Перчатка миру

Шэнь Цинцю мирно сидел на лавочке, переводя дух и попутно чехвостя неприятную реальность. Анестезия, какой бы чудной она ни выглядела в форме кисловато-горького сиропа голубоватого цвета, оставалась собой. И последствия в виде нарушенной координации никуда не делись. Операции — они и в порноромане операции, ничего не попишешь. И мужчина совершенно не ошибся в своих оценках того, насколько всё плохо. Эскулапы, порядком уставшие, сказали, что возились весь день, но добились лишь того, что ситуация не станет хуже. И это, на минуточку, слова мастеров своего дела, у которых на двоих семь с половиной веков жизни — после свыше десяти часов работы. Хотя у Шэнь Цинцю невольно возникал вопрос: сколько из этого внушительного срока заняли склоки? Кто-то скажет — суровое отношение, но и эти двое не были образцом врачебной этики, так что оно вполне справедливо. Даже если Шэнь Цинцю сумеет выяснить, что за душой у старейшины Ли, и ответ его устроит, проще может не стать. Конфликт между врачами, даже если они знают своё дело — а это, безусловно, так — повышал риск ошибок в разы, и это совершенно не радовало. Эти двое устроили завуалированный спор о компетентности, благо Шэнь Цинцю утром этого не понял. Иначе бы решил, что под нож, а точнее — под тату-машинку, к ним не ляжет и просто сбежит. Но его пока не угробили, что внушало сдержанный оптимизм. Да и позже, когда он очнулся, вели себя по отношению к нему и к работе корректно. Хвала всем высшим силам! Но от этих сомнений в адрес врачей и всей ситуации он устал порядочно, и более чем, рад был новости, что продолжат они утром. И сам решил выйти немного пройтись под присмотром, во всех смыслах, приставленного слуги. Но, учитывая, что настороженность к чужакам в клане Фу вполне оправдана (никому не хочется наступать на те же грабли), а совесть Шэня Цинцю была чиста, он решил не обращать внимания и не давать волю раздражению. Так он добрался до сада и занял себя как мог: наблюдал за звёздами и отвесными горами. Диковинная белая горная порода, слишком твёрдая, чтобы быть известняком или песчаником, отражала лунный свет, создавая непередаваемые пейзажи. Залюбовавшись этим зрелищем, он не сразу заметил главную достопримечательность сада — огромную стелу с весьма примечательным сюжетом. Сцену, изображённую на ней, вполне можно было назвать точкой отсчёта современной истории региона. Располагалась она по другую сторону пруда и скрывалась в полутьме, но это не стало проблемой. Во-первых, спасибо прекрасному — неестественно прекрасному — зрению. Во-вторых, она была близнецом такой же, что стояла в публичной части дворца и на Цюндине. На ней была изображена сцена, в которой хозяева приняли как гостей беглецов, которых чужаки хотели схватить. Некрасивая сцена, которая становилась ещё хуже, если знать детали. Хозяевами были тогдашний глава клана Фу, хранитель Запада которого, впрочем, коллеги по ремеслу таковым не считали, а также владыки-заклинатели из окрестных земель. Преследователями были даосские монахи из Храма Юйсюй, для которых хозяева были столь же сомнительными, как и преследуемые беглецы. Беглецами оказались пятеро старших основателей Цанцюня, за исключением девы-духа Ваньцзян. Четверо из них, по совету своей небесной знакомой, бежали через весь континент, невольно переманив на свою сторону одну из своих стражей по дороге. Но дух не ошиблась — долгий и опасный путь обернулся благом и большой удачей. Главы западных сект за рекой Сицян, не увидев в беглецах угрозы, отказались выдавать их, просто назло. Они ответили на вековое презрение таким же презрением. Если вникнуть в контекст этой перепалки, становилось совсем тошно. Тот Излом, что погубил таинственных строителей храмов на хребте Тяньгун, был не единственным в своём роде. Спустя многие столетия он разрушил почти весь запад, остановившись аккурат на реке Сицян. Люди на восточном берегу реки сочли это божественным знаком и посчитали тех, кто оказался по другую сторону, проклятыми. И они не стали ничем им помогать. Шэнь Цинцю горько улыбнулся, лучше многих понимая фразу, что боги к людской чёрствости не имеют никакого отношения. Местные боги не были причастны к природе самого Излома! Но это было известно только ему, как читателю. Правду, Ло Бинхэ узнает об этом лишь позже, а до того момента оставались десятилетия. С точки зрения Шэнь Цинцю, было чудом, что на брошенном берегу не воцарился филиал Царства Демонов. Чудо, пропитанное горем, кровью и жертвами десятков поколений. Когда начался новый затяжной Излом, который сначала закрывший границу с демонами, эти люди занялись своей жизнью и им было плевать на остальной континент. А по другую сторону реки верхушка заклинателей, медленно, но неуклонно, начала сходить с ума. Объявив, что «окончательное» решение проблемы с демонами — их заслуга, они начали обожествлять каприз судьбы. Наука превратилась в священнодействие, ведь при отсутствии сопоставимого противника потребность в развитии отпала. Все несогласные сначала объявлялись отщепенцами, а позже — преступниками. Так ли удивительно, что подобные люди начали бежать за реку Сицян? И как выяснилось, не в объятия полудемонов, а к хоть и оскорблённым, но вполне вменяемым людям, разделяющим их взгляды на развитие заклинательства. И брошенных просто не было такой роскоши, чтобы позволить случиться стагнации. И позже когда, вместо того чтобы просто отпустить беглецов к дикарям, начали пытаться догонять их, у дикарей лопнуло терпение. Старый Союз Бессмертных был последней организацией, которая имела моральное право, устанавливать свои порядки за рекой Сицян. Местные пришли в ярость, и припомнили всё, это было изображено на барельефе. Что же касается основателей, им несказано повезло, ибо западные владыки начали их опекать на зло общим неприятелям. Солидарность гордых, незаслуженно оскорблённых людей выглядит именно так. Эта компания стала бичом и могильщиком для своих гонителей. Иллюстрация того, как паранойя власть имущих способна вдохнуть жизнь в их страхи. За год произошёл ещё один инцидент — скандал с первым мастером дворца Хуаньхуа. Тот был опытным и влиятельным генералом, которому путы старых догм сильно мешали, и о чём он не стеснялся говорить. Подобные ему «разговорчики» порядком злили консерваторов при власти, и это вылилось в очередной скандал. Но до птиц настолько высокого полёта поначалу не замахивались, однако на тех, кто не имел покровителей, — пожалуйста. Среди них оказалась группа из четырёх друзей-исследователей и изобретателей из числа странствующих заклинателей. Тогда они были ещё наивными юнцами, мало понимающими в большой политике, и занимались новаторством исключительно на благо людей. Эти четверо, пусть и не желали стать знаменем перемен, но против воли стали таковыми в глазах окружающих. Неравнодушие к людским бедам вовлекало их в множество передряг, а сила и необычные техники вызывали в одних людях восхищение и желание следовать чужому примеру, а в других — презрение, зависть и подозрения. Увы, у последних хватало власти и мотивов расправиться с наивными, благородными исследователями. Их обвинили в том, что они — тёмные заклинатели, ведь их техники порой сильно отклонялись от привычных для общественности. Многие хотели увидеть в этом что-то неладное, нечестивое. И не бродячим заклинателям, не знавшим, что им следует защищаться, было с ними тягаться. Благо хоть, знакомый дух, будущая основательница Ваньцзянь, посоветовала, куда податься, пусть это место было на другом конце континента. Но отделавшись от преследования, пятеро друзей получили гораздо больше, чем ожидали — защитников, учителей, а позже и друзей, учеников, могущественных союзников. История поучительная, а Шэнь Цинцю, задумавшись о событиях давних дней, не заметил подошедшего человека. — Как вы? Мужчина чуть не вздрогнул — старейшина возник будто из ниоткуда, а следом отругал себя, ведь не стоит так летать в облаках. — В рамках терпимого, благодарю за помощь, Ли-лаоши. — Лорд Шэнь, право слово, мы делали лишь то, что должны были. Сам Шэнь Цинцю с тщательно скрываемым удивлением наблюдал за седым стариком. Он словно удивился благодарности. И только потом понял, что дело в тоне — Шэнь Цинцю никогда не переставал подозревать старейшину, который мягко, но не слишком благосклонно относился к нему. Шэнь Цинцю, конечно, был солидарен с подозрениями, но оказанная помощь заслуживала выражения признательности. Да, это было необычно, но почему эта каменная статуя так среагировала именно на это? Мужчина решил поддержать разговор и, возможно, попытаться ещё раз вызвать эмоции у старейшины. Возможно, получив больше триггеров, он разгадает эту головоломку. К его удивлению, Ли Му упростил ему задачу, заговорив сам. — Прекрасно. А у вас, лорд Шэнь, похоже, появились какие-то мысли насчёт барельефа, раз вы не сразу заметили чужое присутствие. Поделитесь? Имело смысл ещё сильнее сломать представление старейшины о человеке с именем Шэнь Цинцю, подтянуть свою репутацию и просто посмотреть, что выйдет. Орудием была выбрана откровенность из уст человека, известного своей скрытностью. — Если задуматься, то сцена — это не только воспевание благородства, но и мрачное предостережение. Собеседник хмыкнул и присел на свободную часть лавочки. — Не часто услышишь подобное, и позвольте полюбопытствовать, что навело вас на такие размышления? — Все до боли просто, Ли-лаоши. Мы наследники основателей, но на самом деле бесконечно от них далеки, при всем к ним почтении. Не одна эпоха с тех пор минула. «И Великие Секты сейчас гораздо более сродни своим предшественникам, чем своим основателям, пусть и не страдают их маразмом. Но до каких пор? Элиты подчас легко и просто слетают с катушек.» Этого Шэнь Цинцю не высказал, но он очень сильно подразумевал это и даже не опасался за последствия своего словоблудия, едва Ли Му увидит в этом крамолу. Идущие путем тени люди своеобразные и не видели ничего дурного в критике, даже если от неё меркнет лоск. Если она ложная, значит ядовита для всех, так считало Братство Тени, и они были правы. По крайней мере по отношению к другим, а вот свои секреты они хранили с повышенной ретивостью. Безусловно, можно прикрыться тем, что Тьма шуток не любит, и что двусмысленное положение вынуждает к этому, но Братство на этом поприще частенько лицемерило. — Мудрые размышления, но пока их наследие действительно понимают и желают пронести сквозь бури перемен, мир в надежных руках. И неважно, насколько свежо или давнее это понимание. Шэнь Цинцю лишь усмехнулся на подколку. — Если могут меняться эпохи, люди уж подавно, была бы причина. А у меня, как вы могли заметить из моих сегодняшних рассказов, их хватает… как и поводов для сожалений. Приключившиеся за последнюю неделю события пришлось рассказать, хоть и опуская некоторые детали. От врачей что-то утаивать — по себе бить в конце концов. Но тогда это делалось в сдержанной сухой форме, процедурный кабинет и мутный врач к откровенности не располагали. Но в качестве подначки можно было бы и чуть пооткровенничать. Мужчина ожидал всякой реакции на свою провокацию, но не выпадения из реальности и бездумного взгляда на близлежащую, казавшуюся, сливу. И говорил он, казалось, вовсе не с ним. — У всех своя история глупости и слепоты, главное вовремя одернуть руку. [+100 баллов расположения Ли Му] «Ради всего святого, что у этого старика в голове творится?» [Жалость, выданная за доброе расположение, а на другой чаше весов — сходство Шэнь Цинцю с У Яньцзы, который был признанным мастером, но также отличался пороками и полным неумением признавать свои ошибки.] За своим шоком Шэнь Цинцю даже не сразу заметил, что подобная разговорчивость не свойственна Системе. Ткнула в это сама машина. [Госпожа Альтара, будете больше вмешиваться в процесс на вас будет подана жалоба.] [Кому она ещё боком выйдет дорогая?] «Альтара?» Впрочем, никто из спорщиц ему так и не ответил, и Шэнь Цинцю, поблагодарив в душе Альтара, принялся размышлять о сказанном. Пазл неожиданно сложился, когда театралка ткнула в неочевидную схожесть, которая, казалось бы, лежала на поверхности. Если смотреть под этим углом, сходство ученика и горе «наставника» становилось достаточно явным, чтобы Ли Му не мог его не увидеть. И столь же закономерно в тайне следил за подопечным, дабы пресечь, стоит тому выдать нечто эдакое. В этом случае маска старейшины была логичной. Шэнь Цинцю продолжал быть объектом наблюдений и человеком, к которому страшно привязываются. Грабли под названием У Яньцзы слишком сильно по нему ударили. А Шэнь Цинцю, признав наконец свои ошибки, в конце концов Шэнь Цинцю мог применять свою власть как самодур, и не видел в этом проблемы. и очевидно изменившись, тем самым существенно подорвал почву под ногами у сходства. Подозрения едва ли были сняты, но шанс реабилитироваться в чужих глазах, очевидно, был получен. Ли Му, придя в себя, смутился и снова принял свой привычный блаженный вид. Будь история иной, вероятно, Шэнь Цинцю начал бы подозревать о глубокой связи между Ли Му и У Яньцзы, даже после мнимой смерти последнего. Но это за него сделал предшественник давным-давно, когда узнал о давней дружбе своего спасителя и истязателя. И, резонно заподозрив, в удивительном таланте старейшины, объяснявшемся банальным опытом работы с такими изуверскими массивами, пришел к выводу, что экспериментальные и должные существовать в одной голове по версии следствия. Ли Му, что примечательно, сам пришел с покаянным и весьма любопытным ядом, который убивает человека, если тот попытается соврать во время его действия. Но для честного человека он совершенно не опасен. Яд носил поэтичное название «Щит Невиновных». В тот вечер старейшина признался своему подопечному, подозрения которого, несмотря на свою остроту, не были лишены смысла, в двух вещах. Исследования, вылившиеся в эксперименты на людях, действительно начинались двумя давними друзьями, и поэтому общая логика массива была старейшине известна. Но он отрекся от этой затеи задолго до того, как она стала составом уголовного дела. Ведь все упиралось в то, что проверить их теории и не угробить в процессе кучу народа было невозможно. Моральные ориентиры Ли Му совершенно не позволяли ему сделать что-то подобное, чего не скажешь о У Яньцзы, тогда еще Мэн Цзяне. Обдумав все случившееся, Шэнь Цинцю хотел посмеяться. Да, он был прав насчет скрытой настороженности мужчины, но угроза исходила бы только в случае, если тот решит быть мудаком. — Сундук так и не открылся? Мужчина даже не сразу понял, о чём старейшина говорил, и лишь спустя некоторое время осознал, что тот сменил тему разговора. У Яньцзы запечатал что-то в сундуке с запиской, в которой говорилось, что он откроется только спустя годы и лишь рукой «ученика», а вскрыть сундуку никто так и не смог. Поэтому ничего не оставалось, как отдать чертов ящик Шэнь Цинцю и ждать, но воз и ныне там. Мужчина откровенно говоря, изначально нервничал по поводу того, какой нервотрепкой этот сундук может стать в будущем, даже если он не умрет, как Шэнь Цзю. И, следовательно, доживёт до того момента, когда сработает таймер, заложенный в сундук. Однако вспомнив одну главу из романа он выдохнул с огромным облегчением. Сам сундук подарок на крупную годовщину Мэн Цзюня от Му Лянь. Это был выбор У Яньцзы: ей много крови попил, но женщина решила последовать примеру Ли Му и отравиться ядом, чтобы доказать свою непричастность. И, к счастью, осталась жива. Однако для Шэнь Цинцю сейчас было важно другое — этот сундук был украшен родовым стилизованным деревом. И в романе была одна занимательная глава. Через пару лет пропадёт ещё один загадочный сундук, виновником исчезновения которого станет Ло Бинхэ. Он случайно притащит артефакт, работающий как кроличья нора. Подросток честно хотел сдать находку, но наткнулся на учителя, проверяющего тот самый сундук. Какого черта артефакт сработал на учительском складе, было решительно непонятно. Ло Бинхэ только и успел отметить, что рисунок дерева на крышке ему смутно знаком. Но рассмотреть его он не успел. Возможно, он видел этот символ на поясе Му Цинфана, который никогда не скрывал своего происхождения и носил подвеску с символом рода. Похоже, сюжет не мог пойти дальше, потому что катализатор — сундук — исчез в Тартаре. Главному герою досталось ужасно — от кучи народа. Спасло его от изгнания только то, что произошедшее было воспринято как случайность и едва ли не аномалия. Но это всё происходило в будущем, к огромной радости Шэнь Цинцю, который с У Яньцзы и всей этой мутной историей не желал иметь ничего общего. — Печати столь же крепки, как и десятилетие назад, Ли-лаоши. А я всё не могу понять, как безумец, даже после смерти, смеет ко мне обращаться и, главное, зачем? Однако радость от того, что чаша настоящего разбирательства минула его, мужчина всё же не мог не задаваться вопросами по поводу уже случившихся событий. — Как вы и сказали, он был сумасшедшим, и в лучшие годы был странным человеком. Не удивлюсь, если он приготовил шутку на случай своей поимки и теперь с того света наблюдает за нашими метаниями. Хотя со стороны казалось, что он пытается убедить в этом себя, прогоняя более страшные опасения. Впрочем, Шэнь Цинцю решил не углубляться в это. — Вы правы Ли-лаоши, приговоренный и ничуть не раскаявшийся в солнечном человек может оставить только насмешку. Говорилось это с убеждённостью, которой в душе не было. Хотя бы потому, что У Яньцзы, вопреки собственным словам, прекрасно знал прошлое своей жертвы — видел его своими глазами. Но он скрыл факт убийства — полтора убийства, если быть точным, — фактически проложив своей ложью дорогу в жизнь. Он смолчал под пытками, после которых от него осталось лишь подобие человека. Смолчал потому, что на заклинателей тени большая часть сывороток правды не действовала вовсе. А охотники отказались помогать в этом деле — попытки реформирования массива, даже ценой многочисленных человеческих жертв, в их полномочия не входили. Но даже так он не выдал ученика — и бог знает, что ещё. С большой долей вероятности в сундуке находилось нечто важное, и именно поэтому Шэнь Цинцю не желал иметь с этим дела. Так что сундук останется там, где был, и если Ло Бинхэ сам не избавится от него, это сделает он. — Приятно было побеседовать, но мне стоит отдохнуть. Хорошего вечера, лорд Шэнь. — И вам, Ли-лаоши. Ли ушёл, а Шэнь Цинцю лишь развёл руками — на излишнюю общительность он и не рассчитывал. Годы недоверия одним разговором не лечатся, нужно время. Он же просто решил передохнуть в тишине и покое, как и планировал.