок, с некой гордостью заложив руки в задние карманы брюк. Ким гадает о том, что с пацаном выйдет через пару лет. Сам Намджун взял его под свое крыло, когда мальчишка пришел отдавать долг семье ещё совсем зеленым подростком, и с годами общения ему удалось поумерить пыл и детскую восторженность Чонгука, однако тот всё равно оставался слишком падок на ободрение. Намджун надеется, что по мере взросления эта дурь выветрится из него. Сделав последнюю затяжку так глубоко, что добравшийся до пальцев подожженный конец фильтра обжёг пальцы, Намджун выкинул сигарету в сторону обуглившегося здания одного из неугодных семье бизнесменов. А теперь можно провести переговоры. Чонгук спешит за ним к машине, всегда следуя тенью и отставая лишь на два-три шага, проявляя уважение и показывая, что старший всё ещё стоит впереди. Их ждет машина, предусмотрительно спрятанная за холмом, чтобы черный гелендваген не был виден на горизонте вспыхнувшего вдруг склада. Пара мужчин в костюмах ждали их, чтобы закрыть за ними дверь салона и, запрыгнув на передние, укатить по песчаной дороге обратно в город. Полузаброшенная трасса, на которой не было ни одной камеры, фиксирующей скорость движения, не пользовалась спросом, и вплоть до первого дорожного кольца Сеула им не встретился ни один автомобиль. Намджун, занимая время поездки, с сосредоточенностью, но и некой ленцой повторно изучал некоторые документы, которые собирался предложить на подпись одному несговорчивому мужчине. Вероятно, новость о потере части товара, его безвозвратном истлевании далеко за городом, должна была успеть дойти до его ушей. Во всяком случае, Намджун просто надеется на их хорошо налаженный канал связи, и ему не придется угрожать самому или откладывать это дело. Намджун всегда любит, когда дело спорится быстро. — Остановите здесь, — мельком глянув, где они едут, проникнув в поток сеульских дневных пробок, приказал Намджун. Понятливый водитель, давно изучивший все самые главные маршруты своего босса и ближайших приспешников, свернул с центральной полосы направо и притормозил на забитой дешевыми автомобилями парковке университета. Чонгук поджал губы. Он-то надеялся, что сегодня Намджун возьмет его на встречу. Так хотелось посмотреть, как хён ведёт дела. Но он не мог заставлять ждать, медля и несколько робко бросая взгляды на сидение Намджуна. Скинув пиджак, подзакатав рукава и растрепав татуированной ладонью волосы, что больше походить на студента и меньше — на гангстера, Чонгук подхватил с соседнего сидения портфель и со звонким «Спасибо, что подвезли», выпрыгнул на улицу, готовый к еще одному учебному дню. Прогулять для него пары — непростительная блажь. Оплату за обучение проводил не он, а Намджун, и за предоставленную возможность в прошлом едва выпустившийся школьник рыдал в благодарности от того, что об него не вытерли ноги, не дали стать грузчиком, кассиром или же мелким клерком, куда брали без образования и на кого рано или поздно повесили бы какое-нибудь грязное дельце своего начальника. Намджун дал ему путь в жизнь и сразу по прибытии Чона в семью взял его воспитание под свою ответственность. И каждый день, проживая эту жизнь, благосклонно подаренную ему, Чонгук все больше ощущал тянущее чувство в груди, которому пока не мог дать название. Но он, определенно, был счастлив. Государство вытерло об него ноги, но Намджун и семья дали ему дом. На неоговоренную встречу Намджун явился вовремя. Бизнес и грязные системы уговора пойти на уступки — его стезя, и Ким никак не может прийти «не вовремя». Всякое его появление на горизонте офиса, бизнес-центра — всегда подходящий момент. А те, кто пока по неопытности этого не понял, довольно быстро склоняют перед ним спины в приветственном поклоне. Намджун с напускным пренебрежением в шаге шёл по коридору мимо больших муравейников офисных рабочих столов и их обладателей. Двое мужчин за его спиной, не столь крупных, как он сам, но со свирепыми взглядами и неоднозначно оттянутыми полами пиджака на поясе служили личным напоминанием о том, из какого теста сделан их босс. Глава фирмы уже поджидал их. Еще два дня назад он бойко отрицал любые деловые соглашения, что предлагал ему этот высокий беловолосый дьявол, и он еще помнил, как при очередном отказе от острой улыбки, почти оскала, у него застыл в районе лопаток холодный пот. Тогда по ошибке бизнесмен не понимал, с кем имел дело. Теперь, наблюдая его покорность в позе, пока он придерживал для Намджуна и свиты дверь в свой кабинет, и гневливом, затравленном взгляде, можно понять, что до него наконец дошло кем он имеет дело. Когда семья бросала на кого-то глаз, у него уже не было права выбора. Хотя пути, всё же, было два — либо сотрудничество, либо смерть. В мафии вообще всё было предельно просто. Застегнув пуговицу пиджака, Намджун соприкоснул кончики пальцев у груди, разместив расслабленные длинные руки на подлокотниках мягкого кресла, пока хозяин фирмы оставлял свою мелкую подпись на каждом листе кажущегося бесконечным договора о сотрудничестве, изредка кидая на Намджуна косые взгляды. В этих бумагах было очень много новых «обязан» и лишь несколько выгод, которые пойдут на улучшение прибыли, но которой, к сожалению для бизнесмена, теперь придется делиться. Семья предлагала больший объем поставок, торговое сотрудничество с Китаем. Взамен — контроль прибыли и доступ к расширенной логистической цепи складов, хранения и грузоперевозок, коими владела эта фирма по всей стране. После неприятной конфронтации и вынужденно принятых мер, Намджун понимал, что доверять ему не следует. Никаких крупных, слишком наглых сделок и нарушающего закон товара, иначе гад не применёт при любой возможности сдать своего партнера фараонам. Только кристально чистые поставки, ничего серьезного, что немного огорчает — такой потенциал логистической фирмы можно было бы использовать с размахом. После принятия уже подписанных бумаг Намджун протягивает ему руку. Не для рукопожатия — тыльной стороной вверх. Все мужчины в комнате замерли в ожидании. Бизнесмен в недоумении посмотрел на замерзших за столом охранников, все испытующе смотрели на него, как цепные псы, готовые при любой оплошности схватиться за пистолет. Переведя взгляд от них к Намджуну, он в вопиющей неловкости и стыде потянулся губами и легко приложился к тяжелому серебряному персту на указательной пальце. — Я буду верен вам, Отец. Оба охранника напряглись лишь больше, теперь посмотрели на своего босса. Намджун, выдохнув с неким довольством, убрал руку с перстом и, сложив документы, провел рукой по папке и поднялся с места. Не исправляя, не осаждая и взглядом сжавшегося в кресле гендиректора, Намджун пошел на выход из офиса. *** «The Lust» и «Snooze» — две самые прибыльные лошадки семейного бизнеса. Тэхен падок на красивые поэтичные названия, отражавшие, по сути, истинное предназначение самих заведений. Ему нравилось бывать в публичных домах и стриптиз-клубах, за которые он держал ответственность. Во времена его первых дней в составе семьи подобные места содержались в жутчайшей грязи и не были удостоены столь красивых названий. Но Тэхен сделал всё по-другому: постоянные генеральные уборки, дорогой красивый ремонт, на стенах картины, на полу — ковры, интерьер комнат украшают столики с недорогими, но эффектными безделушками, в каждом помещении как минимум одно роскошное зеленое растение, за которыми тщательно ухаживали сами сотрудники. В спальнях лишь большие кровати с резьбой, на них — шелковое постельное. Каждая ванная и душевая при комнате с одноразовыми мыльными принадлежностями. А каждая девочка и мальчик в его домах — ухоженные, здоровые и обворожительные ангелы, за чьей охраной следит тщательно отлаженная система видеонаблюдения, чтобы предотвратить любую опасность, оставаясь с клиентом наедине, и серьезный контроль посещений и карточек клиентов. Все забиты в базе, даже если посетители и прикрывались фальшивыми именами, их лица забивались в сложной паутине компьютерных систем. В прошлом сам Тэхен был сотрудником публичного дома, и тело его до сих помнило грубое отношение, постоянную боль, голод, невозможность сходить к врачу и смотреть людям в глаза, и именно поэтому он и взялся за эту вотчину, принесшую ему столько кошмаров, когда другой на его бы месте сделал всё, что сюда никогда не возвращаться — он не бежал, он улучшил то, что можно было улучшить, и держал в страхе всех, кто шел против его слова. В семье его не любили, Ким был не на самом угодном счету у коллег и верхушки. То дело минувших дней, сейчас все не хотели иметь с ним дел лишь потому, что он сам стремился взять эту «грязную» и «испорченную» часть бизнеса, которая, что неудивительно, и приносила самый большой доход. Почему же столь не доверительному члену семьи достался такой знатный кусок пирога? Оттого, что Тэхен, хотя, и мразь, но никогда за все годы службы не был замечен в краже, сколько бы раз неожиданные проверки не сыпались ему на голову. Помимо домов разврата, в его подчинении вместе с самим консильери семьи, с которым они вели натянутые дружественные отношения, было казино «Shadow», с игровыми автоматами, рулетками и атрибутом богатства — карточными играми с исключительно обворожительными крупье, а также Ким был подотчетным за дочерние компании — тотализаторы «Ди». Ему они не нравились особенно сильно — ведь всякий несведущий бедолага проигрывал там последние семейные гроши, жертвы азарта, и, спиваясь от горя, не отдавали себе отчета и гробили не только свои жизни, но и жизни своих семей. Тэхен обходил Ди стороной, учитывая, что они располагались в самых бедных районах. Да и не ему судить о грязи денег, которые текли ему в руки. Оправив белоснежный пиджак на алой рубашке, звякнув множеством браслетов, он вышел на моросящую покрытую туманом улицу и скрылся в одном из защищенных охраной широких и больших дверей здания, больше напоминавшего дорогой отель. Сегодня ему хотелось расслабиться, заказать выпивки и насладиться чьим-нибудь танцем. Каким бы тяжелым ни был день, с каким бы презрением не смотрели на него другие члены собственной семьи, Тэхен знал, что расстраиваться не стоит. Какой бы ни была его преданность и каким бы старательным ни был его труд, никто и никогда не посмотрит на него с теплотой и участием. Оглянувшись на свой автомобиль, увозимый услужливым швейцаром на подземную парковку, — очередной глупый и вычурный атрибут богатства, коими Тэ окружил себя, чтобы уверить всех в своей значимости, он сморгнул влагу с глаз, списав это на надоедливую сырость, и скрылся в дверях своей вотчины. Никто из сошек-охранников не посмел бы остановить хозяина. *** Как и говорил Ынкён, такому милому омеге, как Чимин, действительно было трудно найти нормальную работу, пускай тогда парень говорил и с сарказмом. Везде, где обещали ежедневную плату на руки, нужна была физическая сила — тягать грузы или быть коллектором, а те заведения, куда мог и намекнуть пьяный Ын, Чимин обходил десятой дорогой. Однако в очередной день просматривая газеты в тишине кухни за чашкой какао, молоко на который Чимин вскоре не может позволить себе купить, ему на глаза попалось объявление: «Уборщик в исправительном учреждении». Сон-до был бедным и малонаселенным не только потому, что этот район являлся атрибутом прошедшего финансового кризиса и жертвой разрушительного гражданского восстания, когда недовольные зарплатой рабочие встали против властей, а те в отместку закрыли все муниципальные учреждения и многие так и не открыли, но и потому, что здесь, на самых окраинах Сеула, располагалась тюрьма. Учреждение не очень серьезное. Там не отбывали сроки за убийство, и заключенные не содержались больше трех лет. Отец Чимина всегда считал близость тюрьмы отличным решением, так как это учреждение запугивало подростков и бедняков, вторые не крутились рядом с органами правопорядка, а первые боялись при виде обвитых колючей проволокой бетонных стен скатиться по наклонной и лишний раз отказывались от «веселых краж», предлагаемых сверстниками в качестве развлечения, и шли учить уроки. Чимин же не разделял позиции отца, ему наоборот было страшно, что в любой момент встретит на улице только выпустившегося преступника, и может даже не узнать его, пока тот не украдет у достаточно субтильного паренька его сумку или не затолкает в подворотню, чтобы хорошенько припугнуть. Но обещанное недельное жалование уборщику — целых двести тысяч — заставило его перебороть свой страх и сходить на собеседование. Ынкён ещё спал, вчера он не пил и откуда-то достал жареную курочку. Они отлично поужинали, и Чимин проснулся в хорошем настроении, решив, что это хороший знак и ему-таки стоит попробовать сменить работу. Альфа не хотел его никуда отпускать, жался в душе и зацеловывал пальчики. Чимин души в нем не чаял, когда тот не водился со своими друзьями, что спаивали его и навязывали дурные идеи, ведь тот становился тем прежним милым мальчишкой, что трепетно относился к крохотному Чимину и купал его в любви. После теплого утра Чимин почти без страха вошел в единственные ворота в круговой без прорех толстой бетонной стене тюрьмы. Административное здание было сразу за постом охраны, а главное учреждение с камерами находилось за ним. Начальник тюрьмы — сальный мужчина с большим животом, на котором расходились пуговицы рубашки, и изъеденными катарактой глазами. Он ещё носил очки, он надежда на улучшение зрения уже была слабой. Собеседование прошло быстро. Чимин специально выпил блокаторы, чтобы никто не понял, что он — омега, хотя тюрьмы подобного рода редко делили на омег и альф, и всё-таки Чимин сполна хватанул предубеждений, что омеги не должны работать, только если милыми секретаршами или готовить кофе в кофейнях для очень занятых альф. Он заверил, что готов работать в любое время, главное — зарплата. — Тяжелый период, парень? — посмотрел на него начальник над очками. Ох сколько он видел подростков на этой должности, и у всех финансовые проблемы в семье, за которые вынуждены отдувать дети. Вот недавно отсюда ушел бета с обколотыми венами на руках. В бывшем наркоман, едва из лечебницы, решил взяться за ум и помочь матери с долгами, из-за которых и начал принимать. Начальник тюрьмы разрешил ему работать, и, вроде как, при нем пацан ни разу не закинулся. А теперь вот, снова ребенок, просится мыть полы и унитазы в таком месте, потому что в других не берут. Чимина приняли без долгих расспросов, показали коморку с моющими и тряпками, вручили в качестве униформы синий комбинезон, дубовый от хлорки, в котором его стирали. Тот висел на нем, и Чимин кое-как подкасал брюки в несколько раз, засучил рукава до локтей, отогнув воротник, что впивался в шею, и всунул руки в желтые перчатки. Он не брезгливый, хотя по своей натуре аккуратист. Однако, деньги не пахнут, и, если наградой за близость к уголовникам и их дерьму ему прилетят заслуженные деньги, то придется потерпеть. Кушать-то хочется, а благодать с неба не свалится. Первый рабочий день проходил легко. Чимин вспотел, таская ведро по этажам, как только там проходили заключенные, и отмывал за ними следы от ботинок на кафеле, мыл туалеты ядреной химией, заливая по полбанки в каждый, вынимал волосы из стоков душевых, оттирал непонятные белесые разводы на стенах. От их запаха Чимина вдруг, не слишком то чувствительного, учитывая, что в подъезде его дома он видал и похуже, иногда даже поскальзывался на брошенных презервативах, вырвало, благо, тот участок пола он помыть ещё не успел. Бледный, с красными глазами, он начисто вытер всю душевую и забрызгал её уже третьим использованным им за день освежителем. Опустошив ведро и выжав швабру, он вяло волочил ноги по коридору, не осознавая, как успел устать. За окном чистый пол окрашивал оранжевый закат. А по другую сторону находились в основном пустые камеры. Кто-то спал, и Чимин прошмыгивал мимо них особенно быстро. Переодевшись в коморке, Чимин несколько раз вымыл руки с хозяйственным мылом и пошел на выход. Его пропустили без вопросов, и омега успел на автобус, единственный, что ходит из этой глуши до его дома. — От тебя воняет, — заметил Ынкён, понюхавший его волосы, как только словил омегу у порога, что доверительно и устало прижался к нему всем телом, ища объятий и утешения, и брезгливо отстранился. — Иди помойся. Чимин замер, его рука, обнимавшая альфу за бок, застыла в воздухе. Старший сморщил на него нос и ушел в спальню. Голова омеги безвольно упала вниз, он сжал зависшую руку в кулак и, судорожно вздохнув, повесил свою старую сумку-почтальонку на крючок у двери, снял обувь и позже, стоя под струями едва горячей воды, так как той иногда не удавалось добраться от первого до пятого этажа, он корил себя за то, что появился в таком виде перед альфой. Ему впервые было противно рядом с Чимином, словно он грязный, отвратительный, и именно так он себя и чувствовал. Вымывшись два раза, а на волосы нанеся аж три слоя шампуня, Чимин неуверенно приоткрыл дверь в спальню, где альфа играл в телефоне, и крадучись забрался ему под бок. Ынкён, проведя ревизию, понял, что от омеги снова приятно пахнет душистыми примочками его шампуней, довольно прижал его к своей груди, и омега немного расслабился, утопая в его ласке, вновь чувствуя себя нужным и защищенным. *** Чимин работал уборщиком уже пятый день. Осталось два дня до зарплаты, и Чимин уже планировал, как, отложив третью долю на квартиру за будущий месяц и ещё часть на особенные нужды, он купит в себе заварные пирожные. Может быть даже те, что не на уценке, не с подпорченным кремом, что из сливочного уже превращался в творожный, и пачку чая с ромашкой и васильком, душистый и свежий. Заварит целую кастрюльку и вместе с Кёном посмотрит какой-нибудь фильм на телефоне. Ни ноутбука, ни телевизора у них не было. Проведут день вдвоем, не тревожась о том, где достать деньги, и, может, займутся любовью. Теперь Ын брезговал прикасаться к нему после работы, хотя омега уже привык всякий раз, возвращаясь домой, разделять с парнем частичку тепла, которая давала понять, что очередной трудный день закончен и он снова дома. Но Чимин не мог мыться на работе, поэтому по приезде, дико уставший, он бежал в душ, и только потом целовался с Ыном, ласкался в его руках. Иногда из-за перенапряжения Чимин плакал. Он не любил лить слез, мамы у него не было, а папа ненавидел омежьи слезы, поэтому всегда злился, когда Чимин плакал. Это отчего-то происходило само собой. Одна проскочившая в голове мысль, которой Чимин не мог дать даже название, и в носу начинало свербеть, грудная клетка сжималась в начинающемся, подавленном рыдании. — Я просто устал, — отмахивался от самого себя Чимин, в очередной раз поднимаясь в ранние шесть утра. Подавлять эмоции, не обращать на них внимание всегда было легче, чем разбираться с ними. Он сделал себе бутерброды из батона, заветревшегося масла и сыра, с которого снял небольшую плесень, в термос залил подслащенную воду, уверяя себя: — Всего два дня и можно будет попить чая или, даже, кофе. Хочу кофе. На автобусной остановке, что была не в направлении центра, а наоборот, в простирающийся лес и прочь от кольцевой дороги города, он стоял один, прижимая к груди термос, в свеже подклеенных суперклеем красных кедах и потерявшей цвет серой сумкой, что раньше была-ярко голубой, ещё когда он бегал с ней в школу. В автобусе также было немного людей, а через пару остановок Чимин уже ехал один. Когда он вышел на остановке — даже без крыши, с одной лавкой и мусоркой на куске бетона среди земли и дикой травы — начало восходить солнце, однако ранним сентябрьским утром всё еще было чертовски холодно. Вокруг не было ни души, в отдалении, идя по проселочной дороге, у ворот исправительного учреждения на небольшой парковке стояло несколько машин среднего класса — Хёндэ и Тайоты. Чимин оглядывался на окружившие дорогу ещё зеленые деревья и поле, видное меж просветов стволов, и вдохнул поглубже свежий острый от холода воздух. Всё-таки хорошо на природе, ведь в городе порой задыхаешься от спертых машинных выхлопных газов и вони свалок. Некоторые сотрудники встречали его с приветственно приподнятой вверх ладонью. Чимин умел располагать к себе людей. В коллективе на заводе даже ранее скептично настроенные сотрудники в конце концов предлагали ему помощь и многие делились с ним обедами. Даже в тюрьме, чьи охранники в большинстве своем холодны, строги и с оружием в руках, с какой отцовской что ли заботой всегда здоровались с милым уборщиком и порой звали его с собой на перерыве на перекур. Но Чимин не курил, не пил даже, и всегда вежливо отказывался, хотя на совместные обеды ходил. Там тоже присутствовала одна омега, секретарша начальника, в нелепых бордовых чулках и в мини-юбке на пухлом теле, но Чимин не привык судить человека по внешности и тоже иногда перекидывался с ней парой слов. В основном, о готовке — эта тема всегда была ему интересна, ведь нужно ухитряться делать себе вкусную пищу из строго ограниченного финансами набора продуктов. Но день только начинался. до обеда ещё далеко. Чимин вновь надел комбинезон, который самостоятельно ушил аккуратными стежочками пару дней назад, и постирал дома в своей стиралке с душистым порошком, и ткань поддалась, с неё смылась тонна грязи, судя по темной воде, оставшейся после стирки, и Чимин уже с большей охотой переодевался в эту униформу. Также он выпросил у начальника новый набор плотных перчаток, и теперь особенно любил дни, когда натягивал новую, чистенькую резину, зная, что на ней еще не побывало никаких сомнительных жидкостей и волос. Жизнь научила его следовать правилу — делай всё, что можешь, там, где можешь. И, самое главное, что всегда приукрашало быт и настроение хозяйственного от природы омеги — улучшай то, что можно улучшить. И теперь, по сравнению с катастрофичным первым рабочих днем, Чимин вполне чувствовал себя в своей тарелке. Хотя работа эта была не пределом мечтаний, но он не привык жаловаться. Сегодня ему пришлось задержаться. Поскольку у него завтра и послезавтра выходные, требовалось убрать также этаж с камерами. Это нововведение от начальства не понравилось Чимину, но он решил поскорее приступить к обязанностям, чтобы успеть на последний автобус. Он носился по этажу с тяжелым ведром мыльной пены и терпел нелестные комментарии о своей внешности от заключенных, что видели его проходящим мимо их камер. В основном подростки, что попали под административное правонарушение с четырнадцати до девятнадцати лет, и теперь на горе своих мамочек их упекли в исправительную колонию. Чимин старался не обращать внимания и относился к ним с неким сочувствием. В конце концов, если бы он вовремя не вышел из компании своих давних школьных подруг и начал увлекаться наркотиками и случайными связями, то тоже мог бы оказаться по ту сторону решетки. Начищая полы по коридору. Чимин низко опустил голову и тут увидел у края решетки чьи-то ботинки и края брюк оранжевой робы. Заключенный по ту сторону стоял всего в полуметре от него. Подняв взгляд, глаза Чимина расширились, и он покрепче ухватился за рукоятку швабры, испугавшись, что вдруг свалиться от испуга. Там стоял Мин, его крепкие руки были скрещены на груди, а взгляд всё тот же — исподлобья, изучающий, с прищуром. Он явно пытался понять, тот ли это паренёк, с которым они виделись давеча. — В-вы? — ахнул Чимин. Заключенный только промычал. Этот низкий, глубокий голос. Чимин боялся, что вдруг он сейчас сможет рявкнуть, как тигр, и тогда его крохотное кроличье сердце точно ускользнет в пятки. Они были примерного одного роста, но сколь сильна была пропасть в их характере, манере держать себя. Чимин начал испытывать настоящий страх за свою жизнь. Насолив такому парню, теоретически настоящему бандиту, раз лейтенант знал его лично, омега теперь мог лишь молиться на спокойную жизнь. Сколько там дают за кражу со взломом? Они изучали глазами друг друга, и тут Чимин тряхнул головой. О чем вообще он думал? Испытывая страх за свое благополучие, он и так уже оклеветал человека и вместо того, чтобы молиться о том, чтобы чужая жизнь стала ещё хуже, ему следовало, как минимум, извиниться. — Простите, — начал Чимин и перевел дыхание. Он смотрел в пол, всяко лучше, чем признаваться в глаза. Это неприятное слово, но каким человеком он вырастет, если не научится признавать свои промахи? — Я по ошибке указал на вас. Мне показалось, что это были именно вы, но это оказалось не так, и этим же вечером я позвонил следователю, всё рассказал, но он дал понять, что дело уже закрыто. Его лепетание не вызвало никакой реакции. Мужчина не шелохнулся. Чимин решил попытаться снова вымолить прощение. — Вы здесь по вине другого человека, я… — Какая разница? — вдруг громыхнул чужой голос, и Чимин сделал дрожащий шаг назад. Поднял испуганный взгляд. Мужчина уже спрятал руки в карманах брюк. Он держался так устрашающе гордо, что, несмотря на свою комплекцию, одноместная камера явно была ему мала. Решетка явно была ему не к лицу и, казалось, сама была готова разойтись в стороны. — Если я здесь, то он вполне мог находиться сейчас в более ужасном месте. Чимин сглотнул. — Интересная мысль, — признался он, отведя взгляд. — С-сколько Вам дали? — тихо спросил он, чувствуя ужасную вину. Этот мужчина не выглядел тем, кто будет мстить, питая жуткую злобу на такого жалкого человека, как Чимин. Казалось, в обычной жизни, пройдя они мимо друг друга, Мин бы даже не заметил его. — Три месяца. Но я планирую выйти раньше. У меня нет столько времени, — вполне откровенно. Чимин удивился — без суда и следствия давать срок? — Это исправительное учреждение. Чтобы попасть сюда, не обязательно донимать суд. Словно прочитав его мысли, пояснил мужчина. Чимин кивнул, легко соглашаясь с тем, чего не знал, и неловко повертел в руках швабру. Бежать отчего то больше не хотелось так, как минутами ранее. — Что я могу для вас сделать? — робко спросил Чимин. Ему нужно было загладить вину. За окнами уже стояла глухая ночь. Он вполне мог опоздать на автобус. — Как ты доберешься до дома? — вместо озвучивания своей просьбы, спросил мужчина. Он вытянул вперед руку, та с легкостью прошла через редкие решетки, и Чимин уставился на неё, не понимая, что от него хотят. Охранников не было поблизости, поэтому он боялся контакта с заключенными. Мало ли, тот попытается отобрать у него швабру, или оглушить, приложив лбом об решетку, и забрать в теории имеющиеся у него ключи, которых, конечно, не было. Чимину никто бы не доверил такую ответственность, а в камерах он убирался всегда в присутствии дежурного с дубинкой в полицейской форме. — Не ваше дело, — произнес Чимин, тут же смущаясь грубости. Не мог он признать, что настолько беден, что даже не может взять себе такси, а в машину никого из сотрудников он не сядет. Слишком сальные взгляды порой невзначай бросались в его сторону. Придется идти пешком. Не выдержав расстояния, заключенный вдруг резко потянулся вперед и ухватил Чимина за руку, притягивая его ближе к решетке. Чимин поджал губы, что не закричать, и всё же в удивлении пискнул, уставился на мужчину напротив полными ужаса глазами. — Я подвезу, — заверил мужчина, и Чимин вздрогнул, когда его мятное дыхание опалило его губы. Они замерли, мужчина сомкнул длинные пальцы на его хрупком маленьком запястье и прикрытыми глазами как у спокойного приласканного хищника изучал лицо уборщика, а Чимин же прижал свободной рукой к себе деревянную ручку швабры, как собственный щит, и, вжимаясь грудью в решетку, заполошно дышал. — Никуда не уходи и жди у ворот. Последние слова он прошептал уже совсем в губы, и Чимин дернулся, когда его за затылок прижали к себе, горячий рот альфы накрыл его, без заботы впечатавшись щеками в довольно широкие прутья. Язык тронул нижнюю губу, и едва коснулся кончика чужого, розового и не столь юркого, и когда Чимин почувствовал лишь от поцелуя приятное тянущее чувство возбуждения между ног, то отпрыгнул от решетки и, боясь кинуть на альфу взгляд, напрочь забыл о ведре с водой и унесся прочь. В подсобке он захлопнул дверь и шумно задышал от бега. Он тронул губы дрожащими пальцами, и лицо скривилось. Съехав вниз по двери, Чимин закрыл лицо ладонями и разразился рыданиями. Всё напряжение выплескивалось из него волнами истеричного плача. Этот поцелуй стал последней каплей. Не от того, что его могли мучать мысли об использовании и чем-то столь порочным. Он не понимал, что творится в его жизни. Любимый альфа отворачивался от него с каждым разом, лишь предъявлял требования и брезговал обнимать его, когда от волос и одежды стойко пахнет химией. А какой-то парень, с которым он виделся второй раз, ни слова не сказал о его грязной мыльной одежде, о его отвратительном запахе моющих средств, и этот поцелуй был самым мягким, той единственной приятной вещью за столько месяцев тяжелой жизни, и даже её Чимин должен был очернить, потому что он изменил. Не по своей воле, но ему понравилось. Сейчас он подумал о том, что настолько сильно нуждался в чужом бескорыстии, в чужой заботе и обычном внимании, что, предложи ему кто простой леденец на остановке, не требуя денег, Чимин упал бы прям там и также бы заплакал. Он так жалок. Не найдя в себе сил привести себя в порядок, Чимин едва скинул с себя робу, кое-как сложил и кинул на стол, натянул свои вещи и, забыв и про контейнер, и про термос, вышел на успевшую знатно подстыть от дневного солнца улицу. Луна на природе казалась особенно большой. Он шел по большому двору, где днем гуляют заключенные и ходит охрана, но сейчас не было ни души. Поправив непривычно легкую сумку на плече, он вышел за ворота и пошел по проселочной тропинке, совершенно забыв о недавнем разговоре. *** Двое мужчин спорят, кто быстрее разберет и соберет пушку. Они всё время ошивались где-то поблизости, гоняя машину по разным придорожным кафе, мотелям, пабам, всегда оставаясь в пять минутах езды от тюрьмы. Им было поручено всегда был на чеку, ждать указаний, и они уже которую неделю сидели на посту, буквально слыша, как капает зарплата, хотя они по сути не участвовали в каком-то серьезном деле. Работка не пыльная, и они почти даже забыли, зачем здесь, пока не поступил звонок. И теперь оба были начеку. Один вышел подышать, раскручивая в руках свою шляпу. Указание было ждать «девочку» босса. Оба были слабо знакомы с иерархией семьи, являлись обычными солдатами, что бегали на попечении то одного, то другого младшего босса семьи, и всегда мирись с тем, что им для задания давали чертовски мало информации. Но описание того, кого они поджидали, было исчерпывающим. И вот они ждали на пустынной трассе, провожая взглядом последний абсолютно пустой автобус. Когда на горизонте увидели силуэт. На трассе не было света, и Чимин щурился, подсвечивая себе фонариком. Он не знал, сколько ему идти, и уже думал о том, чтобы вернуться и заночевать в подсобке, однако сомневался, что в выходные сюда ходит общественный транспорт. Тем более, завтра выходной, он сможет вдоволь выспаться. Выходной. Первый за долгое время. И хотя денег пока не было, Чимин очень ждал заслуженного отдыха и простого перерыва от вечной гонки за заработком. Он вздрогнул, когда путь ему перегородил высокий мужчина в костюме. За его спиной стояла машина с распахнутой задней дверью. Чимин сжал лямку сумки и отошел назад. — Здравствуйте, я Ко, — как можно милее представился мужчина. Если он не понравится омеге, то не сносить ему головы. Чимин же не помогал ему в этом, он таращился на похожего на гангстера или же налогового инспектора мужчину, и тут, не удосужив ответным приветствием, вдруг побежал обратно. Чертыхнувшись такой реакции, Ко растерянно переглянулся с водителем, что заглушил мотор и, выглянув на улицу, почесал в затылке и растерянно пожал плечами. Далеко убежать ему не дали. Крепкому мужчине довольно легко догнать не дружного со спортом щуплого недоедающего юношу, и Ко размышлял, как бы галантнее остановить прыткого подростка, чтобы не оставить на теле синяков. За каждый с него потом спросят втройне. В конце концов, мужчина обогнул его и выставил руки по обе стороны, также поступил и второй, загоняя омегу в некую клетку. Тот сжался испуганным зверьком, обнимая свою сумку, и не знал, что с ним сделают. Неужели это коллекторы, Ынкён снова взял на него какой-то долг? — Мы просто подвезем Вас. Нам было сказано, — запыхавшись, пытался всё объяснить Ко. — Сказано? — нахмурился Чимин. И вдруг всё вспомнил. Губы вдруг снова обожгло чужим дыханием. Он перестал прижимать к груди сумку и оглядел двух запыханых мужчин в костюмах. Те, осознав, что цель не пытается улизнуть, спрятали руки за спинами. — Да. По любому адресу, который вы скажете. Конечно, идти одному по трассе было опаснее, чем садится в чужую машину. Тем более, у Чимина не было выбора. Если с ним и случится что-то плохое, то он уже оказался в ловушке. Во время поездки мужчины насильно давили в себе любопытство. Никогда они еще не вели дел с омегой. Один из законов семьи гласит, что омеги не должны быть втянуты в бизнес ни под каким предлогом. И, хотя сейчас то просто поездка до дома, навряд ли один из их боссов ограничится лишь этим галантным знаком вежливости. Чимин сказал им адрес за пару кварталов до дома. Выскочив со скомканной благодарностью, он понесся домой. *** Хосок отворачивается, как только кулак одного из солдат прилетает в челюсть связанного перед ним мужчины. Он ненавидел вид увечий и кровь. Этому свидетельство пара обрубков на местах мизинца и безымянного пальца его правой руки — мерзавец отрубил себе пальцы, чтобы не держать пистолет и не иметь с грязными делами семьи ничего общего. Но иногда полевые работы требовали его присутствия. На стуле, повязанный по лодыжкам и запястьям, сидел один из семьи. Они находились в тайной резиденции, в одной из высоток, чьи квартиры вокруг этого места чудесным образом не были скуплены и остались числиться недостроем. Прочь от соседей, от земли, от чужих ушей, жадных до грязных дел. Солдат, ранее подответственный за биржевые сделки, скулит. Вроде сорокалетний мужчина, уважаемый банкир, всегда играл на опережение, как так вышло, что вдруг стал прикарманивать с денег семьи. Хосок в финансовых операциях собаку съел. Его не обвести какими-то подтасованными цифрами в отчетах. Единственной не сошедшейся по активам и пассивам воны он должен был дать объяснение. А тут даже не вшивая вона, а целое гребанное состояние, золотые горы ценных бумаг. — Повторяю ещё раз. Хан Ге Ра, о чем тебе говорит это имя? — Хосок морщится, когда жирная темная струйка крови начинает течь по виску полубессознательного мужчины. И от собственных нервов Чон начинает потирать носовым платком собственную изувеченную руку, скрытую черной кожаной перчаткой, что прятала увечья от глаз остальных мужчин. — Я Чо Сон Дже, господин, неужели вы не помните? — взмолился мужчина. Хосок уверен, что подлый ублюдок открыл счет на чужое имя, куда и сливал на накопительный счет тысячи скупленных на деньги семьи акций. Думал, что его не поймают. Но Хосок не зря занимает пост в непосредственной близости с доном — консильери — это наследственный чин его кровной семьи, и он всегда оправдывал его как нельзя лучше. — Придется поговорить по-другому, — стальным голосом извещает Чон. Солдаты кивают и утаскивают Сондже за спинку стула в другую комнату под противный скрип деревянных ножек. Тот, понимая, что сейчас с ним сделают, начинает визжать о помощи, а Хосок лишь снова морщится, как от головной боли, и машет стоящим за его спиной охранникам ладонью, мол, идите, я сейчас подойду. Ненавидел он грязную работу, была бы его воля, никогда бы не выходил из собственного кабинета, а вечера встречал бы в компании вина и приятной красотки. Но сейчас все так чертовски заняты, что обстоятельства вытянули и его из берлоги, как чахнущего над златом ящера из пещеры. За панорамой города занимался закат. Стоило закончить с этим делом побыстрее, и либо умертвить Чо и его семью в качестве мести за предательство, либо убедить его переписать всё на один из липовых счетов семьи и оставить с непоправимыми увечьями. Поправляя серый галстук, Хосоку удается выйти из квартиры лишь в третьем часу ночи с нужной информацией по счетам и резво сесть в приготовленную машину. Нужно было наладить кое-какие отчеты, ведь дон скоро будет дома.