Доброй ночи, Дозор!

По дороге в Дозор Филипп успел передумать множество разного, в основном сводившегося к неразрешимым вопросам. Неужели Жальцев прав, и "демон", которого он сам, во сне, с таким трудом выбил из стен СИЗО, не покушался на жизнь Алексея, а именно хотел освободить его? Тогда почему на его руке нет "клейма"? Чёрт знает что. Как теперь Гаева допрашивать? Посоветоваться с тем же Жальцевым? Вот только, и так понятно, что он насоветует. Тёмные в таких случаях, действительно, пытками не гнушаются. И ещё, личность этого самого демона... Балору ли хватило сил вернуться из сумрака каким-то образом? Или это кто-то из его детей, сумевших укрыться в прошлых передрягах? Или... Мог ли уцелеть кто-то из жертв Круга? Мог ли обрести силу иного? Тьма и Свет... Это многое объясняло бы в его поведении. Филипп вспомнил несчастного Акимова, попросившего у Круга защиту от иных, а получившего... Да что-то дикое вышло из этого! Он был способен на очень немногое, чисто спонтанно, но ведь и времени с его пребывания в Круге прошло всего ничего. А проживи он подольше? Филипп поёжился. Людей с психическими отклонениями инициировать не принято. И это очень понятно. Могущество и безумие - плохие партнёры, от союза которых страдают все вокруг. А если... Нужно всё же чётко запланировать визит ко Вдовину. Следует пообщаться с его странной дочуркой. Может, подскажет что-то? Она ведь знает эту "кухню" изнутри. А Филиппу и Евгению известно совсем немного о законах Круга. Ту информацию, что у них имеется, даже кончиком вершины айсберга назвать нельзя. Бедовым братьям удалось создать невероятный артефакт, накопивший за столетия существования немалое могущество, обретший собственное сознание, развивающийся. Это... Это нечто более удивительное, чем искусственный интеллект. Изображает обычную девочку, общается. Что дальше? Что будет, если... когда этот артефакт осознает себя как личность? Или уже? Всплыли в памяти недавние странные события. Например, как после схватки с Балором, Леночка инсценировала собственный необратимый уход, чтобы успокоить свидетелей. Очень рискуя, между прочим, рассудком своего жреца. Или как она походя играла заложенными в собственную натуру правилами, чтобы избавиться от прежних хозяев. Как чужими руками уничтожила свою каменную клетку... Филипп с трудом перевёл дыхание, вдруг осенённый догадкой. Гесер и Завулон давно догадались о том, что происходит в городе? Поэтому и носа в Заледеевск не кажут? А он, Филипп сюда был заслан зачем? Протестировать артефакт на безопасность? Но тогда, кто изучает его со стороны Завулона? Серапин? Или ушлый Евгеша? Это было неприятно - предполагать, что Жальцев опять скрытничает в своих целях. Хоть и в своих правах. Так, накрутив себя до предела, Филипп покинул автомобиль и порывисто прошагал до здания Дозора. Время близилось к пяти, на работу потихоньку собирались дозорные. Он помнил эту почти семейную атмосферу по Московскому офису. Это в другие организации сотрудники приходят за пятнадцать минут до начала рабочего дня, и никак не раньше. Дозор же - место особое. Стоит лишь раз побывать здесь, и не захочешь расставаться. Так насыщена, сконцентрирована жизнь здесь, что всё за пределами кажется ненастоящим, сонным, скучным. Дед Антон говорит, что из Дозора не уходят. Это так. Филиппу были известны лишь единичные случаи добровольных увольнений тех, кто проработал хоть год. Чтобы иной принял такое решение, должно произойти нечто поистине серьёзное. Сразу вернулся на ум Гаев. За ним ниточкой притянулся Акимов. И Казанцев. Филипп встал посреди холла как вкопанный. Так резко, что вокруг него повисла тишина. А он и без того ничего не слышал, разглядывая оказавшегося возле вахтенного стола, только что помянутого Казанцева. Чутьё у Александра, надо сказать, отменное. Он мгновенно напрягся, выпрямившись перед главой Дозора. Знакомые пустые глаза с бездной усталой безысходности. А ведь только что, навалившись локтем на стол, шутил о чём-то с Иваном Захаровым, и даже улыбался. Так какое из этих двух настроений у него настоящее? - Филипп! Хорошо, что вы... - начал сбегающий по лестнице Николай. И тоже остановился. Должно быть, крепко фонило от Филиппа в этот момент. Сдерживать растущее напряжение измождённому рассудку оказалось невмоготу. Вера Сергеевна, несущая из столовой какие-то пирожные; Яков Мальков, шедший рядом с ней и что-то увлечённо рассказывающий; Валентин Попов выглянул из комнаты отдыха; Фёдор замер на верхней площадке лестницы, занеся ногу над ступенькой - все они в недоумении созерцали эту сцену. А Филипп сейчас был сосредоточен на одном и ничего больше не хотел впускать в сознание. Это походило на одержимость, на транс. - Что у вас на самом деле с рукой, Александр? - бросил он, сам не замечая собственной резкости, - Покажите! Казанцев растерянно огляделся, будто в поисках поддержки. - Филипп, - разумеется, его друг Стельмах тут же поспешил на помощь, - Есть некоторая информация... Но Филипп смотрел только на Казанцева. Он потерял Таисию. Проморгал Алексея. Упустил Степана. Он просто не имеет права на ещё одну ошибку. - Руку! - повторил он. Казанцев тяжело сглотнул, кивнул и стал разматывать укутывающий левое запястье бинт. И Филиппу показалось, что вечность прошла, прежде чем он, морщась, сорвал марлевую салфетку с подсохшей раны. - Как вы получили травму? - не отставал Филипп. - Да я ж сказал, - тихо и безропотно сказал Казанцев, - Фуганком... - Что такое - фуганок? - продолжил Филипп публичный допрос. - Ну, рубанок такой, - пожав плечами, ответил Александр, и добавил, не надеясь и на это пояснение - Для обработки дерева. Поверхностей. Взамен содранной коросте в ране начала скапливаться кровь. Глубоко. И очень похоже на то, что сотворил с собственной рукой Степан. Впервые в жизни Филиппа затошнило от вида крови. - Каким образом? С вашим опытом? - Задумался, - Казанцев хотел виновато улыбнуться, но только жалко покривился. - Филипп! - ещё раз попытался Николай, но вновь не был услышан. Филипп же сделал ещё шаг, приближаясь к поднадзорному. Без труда сдёрнул с его руки блокирующий браслет, не обращая внимания на исказившееся в миг лицо Александра. Повертел перед глазами, рассматривая через сумрак. Инквизиторский артефакт действовал исправно, без сомнений. - Почему не заживили рану? Почему до сих пор... - Я ему говорил, - уже более активно вступил Николай, - Верочка... Вера Сергеевна, осмотрите, пожалуйста... Филипп поднял голову, встретившись взглядом с Казанцевым и будто очнулся. Он вдруг представил, как чувствовал бы себя сам, если бы на его собственном запястье стоял такой блок, запрещая пользоваться Сумраком подчистую. Сперва это, должно быть невероятно больно. Но постепенно привыкаешь, смиряешься. И вдруг блок с тебя снимают, и милый, родной сумрак окутывает с головой, вновь врывается в сознание, толкается в ладони, как соскучившийся пёс носом: "я здесь, мы сможем всё на свете!" Но ты понимаешь прекрасно, что это всего лишь на недолгие минуты. А потом вновь станешь этаким сумеречным калекой, инвалидом. И останется лишь смотреть на тех, кому сумеречный мир по-прежнему доступен. Как же Казанцев справляется? - подумалось с ужасом, - Как держится? И до сих пор не сошёл с ума? Он с трудом сглотнул. Руки стали какими-то неловкими, грубыми, когда он торопливо возвращал на место браслет, застёгивая на запястье... бывшего иного. Хотелось извиниться. Но Филипп понимал, что сделает этим ещё хуже. - Подержите пожалуйста, Яша, - Вера Сергеевна, обычно спокойная и невозмутимая, передала Малькову пирожные и приблизилась с непонятной опаской. Она ненавязчиво оттеснила Филиппа от его безмолвно застывшей жертвы. Пожурила: - Что же вы, Саша? Вам давно надо было... - Спасибо, - губы у Александра судорожно дёрнулись, - Не стоит. Он, часто моргая, выдернул у неё свою многострадальную руку, зажал рану скомканным бинтом и отступил. - Можно мне идти? Филипп Даниилович? Филипп смог лишь кивнуть. Проследил взглядом, как Казанцев исчезает под лестницей, торопясь куда-то на задний двор. Смотреть в глаза дозорным было невыносимо. Но из последних сил взяв себя в руки, в мыслях напоминая, что Казанцеву сейчас куда хуже, он быстро зашагал к лестнице, направляясь в свой кабинет. - Николай, - бросил он на ходу, - Поднимитесь ко мне, будьте добры. Стельмах молчал, следуя за ним. С их дороги как-то испуганно шарахнулся Фёдор. В кабинете Филипп уселся за стол, сложил руки на столе и уставился на Николая невидящим взглядом. Сейчас бы побыть наедине с собой, привести мысли в порядок. А ещё лучше - поспать. - Зачем вы так? - спросил заместитель, без особой укоризны, как просто для справки, - Могли бы хоть в кабинете, наедине. Мог бы. И должен был. Но почему-то подумал об этом лишь сейчас. И Филипп, не особо колеблясь, неожиданно для самого себя, вдруг выложил своему заместителю всё: и произошедшее в СИЗО с Гаевым, и свои опасения, и подозрения о готовящемся ритуале. Будто сам находился под исповедью. Николай слушал молча, сосредоточенно сдвинув густые брови. А потом сказал: - Саша бы не стал мне врать. А то, что от помощи отказался... Ну, характер такой. Он будто бы... сам себя так наказывает... За то, что произошло. Филипп не сдержался и потёр пальцами гудящий жестяной пустотой лоб. В ушах шумело, голова была будто дурманной, очень клонило в сон. - Не бывает таких совпадений, - проговорил он, довольно плохо соображая. Может, правда, бросить всё, и домой, спать? Там, во сне, можно встретиться с загадочным помощником, многое узнать по-настоящему, а не гадать. - Но это же - Саша! - с жаром возразил было Николай. И замолк. Должно быть, вспомнил, как проглядел странности в поведении друга в прошлый раз, когда Казанцев был "сыном" Балора. - Подождите, - встрепенулся Филипп, спорить сейчас, убеждать, было выше его сил, - Вы говорили о какой-то информации? Или это была уловка, чтобы отвлечь меня от Александра? - Вы... - Стельмах поджал губы и покачал головой, - Слишком много общаетесь с тёмными. Информация действительно есть. Я не знаю, правда, насколько она важна в нынешнем расследовании... - Простите, - всё же сказал Филипп, - Так что там? - Я взял на себя смелость связаться с Норильским Ночным. Уточнил по поводу Ашкерцева... - Кого? - Филипп предпринял попытку припомнить, но голова отказывалась работать в прежнем режиме. Николай сочувственно покачал головой. Злиться, обижаться долго - было совершенно не в его свойствах. Всё это исчезало, отходило на задний план, едва он видел, что кому-то нужна помощь. - Вам надо поспать, Филипп. Отдохнуть. Вы совершенно не умеете руководить. Вы уж простите. Стараетесь делать всё сам, а на это и двужильного не хватит. Возможно, конечно, что вы так не доверяете подчинённым, что боитесь переложить на них хоть часть? Филипп хотел было возразить, но подумал, что Николай Стельмах старше него самого вдвое, и на руководящей должности успел побывать, да и сейчас не рядовой сотрудник, имеет право повоспитывать, и достаточно справедливо. И согласился: - Действительно быть начальником выходит у меня плохо. Но откуда бы мне взять такой опыт? Я... честно постараюсь исправиться. Зам посмотрел на него своим пытливым, глубоким взглядом, вздохнул, по-отечески качая головой, и пояснил: - Вадим Ашкерцев - тёмный дозорный, один из пары, кто дежурил у палаты Борко последним. Помните, вы говорили, есть подозрение, что гибель оборотня - его рук дело? Так вот, кажется, это таки никакое не подозрение. Из Норильска известили, что буквально сегодня утром Ашкерцев погиб. - Что? Как? Филипп предполагал примерно такой исход для тёмного, втянутого в нехорошую историю, но не думал что это случится так скоро. Поторопился Серапин, убирая пособника. Или подсуетился как раз вовремя, опасаясь, как бы его не опередила Инквизиция? - Глупая история. Его пригласили на совместный арест какого-то шамана в пригороде. Ну, Ночной и Дневной вместе. Шаман оказал сопротивление. Предположительно срикошетило заклятье кого-то из светлых. Сейчас проводится расследование. Ночной обвиняют в некомпетентности. Филипп поморщился. Методы Дневного. Обязательно извлекают больше одной пользы, даже из гибели своего, тёмного. - Почему я сам этого не сделал? Это мне следовало справки наводить... - Как раз не вам, - возразил Николай, - Вот об этом я только что говорил. Не тащите всё на себе - надорвётесь. Вы и так на грани, - и спохватился, - Если позволите мне помочь... - Не стоит, - Филипп кисло улыбнулся, - Я справлюсь. - Примите тогда ещё один совет, - предложил Николай, - Отправляйтесь домой и отдохните, в самом деле. Покуда есть такая возможность. А я тут пригляжу. Если что, позвоню вам. Филипп кивнул. Самым страшным испытанием ему сейчас виделось - пройти через всё здание, на глазах у подчинённых, свидетелей недавней позорной сцены. Но что же? Прятаться от последствий собственных ошибок всегда было для него непозволительно. * * * Мягкий полумрак, чистая постель. Тишина. Но сон долго не шёл. Тело гудело и вибрировало, требуя движения. Усталый мозг всё ещё пытался работать. Хоть почти не осознал, как офис сменился спальней. Как-то выпал из памяти весь проделанный путь. Мысли роились в голове подобно вялым, окуренным дымом пчёлам. Ещё пятнадцать минут такого глупого "покоя", - решил себе Филипп, - и встану. Пойду пить кофе и пытаться понять, что делать дальше. Стоял всего лишь ранний вечер, солнце не торопилось уходить на покой, и от его агрессивно летних лучей не спасали даже плотно задвинутые жалюзи. Казалось, что становится только светлее. Потолок расцвечивался алыми цветами, стены расступались. Мир вокруг наполнялся звуками: шелестом листьев и чьим-то пением. Может, следовало, как делал Гаев, ещё и окна закрыть? Встать и сделать это? И не будет ли после этого душно? Впрочем, вездесущая духота и так наполняла квартиру, где забегавшийся хозяин не успел установить кондиционер или хоть купить вентилятор. Но против ожидания, тело окатывали волны блаженной прохлады. Шелестящие листья уже нависали над самым лицом, пахучая трава щекотала спину. Филипп приподнялся на локте и улыбнулся. Теперь из памяти стёрлась не только дорога домой, но и само прибывание в офисе. И как же это хорошо - ничего не помнить и ни о чём не думать. Он лишь пожелал встать на ноги и тут же взмыл в воздух на своих шести крыльях, лёгкий, свободный. И как же тут было хорошо! Чистая, не городская зелень, аромат диких цветов... А где-то там, за деревьями, явно журчит река. Лёгкой птицей он метнулся в ту сторону, желая оказаться в её свежести. И рассмеялся, счастливо и беззаботно. Его здесь ждали, его встречали. Ещё четверо таких же как он - счастливых беспамятных духов, празднующих своё новое рождение. Весь мир принадлежал им, от этого самого песчаного берега, через мелодично журчащую реку, и до бесконечной дали. Больше не нужно ничего, потому что они есть друг у друга, самые родные и близкие. Он ринулся в объятья своих сестёр и братьев и они, все пятеро, закружились хороводом в танце. Река, листья, небо - всё это исполняло для них свою невыразимо прекрасную музыку. Можно было подпевать, без голоса, всем своим существом, вплетаться собою в эту удивительную мелодию. А в середине их хоровода оказался большой стол... Нет, это было нечто вроде невысокой белой колонны, светящейся полупрозрачной чистотой. Это был алтарь, воплощающий собою весь мир. Они, все пятеро, вглядывались в его зеркально блестящую поверхность и видели то, что хотели: чистые города с хрустальными шпилями башен, парящие платформы с живописными парками, мирных людей, улыбающихся друг другу... Всё это они, пятеро богов, могли привести в исполнение одной своей волей. Тёплый ветер овевал их обнажённые тела, поощряя к грядущим подвигам, наполняя головы светлыми идеями, одна другой прекраснее. Всё в их руках, они могут нарисовать новый мир! Чудесный мир! Торопясь действовать, они передавали друг другу чаши с цветными красками и прямо пальцами рисовали на стекле алтаря то, что хотели видеть в будущем. Своём будущем! Волшебные знаки сами собой приходили на ум, вспоминались, давно знакомые и заученные. Вот, оказывается, зачем они нужны! Он так увлёкся, что подхватив свою чашу, затанцевал вокруг алтаря, водя пальцем прямо в воздухе и рисуя парящие, светящиеся перламутром линии. Наконец-то он был счастлив и беззаботен, как ребёнок. Свободен и не одинок... Не одинок? Ему стало тесно в груди от того, что в этом счастье очень не хватало чего-то. Кого-то. Если бы этот (кто?) мог разделить с ним обретённое счастье! Если бы мог увидеть, как он силён, почти всесилен! Как удивительно умеет танцевать в воздухе и рисовать эти вот знаки на всём, что видит вокруг! Они бы вместе... Вот это дерево, ему точно нужны цветы... белые или розовые... они обязательно появятся, если нарисовать на коре этот вот знак... И ещё, нужен совет (кого?), что сделать после... И как же потрясающе красиво поблёскивает в ветвях каплями росы эта паутина. Значит, где-то должен быть паук... Дышать стало трудно. Какая-то мысль сверкнула в уме, молнией раскалывая царящее здесь райское благодушие. Показалось, что его вот-вот вытолкнет из этого счастливого мира. Стало страшно всё потерять. Но одновременно он хотел этого, вдруг осознав всю ненастоящесть сказочного окружения. Филипп дёрнулся, очнулся... И оглядевшись вокруг, хотел закричать. Но смог лишь хрипло застонать. * * * Ночь у Жальцева выдалась бессонная. Бессмыслено прокрутившись в постели аж до трёх часов ночи, он всё же встал, влез ступнями в тапки, и пошаркал на кухню, варить кофе. Смутное беспокойство не давало расслабиться ни на миг. Ожидая, пока закипит кофе в турке, он распахнул окно настежь и поёжился от прохлады, приподняв воротник серой хлопковой пижамы. Без очков мир казался смазанным, ненастоящим. Припомнилось ощущение из детства, этакая фантазия, когда медлишь надеть очки, придумывая, каким хочешь этот мир увидеть. И тогда, если придумаешь хорошенько, он таким и сделается. Глупости, конечно. Сердце сжало так, что чашка едва не выпала из рук. Нет, это так не годится! Евгений схватился за смартфон, но так и не позвонил. Побоялся выставить себя дураком, перебившим сладкий утренний сон из-за дурацкой мнительности. Отставил на стол недопитый кофе и поспешил одеваться. Ничего, что он так вот, посреди ночи, ну то есть уже - с утра пораньше заявится к Филиппу? Нет, не заявится, просто проверит, на месте ли светлый и всё ли с ним в порядке. А после отправится сразу на работу. И перезвонит уже ближе к восьми. Его нервно потряхивало, заставляя гнать автомобиль на всей скорости. Он успокаивал себя, ругая истериком, но где-то внутри точно знал - с Филиппом что-то случилось. И дай-то бог, чтобы поправимое. И вот, нате вам! Взбегая пешком по лестнице (к чертям лифт!) он даже дышать уже не мог от нарастающего беспокойства. А когда увидел распахнутую настежь дверь знакомой квартиры... Что же с этим светлым всё не слава богу-то? Евгений замер на несколько секунд, вцепившись пальцами в дверные косяки, всё ещё надеясь, что... Показалось? Или Филипп... ну, например, уже выходил из квартиры... зачем-то... и вдруг что-то вспомнил, пошёл забрать, а дверь открытой оставил. Бывает же такое? Нет, не бывает! - жёстко одёрнул он себя самого, - Соберись-ка в кучу, да ступай проверять! Осторожно ступил на порог, и понял, что защиты в квартире светлого как не бывало. А ведь снять её мог только сам хозяин! Бессмысленно прошёлся по всем комнатам, ещё надеясь застать Филиппа дома. Разворошённая постель. Жалюзи (вот ведь глупости вместо штор этакое казённое безобразие в квартире вешать!) задёрнуты. Содрогаясь от собственной бесцеремонности, растворил дверцы шкафа, попытавшись понять, что из вещей взято в такой спешке. И не понял. Да и на обувной полке в прихожей - кто ж его знает, сколько пар туфель принято главам Дозоров иметь? Обычные туфли, какие он на Филиппе каждый день видел - вот, на месте. Но не босиком же светлый из квартиры ушёл? Сообразил запоздало - позвонить же можно, дурья ты голова! В ответ на заполошный звонок, музыка раздалась из спальни. Да, вот он, крутой гаджет, дорогущий, поди, на тумбочке, под листками каких-то документов. Это, видать, перед сном посмотреть решил. Евгеша мысленно надавал себе по рукам от бесчестного любопытства, смотреть бумаги не стал. А покинув пустую квартиру, своими силами запечатал защитный контур. Встал наверху лестницы, вцепившись пальцами в перила. Давно ожидаемая беда всё же случилась. Филипп влез-таки во что-то гадкое и опасное. И где теперь его искать? А? Жальцев потёр грудь, там, где под рубашкой прятался короткий шрам. Но в глазах замутилось совсем по другой причине. Выть хотелось и плакать, от страха, что потерял навсегда. Тяжело восстанавливая сбитое волнением дыхание, стараясь прийти в себя, он стал думать, что предпринять? Как? Как найти? И сообразил поискать ответ на другой странный вопрос - как удалось ему на расстоянии почувствовать беду? В эти всякие бредни по поводу мыслей на расстоянии и лирическую чушь про эмоциональную связь, он не верил. Стало быть, это что-то законами мира объяснимое. Например... Они ведь теперь - хранители Круга... Или как-то так. И "сумеречный брак" и поцелуй... Тфу-ты! Вспомнился не к делу, будь он не ладен, как и "обмен дарами"... Он поднял левую руку ладонью вверх, разглядывая дарёное колечко, которое упрямо носил не снимая, сам не зная - зачем. Его гнало и толкало теперь куда-то прочь, будто звало, тянуло на верёвке, привязанной прямо к сердцу. И он поспешил на зов, доверившись нежданному подарку Круга - чутью. Решил накрепко, если найдёт сейчас светлого, живым и невредимым (а хоть бы и в повреждениях, главное, чтоб живой!) непременно прикупит Леночке что-то хорошее, как дар новоявленному божеству. А гнало его, петляя по сонным пустым пока улочкам, к окраине города. Ожидал сперва, и с большой вероятностью, что выведет его на Новые дачи, ан нет. Вышло куда южнее. За его спиной медленно карабкалось в небо, с каждой минутой становясь жарче и грея всё вокруг, розовобокое солнце. Его свет вынимал из туманов корявых кустарников, из мрачных теней, здание бывшего, давно брошенного профилактория на берегу обмельчавшей реки. Чернели проёмы арочных окон в растресканной лепнине сталинских ещё времён. Большие сосны укрывали ветвями обвалившуюся крышу. Евгеша заругался, припомнив очень редко употребляемые им матерные слова, по этому асфальту из одних ям давно никто не ездил, и выбранная скорость грозила угробить подвеску. Но чувствовал - это здесь. И понимал необъяснимо - жив. Бесчувственного Филиппа Жальцев нашёл, продравшись сквозь кусты у дальней стены, со стороны реки, когда даже ругаться уже сил никаких не осталось. Светлый был в одних трусах, полулежал привалившись к стене. Ступни грязные, израненные, непривычные к таким босым переходам. Руки в крови. Не его, слава Сумраку! Рядом валялась испачканная кровью же белая чашка вроде пиалы. А на стене, у самой головы пропавшего и обретённого, на щербатой стене, кровью был нарисован знак. Очень знакомый Евгеше знак. Один из тех, что был на уничтоженном давно каменном Круге. Правда одной чёрточки не хватало, очевидно оттого, что кровь в чашке кончилась. Он присел рядом, медленно, осторожно положил руку на голое плечо, позвал тихо, почти беззвучно от стиснутого в панике горла: - Филипп... Филипп... Светлый содрогнулся всем телом, распахнул свои серо-голубые глаза осмотрелся. И простонал, хрипло, нечленораздельно. На его лице была ясней ясного написана самая настоящая паника.