Monster

      А тем временем кхал Ник, помог справиться жителям обстрелянной онагром цитадели с возгоранием нескольких зданий, и теперь стряхивал кровь с мясницкого ножа, стоя возле конюшни. По возвращению ему пришлось прирезать безнадежно раненую лошадь, которая из последних сил донесла его до дома, где встала, понуро опустив голову, загнанная. Оставив тушу мясникам, он поймал себя на мысли, что ни о чем не думает. Потому что знает, что сейчас необходимо делать.       Ник снова вошел в свой дом и снял со стены кнут погонщика. Его нечасто применяли на скоте при перегоне, только на особо ретивых животных, которые выбиваются из стада, или постоянно ведут его не туда. В толстые, эластичные кожаные шнуры вплетались свинцовые шарики и при вынужденном применении оставляли на шкуре ровные, рассекающие раны. Животные с первого раза запоминали боль и после становились послушнее. Этим же кнутом охраняли стада от степных волков, и тогда хищному зверю было несдобровать: ловким ударом кнута погонщик мог рассечь тело до костей.       Кхал пришел на центральную площадь в полночь. Обстрел онагра стих и кочевники смогли выбраться из убежищ, чтобы осмотреть разрушения, подсчитать раненых, но главным образом обсудить тот выстрел из лука, который наверняка убил Шейдхеду. А вот и главный виновник намечающегося торжества: молодой кровник кхала Ника — Олаф. Двадцати пятилетний парень стоял на руинах разгромленного фонтана и, потрясая боевым луком, рассказывал о своём плане по спасению кхала от неминуемой погибели. К нему присоединились еще пятеро героев. Четверо кровников не вернулись, после атаки на гонакру, но конец их был славен! Как и навечно славен подвиг еще двухсот тридцати восьми всадников. Гонакру Шейдхеды еще не скоро опомнится от такого удара, а обстрелы это лишь агония, перед отступлением за реку. После перенесенного позора они никогда не вернутся в степи!       А вот Ник слушая, ужаснулся этим страшным цифрам. Он крепче сжал рукоятку кнута, усмиряя дрожь от ярости, для точности удара. И кхал Ник замахнулся: свист кнута прорезал воздух и хлесткий удар выхватил глаз у Олафа. Парень схватился руками за лицо и с воплем свалился с постамента. Люди начали оглядываться и почтительно расступаться, увидев идущего к центру кхала. Еще один замах кнутом и следующий кровник падает на землю, лишившись уха. Никто не осмелился возражать о расправе над героями дня. Старики понимали за что, а молодые просто со страхом удивлялись.       Разве кровники не спасли жизнь кхала? Положив, в землю двести сорок два всадника, которые пошли за ними… а ведь еще не утро и жертв будет больше.       Разве Олаф не ранил Шейдхеду своим выстрелом? Нарушив, правила и, прервав поединок…       Если Командующий умрет, то к следующему утру руины столицы Ингранрона-кру станут ему могильным курганом.       Своей рукой Ник рассек лицо кровнику ото лба до подбородка, оставляя косой шрам: напоминание о позоре всего клана. Четвертому кровнику, ошалевшему от расправы над братьями и бросившемуся бежать, Ник подсек сухожилия под коленями, делая из него жалкого инвалида. Пятому он свернул шею, в назидание Олафу и остальным. Чтобы помнили.       И под тишину и стоны наказанных кровников, он бросил окровавленный кнут на площади и ушел в дом.

***

      На рассвете, фиса не сразу смог разбудить Командующего, чтобы дать ему лекарственный отвар. Малахай приоткрыл глаз, бессмысленно оглянулся вокруг и, проворчав на одном дыхании, снова впал в беспамятство. Рана нехорошо сочилась кровью, без какого либо начала заживления, края воспалились. Рядом с Хедой в воздухе появился тяжелый запах. Лихорадка спала; он стал просто мертвенно бледен и холоден от выступившего на коже липкого пота. Пульс зашкаливал и сердце могло не выдержать в любую минуту.       Эти признаки испугали фиса и он сообщил об увиденном дежурившему возле телеги Сиону.       — Я считаю, что необходимо срочно послать за Хранителем, — как можно тише и аккуратнее сказал фиса, стараясь не смотреть кровнику в глаза. Сион яростно стукнул кулаком по перекладине телеги и выругался.       — Я всё слышу, — слабо раздалось из-под навеса. Фиса вздрогнул, а Сион метнулся туда.       — Ну и вид у тебя. Решил тут сдохнуть? — Он старался пошутить, но прекрасно видел, что состояние Малахая за ночь, только ухудшилось. И Командующий это заметил.       — Не пускай ко мне Титуса, пока не убедишься, что я точно околел, — Сион никогда не слышал такого просительного голоса у Хеды. — Не хочу, чтобы Пламя выдрали живьем, как Маффею. Добей меня быстро, если понадобится.       — Я не допущу этого. Ты не умрешь. — Мрачнея, Сион опустился на колени, перед Командующим.       — В широком смысле, да, не умру. Все Командующие живы, в Пламени.       — Мы сейчас же едем в Лоувода-Клирон-кру, Heda. У нас есть фиса, он лечит всех, даже безнадежных. Попал к Maunon, стерильные с него всю кровь слили сволочи, а ногу ему Жнецы потом отпилили и сожрали, но он выкарабкался, живой и с протезом, — с жаром сказал кровник. — Или я сейчас его сюда притащу! Лошадей загоню…       — Не надо, Сион, — Малахай устало вздохнул. Лицо исказила судорога боли. Он сосредоточенно свел брови на несколько секунд, а потом расслабился. Волна боли ушла и он продолжил: — Дождись коптер из Санкру, а потом применяй онагр по моему плану. Они сдадутся. Забери всех лошадей, всех до последней и казни каждого десятого навозника. Город разрушить до основания, место засыпать солью, чтобы даже трава не росла. Приведи лошадей в Тондиси и отдай их Анье ком Трикру. Она знает, что делать.       — Heda, но старшим найтблидам всего десять лет! Кто нас поведет?       — Луне и её брату — да, десять. Лексе девять. Младшим пять и меньше. Что ж, придется Снежной королеве Ние подождать разгрома Троя и постареть к этому моменту еще больше. Морщины ей к лицу, птичье дерьмо дольше держится.       — Сион! — Кто-то встревоженно звал снаружи. Раздались возгласы и топот ног гона.       — Я сейчас. Никуда не умирай.       Из отъехавших вбок ворот города-цитадели вышел человек. В руке он высоко держал копьё с привязанным к древку пучком травы. Снова переговоры от предательского клана Ингранрона-кру? Кто бы мог подумать, что гордые лошадники способны на такую подлость! Но гонакру Командующего, во что бы то ни стало, придерживается традициям и мы обязаны выслушать переговорщика.       Так решил Сион и строго приказал загудевшим от такой наглости рейдера гона, пропустить кхала Ника в лагерь.       — Я буду разговаривать с Командующим, — сказал Ник и, отбросив копьё, расставил в стороны руки, показывая, что не вооружен и действительно пришел с миром. На лице кхала читалось напряжение. Сион недоверчиво смерил его взглядом и приказал гвардейцам осмотреть кхала. Не найдя ничего, что могло бы послужить оружием, его пропустили под открытый навес. Снаружи в зоне видимости остались стоять Сион и все гвардейцы Командующего, вооруженные до зубов.       Чуть ранее, услышав голос кхала Ника, Шейдхеда принял более-менее устойчивое положение, сидя в телеге и накинул на раненое плечо бурую ленту, скрывая очевидное. Когда Ник предстал перед ним, его встречал мертвец. Он даже чуть заметно вздрогнул на инстинктах, когда Командующий открыл рот и тяжело склонил голову набок. Совершенно как восставший инфернал.       — Пришел убедиться, что стрела достигла цели, кхал Ник?       — Я пришел, чтобы помочь… Heda, — спокойно ответил Ник. Хотя, возможно, уже поздно, — подумал он и шагнул чуть ближе, рассматривая каким-то чудом всё еще живого человека.       — Мой фиса даёт мне обезболивающее для легкой смерти, спасибо.       — Вы позволите? — Он потянулся к ткани, прикрывающей плечо и, дождавшись кивка головой, отвернул её, обнажая страшную рану. – Чёрная кровь? — удивился Ник, никогда прежде не видавший ни у кого такой крови. — Я думал, мне тогда показалось…       — Я найтблида, кхал Ник. Неужели вы не знали? Командующим может стать только тот, у кого по венам течет кровь с пеплом. Это довольно редкое явление.       — Поэтому вы живы…       — И вашими молитвами тоже.       У Малахая от экстремальной кровопотери отказывали органы, его тело впадало в шок, но даже в таком состоянии, он всё еще был зол и опасен. Понимая это, Ник говорил как можно спокойнее, чтобы не вызвать отторжения. Ведь всего один приказ умирающего Командующего и клан Равнин будет уничтожен, кхала четвертуют, а тело прикопают. И пусть он и бессмертный вампир, но ноги-руки не вырастут снова. А без этого, вечная жизнь, как-то неудобна.       — Мне нужно, чтобы вы мне доверились, Heda. И я понимаю, как это звучит.       — Как издевательство.       — Есть кое-что, что я могу сделать для того, чтобы вы выжили, но для этого, мне нужно, чтобы мы остались наедине. Это важно.       Малахай в упор посмотрел на Ника, ища в его словах подвох. Поразмыслив о том, что в этом состоянии его можно добить щелчком пальцев, а не устраивать подлое представление, он согласился рискнуть и позвал Сиона.       — Закрой полог и отведи людей на десять шагов.       — Но, Heda! — ответом ему был немигающий, как у змеи взгляд. — Sha, Heda.       — И помни о моём распоряжении, — сказал он вслед своему кровнику и перевел выразительное внимание на кхала Ника. — Ну, так что?       — Распоряжение, я так понимаю, касается, что в случае вашей смерти, гонакру приказано уничтожить равнинный клан?       — Догадливый, негодяй. И смерть твоего клана будет очень-очень медленной. Клан предателей, нарушивших традиции поединка и убивших Командующего. Ваши табуны уйдут за горизонт, а ветер забудет ваши песни. Солнце никогда не осветит ваши следы, а память о вас развеется в пыли...       Последние клетки мозга умирали от гипоксии и Малахая несло.       — Мрачные перспективы, а из ваших уст вообще звучит как проклятье. — Ник вздохнул. Его самые худшие опасения сбывались. Отступать было некуда. Он поднёс руку к глазам, а когда убрал, то его радужина в полутьме опущенного полога засветилась ярко-красным с серебряной окантовкой. Малахай не шевельнулся. То ли пораженный увиденным, то ли просто не в состоянии внятно реагировать на происходящее. Самое время представиться.       — Я Ник ван Гравенхоф. Глава Ликвидации упырей. В этом мире я на задании по поиску пропавших двух групп внедрения.       — А я — Малахай ком Сангедакрю. Командующий по праву крови. Победитель конклава. По прозвищу — Шейдхеда. Одно моё слово — и тебя уже к вечеру заживо похоронят под курганом, названным в мою честь.       Похоже, что красные глаза Ника его особо не впечатлили. Он даже растерялся. Обычно люди реагировали от сдержанного недоверия, до заинтересованного любопытства. Но хоть имя его узнал. Теперь нужно заговорить эту ядовитую змею.       — Малахай, позволь мне помочь тебе, — он снова потянулся к ране, чтобы внимательней осмотреть область поражения. И только сейчас заметил, что Командующий мелко дрожит. Он был на пределе всех своих сил. — Потерпи немного и я сделаю всё, чтобы боль прошла быстро.       Ник просунул в рану пальцы и, расшатав, вынул несколько отмерших осколков кости — всё равно они больше не понадобятся и будут только мешать экстренному заживлению. И стало понятно, откуда шла такая кровопотеря: подключичная артерия была просто разорвана, а прижигание лишь ненадолго могло остановить кровь. Артерия снова набиралась крови, как пузырь и рвалась. И обожжённые ткани, тоже не способствовали восстановлению. При обычных обстоятельствах рана действительно смертельная и исход был предрешен.       — Не в мою смену, — подумал Ник и, усадив еле живого Малахая вертикально, с силой сжал руками рану с двух сторон.       Открытие резервного источника в факторе, а еще и в депрессивном мире, никогда не проходило без последствий. И Ник это знал, и был готов. Он сосредоточился на ране, проникая внутрь всей системы организма. Туда в самую глубь разорванных тканей, останавливал стазисом разрушение ядер и мембран клеток. Совместно с черной кровью запускал гормональный выброс и поток иммунных клеток устремился к заживлению пораженных тканей. Вытягивал токсины уничтожающие импульсы в нервах; расщеплял тромбы, сглаживал мышцы и сращивал кости с сухожилиями.       Останется лишь очередной безобразный шрам на теле Командующего. И очередной шрам на факторе Ника; потоки магии найдут другой путь. И на это понадобится время. Он чувствовал, как темнеет в глазах, а сено, пропитанное черной кровью, становится всё ближе и ближе.       — Надеюсь, — пробормотал он, прежде чем отрубиться, — спасение твоей жизни чего-то да стоит?       — Жизней.