Встретимся на том же месте (Meet Me at the Checkpoint)

Гибель Гермионы логична только после окончания битвы. После того, как Волдеморт сгинул, превратившись в бесполезную горстку пепла; после того, как пыль от руин замка заволокла окружающий их воздух странной дымкой цвета сепии; после того, как Рон поцеловал ее, а затем ушел, чтобы разделить горечь утраты со своей семьей. И особенно логично, что ее смерть — по крайней мере, в значительной степени, — наступает из-за гребаной книги. Вот и сейчас, когда все стремятся воссоединиться со своими семьями, она не может удержаться от ностальгической прогулки по библиотеке, в которой теперь царит абсолютный беспорядок. Большая часть стен отсутствует, повсюду разбросаны опаленные страницы книг, из разбитых окон доносится свист ветра. Это совсем не похоже на тот дом, каким она привыкла считать это помещение. И именно сейчас, кажется ей, после всех этих разрушений, как раз самое подходящее время, чтобы хоть что-то исправить — пусть даже это что-то и незначительно. Ее рука вся в синяках и дрожит, но она поднимает волшебную палочку и направляет ее на ближайшую полку, чтобы навести на ней порядок. Книги не слушаются и валятся со всех сторон, но она не сдается, разгребает мусор под ними и ставит их на место. Она моргает, и на мгновение ей видятся полки, до отказа забитые неповрежденными томами с четкими надписями на корешках. Снова. Она поворачивается к следующей полке, потом еще к одной... Солнечные лучи несмело проникают сквозь разбитые окна, и капельки пота уже вовсю блестят у нее на лбу, и вдруг —

На подоконнике под осколками стекла она видит книгу с разорванным корешком. "Хогвартс: История". Не задумываясь, она идет к ней, как завороженная. По мере приближения она слышит что-то еще, помимо шелеста бумаги и шума ветра. Прерывистое дыхание. Она движется очень осторожно, держа наготове палочку в ладони, ставшей скользкой от напряжения и пота, когда едва не спотыкается о тело, бесформенной грудой лежащее у опрокинутого стола. Ей требуется пара секунд, но затем она узнает его: Торфинн Роули. На полу, где он полз, виден зловещий кровавый след. Его мантия пропитана кровью насквозь, и Гермиона не может точно определить, в каком месте он ранен. Она никак не решит, что делать: наслать на него проклятие или просто оглушить и залечить раны, или сделать все вышеперечисленное — и в этот момент окно рядом с ней разбивается вдребезги. Волны боли, подобно дождю, обрушиваются на незащищенные одеждой участки ее кожи. Она поднимает глаза и видит палочку, направленную ей в грудь, а на забрызганном кровью лице пожирателя расплывается болезненная улыбка. Она должна была проявить осторожность — должна была воспользоваться заклинанием Гоменум Ревелио до того, как войти внутрь библиотеки. Но она ослабла из-за импровизированного наведения порядка, из-за дней борьбы, из-за месяцев бегства. Усталость поселилась в ее костях и проникла до самого их мозга. — Я не забыл тебя, — рычит Роули, — несмотря на все твои усилия. — Остолбеней! — кричит она, и вспышка красного света летит прямо в него. Она не слышит, какое заклинание он произносит одновременно с ней, и не успевает закрыться. Знакомое фиолетовое пламя устремляется к ней, обжигает грудь, и последняя мысль, которая приходит ей в голову, прежде чем сознание покидает ее, — «Черт возьми, только не это».

***

Она приходит в себя в больничном крыле, задыхаясь и хватая ртом воздух. Первое, на что она обращает внимание, — это рваная рана в груди, которая снова открылась и пульсирует той же жгучей болью, что и в конце пятого курса. Второе, — фраза, брошенная голосом профессора зельеварения: — Грейнджер, постарайтесь дышать медленнее. Я как раз заканчиваю приготовление очередной порции целебного зелья для Вас, которая означает, что Северус Снейп каким-то образом выжил. Что ж… Возможно, мысль о том, что она умирает, была немного преувеличенной. Она кивает, пытаясь следовать его указаниям, смутно отмечая, как это похоже на то, что произошло с ней в первый раз. И все же, это совсем не то же самое. Во-первых, теперь она знает, что такое настоящая боль. Боль на острие волшебной палочки; боль на острие ножа. Она может оставаться в сознании несмотря на эту боль — боль тела, для исцеления соединенная воедино с ее магией — и попытаться подсчитать, сколько времени ей потребуется, чтобы прийти в себя. Должно быть, она была без сознания довольно долго, если Снейп уже в состоянии вставать, варить зелья и говорить своим обычным голосом. Он приближается, рукава закатаны, воротник расстегнут. В своих длинных пальцах он держит флакон с золотистым зельем. Ее взгляд мимолетно скользит по его бледному горлу. Оно цело и невредимо. — Как Вы... — начинает она слабым от долгого молчания голосом. Он приподнимает бровь. — Вы не умерли, — поясняет она, приподнимаясь и облокачиваясь на металлическое изголовье. — Как? Он не удостаивает ее ответом — вместо этого просто сверяется с пергаментом, стоя у изножья кровати. — Как долго я была без сознания? — пытается зайти с другой стороны она. — Две недели. Если не считать перерывы на безумный бред об «Истории Хогвартса» и о том, что Уизли всегда покидает вас, когда он Вам нужен. Ваших родителей уже проинформировали, хотя довольно кратко, без упоминания волнующих подробностей о проникновении в правительственное здание и сражения с Пожирателями Смерти, а также... — Родителей? Но они же в Австралии. Они меня не помнят. Снейп снова просматривает пергаменты. — Мадам Помфри! — зовет он. — У меня нет причин сомневаться в Ваших способностях ставить правильные диагнозы, но кто-нибудь вообще перепроверял Грейнджер на наличие внутричерепных осложнений от... — Внутричерепных осложнений? — недоверчиво спрашивает Гермиона. Он думает, что она сошла с ума только потому, что— Потому что— Она делает недоверчивый жест, и только тогда ее взгляд обращается к собственному предплечью. Грязнокровка. Шрам такой же и в то же время… другой. Буквы не воспаленные, не рельефные… они кажутся ей гладкими на ощупь, когда она проводит по ним пальцем, и слегка блестят, стоит ей повернуть запястье к свету. Она смотрит вниз, на свою перевязанную грудь, на свежую рану с запекшейся кровью, покрытую липкой мазью из концентрированного бадьяна. На мягкий живот и ребра, которые больше не выпирают. Она чувствует прохладный металл браслета, который носила — секундочку… на пятом курсе. Она носила его на пятом курсе. Она моргает. И продолжает с удивлением пялиться. На тело, которое принадлежит ей и... не ей — точнее, уже не принадлежит ей — по крайней мере, не должно. — Вы видите это? — спрашивает она, протягивая Снейпу свое покрытое шрамами предплечье и уже зная, каким будет ответ. Черт бы побрал все эти путешествия во времени!