Перчатка миру

И вот уже днем Шэнь Цинцю корпел над бумагами, скопившимися за почти полмесяца. Пожалуй, стоило радоваться, что предшественник был дотошным педантом и успел завершить квартальные отчеты в срок. Теми самыми бумагами, на свидание с которыми спешил Вэй Цинвэй, ведь сроки давно были упущены. Жаловаться на это во время чаепития мешало только неподходящее окружение. Переселенец занимался исключительно текущими делами. Бумаг было много, но это оказалось обманчивым ощущением: их накопилось столько лишь потому, что их не трогали почти две недели. Интерес представляли лишь несколько документов. Первым из них оказалось письмо-прошение от главы клана Сун, Сунь Ицзина. Оно было написано в вычурной, елейной манере, намекая на то, что вспыльчивый грубиян писал его под диктовку более рассудительной супруги, которую, впрочем, обычно вовсе не слушал. А ведь его сын отзывался о своей покойной матери как о чрезвычайно умной женщине, которая всю жизнь расплачивалась за одну ошибку. Ослепленная юношеской влюбленностью, она не разглядела, кем на самом деле был её избранник. История, увы, стара как мир. Она погибла вместе с мужем и его племянником в засаде, устроенной людьми, которым глава некогда уважаемого клана сильно досадил. Печальная, но ожидаемая кончина. Слишком многим Сунь Ицзин перешел дорогу. Само письмо содержало просьбу принять его сына-наследника Сун Баоци в качестве внешнего ученика. К письму прилагалась записка от Юэ Цинъюаня: «Мне доводилось встречать молодого наследника, и, в отличие от отца, это достойный юноша. Принять его на обучение я готов, но последнее слово за тобой, шиди.» По уставу школы глава не мог навязывать своим шиди и шимэй учеников, даже внешних. Это было слишком тонкое дело для вмешательства извне. Хотя на настоятельные просьбы Юэ Цинцзюаня и его предшественников редко давался отказ, Шэнь Цинцю всё же мог себе это позволить — чем и воспользовался. Оригинал горя как печка, из-за ссоры с Сунь Ицзинем в романе дал гневный отказ. Ещё хуже для отца и сына было то, что этот отказ был дан единственным человеком на всем Цанцюн, обучение под чьим покровительством не было бы тратой драгоценных лет молодости заклинателя. Всё дело заключалось в пути самосовершенствования. Здравомыслящие люди, как общество любило себя считать, в массе своей выбирали один из двух больших путей: физическое или духовное развитие. Однако существовал один нюанс — специфические техники этих путей были взаимоисключающими. Но во все эпохи находились те, кто был не прочь получить в свои руки достоинства обоих. И только поэтому это искусство расцвело как диковинный цветок под гнётом общественного порицания был долог и тернист. Мало того, что это считалось опасным занятием на протяжении большей части известной истории, так и сама идея казалась нелепицей. Цзянху тяготел к специализации во все эпохи, а попытки усидеть на двух стульях всячески порицались. Таких людей называли стяжателями, полоумными, непостоянными и недоучками. Если спросить Шэнь Цинцю, он считал универсальность своих сил большим преимуществом. Но, увы, где он, а где узколобые мудрецы. Даже когда путь баланса стал представлять собой полноценную школу, где это искусство преподавалось безопасно, адептов продолжали за глаза называть чудаками. Из-за этого школ, оставшихся верными этим идеям, было мало, а действительно крупных можно было пересчитать по пальцам. На Западе ровным счетом это был лишь клан Сун и пик Цинцзин. Таким образом, Сунь Ицзин оказался в совершенно патовой ситуации. Секты рангом пониже мало могли предложить Сун Баоци, а обращаться к школам из других регионов мешал гордый отказ сильнейшей из нынешних школ. Попытки пристроить наследника хоть куда-то сулили только дальнейшие унижения. Никто не жаждал получить ярлык абы кого. Впрочем, несмотря на всё это, лорда Цинцзин даже Сунь Баоци ровным счетом не винил. Он в куда большей степени в случившемся считал виновным родителя. Отношения между отцом и сыном можно было описать как взаимное ледяное презрение. Сын считал отца неотёсанным варваром, отец — почитал сына скользким гадом и холоднокровным интриганом. «Сказал человек, который ничего не оставил своему сыну, кроме как спасать семью от его катастрофических ошибок, постепенно отбросив мораль.» Ло Бинхэ с намятыми аномалиями боками и выкинутый ею же в неизвестном направлении находит нет не девушка – известный интриган, привыкший ходить по головам ради семьи. Хотя на его сестёр Ло Бинхэ спустя несколько глав положит глаз. Впрочем, изначально в этом не было ничего личного. Сун Баоци выполнял свои элементарные обязанности, а именно — проверял, что это за брешь в пространственном континууме образовалась на поднадзорных территориях. Бреши он не нашёл, зато обнаружил скандального хозяина дворца Хуаньхуа, которого аномалии лишили всех маскировок, имевших смысл. Но расчётливый политик решил промолчать о своей наблюдательности. Сун Баоци не пожелал становиться нежелательным свидетелем, к тому же дополнительно получив компромат. Убийственное решение, если бы не два важных фактора. Ло Бинхэ сочувствовал тому, какую роль в судьбе нового знакомого сыграло самодурство Шэнь Цинцю. А также считал Сун Баоци человеком безусловно ответственным, но не амбициозным. А умных людей, которые не склонны стремиться к вершинам власти, нужно вербовать и привязывать к себе. Ло Бинхэ обладал чутьём на хороших советников, и Сун Баоци был включён в их число. Интуиция главного героя — это отдельный чит-код. Ключ к сердцу Сун Баоци оказался весьма необычным, и Ло Бинхэ нащупал его даже раньше, чем разумом понял, что нужно сделать. Он увидел в этом мужчине именно человека. Не сына проклятого и не холоднокровного интригана, а простого человека, который отчаянно пытается сохранить дом, разрушающийся у него на глазах. И отнёсся к нему соответственно. И потому Сун Баоци был окрылён фактом, что кто-то видит в нём человека. Да, изначально это была лишь игра, но со временем Ло Бинхэ сам очаровался таким обожанием. К концу истории он вполне искренне пожелал призвать к ответу тех, кто годами отравлял жизнь клану Сун. После этого Сун Баоци уже не покидал главного героя, став его правой рукой Ло Бинхэ в царстве людей. Политиком и интриганом этот человек был превосходным, это у него не отнять. Шэнь Цинцю, читая о невесёлой истории мальчика и выросшего из него мужчины, думал: «Будь у него наставник и опора в беспокойных политических водах, Сун Баоци не пришлось бы идти на всю ту грязь, которую он совершил.» Нет, это его не оправдывает. Этот мужчина в будущем прольёт слишком много невинной крови. Но жизнь этого мальчика могла бы быть другой, если бы ему протянули руку помощи. Ребёнок не должен был расплачиваться за грехи родителей и даже за ошибки самого себя из другой реальности. Шэнь Цинцю почти не колеблясь решил воплотить свои старые размышления в жизнь и взять мальчика под крыло. Это был довольно крутой поворот сюжета, поэтому он не мог не поинтересоваться, что думает Система. «И ты даже не собираешься мне этого запрещать?» [Учётная запись находится во владении пользователя.] Шэнь Цинцю насторожила эта обтекаемая формулировка, но всё же свобода действий была дана. Мужчина не преминул ею воспользоваться, написав свои намерения в вежливо-сдержанных формулировках как главе школы, так и главе клана Сун. «Будь этот мудак неладен.» Размышляя о том, как обращаться с мальчиком, когда он попадёт под его опеку, Шэнь Цинцю пришла в голову мысль, как убить сразу двух зайцев. Пусть это было только предположением, но он крепко подозревал, что стремление Сун Баоци, чтобы люди видели его настоящего, а не личины, родом из самой юности. Ло Бинхэ, ребёнок светлый и далёкий от политики, вряд ли станет сторониться Сун Баоци. В отличие от других учеников, особенно тех, кто принадлежал к другим школам школам или знатным семействам. И так получит, как минимум человека себе сочувствующего и которого притеснять чревато. Подтолкнуть их к общению, право слово, было несложно, ведь Ло Бинхэ жил в комнате один. Подселить к нему Сун Баоци — дело одной бумажки управляющему общежитием. Восточное крыло общежитий, негласно считавшееся местом для учеников внутренних школ, на практике принимало и внешних учеников из самых доверенных и влиятельных союзников Цанцюна. Клан Сун в это число сейчас не входил, но у Шэнь Цинцю оставалось место для самоуправства. Так он мог одновременно прикрыть тылы Ло Бинхэ и показать, под чьей личной протекцией находится Сун Баоци. Хотя, откровенно говоря в глубине души, Шэнь Цинцю пугало, насколько сильно он мог управлять судьбами людей, не имея над собой судьи. Так он мог одновременно прикрыть тылы Ло Бинхэ и показать, под чьей личной протекцией находится Сун Баоци. Хотя, откровенно говоря, Шэнь Цинцю пугало, насколько сильно он мог управлять судьбами людей, не имея над собой судьи. «Я не стану злоупотреблять этой властью. Я не дикарь и не деспот, и не хочу ими становиться.» Дав себе такое обещание, Шэнь Цинцю заметно успокоился. Короткая записка, которая кардинально меняла судьбу несчастного ребёнка, была написана. Как и настоятельная рекомендация управляющему общежитием держать язык за зубами и не разглашать эту информацию до срока. Дело было решено. Следующие листы представляли собой отчёты Бай Лу о миссии для молодых учеников. Эта история отсутствовала в книге, так что Шэнь Цинцю читал её с большим интересом. Успешный результат подобных миссий обычно заключался в том, что сопровождающий наставник мог сидеть спокойно и вальяжно попивать чай. Но эти оболтусы не только не поняли, что произошло в городе, но и довели до того, что Нин Инъин пришлось спасать самой Бай Лу. Провал. Полный провал, объяснявшийся либо пугающей беспечностью, либо не менее тревожной неспособностью работать в команде. Лучшей защитой для молодёжи было держаться вместе, компенсируя недостаток опыта и силы численностью и взаимопомощью. Почему Мин Фань и Тан Вэй допустили, чтобы их группа разделилась, осталось загадкой. А почему остальные не пресекли их очевидно чреватые действия — вопрос ещё больший. А дело было в демонице, которая любила жить среди людей, снимая кожу с девиц, чтобы занять их место. Она мастерски копировала поведение своих жертв. Бай Лу распознала её в наложнице городского главы, выяснив о её «проделках» из его слов, но не подала виду. Эта миссия была предназначена ученикам, уже заслужившим свои мечи или близким к этому. Справиться с низшей демоницей им было вполне по силам, поэтому Бай Лу вмешалась только в крайнем случае. Таковы были принципы милосердия наставников, понимавших, что чем раньше дети отучатся быть беспечными, тем больше у них будет шансов выжить. Постоянно сопровождать их никто не будет. Весь отчет был одной отрезвляющей пощечиной, во всей красе напомнивший, насколько новый мир в котором оказался отличный от родного. Смертельная опасность была вечным спутником местных жителей. Здесь выживали либо везучие, либо приспособленные. А лучше всего — те, у кого были оба дара Небес. То что на первый взгляд казалось жестоким обращением с детьми, было настоящей заботой о будущих поколениях. Какова жизнь, такова и забота. Не вина местных жителей, что люди с той стороны реальности любят зрелища. Смириться с этим Шэнь Цинцю было сложно, но ради того, чтобы не стоять в будущем на могилах этих детей, он обязан был принять эти правила. Бай Лу таких мук совести не испытывала вовсе, и она рапортовала о проведении самых тщательных разъяснительных работ о том, насколько опасна беспечность, которую здесь почитали пагубной привычкой похуже пьянства или неуважения к старшим. «И правильно делали.» Отчёты Мин Фаня и Тан Вэя, были техничны и закономерно оказались объяснительными записками за провал миссии. Всё на что хватило детишек была мысль : «Бес попутал.» и Шэнь Цинцю был готов хвататься за голову. Глядя на их безобразие, мужчина решил, что помимо стандартных санкций — дополнительных зачётов и тренировок — стоит озадачить оболтусов исследовательской командной работой. Распознать перевёртышей с первого взгляда, как это сделала Бай Лу, ученики не могли. Для таких трюков требуется сильное золотое ядро и внушительный опыт. Однако теория подобного им вполне по плечу. Поэтому, вдумчиво составив перечень книг, которые оболтусам понадобятся Шэнь Цинцю вызвал к себе Мин Фаня. Юноша вошёл осторожно, напряжённая фигура выдавала волнение. Провал задания был во многом его виной, а снисходительность наставника к промахам не были известны никому. Кому как не главному ученику, лучше других знал, чего ждать от шицзуня. Поклонившись, он почтительно произнёс: — Приветствую, наставник. Этот никчёмный рад знать, что вы поправляетесь. Вы хотели меня видеть? Шэнь Цинцю ответил сдержанно, не собираясь кричать на ученика. Он знал: дети лучше понимают, когда с ними говорят, а не кричат. Хотя по местным законам Мин Фань год как считался взрослым мужчиной, в глазах наставника он был подростком. Юнцу только исполнилось семнадцать. — Ваш провал меня огорчает. Поэтому вам назначаются дополнительные зачёты и тренировки. Первое касается в особенности касается тебя и Тан Вэя, второе — Нин Инъин. Заговорить демона — похвальное достижение, но лучше вовсе не попадать к нему в лапы, с чем твоя шимэй провалилась с треском. Взяться за девушку Шэнь Цинцю собирался давно, а случай с Кожеделом предоставил для этого отличную возможность. Мин Фань ожидал, что наставник вынесет отдельное наказание для зверёнышу. Эта бестолочь ничем не помогла их дорогой шимэй, которая была вынуждена заговаривать зубы демонице, облизывавшейся на её кожу. Девушка страшно перепугалась, оказавшись связанной вервием бессмертных, но не растерялась лелея надежду, что её спасут раньше, чем демонице надоест слушать красивые легенды. Хвала Небесам их наставница успела в самый последний момент. Как прекрасно проявила себя шимэй, так отвратительно показал себя зверёныш. Но Мин Фань ничего из этого не сказал: наставник легко мог сменить милость на гнев. Вместо этого он произнёс: — Вы, как всегда, мудры, наставник. Мы сделаем всё, чтобы больше вас не разочаровывать. — Очень на это надеюсь, — ответил Шэнь Цинцю. После небольшой паузы наставник продолжил. — Это ещё не всё. Вы слышали, как Бай-шицзе сразу распознала демоницу. Ученикам подобное не под силу. В этом вашей вины нет. Однако это одна из тех вещей, которые проще понять, чем исполнить. Шэнь Цинцю протянул Мин Фаню листок с литературой. Где под каждым именем оболтуса значилась отдельная книга. Дураком Мин Фань не был, и глядя на выделенные разношёрстные книги, понимал, их ждёт обширная исследовательская работа, чтобы реабилитироваться в глазах наставника. От подобной перспективы его глаза вспыхнули азартом. — Что от нас требуется, шицзунь? — Ответ на то, как ваша наставница раскрыла Кожедела, весьма комплексный. Каждому из вас будет дана лишь его часть, главная же задача собрать его воедино самостоятельно. Так же с вам будут спрашивать изучение вашей личной книги. Время вам отведено полторы недели. Мин Фань ты понимаешь почему шицзунь даёт вас именно такое задание? Юноша прилагал все усилия, чтобы не звучать и не выглядеть совсем уж обречённо, пусть у самого было недостойное его положение желание побоится головой об ближайшую колону. — Мы выяснили на задании почти всё необходимое, но не смогли собрать цельную картину. — Верно, но лишь отчасти. Будь у вас больше времени, вы бы справились. Никто из вас не настолько глуп, чтобы не найти ответа. Но настоящая проблема в том, что вы сами лишили себя времени, составив неразумный план действий. Вы не подстраховали друг друга от ошибок, а это ещё хуже. Потому главное, что я буду оценивать, — это результат. Если он будет приемлемым, я сочту, что вы сделали правильные выводы из провала. Шэнь Цинцю позволил себе лёгкую улыбку. — А теперь ступай, Мин Фань. У этого наставника скопилось много дел. Глядя в закрывшийся за юношей дверью, мужчина молился, что своими "гениальными" идеями не сделал хуже. Шэнь Цинцю достал из рукава своё сокровище, за которым он следит как Голлум за своей прелестью– карманными часами. Выяснилось, что самая большая его проблема — полное неумение определять ход времени по косвенным природным признакам. Похоже это было интуитивное чувство вырабатываемой лишь личной практикой. Даже советы других людей в этом деле оказались лишь смутными ориентирами. Часы показывали два часа дня, и бумажная работа была наконец завершена. В прочем заявление, что первый полноценный рабочий день прошёл благополучно — крайне поспешное поспешное. Предстояли беседы с помощниками и, главным образом, заслушивание отчётов от Сюэ Юшаня. Шэнь Цинцю заранее предполагал, что тот будет шипеть и плеваться ядом, независимо от его поведения. Дело было вовсе не в нём самом. Оставалось только горестно вздыхать: иметь чертовски компетентного, но постоянно обозлённого заместителя — настоящее испытание. Это была каторга, из которой не сбежишь. Но право выбора всё равно не было. И даже дело было не в Системе. Шэнь Цинцю просто не видел вокруг никого, кто был бы столь же подходящим и компетентным для этой должности. Зато было время пройтись и перевести дух – целых полтора часа. Которые Шэнь Цинцю решил потратить на прогулки и знакомство с новым местом работы.