Перчатка миру

Забывшись в линиях туши, Шэнь Цинцю не заметил, как Сюя устал терпеть нерадивого хозяина и без предупреждения выгнал его обратно в физический мир. Небытие быстро сменилось возвращением в реальность: тело ощущало твёрдый пол, слегка затёкшие мышцы и вес меча на коленях. В воздухе ощущалась приятная ночная прохлада. В этих высоких горах, вопреки здравому смыслу, было удивительно тепло, а воздух не казался разреженным. [Стартовый квест "От бараков до вершин" успешно выполнен. Получено 200 баллов притворства. Функция ООС разморожена. С этого момента вы получаете полный контроль над учётной записью Шэнь Цинцю с правом управления. Примите поздравления!] Слова механического голоса вызвали облегчение, но до эйфории было далеко — он слишком устал. Да и радоваться пока было рано: свободу действий нужно было использовать с умом и осторожностью. За стенкой слышались разговоры о безымянных бедовых шиди, с которыми вечно что-то случается. «Услышь подобное оригинал, болтунам бы не поздоровилось», — подумал Шэнь Цинцю, усмехнувшись про себя, и предпочёл сделать вид, что разговора не слышал вовсе. Подавать признаки жизни он пока не решался, опасаясь, что в комнате мог быть кто-то незамеченный. Он собирался с мыслями, готовясь разыграть первый акт спектакля — вселенской усталости. Хотя сейчас эта усталость вовсе не была притворством. Когда, наконец Шэнь Цинцю решился осторожно открыть глаза, комнату освещали не солнечные лучи, а кристаллы-светильники. Под их бледно-голубым свечением на полу искрились витиеватые полосы инея, переливающиеся голубыми, фиолетовыми и розовыми оттенками. Этот замысловатый узор притягивал взгляд. «Ничего нового: пафосно, красиво и молит хоть о капле здравого смысла», — подумал он. Иней, вероятно, образовывал массив. Рука, ведомая странным порывом, дотянулась до ближайшей линии, прежде чем разум успел возмутиться такой неосмотрительности и небрежности. Последовала ослепляющая вспышка, однако стоило светопреставлению подойти к концу, а Шэнь Цинцю проморгался, на полу больше ничего не было. Пытаясь понять, что произошло, мужчина замотал головой и обнаружил позади себя статную мужскую фигуру. Кобальтовые одежды пребывали в лёгком беспорядке, рукава ханьфу и ладони были покрыты мелом, нарушая возвышенный образ. Это был Вэй Цинвэй. Его усталый и отстранённый взгляд создавал впечатление человека, который хотел бы скорее лечь спать, чем присматривать за далеко не самым приятным шисюна. В прочем винить человека с которым он был солидарен мужчина не собирался. Оригинал с течением времени стал не лучше того самого мальчишки Шиу, который за спасённую жизнь отплатил, подставив Шэнь Цзю под каток под названием "Цю Цзяньло". Шэнь Цинцю не мог ни видеть, ни ценить доброту от большинства людей, искажая её в нечто совсем мрачное. А ведь людей, искренне пытавшихся протянуть руку помощи, было даже больше, чем он ожидал. Похоже культура Цанцюн от истока заточенная держать разношёрстую публику единым целым делала своё дело. И почти всё, за исключениями нескольких женщин, оказывались оплёванными словесным ядом, совершенно не понимая за что им это и справедливо обижались. Вэй Цинвэй, совершил не одну попытку наладить контакт с Шэнь Цинцю. И ведь не спишешь на прагматичное отношения к другому старшему ученику «нам бок о бок жить», которое даже злом само по себе не являлось. Потому что попытки эти, начались и закончились ещё до того как Шэнь Цзю стал наследнику Ваньцзянь ровней. Стремление было вполне бескорыстным, однако чем больше Вэй Цинвэй старался, тем хуже была реакция. За размышлением об целой толпе, оскорбленной в лучших чувствах, с которыми нужно как-то взаимодействовать, Шэнь Цинцю не сразу заметил, что их гляделки затянулись. Убирая Сюя в ножны, он развернувшись к сидящему чуть поодаль...шиди, не только головой, но и корпусом, Шэнь Цинцю всё же нарушил молчание. — Добрый вечер, Вэй-шиди. Невежливо не говорить людям о таких свойствах их мечей. Сказано, впрочем, без всякой агрессии, просто устало. Оригинал, числившийся как стратег, как выяснилось, наряду с главой школы знал об этой самой школе почти всё. О Цзиичжигуанах, закономерно, было известно, как и о специфической «подковырке» с анонимностью меча до срока. Так что его слова звучали как усталое брюзжание о жизни — вещь, в которую собеседник, вероятнее всего, поверил. Что и было главным. – Нельзя сказать того, чего сами не знали. До срока Сюй был не больше не меньше, чем классическим мечом руки опытного мастера. Что тебе прекрасно известно. Вопрос о мотивах подобного стоит задать Достопочтенной Госпоже, – ответил Вэй Цинвэй неожиданно спокойно. Что было приветливее, чем ожидал Шэнь Цинцю, учитывая суровость хозяина Ваньцзянь в отношении шисюна. Более в штыки его воспринимали разве что трое: боевитая парочка Лю Цингэ, Ци Цинци и монах Гао Цингао — люди с прямолинейностью тарана и строгим, временами излишне категоричным, моральным компасом. – Основательница верна себе. Если она не сказала прежде, ответ уже не будет дан никогда. Шэнь Цинцю размышлял о странных ощущениях от клинка, которых прежде не наблюдалось. Помня о губительности тесных уз между человеком и мечом, он предполагал следующее. По официальной версии, ни душа, ни золотое ядро в процессе не участвуют. Лишь воздействие на мозг посредством двухкомпонентной энергии меча и массива. Однако правда лежала совсем в иной плоскости. Тут было не только влияние на душу, но и взаимодействие двух разных по природе душ — опасных друг для друга, перейди они черту существующего равновесия. Массив, по сути, являлся барьером между владельцем и мечом, нейтрализующим всю рискованность случившегося. Но даже в тепличных условиях подобное решение проблем памяти находилось одной ногой за гранью дозволенного. Очевидно, ни один из владельцев этих мечей из страха или уважения к основательнице не решался говорить правду. А репутация Достопочтенной настолько затмила глаза всем остальным, что крамольную версию никто всерьез не рассматривал. «Не будем нарушать сложившуюся традицию». – Об остальном, похоже, спрашивать смысла нет, – спокойно сказал он, без претензий к кому-либо. Вэй Цинвэй смерил Шэнь Цинцю сложным взглядом, ответ не был свойствен въедливому змею, не доверяющему никому. Особенно он был странен, в обстоятельствах, где неизвестного больше, чем всего остального. Сам же Шэнь Цинцю, унаследовавший двусмысленную репутацию, не хотел лезть в грозящую неминуемым феерическим скандалом ситуацию. Возможно, когда-нибудь в будущем, через годы, он отважится поведать Вэй Цинвэю правду, но точно не сейчас. – Сколько времени прошло? И случилось ли что-то важное за время моего отсутствия? – Четверо суток, не крайний срок для данных обстоятельств. И Бай-шимэй передала кипу документов по вашему расследованию. Упомянутая кипа, похоже, была аккуратно уложена в шкатулке, стоявшей на краю стола, заваленного всем, чем только можно. Вэй Цинвэй собрался с силами. Спокойствие змея внушало надежду, и он решил попробовать завести разговор «не по делу» и посмотреть, что из этого выйдет. – Нужно признать, я не понимаю, как вы с шимэй находите в этих бухгалтерских бумагах важные нити. – У меня была хорошая наставница, – проговорил он с легкой грустной улыбкой, в прочем бывшей напускной. Ли Шу была женщиной удивительного ума, жизнелюбия и упорства. Она была скромной, набожной и милосердной, никогда не проходила мимо чужой беды. Именно поэтому стала охотницей, ведь заклинательницей тени ей стать не удалось. Однако был всё таки один изъян, из-за которого, несмотря на нынешнюю признательность этой женщине, Шэнь Цинцю бы с трудом с ней сошёлся. Специфическая мораль, которой она проявляла. Это женщина была сущим ангелом к тем, кого считала достойным своей опеки, хотя порой это были крайне сомнительные личности. И быть сущим кошмаром для тех, кто проверку этой женщины не прошел. Выбор был так подчас весьма экстравагантный, и Сюэ Юшаню, приходилось благоверную одергивать. Этот человек на самом деле никогда не стремился судить людей сурово. На благо очень многих людей Ли Шу к словам любимого человека была склона прислушиваться. Но подобное женщина не вызывала бурного обожания такой хаотичностью и непоследовательностью. А ещё женщина ярко продемонстрировала, насколько вольно с черновиками Самолёта может обращаться Система. В романе и рассказах упоминались байки о странном народе, живущем на заокраинном западе. Осколок древней цивилизации, который в глуши всё же сумел сохранить веру в единого Бога. Однако эти люди в сюжетах никогда не появлялись, и сложно было сказать, сколько в этих историях правды. Вот только Самолёт, похоже, изначально задумывался как мир с более явной репрезентацией ислама. Народ, хотя и меньшинство, в своих регионах был достаточно заметным. Чем дальше на запад, тем больше менялся состав населения. Альтара взяла эту идею на вооружение, и в итоге Ли Шу стала экзотической красавицей, даже в браке носившей покрытие на голове. Цзянху, как ни странно, оказался удивительно веротерпимым местом. Исламские каноны в этом мире претерпели множество изменений. Веру даже монотеистической в полной мере назвать сложно — регресс до более ранних форм монотеизма был очевиден. Однако атрибуты оставались узнаваемыми. Настолько, что автор решил не раздражать своей экспериментальной задумкой аудиторию. Театралов это, впрочем, совершенно не смущало. Шэнь Цинцю это настораживало. Настоящая ходьба по минному пытаться разобраться, где театральные придурки решат пустить в ход авторские черновики. Возвращаясь к охотнице ему не суждено было встретить эту женщину, которая была подругой, наставницей и, кажется, последним оплотом ментального здоровья Шэнь Цзю. Ли Шу, в замужестве Сюэ-эр-фужэнь, умерла молодой. Однако при всей неоднозначном отношении этой женщине, Шэнь Цинцю не мог отрицать уважения к этой женщине, когда её неуёмная энергия и благожелательность были направлены куда нужно. А также чувства благодарности за её невольное наставничество на сложном жизненном пути. Впрочем, выражать признательность следовало не только покойнице, особенно в свете недавних открытий. Состроив смущенную мину, мужчина сбросил настоящую бомбу на восприятие собеседника. – Благодарю. Коротко, строго и в любом ином случае можно было принять за протокольную вежливость на которую даже этот человек периодически шел. Но вот только загвоздка была в тоне, растерянном почти убеждавшем в искренности сказанного. Мужчина не выдал своего шока, спрятав его за лёгкой улыбкой. – Мы далеко не уйдём, если не будем помогать друг другу. Его ответ был самым мягким, но при этом честным, учитывая их прошлое. Вэй Цинвэй старался отнестись к шисюну без предубеждения, и пожалуй дать он был готов этому человеку второй шанс, особенно после столь спокойного разговора. Как Шэнь Цинцю распорядится этой возможностью — зависит только от него. – Что верно, то верно. Вэй Цинвэй, одобряя проявление нормальности змее, понял, что привычное поведение больше невозможно. Требовалось искать новые подходы. Ответ был очевиден: разговаривать со змеем как с обычным человеком, отправляя чувство неправильности куда подальше. – Несколько вопросов для составления отчёта — и я тебя оставлю. Думаю, компания тебе сейчас не нужна. – Хорошо. – Всё ли ты вспомнил? – Нет, и это к лучшему. Это было за несколько лет до того, как я встретил шицзунь. Вэй Цинвэй кивнул, с сочувствием взглянув на шисюна. Однако упорный взгляд говорил: словесное выражение сочувствия или затрагивание старых ран — не лучшая идея. В конце концов, они лишь коллеги, которых друзьями не рискнёт назвать никто, и влезать в личное не стоило. – Так и запишем. Ты помнишь момент перед впадением в транс? «Интуиция, твой звёздный час», — подумал Шэнь Цинцю, не зная, какой ответ будет правильным. Ни Ву Баофа, ни её ученик не углублялись в природу работы клинка, ограничиваясь общими знаниями. Он помнил всё от начала и до конца, хотя судя по вопросы и не должен был. Один неправильный ответ, и мужчина мог выдать странность ситуации. А делать этого категорически нельзя. «Ай, была не была». – Я собирался разобраться с бумагами, а дальше ничего не помню. – Обычная ситуация. Клинок направляет хозяина в момент полубессознательного состояния в лучшее положение. Если бы ты остался за столом, просто не хватило бы места для массива. Но стоило убедиться, что поведение клинка привычное. Вэй Цинвэй хотел лишь спросить о самочувствии, но вовремя вспомнил слова Му Цинфана: «Не верь этому человеку на слово в подобных вопросах, проверь лично». С этой утверждение было проблематично спорить. Шэнь Цинцю отрицал потерю памяти, кажется, из чистого упрямства. И из аккуратных словам шиди и главы школы выходило, что эта история безусловно впечатляет масштабом, но лишь очередное звено старой цепи. – И последнее: нужно проверить твоё состояние. Только сейчас Шэнь Цинцю заметил, что весь разговор они провели, сидя на полу в весьма непринуждённых позах. Это его развеселило. В ответ он кивнул и, поднявшись, аккуратно водрузил Сюя на подставку. А Вэй Цинвэй, стараясь не привлекать особого внимания, отряхнул с себя мел. Шэнь Цинцю спокойно протянул коллеге руку, которую аккуратно приняли мозолистые от кузнечного ремесла ладони. Вэй Цинвэй смутился — на первый взгляд всё было в порядке. Сюя не мог бы сработать, если бы владелец находился в слишком ослабленном состоянии. Однако в течении ци ощущалась какая-то странная тень, находившаяся за пределами понимания его медицинских знаний. Возможно, это были побочные эффекты недавнего искажения ци. В любом случае настоять на полноценном медицинском осмотре лишним не будет. – Ты в порядке, но покажись хотя бы дежурному лекарю. На Цаньцяо, по сути, находился только стационар, а вопросы лёгких медицинских проблем решались на самих пиках дежурными лекарями. – Конечно. Шэнь Цинцю считал недопустимым отпускать человека, который устал, далеко, тем более заботился о нём. Бамбуковая хижина и гостевые домики находились на приличном расстоянии друг от друга. Их к тому же нужно было подготовить для проживания. Про другой пик и речи быть не могло, если только Вэй Цинвэй не заупрямится. – Вернёшься на пик или останешься гостем? – Останусь, благодарю. Надеюсь, шисюн не возражает, если записи останутся у тебя до утра? Скрывать от Шэнь Цинцю записи не имело смысла, как не было и желания разбирать эту кучу бумаг прямо сейчас. – Не возражаю, пойдём. [Вы заработали 10 баллов расположения Вэй Цинвэя.] Слова механического голоса убедили Шэнь Цинцю в том, что собеседник, по крайней мере, призадумался о нём в нужном позитивном направлении. Что было дальше, он помнил лишь мазками, отрывками общей картины. Усталость, которую до этого сдерживало напряжение, наконец взяла верх. Он механически отвечал на приветствия и раздавал указания адептам. Даже не всматриваясь в лица, поспешно по итогу скрывшись в обратно за дверь. Оставив Вэй Цинвэя, адептов и слуг в шокированном состоянии, после того как объявил, что первый останется в гостевой комнате самой Бамбуковой хижины. Помещение, уборку в котором считали бессмысленным, но обязательным занятием, ведь оно пустовало со времён прошлой хозяйки дома. Гостей под боком Шэнь Цзю не привечал, но оставлять бардак было неприлично.