Встретимся на том же месте (Meet Me at the Checkpoint)

Первое правило путешествий во времени гласит, что вы не можете изменить ничего из того, что уже произошло. Что ж, очевидно, это больше не является правилом в полном смысле этого слова, поскольку Гермиона уже достаточно долго незаконно занимает место своей прошлой личности. От неё только и потребовалось, что втайне принять несколько флаконов успокоительного зелья и выдержать шквал вопросов, которыми ее засыпали Снейп и Помфри. (К тому же, она почти уверена, что нарушила ещё как минимум несколько правил — и, вполне возможно, сами законы физики.) Она стискивает зубы и лжёт — причём весьма неубедительно, если судить по хмурому виду Снейпа, — всё оставшееся время, которое вынуждена провести в больничном крыле. Да, она чувствует себя лучше. Нет, она не помнит своих странных утверждений о том, что её проклял кто-то ещё помимо Долохова. Да, ради всего святого, она готова покинуть больничное крыло как можно скорее. И нет, она совершенно не помнит, что говорила что-то о смерти Снейпа – и вообще, ей и так здорово досталось, и она тратит все силы на то, чтобы просто прийти в себя. Втайне она продолжает надеяться, что он полностью забудет об этом, но хронология событий этой реальности уже изменилась в тот самый момент, когда она впервые открыла рот, а Снейп не из тех, кто пускает всё на самотек. Проходит еще несколько дней, прежде чем она набирается смелости сознательно сделать что-то иное, отличное от предыдущего хода событий: когда Снейп снова устраивает ей допрос с пристрастием по поводу того, что она, якобы, видела, в ответ она с остервенением осыпает его градом вопросов о противоядиях от укусов ядовитых змей. Он игнорирует её выпад, и она полагает, что в кои-то веки они достигли шаткого перемирия, заключающегося во взаимном безразличии к обсуждению этих тем. Однако, в день её выписки он подходит к ней с несколькими стопками научных статей и выражением покорности на лице. —Это всё... ? — продолжать не стоит, все понятно без слов. Описание симптомов. Испытания целебных зелий. Даже несколько ссылок на «Фантастических тварей». — Спасибо, — бормочет она, воспрянув духом. — Капитуляция не заслуживает благодарности, — отвечает он и прижимает руку к виску. — Я бы также посоветовал Вам заглянуть в шестьдесят третий том «Проклятий на клеточном уровне», для получения дополнительной информации о заклинании, которое против Вас использовал Долохов. Полагаю, там есть статья о нестабильности теломер, которая может оказаться полезной. Гермиона совсем не помнит этого предложения из прошлой временной шкалы и ей становится интересно, могли ли ее бесконечные расспросы стать причиной ещё каких-нибудь изменений. — Я так и сделаю. А откуда Вы узнали, что у меня возникнут вопросы о... — У Вас возникают вопросы обо всём. Это лишь моя, без сомнения, бесплодная попытка пресечь их на корню. — Но вы ведь прекрасно понимаете, что достигли совершенно противоположного эффекта, теперь вопросов будет ещё больше, — она ловит себя на том, что отвечает ему. — Мир праху моим спокойным внеурочным консультациям. Если раньше его комментарии слегка задевали её, то теперь ей скорее смешно, чем обидно. — Я непременно задам парочку вопросов на их поминках, — парирует она. Её провожают оценивающим взглядом, полным ящиком целебных зелий, и фразой: — И больше никаких болячек, Грейнджер! Из-за Вас у меня опустела целая полка с запасами бадьяна. Она не может не просиять в ответ. ___________________________ У главных ворот ее встречает большая часть клана Уизли. Молли заключает ее в теплые объятия, и Гермиона, смахивая слезы, оглядывается через плечо. Её как будто окутывает легкая ностальгия: размытый силуэт Фреда на заднем плане, который, без сомнения, обсуждает с Джорджем какую-то новую штуку для «Всевозможных волшебных вредилок». И Рон— Она неуверенно улыбается ему, когда миссис Уизли выпускает ее из своих объятий. Потому что он здесь, и он — Рон. Но это не её Рон. Не тот Рон, который поцеловал её на поле боя. Не тот, который бросил её в палатке. Этот Рон при виде неё улыбается и краснеет. И ничего не говорит. Этот Рон нерешительно протягивает руку к её плечу, под которую она тут же ныряет, обнимая его, и этот Рон, кажется, удивлен, что ему позволено обнять её в ответ. В ней вспыхивает странное желание просто рассказать ему о том, что происходит. Прошло уже несколько недель, если считать время, проведенное ею в полубессознательном состоянии, и она уже и так достаточно сильно повлияла на текущую временную шкалу, тем самым изменив свое собственное будущее. Она отчаянно хочет узнать, насколько глубоки эти изменения. Но ведь пути назад нет, не так ли? Точно не сейчас, когда у нее нет и малейшего намека на наличие годной теории о том, что вообще привело её сюда. Ей не терпится вернуться в школу и ознакомиться со всеми шестьюдесятью тремя томами «Проклятий на клеточном уровне». И хотя при одной лишь мысли о библиотеке у нее по спине пробегает ледяной холодок, тяга к новым знаниям сильнее этого страха. Плевать на эту травму; ей нужно разобраться, что, черт возьми, происходит. — Ты что-то забыла, Гермиона? — Рон, должно быть, заметил, что она все время оглядывается на замок. — Нет, все в порядке. Думаю, я готова отправиться в Нору, — говорит она, решительно поворачиваясь к семье Уизли. — Спасибо, что пришли за мной. Прогулка к точке аппарации отягощается чередой мелких обманов, подобных этому. Вереницей из полуправды, недомолвок, уклончивых ответов и смен темы разговора. Это ничем не отличается от той лжи, которой школа, скорее всего, пичкала ее родителей и — Её родители. Они помнят её. — Подождите, — говорит она, когда они добираются до небольшой рощицы. — Я должна... я, наверное, должна сообщить родителям, что меня выписали. — Конечно, дорогая, — отвечает миссис Уизли, и на её лице отражается смесь сочувствия и теплоты. — Почему бы тебе не зайти в телефонную будку на окраине Хогсмида, а мы пока подумаем, как нам разделиться для совместной аппарации. _______________________ Мама отвечает на втором гудке. — Гермиона! Нам прислали одну из этих ваших сов с новостями о тебе, но я немного расстроилась, потому что обычно ты писала нам сама — подожди, не клади трубку, тут папа, сейчас я включу громкую связь... Голос отца звучит так же уверенно, как и всегда, и в промежутках между расспросами о ее самочувствии и заверениями мамы, что все в порядке, Гермиона все крепче прижимает прохладный пластик к уху. Она хочет слышать все помехи и звуки, хочет уловить все мельчайшие вариации тембра их голосов. Даже несмотря на то, что резкий треск, доносящийся из трубки, причиняет боль. — Простите, что заставила вас волноваться, — говорит Гермиона тихим от тяжести раскаяния голосом. — В этом нет ни капли твоей вины. Мы ведь знали, на что шли! С самого начала понимали, что как только ты появишься на свет, мы всю оставшуюся жизнь будем за тебя беспокоиться. Это и называется быть родителями, — ее отец слегка усмехается, и она знает, что он похлопал бы её по плечу, если бы она сейчас была рядом с ним. — И кстати, я надеюсь, ты не забываешь пользоваться зубной нитью. — Конечно нет, папа, — лжет она. И очень заботливо вешает трубку на ржавый крючок. ______________________________ На этот раз Нора выглядит именно такой, какой Гермиона хотела бы навсегда запечатлеть её в своей памяти. Во-первых, она не горит. Во-вторых, стрелка с именем Фреда на часах все еще движется, когда он меняет местоположение (неважно, что сейчас все стрелки указывают на смертельную опасность – тем самым они лишь подтверждают, что все члены семьи живы), и в-третьих, она так увлекается суетой, царящей на кухне, что совершенно забывает о новом прототипе драчливого телескопа «Всевозможных волшебных вредилок». Но всё вышеперечисленное несомненно стоит того синяка, который она получает, попытавшись заглянуть внутрь зловредного прибора. Она быстро привыкает к теплу и шуму, а непринужденность дружеского общения почти отвлекает ее от странных обстоятельств, благодаря которым она здесь оказалась. Даже мелкая вражда Джинни и Флер в какой-то степени успокаивает. Джинни громко кашляет всякий раз, когда Флер пытается заговорить, после чего миссис Уизли не всегда удается скрыть улыбку, и Гермиона клянется, что на этот раз не встанет ни на чью сторону. Должно быть, это её намерение теперь более очевидно, чем в прошлый раз, поскольку перед ужином, едва Гермиона успевает прикончить очередной флакон целебного зелья, к ней подходит Флер и протягивает бокал вина. Это не иначе как великодушие с её стороны. — Нам это точно понадобится, — бормочет она, и Гермиона смеется. Флёр и не догадывается, сколько правоты в ее словах. Почувствовав, что Гермиона больше не враг, она продолжает: — Что это за «Лягушка в пруду», которую мы будем есть на ужин? Само название просто — просто—отвратительно! — Э-э... ты имеешь в виду «Жабу в норе»? — Ещё хуже, — печально шепчет Флер. Она некоторое время изучает Гермиону, и, по-видимому, не найдя осуждения в выражении её лица, продолжает: —Я сразу подумала, что Тонкс грустит именно из-за ужасной еды. Молли всё время пичкает ее чаем с печеньем, а Тонкс чуть не плачет. — Нууу…. Я думаю, таким способом Молли просто пытается её утешить. Флер фыркает. — Это неэффективно. Лучше вино. Или, может быть, даже виски. — Не думаю, что в обычаях Уизли держать дома спиртное. И это, пожалуй, разумно, учитывая, что Фред и Джордж постоянно дома. На самом деле, бокал в её руке — первый из предложенных Гермионе в Норе, и, судя по этикетке на бутылке, вино родом прямиком из Франции — его привезла Флер. Кажется, Гермиона выглядит немного отрешённой, поэтому Флёр слегка замыкается в себе и говорит лишь: — А, ну ладно. Это была всего лишь мысль вслух. — Что было всего лишь мыслью вслух? Флёр делает небольшую паузу, продолжая изучать Гермиону, а затем пожимает плечами и говорит: — Ничего, Гермиона. Я говорю, давай совершим набег на курятник, а утром я приготовлю нам сэндвичи «крок-мадам». Остаток вечера пролетает незаметно, его сопровождают теплый смех, несколько порций целебного зелья, застенчивые улыбки Рона и еще один бокал вина, который миссис Уизли мудро делает вид, что не замечает. Живоглот, как всегда, устраивается у Гермионы на коленях, и впервые почти за целый год она легко засыпает с приятным шумом в висках и возрожденной надеждой в сердце. ________________________________ На следующий день она просыпается и обнаруживает, что приехал Гарри. Она радостно обнимает его, едва не задушив в объятиях. Он улыбается ей сонными глазами, и она понимает, насколько он молод и юн. Слишком молод для всего того, что ждёт его в ближайшем будущем. Она сглатывает. Рон устраивает подробный разбор полетов, который Гермиона прекрасно помнит, а потом она снова слушает, как Гарри пересказывает им подробности пророчества. Он все еще выглядит слишком юным, устало объясняя, что в конце концов именно ему предстоит встретиться с Волдемортом лицом к лицу. В мгновение ока у нее вновь возникает спонтанное желание просто рассказать им, что произошло. Сказать, что им по силам это сделать, потому что они уже один раз это сделали. А ещё сказать им, что, каким бы пугающим всё это ни казалось сейчас, в конце туннеля всё же есть свет, пусть и совсем тусклый. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки. Нет. С этим придется подождать. Ей нужно набросать примерную хронологию событий, чтобы убедиться, что всё идет своим чередом и более или менее соответствует исходной временной линии, насколько это вообще возможно. Кто знает, что она уже изменила? Однако, подарить Гарри немного надежды — немного уверенности в том, что он не одинок в своей борьбе, — несомненно, стоит того, чтобы рискнуть. Разве нет? Её внутренний монолог резко обрывается появлением в окне трех сов. Пару мгновений спустя она вспоминает: это результаты экзаменов СОВ. Она не может сдержать улыбку, вспомнив, насколько сильно была убеждена в том, что провалилась. Серьёзно. В предыдущей временной линии её нервы были натянуты как струна. Возможно, все травмы, полученные в прошлом году, послужили своего рода экспозиционной терапией для снятия этой тревожности. Когда все собираются в столовой, воздух наполняется запахом по-настоящему вкусного французского завтрака. Гермиона берет свой конверт и вскрывает его. Её вниманию представляется ровный ряд букв «П», с единственной «В» по Защите. Она размышляет о странности того, как много для неё значили эти отметки. Теперь, наверное, впервые с тех пор, как она очнулась в больничном крыле, она считает, что провести ещё один год в школе – это не такая уж захватывающая перспектива. Ей придется проявить достаточное усердие в учёбе, чтобы вспомнить основные понятия курса, однако ни в коем случае нельзя перестараться, иначе она может вызвать подозрения за то, как легко ей даётся усвоение материала. У неё сложилась репутация трудолюбивой студентки, и ей нужно её поддерживать. Ей все так же придется высиживать все уроки по Истории магии — снова — и делать вид, что внимательно слушает, хотя на самом деле она будет набрасывать заметки о противоядиях от змеиного яда, проклятии Долохова и непостоянстве времени и надеяться, что никто не попытается у нее списать и— — Что? — спрашивает она. Поток поздравлений стихает, и все смотрят на неё в полной тишине. — Ой. Э—э... я… у меня хорошие результаты, я всё сдала, — говорит она без особого энтузиазма. Рон выхватывает пергамент у нее из рук, как и в прошлый раз, и что-то в этом жесте кажется ей таким милым и трогательным, что она разражается смехом. — С тобой всё в порядке? — немного растерянно спрашивает Гарри. — Серьезно, Гермиона, ты совершенно не расстроена оценкой «Выше ожидаемого» по Защите? — Рон возвращает пергамент обратно. Если бы они только знали. — А я-то думал, ты завалишь все предметы, — говорит Джордж. — Я поставил на арифмантику, — добавляет Фред. — Спасибо за напоминание! Ты должен мне сикль. — Я ничего тебе не должен, мы ведь теперь деловые партнеры. Считай это вложением в общий бизнес. — Э—э... может вам стоит задуматься о диверсификации некоторых своих инвестиций... — начинает Гермиона, но Джинни ее перебивает. — Эй! Даже не пытайся сменить тему. Почему ты так безразлично относишься ко всему этому? Как будто ты знала о результатах оценок ещё до того, как ты открыла письмо. Спасибо, блин, большое, Джин! — Э—э-э, я просто..— — Да, кстати, откуда взялась эта твоя новая способность спокойно воспринимать информацию? — спрашивает Рон. — А может, это просто новое восприятие действительности? — парирует Гермиона. Рон просто улыбается и поднимает руки. — Пожалуйста, не забывайте, что я чуть не умерла всего несколько недель назад, — не сдается она. — Да, но это происходит почти каждый год, — возражает Рон. Блядь. В его словах есть резон. Но теперь она не уверена, кому можно рассказать правду и насколько сильнее это отразится на хронологии событий, так что— — Ну ладно, ладно! — придется солгать. — Снейп выдал мне кучу успокоительных зелий, чтобы помочь «справиться с травмой», что бы это ни значило, и мне не хотелось постоянно выслушивать, как вы все без умолку твердите о том, что он пытается меня отравить! Она запихивает в рот огромный кусок «крок-мадам» и жует, надеясь, что со стороны выглядит скорее сердитой и раздраженной, чем смешной. Так много пар глаз сейчас приковано к ее лицу. Большинство из них смотрят скептически. Честно говоря, по шкале Рундила Уозлика эта ложь тянет примерно на четыре балла. — Ага, а откуда ты знаешь, что это не яд? — спрашивает Рон. Слава Мерлину, они настроены скептически совершенно по другой причине, думает Гермиона. — Вот видите? —смеется она, салютуя им фиалом своего целебного зелья и задаваясь вопросом, почему она почувствовала такую острую необходимость солгать. ____________________________ Она пробует компенсировать свою ложь попытками сгладить острые углы в этой временной шкале. На этот раз она уводит их подальше от Лютного переулка и поддерживает Гарри в его предположениях о том, что Малфой уже принял Метку. (В конце концов, он ведь прав.) На этот раз в поезде (поезд… её охватывает чувство всеобъемлющей ностальгии, когда она входит в вагон под звуки свистка паровоза) она благоразумно забирает мантию-невидимку, чтобы Гарри не вырубили и не оставили лежать без сознания в купе Малфоя. И на этот раз, на протяжении всего пути в школу, она держит руку Рона в своей. _____________________________ Вновь переступив порог своей спальни в Хогвартсе, она выпивает последнюю порцию целебного зелья и ложится поперек кровати, позволяя болтовне, доносящейся с другого конца комнаты, затянуть ее в ритм замка. Живоглот обнюхивает различные коробки на полу и почти беззвучно покидает комнату, готовый исследовать окрестности. Оставшись без питомца, Гермиона обращает свое внимание на Лаванду и Парвати и целый арсенал косметики, который они свалили в кучу на маленьком островке кровати между ними. И на этот раз она воспринимает их предложение одолжить ей всё это богатство именно как то, чем оно на самом деле и является — просто как способ подружиться с ней. — Вы поможете мне разобраться с прической? _______________________ На следующее утро Гермиона морщась снимает со своих кудрей удерживающее зелье и спускается к завтраку. Ее расписание как минимум пугает. Зачем она настояла на том, чтобы посещать так много занятий? Почти ирония судьбы, учитывая, что в предыдущий раз, когда она делала это, у нее был маховик времени. Теперь же, если она хочет выяснить, что за временное смещение её настигло, ей понадобится уйма дополнительных часов, минут и секуд на учебу, сон, необходимый для сохранения остроты ума, и... и на внеурочные консультации со Снейпом. В животе у нее возникает странный трепет. Она убеждает Макгонагалл, что ей придется отказаться от древних рун в пользу того, чтобы больше времени проводить на своих основных занятиях. Макгонагалл уступает, дав ей дополнительное задание по продвинутому курсу Трансфигурации, а затем как бы между прочим намекает, что Гермионе следует усерднее работать на уроках Защиты — в конце концов, именно по этому предмету она получила свою единственную оценку «Выше ожидаемого». И снова ирония судьбы, особенно если вспомнить всё, чего она достигла в этой области. Но она знает, что никогда нельзя упускать возможность научиться чему-то новому — особенно в области снятия проклятий, поэтому она решительно направляется на свое первое занятие по Защите вместе с Гарри и Роном. На этот раз, наблюдая, как Снейп врывается в классную комнату, она испытывает всевозможные приступы ностальгии. «Вы сражаетесь с противником, непостоянным, неуловимым, вечно меняющим обличья, и уничтожить его невозможно». Меняющий обличья. Подобно проклятию, которое захватило ее тело и отправило в прошлое. Она тянется к своей магии, пытается почувствовать, как она течет по венам, она, а не проклятие, проникшее в клетки её тела и изменившее её саму, и всё это за то короткое время, пока Снейп заканчивает свою речь, а затем начинает урок о невербальной магии. На этот раз она даже не пытается поднимать руку, избегая презрительного выпада Снейпа, и становится напротив Невилла, мысленно возвращаясь к невербальному проклятию, которым полоснул ее по груди Долохов— «Протего!» — почти инстинктивно думает она, когда вспышка света из палочки Невилла устремляется к ней. Её щит пульсирует, сильный и непоколебимый. Она быстро рассеивает его, когда к ним поворачивается Снейп. Он кивает ей, нахмурив брови. Как будто не может поверить, что именно она добилась этого первой. Ей нужно быть осторожной, если она не хочет высовываться и лезть на рожон. Когда приходит её очередь атаковать Невилла, она изображает жалкое подобие борьбы, и всё это время не выпускает Гарри из поля зрения. Ведь Снейп приближается к нему, и Гарри в любую минуту может сказать что-нибудь раздражающе глупое. Что же там было в прошлый раз? — Протего! — от мощи его щита Снейп вынужденно натыкается на парту. Ах да. Вот так. — Вы помните, что мы сегодня занимаемся невербальными заклинаниями, Поттер? — Да. Гарри стискивает зубы, и Гермионе нужно правильно рассчитать время, чтобы...… — Да, сэр, — поправляет Снейп. Гарри открывает рот, а Гермиона не говоря ни слова вслух, с палочкой, едва виднеющейся из рукава, мысленно произносит: — Обезъяз. Секундное сопротивление Гарри воспринимается ею как уступка, и Гермиона отменяет заклинание, бросив на него предупреждающий взгляд. «Хоть раз в жизни держи рот на замке, да поможет нам Цирцея», — думает она. Снейп следит за взглядом Гарри, направленным на Гермиону, и уголок его рта дергается — очень мимолетный жест, значение которого она не может истолковать, — а затем направляется к двери, вместо прощания пробурчав домашнее задание на следующий урок. По крайней мере, на одно наказание в этом году у Гарри стало меньше. Будем надеяться, что их число так и останется однозначным. _______________________ Урок зелий вызывает у Гермионы всё те же чувства разочарования, праведного негодования и неправильности происходящего, которые она испытала в прошлый раз. Она надеялась, что пережитая война несколько смягчит их интенсивность, но нет, ей всё равно кажется невероятно несправедливым, что Гарри вот-вот приготовит идеальный Напиток живой смерти, пользуясь инструкциями из старого учебника Снейпа. В начале урока она зарабатывает баллы для Гриффиндора, потому что знает всё о представленных образцах зелий, устанавливает свой котел и старается — действительно старается — не читать через плечо Гарри заметки на полях, сделанные колючим почерком Снейпа. У нее ничего не получается. Просто невероятно, с какой легкостью мелочная зависть всплывает откуда-то из глубин на поверхность. Но на этот раз, замечает Гермиона, её зависть распространяется и на Снейпа. Снейпа и его творческий подход к модификации рецептов зелий. Снейпа и его недоумевающий, неверящий взгляд в ответ на ее способности. Почему ему так трудно поверить, что у нее может быть талант к любому виду импровизации? И, кстати, как он сам пришел к тому, что нужно давить дремоносные бобы, а не нарезать? И добавить одно помешивание? И — Её зелье начинает шипеть, и она возвращается из своих мыслей к унылым инструкциям учебника. Наверняка существует ещё что-то, что она могла бы хоть немного усовершенствовать — и неважно, что она потратила ровно ноль минут на размышления о теории приготовления зелий с тех пор, как очнулась в этой временной линии — ей, черт возьми, уже девятнадцать, и она тоже изобретательна. Верно? Подождите-ка, а сколько же ей на самом деле лет? Для этого вроде есть какое-то заклинание — и, кстати говоря, должно быть и другое, позволяющее узнать, видят ли другие то, что видит, смотрясь в зеркало, она, — а именно, этот неясный, мерцающий отблеск, который окутывает ее шрамы от проклятия. А как насчет...— Её котел издаёт зловещее урчание, а зелье в нем приобретает гнилостно-серый оттенок. Чёрт. Гарри по-прежнему выигрывает «Феликс Фелицис». На этот раз Гермиона не получает приглашения вступить в Клуб Слизней. ___________________ Учеба стала даваться ей одновременно и проще, и сложнее. Она находит немного досадным то, насколько труднее ей сейчас сидеть и корпеть над сотнями страниц трудного для понимания материала, и вдобавок запоминать его — по сравнению с тем, что было раньше. Зато на практических занятиях по Чарам и Трансфигурации она чувствует себя почти как рыба в воде, вплоть до того, что во избежание подозрений ей приходится притворяться, что она из кожи вон лезет для успешного освоения заклинаний. Её интерес к Трансфигурации возрождается с удвоенной силой именно сейчас, когда она наконец-то сосредоточилась на теории многомерного молекулярного структурирования. Наконец-то для неё начинает обретать смысл то, как одни вещи превращаются в другие. Квантовые сдвиги, позволяющие заимствовать пространство из других измерений для поперечных составляющих каждой структуры, — все это увлекательно, и Гермиона хочет изучить этот вопрос как можно подробнее. Но вместо этого она благоразумно использует время, ранее предназначавшееся для изучения Древних рун, на исследование проклятия Долохова. Даже это оказывается одновременно и проще, и сложнее, чем она ожидала. Ей легко благодаря её природному любопытству. А трудно, потому что практически нет информации, которую можно было бы собрать воедино. Вся она разрозненна и весьма расплывчата. Справочное издание, о котором говорил ей Снейп, написано малопонятным научным языком, и у нее складывается впечатление, что для его постижения необходимо освоить как минимум два университетских курса биологии высшего уровня, — два курса, на которые у нее нет и не будет никакой возможности попасть. И хотя она и отправила запрос на получение учебников в ближайшую библиотеку магловского университета, она все еще не придумала, как будет проводить анализы собственной крови, результаты которых могли помочь ей получить дополнительные ответы. Для этого требуется лаборатория с большим количеством оборудования, которого нет и в помине не было в Хогвартсе, даже для сдачи ТРИТОНОВ. Даже на уровне обучения подмастерьев. Но возможно у кого-то из мастеров.… ___________________________ — Начало внеурочных консультаций только через четыре минуты, Грейнджер, и я намерен провести эти четыре минуты без Вашего мельтешения взад-вперед по коридору. Гермиона замирает на месте. — О, э—э, я и не подумала, что Вы слышите мои шаги. — Три минуты и сорок пять секунд. Пожалуйста, проведите их тихо, как мышь. Гермиона, стараясь ступать тише по влажному камню, крадется по коридору, не сводя глаз с часов. Через минуту и пятьдесят пять секунд она разворачивается на каблуках и возвращается обратно. При её приближении дверь сама открывается ей навстречу, и переступая порог кабинета Снейпа, она чувствует, как ее охватывает странная нервозность. Он сидит за своим столом, перед ним грудой навалены пергаменты, а рядом стоит давно забытая чашка чая (темно-каштанового цвета, без молока). При ее появлении он просто указывает ей на обычный стул, стоящий напротив стола. Гермиона садится. Снейп выводит букву «У» в верхней части одного из пергаментов — несомненно, принадлежащего Невиллу, Гермионе даже подглядывать не нужно, — и возвращает перо на подставку. — Да, я уже проверил Вашу работу, и нет, я не собираюсь делиться этой информацией с Вами сейчас. Гермиона едва сдерживает смех. Она совершенно забыла об эссе, которое сдала на прошлой неделе, и понимает, что теперь ее близко не волнуют оценки в прежнем ключе, кроме того единственного факта, что они должны быть достаточно хороши, чтобы не вызывать подозрений. Как же она изменилась. После паузы Снейп снова берет перо и продолжает делать пометки, и Гермиона понимает, что он хочет, чтобы именно она задавала тон предстоящему обсуждению, о чем бы оно ни было. — Я читала... — начинает она, не зная, как перейти к теме потенциально существующей секретной лаборатории профессора, спрятанной в подземельях. — Неужели? — если бы на его месте был кто-то другой, Гермиона подумала бы, что этот тон мог выражать приятное удивление. Но это же Снейп, так что, скорее всего, она его просто раздражает. — Э-э, да, о проклятии Долохова, поскольку я всё ещё... — просыпаюсь каждый день шестнадцатилетней? Слишком драматично. Нахожусь не в том времени? Нет, это слишком о многом говорит. Чем абстрактнее, тем лучше. И главное, не вдаваться в подробности. — Всё еще ощущаю некоторые побочные эффекты. И я поняла, что, возможно, мне может понадобиться перейти от теории к практике, — продолжает Гермиона. Уже становится немного понятно, к чему она клонит, но она никогда не отличалась хитростью и лукавством. Перо Снейпа не перестает двигаться. — Что именно Вам сейчас необходимо, Грейнджер? Нет, кажется, она всё-таки полный профан в искусстве тонкостей и намёков. — Лаборатория, — прямо заявляет она. Затем переводит дыхание, набирая побольше воздуха и выпаливает: — С достаточно передовым и сложным оборудованием, чтобы я могла провести анализ собственной крови на наличие клеточных изменений, вызванных проклятием. Губы Снейпа кривятся, и за то короткое мгновение, что она изучает этот феномен, она задается вопросом, а не является ли это подобием улыбки. Затем он откладывает перо и вздыхает. — К сожалению, Слизнорт занял помещение моей лаборатории под свое личное хранилище. А большая часть оборудования была передана в дар больнице Святого Мунго в конце лета. — Ох, — она старается не выдать своего разочарования. — Да, разумеется. Снейп колеблется, на мгновение подняв руку над столом, но потом, похоже, одумывается и скрещивает руки на груди. — Если это всё... — Видимо, мне придется потратить больше времени на изучение теории, — говорит Гермиона, поднимаясь и поправляя сумку на плече. Она чувствует пульсацию чужой беспалочковой магии, и один из свитков пергамента выпадает из ее рук. — Эй... — возмущается она, призывая его обратно. — Легко заметить, когда невербальные заклинания используются в непосредственной близости от Вас, не так ли? Что-то подсказывает Гермионе, что на этот раз лучше держать рот на замке. Она ждёт. — Почувствовать магию не сложно, если знать, как это делается. Я не буду спрашивать о том, что Поттер, возможно, намеревался сказать, но меня очень интересует то, где вы научились заклинанию, которое использовали, чтобы... буквально держать его рот на замке. Гермиона колеблется. От вас. В книге. — Это все болтливые языки, — осторожно продолжает она. Ирония восхитительна на вкус. — Сарафанное радио Хогвартса. Снейп долго смотрит на нее, словно пытаясь разгадать. Кровь приливает к ее лицу. Затем он достает еще один лист пергамента и нацарапывает несколько пунктов. — Это Вам для дальнейшего «изучения теории», — говорит он, протягивая ей пергамент через стол. Гермиона берет его и пробегает глазами по названиям книг и ссылкам на источники информации. Затем она проводит пальцами по неровной поверхности букв, и по ее лицу расползается улыбка, которую она совершенно не в силах сдержать. — Вы всё ещё здесь, — наконец произносит Снейп, и она поворачивается, чтобы уйти. Он больше не говорит ни слова, но она чувствует на спине его взгляд. Она уверена, что её каблуки громко стучат по камню, когда она удаляется по коридору нехарактерной для неё бодрой и упругой походкой. ____________________________ — Ты всё пропустила! — кричит ей Рон, когда она возвращается в гостиную. Пропустила что? Должно быть, выражение лица выдает ее, потому что Рон объясняет: — Шесть сэйвов из шести! Я даже обошел Маклаггена — он теперь стопудово где-то дуется, — и у Гарри блестящий состав на этот сезон! — сливочное пиво из его стакана выплескивается на кресло, отчего ткань становится темно-красной. Ах да. Квиддич. Гермиона делает жест одобрения и направляется в свою спальню, чувствуя себя виноватой из-за того, что в прошлый раз наслала Конфундус на Маклаггена. Разве это нормально? При помощи чар пудрить мозги всем, кто под руку попадется, лишь бы объект ее влюбленности добился успеха? И неважно, каким способом. Она засыпает с осознанием того, что Рон вообще не нуждался в её вмешательстве в процесс отборочных испытаний. ______________________________ Занятия продолжаются, и Гермиона снова входит в ритм учебы, наконец-то найдя баланс между своим прежним рвением и нынешним, новообретенным прагматизмом в том, как следует распоряжаться своим временем. Она по-прежнему не высовывается на уроках Защиты, втайне подмечая движения Снейпа, когда тот демонстрирует различные заклинания, и тайком практикует их самостоятельно. При этом она всё время задается вопросом, почему она так пристально за ним наблюдает. В соответствии с данным ему обещанием, всё то ограниченное количество времени, которое ей удаётся-таки выкроить, она действительно тратит на изучение теоретических аспектов проклятия Долохова. Попутно успевая заполнять перерывы между занятиями дополнительными исследованиями о змеином яде и системе свертывания крови. Однако пока ее знания буксуют на месте по всем фронтам, и после очередного особенно бесплодного вечера исследований она клянется, что, как минимум, будет брать от жизни всё, что может, до тех пор, пока у неё не появится возможность поработать в лаборатории. И это решение брать от жизни всё — например, весело провести этот выходной в Хогсмиде, — открывает перед ней ещё одну упущенную возможность. Как и в прошлый раз, по пути в «Три метлы» они чуть не сбивают с ног Наземникуса Флетчера. И, как и в прошлый раз, Гарри узнает его. — Ты украл это из дома Сириуса, — кричит Гарри, кипя от злости. Они уже практически за дверью, и Гарри вцепляется в Наземникуса Флетчера мёртвой хваткой. — Это что же? Пока Сириуса убивали в Министерстве, ты грабил его дом? Гарри валит его на землю, и пока все в шоке наблюдают за этой картиной, Гермиона бросается к чемодану рядом с ними. Она роется в рассыпанном содержимом, отбрасывая в сторону один серебряный предмет за другим, и они со звоном падают на пыльную землю, пока— Да. Он здесь. Она хватает медальон. Знакомая темнота окутывает ее, когда она засовывает проклятый предмет в карман мантии, а странная пульсация привлекает её внимание. И тут она слышит: — Гермиона? Она вскидывает голову и видит, что Рон пристально на неё смотрит. Она сжимает в кармане медальон, и его холод вгрызается ей в пальцы. ___________________________ На обратном пути в замок дождь с мокрым снегом не прекращается ни на секунду. С каждым шагом Гермиону охватывают приступы тошноты, а воспоминания о неуверенности в себе с того последнего раза, когда она носила медальон, то усиливаются, то ослабевают, и она делает всё возможное, чтобы успокоить свои мысли. Она пытается сосредоточиться на своих шагах, но то и дело на кого-то натыкается, и в итоге едва не сбивает с ног Кэти Белл, которая из-за их столкновения роняет перчатки и сверток на обочину дороги. — Гермиона, с тобой всё в порядке? — спрашивает стоящий рядом с ней Гарри и кладёт руку ей на плечо. — Я в порядке, я просто... — она переводит дыхание, жалея, что не может рассказать им о медальоне. Или может? А вдруг это вполне приемлемо, что нынешняя временная шкала настолько безвозвратно изменилась, что ей следует и дальше продолжать менять её. — Есть кое-что, о чём я должна вам... Её прерывает пронзительный крик, и она чувствует, как воздух покидает её легкие. Перед ними, подвешенная в воздухе, бьется в конвульсиях Кэти Белл. Ее рука — голая рука —сжимает— Нет. Этого не может быть. Гермиона в шоке смотрит, как проклятое ожерелье в руке Кэти буквально пульсирует тьмой, словно накачивая её ядом. Кэти все кричит и кричит, вены на ее запястьях и шее становятся черными, как потрескавшаяся кора обгорелого дерева. Внезапно она замолкает. А потом бесформенной кучей обрушивается на землю. Нет. — Всем отойти! — кричит Макгонагалл. У Гермионы такое ощущение, что она плывет под водой, все крики и голоса вокруг кажутся приглушенными и далёкими. Рон оттаскивает её и Гарри в сторону, а она смотрит, не веря своим глазам. — Но это не должно было... она не должна была... Она не должна была умереть. Она не должна была умереть, она не должна была умереть, она — — Гермиона! Перед глазами у нее все плывет, затем она сосредотачивает взгляд и видит лицо Рона. Он стоит перед ней на коленях, положив обе руки ей на плечи. Она моргает. Остальная толпа студентов уже рассосалась, вернувшись в замок. Тело Кэти больше не лежит на холодной земле. Сколько времени прошло? Она сидит на скамейке, и уже начинает темнеть. — Нам пора, — бормочет она, вставая и чувствуя, как сильно онемели ее пальцы. Она опускает медальон в карман, сжимает и разжимает кулаки. — Гермиона, что с тобой на самом деле происходит? — Я... ты мне не поверишь. — Я поверю тебе, — говорит Рон, и выражение его лица такое искреннее, что эта искренность задевает самые глубины её сердца. Она помнит, как тепло и надежно чувствовала себя рядом с ним, когда каждое его прикосновение было наполнено особым смыслом. — Я... мне так жаль, — шепчет она. А потом её плотину прорывает. Она рассказывает ему все. Под Муффлиато на обратном пути в замок, а затем в пустом классе на четвертом этаже, наспех сняв верхнюю одежду. Сначала о путешествии во времени. Затем о войне. О крестражах, о том, как Беллатриса раскромсала ей руку проклятым ножом. Она рассказывает ему, что он встречался с Лавандой Браун, что Гарри обманул его, заставив поверить, что подлил Феликс Фелицис в его тыквенный сок, чтобы выиграть матч по квиддичу, и как она из-за этого злилась, и как глупо это выглядело по прошествии времени, и что он спас Гарри жизнь в замерзшем пруду. И, наконец, она рассказывает ему о том, что погибли люди. Много людей. Включая её. Но не Кэти Белл. Он подаётся вперед, опираясь на свои нескладные локти, и всё время слушает, не отрывая от нее взгляда и не перебивая, затем моргает и спрашивает: — Неужели тёмные проклятия могут подобным образом обманывать время? Гермиона не понимает, что он имеет в виду, пока он осторожно не берет её за запястье и не закатывает рукав. Отсвечивающий шрам «грязнокровка» становится более заметным. Он видит его. Он видит его, он теперь знает, и он должен ей верить. _______________________________ — Мы должны отнести эту штуковину Дамблдору – он ведь уже уничтожил один крестраж, не так ли? — спрашивает Рон, указывая на проклятый медальон, крепко зажатый в ее кулаке. Как долго она его держит? Как долго эта тьма уже проникает ей под кожу на этот раз, столько же, как и в прошлый? Гермиона заставляет себя ослабить хватку. Она знает, что он прав. Да, она знает, и всё же какой-то странный позыв заставляет ее сопротивляться. Её молчание принимается за согласие, и Рон ободряюще улыбается, прежде чем отправиться дальше по коридору. Она буквально приказывает своим ногам следовать за ним. __________________________ Почему-то, рассказав обо всём Дамблдору, она чувствует гораздо меньше облегчения, чем после рассказа Рону. Даже когда он тепло улыбается ей, даже когда берёт медальон у неё из рук и кладёт его на стол между ними, даже когда он садится в кресло, пряча пострадавшую от проклятия руку от посторонних глаз, и слушает её рассказ о произошедших событиях без малейшего выражения удивления. Закончив свои объяснения, она откидывается назад, чувствуя себя на удивление незащищенной. Рон легонько похлопывает ее по плечу в знак поддержки, но едва ли она это замечает. Медальон нещадно блестит на свету. — Спасибо, Гермиона. Я займусь этим, — говорит Дамблдор, кивая на проклятую вещицу так, словно это просто обёртка от конфеты, которую нужно выбросить. Гермиона встаёт, чтобы уйти, но затем останавливается в нерешительности. — Мы можем попросить Гарри снова открыть Тайную комнату, чтобы забрать клыки Василиска. Не могу поверить, что никто не позаботился о том, чтобы распорядиться ими должным образом — яд василиска ведь очень ценный. — Можем, — соглашается Дамблдор. Гермиона переминается с ноги на ногу. — И, возможно, нам удастся раздобыть диадему, пока мы... —Это слишком рискованно. Если то, что Вы рассказали мне о Драко Малфое и исчезательном шкафе правда, то любые попытки проникнуть в комнату и уничтожить её будут встречены с подозрением — и, вполне возможно, ещё больше поспособствуют отклонению событий от вашей траектории развития. —Но если нам удастся уничтожить её, то теоретически мы сможем спасти ещё одну жизнь — Крэбб ведь сгорел в этой комнате заживо. — А если мы будем действовать осторожно, мы сможем уничтожить её позже, при этом всё равно сохранив ему жизнь. — Что значит «мы»? — спрашивает Гермиона, понимая, что как только Пожиратели Смерти возьмут замок штурмом, как и планировалось, у Дамблдора точно не останется времени ни на что, кроме как трагически погибнуть. Боги, неужели это тот самый набивший оскомину прагматизм, которым он руководствуется в принятии всех своих решений? Может, это просто результат слишком долгого пребывания на войне? Дамблдор усмехается, его глаза сверкают. Её совершенно обескураживает то, с какой лёгкостью он находит смешное в своем грядущем убийстве. — Проницательное наблюдение, Гермиона. Я верю, что если вы смогли добиться всего этого однажды, имея в своем арсенале лишь неясные подсказки и ограниченное количество времени, вы оба сможете сделать это снова, тем более с усовершенствованной методикой. — С усовершенствованной методикой? — Гермиона смотрит на директора в полном изумлении. Она инстинктивно заслоняет собой Рона, как будто эта мелочь может защитить его и оградить от ситуации, в которую он попал по простоте душевной. Дамблдор достаёт из недр своего стола знакомый предмет, который поблескивает на свету. Делюминатор. —Нет, —вздрагивает она. — Он не готов. —Сейчас он обладает гораздо большей информацией, чем в прошлый раз, а я всё равно давно планировал отдать эту вещь ему, — говорит Дамблдор, стараясь, чтобы его голос и рука не дрожали. — Пока ещё рано, — говорит она, и в её словах предательски слышится мольба. — Если то, что Вы рассказали мне о чаше, правда, то стратег Вам нужен чем раньше, тем лучше. То, как Вы, судя по Вашему рассказу, добыли её в прошлый раз, является лишь сочетанием счастливой случайности и безрассудства, которые исходят из крайней степени отчаяния и несгибаемой силы воли... Её раздражает намёк на то, что на этот раз её сила воли вовсе не так несгибаема, как раньше, но она благоразумно считает, что так и должно быть. А какой же выбор есть у Дамблдора? С каждым часом он все больше становится похожим на ходячий труп, тяжесть его жизненной цели ложится на плечи других, которые, как он знает, слишком молоды, но — Гермиона понимает, что у него нет другого выбора. Его смерть так же неизбежна в этой временной линии, как и в предыдущей. Его лишили свободы выбора, и теперь, несмотря на странный блеск в глазах и отеческую улыбку, он выглядит как обреченный, которого ведут на виселицу. Гермиона выхватывает Делюминатор и сует его в карман своей мантии. — Само собой, еще нужно решить вопрос о неразглашении тайны, — продолжает Дамблдор, спокойно начиная расхаживать по кабинету. Конечно, не могло всё быть так просто. Конечно же нет— — Клятва? — предлагает Рон, и Гермиона сглатывает, чувствуя, как у нее перехватывает горло. Как будто неизбежность судьбы Дамблдора окутала ее, как туман. — Да. Думаю, что это лучший вариант. Рональд, если Вы не против, — начинает Дамблдор, жестом приглашая его подойти. — Рон? Ты уверен, что это… что он… — Считайте, что это Ваш первый реальный вклад в служение Ордену, — говорит ему Дамблдор. Рон подходит ближе, и с каждым мгновением у Гермионы все сильнее сжимается желудок. Это совершенно не то, что он должен был сделать — не сейчас. Насколько безвозвратно это может все изменить? Она опускается на колени и смотрит на полоску носков в цветах Гриффиндора, которая едва виднеется из-под потрепанной полы его мантии. Дамблдор склоняется над ней и берет ее за запястье своей здоровой рукой, другая же зловеще свисает вдоль тела мертвой плетью. Рон подносит к ним обшарпанный кончик своей палочки, и Дамблдор начинает. — Клянетесь ли Вы продолжать помогать Ордену в усилиях уничтожить лорда Волдеморта? — Клянусь. Свет обвивается вокруг их рук. — Клянетесь ли Вы не вмешиваться в планы, которые я начал реализовывать в связи с моей собственной неминуемой смертью? Это кажется таким эгоистичным с его стороны — и, возможно, так оно и есть — использовать одно из трех обещаний клятвы для своего собственного оправдания от отказа участия в военных действиях. Но теперь Гермиона знает, что от этого зависит гораздо больше, чем ей было известно на момент его смерти в первый раз. Есть ещё одна клятва. От которой зависит ещё одна жизнь. — Клянусь. — Клянетесь ли Вы больше ничего не рассказывать о своих путешествиях во времени или о будущем, если это способно поставить под угрозу целостность Ордена, без моего чётко выраженного разрешения? Рука Гермионы дрожит в руке Дамблдора, её разум лихорадочно пытается разобраться в многослойности смыслов этого заявления. Она поднимает глаза и видит ободряющую улыбку Рона, в которой столько веры в неё, что сердце в её груди трепещет. — Клянусь. Нити света впиваются в ее кожу и бьют по нервам, толчками отдавая в спинной мозг. Когда она поднимается на ноги, её спина становится намного прямее от тяжести принятого обязательства. _______________________________ Они с Роном возвращаются в общую гостиную своего факультета в мрачном настроении. Когда они входят внутрь через отверстие в портрете, там уже никого нет, а от пламени камина остались только тлеющие угли. — Посиди со мной минутку, ладно? — просит Рон, произнося заклинание, чтобы поленья снова разгорелись. Они усаживаются рядышком на пол перед камином и наблюдают, как искры от огня взмывают в воздух и мгновение спустя исчезают. — Кажется, ты всё еще хочешь о чём-то поговорить, — замечает он. — С каких это пор ты стал таким проницательным? — спрашивает Гермиона, и впервые за весь день ее губы растягиваются в улыбке. — С тех пор, как в прошлом году ты сказала мне, что у меня эмоциональный диапазон размером с чайную ложку. Я подумал, что мне следует расширить его хотя бы до уровня мерного стаканчика. Гермиона тихо смеется и облокачивается на него плечом. — Я думаю, что могу рассказать тебе кое-что – это точно не «способно поставить под угрозу целостность Ордена». И на самом деле это ведь не касается будущего, если это о — о нас? О тех вещах, которые не произойдут, потому что я уже так сильно всё изменила... — Ты можешь рассказать мне всё, что угодно, — говорит Рон и придвигается к ней ещё ближе. — В общем, мы с тобой ужасно поссорились из-за какой-то глупости, и я пригласила Кормака Маклаггена на рождественскую вечеринку Клуба Слизней с единственной целью – заставить тебя ревновать, — начинает рассказывать она. Рон смеется. — Получилось? — Кажется, мне это вышло боком, я чувствовала себя гораздо хуже, чем ты, — признается она. — И целуется он ужасно. На это Рон ничего не отвечает. Внезапно к Гермионе приходит осознание неловкости ситуации, и она прикусывает губу, заставляя себя промолчать о том, как умеет целоваться Рон. Мерлин, как же всё запутанно. Она скучает по нему — это правда, — но она скучает по нему так же, как по своей детской мечте прокатиться на роликах по кольцам Сатурна. Место трепетного волнения заняла ностальгия. — Значит, между нами что-то было, — наконец произносит Рон, вглядываясь в её лицо. — Было, — признается она. «Было» - именно в прошедшем времени, потому что теперь назад к этому пути нет. — Мы когда-нибудь, эм... — Рон замолкает, его щеки пылают. Он не может встретиться с ней взглядом. — Да, — отвечает она, удивляясь тому, насколько ровным остается ее тон. — Ты был у меня первым. Это случилось, когда мы были в бегах, в палатке. До того, как... до того, как ты ушел. Она думает о том, насколько другим был её Рон, как смело он к ней прикасался и шептал такие важные слова о том, что давно её хотел. Насколько другой была она, опьяненная осознанием того, что он хотел именно её, и отчаянно желавшая узнать, насколько сильно. И тогда, лежа под колючим одеялом и обхватив его ногами за талию, она пыталась ответить на вопрос, любит ли она его. А потом он ушел. — Но я же вернулся, верно? — спрашивает этот Рон, его лицо всё ещё пылает, но он очень серьёзен. — Да, — подтверждает она. — Мне не следовало уходить. — Не следовало, — соглашается Гермиона. — А мне не следовало... Когда ты вернулся, я... я ударила тебя. Несколько раз. Рон хихикает, явно обрадованный сменой темы. — Кажется, я это заслужил. Она тоже пытается рассмеяться, но у нее не получается. И вдруг выпаливает: — Это не смешно. — Да ладно, Гермиона, это как минимум забавно. Как там говорится: чем дальше, тем смешнее? — Это не смешно, и ты вовсе этого не заслужил, — ее охватывает жгучее раскаяние. — Я не должна была тебя бить. Прости меня, Рон. — Ты меня и не била, — осторожно говорит он, и теперь она наконец осознает, насколько расстроенной выглядит. — Ну, то есть не тебя. А другого тебя. — Он вёл себя как придурок. Разрешаю тебе дубасить его, сколько хочется. Кажется, его совершенно не волнует эта щекотливая тема, что побуждает Гермиону копнуть глубже. — Но что, если... что, если бы всё было наоборот? Если бы это я бросила вас там из-за того, что крестраж выбрал своей мишенью меня, скажем, потому что я была тем связующим звеном, которое держало всех нас вместе, — и это я приложила бы массу усилий, чтобы найти дорогу обратно к вам, и спасла бы Гарри от гибели, и вот я бы вернулась, а ты просто взял бы и...… отделал меня? Рон моргает. — Боги, Гермиона, в этой другой временной реальности я причинил тебе боль? Я — — Нет! — раздраженно перебивает она. — И в этом-то все и дело! После того, как я рассказала тебе, что отношусь к числу тех конченых друзей, которые запросто могут избить тебя, ты первым делом должен был предположить, что я либо не совсем адекватная, либо социопатка, но вместо этого ты на голубом глазу считаешь, что каким-то образом заслужил это? — Гермиона... — Я вела себя ужасно по отношению к тебе. — Вовсе нет. — Я не заслуживаю еще одного шанса, чтобы вновь испортить наши отношения. — Ты ничего не испортишь. — Уже испортила, разве ты не видишь? — Но это ведь второй шанс, разве ты не видишь? Нам не нужно делать ничего из того, что мы натворили в прошлый раз. — Ты прав, — тихо говорит Гермиона после долгой паузы. — Мы не должны повторять одни и те же ошибки. Слезы наворачиваются у неё на глаза, когда она вкладывает Делюминатор в руку Рона и сжимает её в последний раз. _________________________________ На этот раз после победы в квиддиче она не застает Рона в общей гостиной в крепких объятиях Лаванды Браун. Вместо этого она видит его на следующий день в библиотеке. Он опирается на подоконник и мечтательными глазами смотрит на Луну Лавгуд, которая нежно проводит рукой по его волосам. Ей ни капельки не легче, на душе всё равно скребут кошки. _________________________ ______ Снег укутывает замок, и на зимние каникулы в Хогвартсе остаются лишь несколько учеников. Похороны Кэти Белл проходят в ее родном городе, и Гермиону едва не выворачивает каждый раз, когда она думает о том, насколько всё это её вина. Она не может заставить себя пойти на церемонию погребения. И не может заставить себя уехать на каникулы домой — к маминым доброжелательным разговорам, вкусной выпечке, папиным подробным расспросам об их школе и его усиленным попыткам переварить её ответы. Само собой разумеется, она избегает Норы. Вместо этого она пытается утешиться дальнейшими исследованиями проклятия Долохова, но желаемого успокоения практически не получает. На второй день у нее заканчиваются все теоретические источники, ссылку на которые дал Снейп, и она каким-то чудом оказывается перед дверью его кабинета, отчаянно желая отвлечься и стараясь не мерять шагами пространство в коридоре. Дверь резко открывается, и она вздрагивает. — Полагаю, школьные каникулы – пустой звук для того, кто всё свободное время проводит в библиотеке, — произносит Снейп вместо приветствия. — Я не была уверена, что Вы проводите консультации на каникулах, но сейчас как раз пять минут четвертого, и... — Вы можете войти. Его рабочий стол выглядит так же, как обычно, но дверь в личные покои открыта. Там, внутри комнаты, в камине потрескивает огонь, а на потертом диване в беспорядке разбросаны книги и журналы. Гермиона отводит взгляд. — Я в небольшом тупике, — наконец говорит она. — И вы изучили источники... — Да. Абсолютно все. Снейп долго смотрит на нее, они оба всё ещё стоят на пороге, потом он делает отрывистый кивок в сторону гостиной. Она проходит внутрь, поближе к камину и дивану, на котором разложены книги, и садится в такое же потертое кресло напротив. Снейп следует за ней и, грациозным взмахом руки убрав разбросанную литературу, садится на диван. — Я так и не спросил Вас о симптомах, — говорит он. Дерьмо. Гермиона прикусывает губу, с одной стороны желая просто рассказать ему обо всём, а с другой стороны жалея, что вообще затронула с ним эту тему. Глаза Снейпа мгновение скользят по ее лицу, затем вновь обращаются к огню. — Если это что-то наподобие Круциатуса, у меня есть запас зелий, которые могут помочь. Что-то странное и незнакомое начинает раскручиваться в животе Гермионы. — О… Спасибо, но это... Она впервые ощущает предупреждающий отголосок данной ранее нерушимой клятвы. Круциатус мог бы поставить окончательную точку относительно дальнейших вопросов о путешествиях во времени. — ...даже близко не похоже на то, что потребовало бы применения таких зелий, — вместо этого продолжает она. Снейп коротко кивает. — А вот лабораторное оборудование, хотя бы самое простецкое, мне бы действительно пригодилось... Снейп смеётся – коротким, резким смешком, который тут же обрывается, не успев толком начаться, – а затем говорит: — Мерлин, Грейнджер, догадливость видимо совсем не Ваш конёк, — он изучает её в мерцающем свете камина. — Я крайне удивлен, что Вы не воспользовались старой штаб-квартирой Отряда Дамблдора и не организовали лабораторию там. Конечно. Выручай-комната. Как она могла быть такой узколобой? Если бы её постоянно не занимал Малфой, а Гарри не настаивал на том, чтобы выслеживать его на карте, она бы сразу же отправилась туда. — Имейте в виду, что оборудование в комнате будет действительно простецким, даже кустарным, и, скорее всего, не будет соответствовать тем стандартам, которые должны быть применены к материалам высокой чистоты. — Конечно, — расплывается в улыбке Гермиона. — И Хогвартс не несёт ответственности за любое несоблюдение основных правил безопасности. — Естественно. — И Вы додумались до этой идеи сами, без посторонних рекомендаций или воздействий со стороны. — Абсолютно никаких рекомендаций, — она замолкает, а затем испытывает судьбу. — Особенно от тех, кому в студенческие годы могла прийти в голову подобная идея. Снейп поджимает тонкие губы и не отвечает. В этом нет необходимости, всё понятно без слов. ________________________ На следующее утро, перед тем как отправиться в Выручай-комнату, Гермиона ловит себя на том, что пристально разглядывает своё отражение в зеркале. После принятого душа в ванной стоит небольшой туман. Её волосы замотаны в зачарованное мудреным заклинанием миниатюрное полотенце из микрофибры, которое Парвати велела ей использовать «как минимум двадцать минут, а затем аккуратно снять – и если ты хотя бы попытаешься вытереть свою шевелюру, я сразу узнаю». У нее темные круги под глазами и всё тот же рваный шрам на груди. Щёки теперь более округлые, чем в конце войны, но, — она прищуривается, — интересно, это потому, что последние несколько месяцев она вновь нормально питается в Большом зале, или потому, что ей на самом деле снова шестнадцать? Очертания её силуэта кажутся размытыми и неточными, подобно миражу или одной из тех оптических иллюзий-перевертышей, когда изображение ежесекундно меняется, пока ты не поймешь, что же перед тобой на самом деле. Она наклоняется вперёд. Поджимает губы. Хмурится. Она никогда особо не задумывалась о таких вещах, как морщины, вредное воздействие солнца или лишний вес, и теперь наверное даже жалеет, что в прошлом не была такой легкомысленной и не уделяла должного внимания этим вопросам, потому что тогда она, по крайней мере, имела бы представление о том, действительно ли её внешность изменилась или — Вот оно. Она вновь устремляет взгляд на свои широко раскрытые глаза. Тёмные круги. Едва заметные морщинки вокруг рта. Шрамы. Это она— такая, какая есть на самом деле, независимо от возраста. Она снимает полотенце с волос, не вытирая их, и размышляет, кто ещё может видеть её настоящую. Затем она направляется в Выручай-комнату. ________________________ Заперто. Иначе и быть не может. Это её раздражает, хотя и не должно. Она прекрасно знала, что её ждет, но переживать всё заново порой нелегко и даже утомительно. Особенно когда приходится часами наблюдать за комнатой, сидя поджав ноги в соседней нише за гобеленом, персонажи которого никак не заткнут свои долбаные глотки, предаваясь пьяному разгулу. У Крэбба и Гойла, похоже, дела обстоят не намного лучше: они стоят на шухере, приняв облик первокурсниц, но у них хотя бы есть Взрывающиеся карты, чтобы чем-то себя занять. А у Гермионы нет ничего, кроме мыслей. Она знает, чем занимается в данный момент Малфой; знает, что диадема просто лежит на одной из полок и ждет уничтожения. И она что, должна просто оставить всё как есть? А что, если изменится что-то еще? Что, если Малфой заметит диадему — ведь такая вероятность вполне существует, учитывая, что он день за днем работает с еще одним тёмным артефактом в непосредственной близости от неё, и — Дверь открывается со щелчком. Гермиона вжимается в стену за гобеленом, пока Малфой, Крэбб и Гойл устало плетутся мимо неё по коридору. Наконец, она выходит из своего укрытия, испытывая легкий приступ головокружения из-за оттока крови от головы к ногам. Она быстро разминает суставы и приводит себя в чувство. Несколько секунд спустя она уже стоит перед дверью. Лаборатория. Вот что ей нужно. Серебряная корона. Вот что она не может перестать представлять в своей голове. Эти два образа мелькают в ее мыслях, сменяя друг друга. Как будто она смотрит на свое отражение в зеркале. —...мне просто нужно попробовать кое-что ещё, а у вас в запасе есть как минимум двадцать минут, — голос обрывается, когда Малфой вновь появляется из-за угла. Гермиона резко оборачивается и инстинктивно достает палочку. — Радуйся, что не снимаю с тебя баллы, — говорит Малфой и ухмыляется. Гермиона пристально смотрит на него до тех пор, пока эта ухмылка не сходит с его лица. — Как будто кого-то ещё волнуют грёбаные баллы, — парирует она. — Но раз уж ты заговорил об этом... — она смотрит на Крэбба и Гойла, которые всё ещё находятся под воздействием оборотного зелья, а значит, выглядят, как первокурсницы. — По десять баллов с каждой за то, что покинули гостиную своего факультета во время комендантского часа. — Но мы... — один из них, скорее всего, Гойл, начинает протестовать, но Малфой тут же тычет его локтем в ребра. — Я отведу их обратно, — говорит Малфой, понимая, как всё это, должно быть, выглядит со стороны. Он на мгновение замолкает, и у Гермионы возникает внезапный порыв броситься вслед за ними и сказать ему, что он не обязан этого делать, что он может обратиться за помощью к Дамблдору… При мысли о Дамблдоре она начинает сомневаться, потому что он явно не тот, кому должен доверять Малфой — совсем не тот — вместо него может быть Снейп — Шаги эхом разносятся по коридору, и она лишь беспомощно моргает, обнаружив, что группа слизеринцев уже скрылась в тени коридора. Итак… Лаборатория. Диадема. Когда она поворачивается к двери, в ее голове четко формируется один образ. Она осторожно делает первый шаг, и перед самым открытием Выручай-комнаты её мысль звучит так отчетливо, как будто она кричит об этом на весь коридор: Мне нужно кое-что спрятать. _________________ Когда она заходит внутрь, комната кажется ей удивительно знакомой и уютной, а наваленные друг на друга груды разного хлама странным образом успокаивают. Как в Норе. Она обходит горчично-желтую оттоманку и пробирается между рядами выброшенной мебели, намеренно избегая всего, что напоминает шкаф. Клятва всё равно не позволит ей вмешаться в планы Дамблдора, касающиеся его скорой смерти, а у нее нет никакого желания проверять это сейчас. Ведь то, ради чего она здесь, мерцает в лучах света всего в шести шагах от неё. — Акцио, — шепчет она, и диадема опускается в её протянутую руку. _____________________________ Она прохладная на ощупь, и в ней буквально бурлит энергия – но не такая мрачная и навязчивая, которая передавалась от медальона, а такая, которая наводит на мысль о нереализованной силе. Несколько секунд она рассматривает её на свету, затем поднимает над головой и наклоняет, как будто собирается — Она стряхивает с себя эти мысли и убирает диадему в сумку. ___________________________ Весь следующий день, проведенный в ожидании возвращения Дамблдора, Гермиона ощущает присутствие диадемы. Она коротает время в библиотеке за изучением видов змей, и вещица не покидает её мыслей ни на секунду, то и дело заставляя поднять перо и задуматься, а что ещё — что же ещё — Диадема опасна. В этом она убеждается ещё раз, когда, собирая свои вещи, удивленно моргает при виде стопки непрочитанных книг рядом с собой. Её продуктивность — увеличению которой стопроцентно могла бы помочь диадема, — резко упала. Её мысли перемешались, превратившись в путаницу из гипотез, вопросов и возможностей, и она то и дело задумывается о том, не спрятано ли в её сумке то, что поможет ей во всем этом разобраться. Что и требовалось доказать: диадема опасна. Она доходит до коридора, ведущего к кабинету Дамблдора, и начинает нетерпеливо мерить его шагами, пока из-за угла, наконец, не появляется директор. — У меня для Вас кое-что есть, — говорит она вместо приветствия, и он отвечает усталым кивком. — Сахарные перья, — говорит он горгулье, и этот легкомысленный пароль навевает чувство пустоты. Они поднимаются по лестнице, проходят через двери кабинета, и Дамблдор с облегчением опускается в свое кресло, опираясь здоровой рукой на один из подлокотников. Гермиона чувствует, как в ней поднимается необычайная волна сострадания, но спустя мгновение она отвлекается на диадему, которая вдруг начинает вибрировать у нее в сумке. Она молча достаёт её и с громким звоном бросает на стол. При виде диадемы Дамблдор удивлённо моргает и говорит: — Я думал, Вы поклялись…. — Не мешать Вашей неминуемой смерти, — заканчивает за него она. — Но я не давала клятвы оставлять крестражи в замке нетронутыми – ведь фактически, пренебрежение их уничтожением может быть расценено как нарушение моего обещания продолжать помогать Ордену. Дамблдор неловко поёрзывает в кресле и в задумчивости прижимает здоровую руку к виску. — Полагаю, Вы правы, — соглашается он. — Вы уже раздобыли клыки Василиска? — спрашивает она. Он выдерживает паузу, пристально глядя на нее, затем отвечает: — Да. Перед зимними каникулами мы с Гарри спускались в Тайную комнату. Гермиона моргает, на мгновение застигнутая врасплох его ответом. Насколько ей известно, в прошлый раз такого не было. Ей очень интересно, что обсуждали эти двое во время своих вылазок — все тайные встречи между ними в период предыдущей временной линии казались такими загадочными. Да, кстати – почему они были такими загадочными? Какой информацией располагал директор, что не хотел рисковать и делиться ею? — Как Вы думаете, чем лучше воспользоваться – клыками или мечом? — задаёт вопрос она, пытаясь отвлечься от своих размышлений. Дамблдор снова выдерживает паузу, на этот раз гораздо более продолжительную. В наступившей тишине тиканье и жужжание приборов, расставленных буквально повсюду в этой комнате, начинают потихоньку раздражать Гермиону. Как будто диадема вызвала какое-то неуловимое нарушение электрических импульсов в ее мозгу, создала фоновые помехи в самом воздухе. — Я думаю, — наконец отвечает Дамблдор, — лучше предоставить это мне, Гермиона. Гермиона делает шаг назад. Она точно не рассчитывала, что он пригласит её поучаствовать в уничтожении крестражей, но она очень хотела получить от него хотя бы намёк на то, что он осознал опасность предмета, лежащего перед ними, любой намёк на то, что у него есть план. — Благодарю Вас за помощь, — говорит Дамблдор, и по его тону становится ясно, что Гермионе пора уходить, аудиенция окончена. Она неохотно отворачивается от него и направляется к двери. Она дотрагивается до ручки, щелчок которой электрическим разрядом отдаётся в её нервах, и она задается вопросом, каков же на самом деле диапазон воздействия диадемы, и только у неё в присутствии этого артефакта мозги превращаются в кашу, или Дамблдор тоже это чувствует— Внезапно она оглядывается. И видит, как Дамблдор здоровой рукой подносит диадему к свету. Она блестит и переливается, и он держит ее так, словно собирается — Как будто он вот-вот... — Остановитесь! — кричит она. Диадема со звоном падает обратно на стол. Дамблдор отшатывается от неё, пораженный ужасом. — Почему Вы не пытаетесь её уничтожить? — спрашивает Гермиона, и в её голосе слышится неуместная наивность. — Я думал... — начинает он и сглатывает. — Я подумал, что, наверное, мог бы попытаться изучить её. Выяснить, есть ли у нее связь с другими... — Я рассказала вам всё, что мне известно о других, и о том, как мы их уничтожили! — Но с чашей всё получилось настолько по воле случая, что я подумал, что может быть есть способ… Но теперь я понимаю, с какой лёгкостью был введен в заблуждение... Гермиона пристально смотрит на директора. Морщины на его лице кажутся гораздо более заметными, а обугленная кожа на проклятой руке – намного темнее. Он уже выглядит полумертвым. Она пересекает комнату, подходит к шкафам, и Дамблдор открывает один из них невербальным заклинанием. Меч Гриффиндора поблескивает на свету. Она берет его за рукоять. Затем поворачивается к Дамблдору, который в это самое время открывает зачарованный потайной ящик в своём столе и достает оттуда что-то ещё, что-то невероятно похожее на серебряный… — Вы что, хранили его? Всё это время? — потрясенно спрашивает Гермиона. Он кладет медальон на свой стол, и для неё это выглядит как насмешка. Конечно, его поступок не был лишен смысла, если он действительно пытался найти связь между крестражами: чтобы это понять, нужно иметь в своем распоряжении как минимум два образца. Но она всё равно не может избавиться от чувства предательства, накрывшего её с головой. Одним движением меча она смахивает медальон и диадему со стола, попутно разбивая вредноскоп и чернильницу. Затем, полоснув воздух, безжалостно рассекает тьму, поселившуюся внутри каждого из артефактов, оставив от них самих лишь жалкие осколки. _________________________ Возвращаясь в пустую гостиную своего факультета, она останавливается над подземельями и задается вопросом, там ли сейчас Снейп. Она хочет пойти к нему — попросить у него совета, или рассказать о своих исследованиях, или, напившись рождественского эгг-нога, перемыть все косточки Дамблдору — всё равно. Клятва тут же отзывается зудом в крошечных нервных волокнах ее кожи, и она знает, что не может сделать ничего из вышеперечисленного. Она волочит меч по полу и надеется, что он услышит этот звук — услышит всю её душевную боль и тоску в пронзительном скрежете металла по камню. __________________________ Рождество в этом году выдаётся необычайно одиноким и холодным. Гермиона, усадив Живоглота на колени и закутавшись в пуховое одеяло, как в мантию, занимается поеданием бесчисленного количества шоколадных лягушек. Меч Гриффиндора лежит в изножье её кровати в наспех трансфигурированных ножнах. Рядом с ним лежат подарки от Гарри и Рона (она даже прослезилась, открыв конверт и обнаружив в нём абонемент в библиотеку ближайшего магического университета) и письмо от родителей, которое заставило ее расплакаться по-настоящему. Она проводит весь день у камина в общей гостиной, пытаясь читать и вяло отмахиваясь от Добби, не оставляющего попыток накормить её фруктовым пирогом с патокой. В конце концов ему удаётся убедить Гермиону хотя бы ненадолго появиться в Большом зале на праздничном ужине. Когда она приходит туда — конечно, с опозданием — то оказывается у двери одновременно со Снейпом, который выглядит измученным и неопрятным, пряди прямых волос наполовину скрывают его лицо. — Счастливого Рождества, профессор, —неуверенно произносит она. — А оно разве счастливое? Хуже не бывает, хочет ответить она, но вместо этого пожимает плечами и придерживает для него дверь. Он говорит угрюмое «спасибо» в ответ, и они входят в теплую комнату, наполненную светом свечей и радостными возгласами, чувствуя, как будто находятся не в том месте. Не в то время. _________________________ В День подарков Гермиона опережает Малфоя у Выручай-комнаты на пять минут, и на этот раз — на этот раз она представляет лабораторию. Более того, она представляет лабораторию так, как, по ее мнению, представлял бы лабораторию Снейп: восемнадцатилетний, угрюмый и долговязый, вероятно рассчитывающий заработать несколько галеонов на продаже того, что он в ней сварит, потому что у него, скорее всего, были связи и всё такое — связи вроде Нарциссы Малфой с её идеальными волосами и потрясающими скулами — но не об этом сейчас нужно думать. А вот о чём: Мне нужна лаборатория, в которой я смогу исследовать кровь на предмет проклятий и воздействия змеиного яда. И временных парадоксов, — добавляет она. Дверь открывается, и она видит длинный стол из нержавеющей стали и шкафы по бокам, заставленные склянками, котелками, палочками для перемешивания, пипетками, тетрадями с разлинованной бумагой – то есть, всем, что ей может понадобиться. А на противоположной стене – огромная доска. Она проводит пальцами по гладкой поверхности стола, переводит дыхание и принимается за работу. __________________________ Остаток каникул они с Малфоем по очереди и с переменным успехом занимают Выручай-комнату. Ни один из них не хочет открыто признавать, что другой использует её для каких-то своих целей, и они стараются избегать друг друга в коридорах. С возобновлением занятий Гермиона заключает шаткое перемирие с Роном и Луной, которая теперь смотрит на нее с любопытством и чем-то гораздо более глубоким и неоднозначным, чем жалость, но в этих тонкостях Гермиона разбираться не готова. Гарри продолжает ходить на тайные встречи с Дамблдором, а потом успешно противостоять её попыткам разузнать подробности. Она не уверена, какие ещё секреты о Волдеморте узнал её друг, и изменилось ли что-нибудь по сравнению с прошлым разом. Всё это вызывает у неё тревогу и беспокойство. Чтобы отвлечься от этих мыслей, она с головой уходит в свои исследования, задаваясь вопросом, стоит ли ей снова искать встречи со Снейпом — и когда именно. ______________________________ Прошлые страхи теперь вызывают у Гермионы лишь улыбку. Снейп. Проклятия. Исключение из школы. И иголки. Мысль о том, почему она всегда испытывала такую слепую панику при виде металлического отблеска этого крошечного предмета, совершенно не укладывается в её голове сейчас, когда она затягивает на плече очередной жгут. Она сжимает руку в кулак, сгибает запястье, затем полностью раскрывает его и расслабляет, приближая иглу со шприцем. Она проделывала это, наверное, уже раз десять, и это начинает казаться ей своеобразным ритуалом. Она с отстраненным интересом наблюдает, как шприц наполняется её кровью, затем отводит шприц назад, закрывает иглу защитным колпачком и прижимает к ранке на предплечье кусочек марли. Она раз за разом пытается использовать беспалочковую магию, чтобы ослабить жгут, и на этот раз у нее получается, хватает лёгкого шевеления рукой. Прогресс налицо. ____________________________ Но черт с ним, с этим прогрессом. Сейчас её мысли заняты не этим. Гермиона раздраженно рычит, волосы растрепаны во все стороны, у ног осколки разбитой пробирки. Вот уже несколько недель с её образцами крови возникает одна и та же проблема. Всякий раз, когда она пытается провести их анализ, что-то идёт наперекосяк, как будто часть компонентов просто исчезает. Возможно, будь у неё более точное и продвинутое оборудование – или хотя бы центрифуга, которая не так шатается при наборе оборотов при вращении, — тогда, возможно, у нее был бы шанс на нормальный результат, а не ошибка за ошибкой. Она идет на разные ухищрения, чтобы выкроить как можно больше учебного времени и провести его с пользой для своих исследований, но Макгонагалл не спускает с нее глаз, Флитвик начинает что-то подозревать, а Снейп...… Что ж, Снейп невозмутим, как всегда. Гермиона сглатывает, внезапно у неё пересыхает во рту. Она знает, что должна делать. _______________ — Да? — Я знаю, что вряд ли у Вас тут завалялась парочка центрифуг после того, как Слизнорт превратил Вашу лабораторию в свою каморку, но, эм, не могли бы Вы сказать своё веское слово? — спрашивает Гермиона, показывая ему один из своих образцов крови. Снейп приподнимает бровь и заклинанием открывает дверь в свои покои. — Просто каждый раз, когда я пытаюсь что-то сделать, я как будто бьюсь головой о стену, — объясняет она, ставя пузырек с кровью на маленький кофейный столик и усаживаясь в кресло. Снейп берет его и направляется к другой двери. За ней она слышит звон стекла и металла. Он возвращается с глубокой складкой на лбу, которая, как начинает понимать Гермиона, означает, что он в растерянности. — Мне нужно будет провести еще несколько проверок, но… Не знаю, какому проклятию вы подверглись, но оно никуда не делось. Ошибки в ваших тестах, скорее всего, связаны с погрешностью самих ваших методов... — С погрешностью моих «методов» или погрешностью ущербного оборудования, сделанного на скорую руку… — Винить в своих неудачах лабораторное оборудование – привилегия маститых исследователей, имеющих в своем арсенале множество опубликованных работ, а Вам до такого ещё далеко, Грейнджер, — не дает закончить ей он. Она хмурится, не зная, как должна реагировать на эту его издевку, — то ли смеяться, то ли рвать на себе волосы. Но сказанное им не выходит у нее из головы. Проклятие всё еще находится в ней, и не собирается исчезать. Константа, настолько прочно засевшая в генетической схеме ее организма, что способна возвращать ее на несколько лет назад. А именно, к тому моменту, когда она пострадала от его воздействия. И если проклятие всё ещё в ней, как это отразится на её будущем в этой временной шкале? Она отвлекается от своих мыслей, когда Снейп встает прямо перед ней и тянется куда-то, и на мгновение поле её зрение застилает темнота. Она улавливает аромат трав и дыма, и ей хочется вдохнуть его поглубже. — Если вы упорно настаиваете на более хорошем оборудовании, возможно, это Вам пригодится, — говорит он, протягивая ей толстую книгу, которую, должно быть, достал с полки позади нее. Она благодарит его и кладет книгу себе на колени, изучая обложку. Микроскопическая трансфигурация: Методы стандартизации магического оборудования, Том 3. — Но этого… скорее всего, будет недостаточно без опыта в Трансфигурации на уровне подмастерья, — добавляет он, и она задается вопросом, не почудились ли ей печальные нотки в его глубоком голосе. — Я всё равно попробую, — говорит она. _________________________ Она действительно пробует. И терпит неудачу. Вереницу неудач. ____________________________ Она собирает всю возможную информацию о факторах свертывания крови в тщетной надежде, что когда-нибудь она будет помнить достаточно, чтобы придумать противоядие от яда Нагини. Но о постигшем её саму проклятии ничего нового обнаружить не удаётся. В конце концов она признает своё поражение и вновь приходит в кабинет Снейпа через двадцать минут после начала его внеурочных консультаций. На этот раз дверь его кабинета открыта, и оттуда, шаркая ногами, выходит первокурсник со стопкой книг выше его головы. Гермиона, обходя его, улыбается. — Грейнджер, — произносит Снейп в знак приветствия. Он встает из-за стола и открывает дверь в свои покои. Гермиона опускается в кресло у камина (она не готова думать о нем как о своём кресле, хотя и испытывает сильное искушение). — Мне нужны знания уровня подмастерья Трансфигурации, а Макгонагалл настаивает, чтобы я отложила изучение более сложного материала до сдачи экзаменов в этом году. — Она всегда невероятно последовательна, если речь идет о её интересах, — говорит он. Тон его голоса очень спокоен, как и выражение лица, так что у Гермионы, наверное, галлюцинации, и ей просто кажется, что он хочет успокоить её своим ответом. — Мне, наверное, тоже могло бы пойти на пользу такое ученичество, — он призывает к себе знакомый флакон, берет его в руку и садится на потертый диван напротив нее, — но, если Вы скажете об этом Макгонагалл, я... — Обещаю, что не скажу. Снейп пытается найти удобное положение и едва заметно пожимает плечами. — В любом случае, я не нашел ничего особенного при помощи того оборудования, которое мне удалось спасти от захвата Слизнортом. Гермиона пристально смотрит на пламя. — Значит, проклятие по-прежнему продолжает действовать, а у нас по-прежнему нет ответов. Снейп кивает. — Боюсь, мы достигли предела наших возможностей в этом году. Он поднимает флакон с её кровью и крутит его в пальцах с нечитаемым выражением лица. Долгое время он молчит. Мысли о том, что, возможно, летом или на уровне подмастерья, витают в комнате, оставаясь невысказанными. Затем, словно извиняясь, он вкладывает флакон обратно в ее ладонь. — Спасибо, — бормочет Гермиона, и этих слов явно недостаточно для всего того, что он сделал, но это тоже предел её возможностей на данный момент. _________________________________ Неделя проходит за неделей, и всё вокруг напоминает ей съемку семейного видеофильма в оттенках сепии. Занятия. Пустячные школьные разборки. Малфой и исчезательный шкаф. Реальность Гермионы, по сути, превратилась в бесполезную авантюру, приведшую к окончательному и бесповоротному застою. Она ничего не может сделать. Она дала клятву, и она оказалась бесполезной. Она проводит неприлично много времени, сожалея о том, что вообще дала эту клятву. Серьезно, в чём, чёрт возьми, был её смысл? Она позволила маниакальной потребности Дамблдора держать всё под контролем застигнуть её врасплох. И теперь она понимает, что, возможно, ей следовало больше доверять себе. В сложившихся на данный момент обстоятельствах ей поручено собрать информацию о Гринготтсе (часть этого задания она перепоручает Добби и Кричеру, просто чтобы проверить ограничения безопасности, установленные банком для других магических существ), и она подозревает, что Снейпу поручено следить в оба за Беллатрисой Лестрейндж. Она жалеет, что не может спросить его об этом. Жалеет, что не может поработать вместе с ним над чем-то ещё теперь, когда всё, связанное с проклятием Долохова, рухнуло вместе с её надеждами на создание противоядия от яда Нагини. И всё же, между делом она тешит себя маленькими победами. Позволяет себе быть первой, кому удаётся успешно аппарировать на курсах аппарации, устроенных Министерством. Вламывается в кабинет Слизнорта и уничтожает отравленную медовуху. Убеждает Джинни порвать с Дином и пригласить Гарри на наспех спланированное свидание в Выручай-комнату – таким образом, получая дополнительное преимущество, успешно блокируя Малфою доступ к шкафу. Это так мелочно, незрело и… невероятно весело. И когда однажды Гарри, спотыкаясь, входит в общую гостиную и спрашивает о своей «второй половинке и единственной настоящей любви, Ромильде Вейн», она без разговоров начинает варить ему противоядие от любовного зелья Фреда и Джорджа, не забыв активировать одно из самозаписывающих перьев изобретательных братьев, чтобы в точности зафиксировать всё, что он успеет наговорить. — Компромат на всю жизнь, — говорит она и улыбается, и впервые за долгое время они смеются вместе, как раньше. Может быть, она сможет к этому привыкнуть. Терпеливо ожидая, пока пройдет время и у них снова всё получится. Как в прошлый раз, с капелькой везения и львиной долей предварительного планирования. Может быть, она и в этот раз во всем разберется. _____________________________ Всё случается, когда она поздно вечером выходит из библиотеки, с третьим томом "Методов стандартизации магического оборудования" в сумке. Она чувствует необычную перемену в воздухе вокруг неё, как будто сила гравитации вокруг школы вдруг искривила пространство, а затем резко вернула в прежнее состояние. Её не покидает ощущение неправильности происходящего. Срабатывает инстинкт, и Гермиона, наложив на себя Дезиллюминационные чары, прижимается к стене в коридоре. Издалека доносятся приглушенные крики и охваченные паникой голоса, шаги, которые то приближаются, то удаляются вновь, глухие удары. Она крадется по коридорам к Гриффиндорской башне, изо всех сил напрягая слух. Очень медленно, как будто само время изменило свой ход, открывается проём в портрете. А затем закрывается. Мгновение Гермиона только моргает, не понимая, что только что произошло, пока до ее ушей не доносится тихий звук шагов. — Гарри? —шепчет она. — Гермиона! — внезапно из воздуха появляется лицо Рона, затем вновь исчезает, когда его затаскивают под мантию-невидимку. — Нас не должно быть видно, —предупреждает Гарри. Он приподнимает мантию, чтобы Гермиона могла нырнуть к ним, и они втроем, плотно прижавшись друг к другу, умудряются дойти до ближайшей ниши и спрятаться в ней. Гермиона накладывает Муффлиато. — Что происходит? — Пожиратели смерти в замке, — хрипло шепчет Рон. — Что? Ещё слишком... — клятва сжимает ей горло, прежде чем Гермиона успевает закончить свою мысль: ещё слишком рано. Ведь ещё даже март не наступил, и она, следуя приказу директора, последнее время даже близко к Выручай-комнате не подходила, так откуда же у Малфоя могло взяться дополнительное преимущество? Могла ли на это повлиять её импровизированная лаборатория? А может, всё дело в Снейпе — Малфой, наконец, доверился ему и согласился на помощь? Её разум охвачен смутной паникой, она лихорадочно перебирает в голове возможные варианты. Голос Рона возвращает её к реальности. — Общие гостиные закрыты, и нам едва удалось улизнуть... —Зачем вы вообще это сделали? Вы не должны во всё это ввязываться! — «В этот раз. Или вообще никогда», мысленно добавляет она. —Дамблдор сказал, что если случится что-то подобное – ну, если кто-то проникнет в замок, я должен попытаться найти его под мантией-невидимкой, — объясняет Гарри. — Он сказал, что ему нужно кое-что мне показать... — Не может быть, чтобы он говорил это всерьёз, — бормочет Гермиона. Но она знает, что может. И, более того, так и есть. Директор всецело полагается на пророчество и делает всё возможное, чтобы оградить Гарри от риска смерти после проникновения в замок Пожирателей Смерти, — он всецело полагается на то, что она рассказала ему о ходе событий в прошлый раз, как будто в этом есть какая-то закономерность и предрешённость – а еще на палочку, догадывается она. Дамблдор, должно быть, всё ещё считает, что шансы Гарри стать хозяином старшей палочки находятся под угрозой, если он не будет в гуще событий и не нападёт на Малфоя или Снейпа сразу же после того, что скоро произойдёт. Что скоро произойдёт — Гермиона сглатывает. И может быть, он прав. Возможно, сейчас у Гарри действительно больше шансов обезоружить одного из них. У него уже есть мантия-невидимка, и, если все пойдет по плану, он станет владельцем камня — это лишь вопрос времени. — Хорошо, — говорит она. — Пошли. Они втроем уже слишком выросли, чтобы надежно укрыться под мантией всем вместе, поэтому, после короткой дискуссии о неуместном сейчас героизме, Гарри остаётся под мантией, Гермиона накладывает на себя и на Рона Дезиллюминационные чары, и они осторожно крадутся по тёмным коридорам. Крики и шум становятся все ближе, и сердце Гермионы начинает бешено колотиться в груди. — Мы думаем, что их, как минимум, четверо, — шепчет ей на ухо Рон. — Мы слышали, как Макгонагалл посылала сообщение Флитвику и Снейпу... При звуке его имени Гермиона прикусывает губу. Прямо за углом раздается громкий треск, за которым следует тяжелый удар. Все трое вжимаются в стену и задерживают дыхание. По коридору разносится произнесенная приказным шепотом фраза: — Давай, Драко, действуй, а мы наведём шороху в этом дурдоме. А затем на мгновение перед ними появляется Драко Малфой, и тут же исчезает, взяв курс на кабинет директора. Гермиона чувствует, как Гарри, стоящий рядом с ней, сначала дёргается вслед за ним, но потом в нерешительности замирает. — Гарри, ты должен успеть первым, — шепчет она. — Иди за ним. Это важно для тебя – просто доверься нам, мы тебя прикроем, хорошо? — Но я не могу вас бросить... — Ты вовсе нас не бросаешь. Мы тебя прикроем и догоним, как только обезопасим периметр, — заверяет Рон. Его голос становится властным и спокойным. Как и в прошлый раз. Но Гермиона не может позволить себе думать о прошлом разе. Есть только здесь и сейчас, в этом искаженном изменившемся настоящем, в котором она оказалась. — Увидимся наверху, — говорит Гарри, и его мягкие шаги затихают на лестнице. Гермиона поворачивается, становясь плечом к плечу с Роном в позу боевой готовности, а звук размеренных шагов неумолимо приближается. В перерывах между вдохами она думает о Дамблдоре — о его неспособности уничтожить крестражи, о клятве, от которой у нее мурашки бегут по коже. Она задается вопросом, так ли себя всё время чувствует Снейп. Не кажется ли ему это бремя непосильным? Не хочется ли ему иногда всё бросить и сдаться? От ужаса перед грядущим к её горлу подступает желчь, и она с трудом ее сдерживает. А потом из-за угла появляется Торфинн Роули. ______________________ Будучи невидимой благодаря Дезилюминационными чарам, Гермиона почти хочет рассмеяться — и она, вероятно, так бы и сделала, если бы не дикий ужас, сжавший ей горло. ______________ Но… ___________________ Первый шаг делает Рон. Он прикрывает её своим телом и выпускает в противника оглушающее заклинание, которое едва не попадает в левое плечо Роули. _______________________ Поэтому первым падает тоже Рон. Роули выглядел до предела ошеломленным — он совершенно не ожидал кого-то встретить на своём пути — но, повинуясь внезапному порыву или рефлексу, подобно тому, как клятва Гермионы иногда выключает её мысли, он мгновенно принимает боевую стойку, бормочет что-то и взмахивает палочкой, и тут же в их сторону летит зеленая вспышка. И исчезает в сантиметрах от неё, попав в Рона. Только состояние крайнего шока Гермионы становится причиной рассеивания Дезилюминационных чар, которые она наложила на лучшего друга. Потому что это не может быть правдой — ей нужно увидеть всё своими глазами, убедиться, что он жив, увидеть его решительное лицо, его полунасмешливую улыбку, которая всегда появляется на его лице, когда он говорит что-то смешное, — а он всегда придумывает что-то смешное, даже если это касается её — Но… никакой улыбки она не видит, а его глаза под полуприкрытыми веками абсолютно неподвижны. А Роули пялится на нее с тошнотворной ухмылкой на лице. Внезапно Гермиона понимает, что с неё Дезилюминнационные чары, скорее всего, тоже слетели, и она начинает действовать. Она едва успевает увернуться в сторону, и заклинание ударяется о стену позади нее. «Инкарцеро», — мысленно произносит она, направляя на него свою палочку. Он уворачивается. Прежде чем Гермиона успевает понять, что он собирается делать дальше, она закрывается защитными чарами и ныряет за горгулью перед лестницей Дамблдора. Горгулья рассыпается в прах. «Инкарцеро», — снова думает она, сжимая палочку словно в тисках и вкладывая в неё максимум намерения и концентрации. На этот раз срабатывает, и Роули застывает со странной гримасой на лице, держа в мощной руке палочку, направленную прямо в живот Гермионе. Толстые веревки обвивают его, и его оружие падает на пол. Всё так же не говоря ни слова, она прижимает его заклинанием к противоположной стене и идет к нему. Подойдя чуть ли ни вплотную, она пристально смотрит на него снизу вверх, так как ее подбородок едва достает до его грудины. Она думала, что он будет выглядеть по-другому – мудрее, что ли? Умнее. А не как какое-то пустоголовое животное, которого полностью захватила грубая, неприкрытая ненависть. Он пытается плюнуть ей в лицо, но она блокирует этот выпад невербальным «Обезъязом», а затем отменяет его. — Где Долохов? — Его здесь нет, милая. — Где он? Он мрачно усмехается, но Гермиона пресекает это веселье, положив руку ему на горло. Другую руку она отводит назад, направляя палочку ему в лицо. Выражение его лица меняется, по нему словно тень пробегает что-то неуловимо-мимолетное, чему у неё нет названия, и внезапно ей кажется, что она снова оказалась в библиотеке после битвы, а фиолетовый свет разливается по её груди — Нет. Она здесь, в темноте коридора, у её ног лежит тело лучшего друга, а Роули полностью в её власти. — Что ты со мной сделал? — рычит она, надавливая еще крепче. В ответ раздается лишь сдавленный хрип. — Чему, черт возьми, тебя научил Долохов? — она заставляет себя ослабить хватку. Роули моргает, пытаясь ухмыльнуться, но выражение его лица резко искажает приступ кашля. Затем его внезапно настигает вспышка красного света, и он теряет сознание. — Грейнджер, что Вы здесь делаете? — раздаётся знакомый голос. Гермиона удивленно моргает, затем резко оборачивается с поднятой палочкой. Это Снейп. Снейп со знакомой глубокой складкой на лбу. Снейп, чей голос почему-то приносит ей странное чувство облегчения. Снейп, окутанный едва заметным мерцанием защитных чар, как будто знает, на что она способна в своей импульсивной реакции. Или на что способен Роули. — Он... он убил Рона, — бормочет она, приваливаясь к стене. — О, — тихо произносит Снейп. Он делает полшага по направлению к ней, но затем останавливается, осматривая место преступления. Словно спохватившись, он снимает веревки с бесчувственного тела Роули и выпускает из своей палочки серебристую нить заклинания, которое устремляется к виску пожирателя. Его рука слегка дрожит — то ли от страха, то ли от ярости, то ли от чего-то еще, Гермиона не уверена. Затем он расправляет плечи, и на его лицо словно опускается занавес, делая его абсолютно бесстрастным. — У меня нет времени на…. скоро появятся остальные, и Вам нужно… сюда, — он поднимает ее на ноги и усаживает за ближайшими доспехами. Отсюда она больше не видит Рона, и за это она благодарна профессору. Его руки ненадолго задерживаются на ее плечах, удерживая на месте и словно приказывая, чтобы она никуда не высовывалась, затем он уходит. Она чувствует, как ее обдает прохладной волной магии, и, посмотрев вниз, обнаруживает, что на ней снова Дезилюминационные чары. Подняв глаза, она лишь мельком видит мантию Снейпа, который поднимается по лестнице в кабинет Дамблдора. ___________________________ Странная штука время, не так ли? В конце концов, уж она-то должна это знать. «Трех оборотов будет достаточно». По ту сторону доспехов лежит тело Рона, а его душа каким-то образом находится вне его… «Время никого не ждет». Если бы только у неё был ещё один карман, в который она могла бы — «Цена и польза для тебя определится Лишь тем, как мною ты решишь распорядиться» Она бы под завязку набила свой карман песком времени…. Действие данной ею клятвы должно скоро закончиться. События, которые разворачиваются сейчас там, наверху, скоро должны положить ему конец. И она ждет, затаившись и не издавая ни звука, как ей кажется, на протяжении многих часов. __________________________ На лестнице раздаются шаги, и появляются Снейп и Малфой, ленивые завихрения магии расчищают им дорогу к отступлению из замка. Дело сделано. На мгновение Гермиона готова поклясться, что Снейп обшаривает глазами коридор в поисках нее, но затем это наваждение исчезает. Когда они проходят мимо, на неё накатывает мощнейшая волна утраты, попутно наслаиваясь на то чувство, которое она и так уже испытывает из-за Рона, и она с удивлением обнаруживает, что к Дамблдору это не имеет ни малейшего отношения. Возможно, это последний раз, когда она видит Снейпа перед его… — она не в силах закончить эту мысль. Ей хочется достучаться до него — каким-то образом дать знать, что она понимает, что дело не только в данной им клятве. Что она, наверное, только сейчас начинает осознавать, какую жизнь он вёл. Что хочет ему помочь. А потом, возможно, она смогла бы рассказать ему кое-что ещё. «Клянетесь ли Вы больше ничего не рассказывать о своих путешествиях во времени или о будущем, если это способно поставить под угрозу целостность Ордена, без моего чётко выраженного разрешения?» Формулировка «чётко выраженное разрешение» вряд ли теперь актуальна, но, несомненно, что-то под ней всё равно должно подразумеваться даже теперь, когда Дамблдор умер. И её клятва умерла вместе с ним. Ведь так? — Подождите! — кричит им вслед она, но мгновенно задыхается, и ослепляющая боль пронзает ее позвоночник. Клятва цепляется за нее, ледяными руками сжимается вокруг шеи, и она, шатаясь, останавливается, безмолвно наблюдая за тем, как Снейп с Малфоем всё дальше отступают в тень. _______________________________ Только после того, как все до единого Пожиратели Смерти покидают замок, она замечает: Дезилюминационные чары, которые на нее наложил Снейп, всё еще держатся. ________________________ Последующие дни скучны и безжизненны. Как будто Делюминатор, который она забрала из кармана Рона и теперь хранит под подушкой, выкачал из нее все чувства и ощущения. Её тело немеет. Она едва притрагивается к еде, практически не чувствуя её вкуса, а неравнодушные расспросы о её эмоциональном состоянии наталкиваются на невидимую стену, будто она постоянно окружена куполом защитных чар. Она не справилась. На этот раз она сделала только хуже. Кэти Белл, Рон. Рон. Она думает о том, насколько стремительно он принял решение атаковать Роули. Он должен был осознавать, чем рискует, а может быть, он просто по глупости полагал, что с ним случится то же самое, что и с ней, и он получит еще один шанс на повторную попытку. Ну, или, может быть, он думал, что на этот раз непременно должен защитить её, спасти в этой временной линии. Она не знает — и теперь уже не может спросить его. И вообще ничего не может сделать. Магия клятвы оказалась сильнее смерти. По крайней мере, одной из смертей. Согласно потускневшему от времени тексту, который ей удалось откопать в запретной секции одной бессонной ночью, только смерть обеих сторон, связанных клятвой, была способна полностью прекратить её действие. Было бы неплохо знать об этом раньше. Время пагубно влияет на силу воли Гермионы, постепенно сводя её на нет. Она отказывается как от сдачи экзаменов, так и от предложения мадам Помфри посетить ментального целителя в больнице Святого Мунго и обдумывает, какие варианты развития событий у неё остались. Остальные крестражи до сих пор не уничтожены, и сейчас она оказывается в ещё более невыгодном положении, чем в прошлый раз. И надежды на благоприятный исход у неё тоже гораздо меньше, чем в прошлый раз. В той временной линии они едва справились, и с ними был Рон. В этот раз их осталось только двое, причём Гарри почти не ест, не спит и не разговаривает с ней. Они ни за что не смогут провернуть всё, как в прошлый раз. Плюс ко всему её одолевают вполне обоснованные опасения, что Волдеморт может создать новые крестражи, стоит ему только узнать, что медальон и диадема уничтожены. Мысли Гермионы блуждают по кругу и каждый раз приходят к одному и тому же выводу: будет ещё больше смертей. Ещё больше страданий. Если бы только она могла всё это исправить. Тысячи идей беспрестанно крутятся в её голове, сменяя друг друга, и она впервые задается вопросом, почему ни одна из них не пришла ей на ум с самого начала. Почему она почувствовала необходимость рассказать обо всём Дамблдору? Чтобы ограничить себя рамками его возможностей? Зачем она вообще вернулась в Хогвартс, если прекрасно знала, что произойдёт? Если бы она могла сделать это снова — в третий раз… Она пытается отогнать эту мысль, но та цепляется за неё и не желает отпускать, подобно виноградной лозе, мелкие побеги которой спиралью расходятся во все стороны. С этим странным эффектом от проклятия Долохова у нее могло быть множество вариантов, множество путей, по которым был бы шанс пройти. Но в конце каждого из этих витков открывшихся перед ней возможностей существует только один достоверный факт, несомненный и твёрдый, как сама материя: в любом из тысячи использованных шансов и в любом временном измерении она умрет. __________________________ Умереть снова означало бы сдаться. _______________ Разве нет? ______________________ Если только не — __________________ «Не знаю, какому проклятию вы подверглись, но оно никуда не делось. Ошибки в ваших тестах, скорее всего, связаны с погрешностью самих ваших методов...» В ее мыслях всплывают слова Снейпа. Так всё-таки, виновата погрешность её методов или погрешность самой временной шкалы? И если верно второе, то кого ещё она могла бы спасти, если бы она у…— _________________________ Нет. Нет никакой гарантии, что это снова сработает. И тогда её смерть будет напрасной. Она не должна рассматривать этот вариант как приемлемый. Нельзя позволять мыслям даже двигаться в этом направлении. ___________________________ Но если бы она снова умерла... И снова бы вернулась назад...… __________________________ Она всё записывает. Абсолютно всё. Все свои воспоминания о битве, о крестражах, о месяцах, проведенных в бегах, она собирает в беспорядочное скопление каракулей, изобилующих диаграммами Венна, простенькими таблицами, звездочками, подчеркиваниями и — в редких случаях — что-то даже пишет заглавными буквами. Она целиком заполняет два небольших блокнота на спирали и четыре фута дешевого пергамента, который она стащила с заброшенного стола в библиотеке. Закончив, она со всей тщательностью складывает пергамент и запихивает его между страницами блокнота так, что испачканные чернилами края торчат и свисают по бокам, как сломанные крылья бабочки. Выглядит это творчество не очень привлекательно, ну и пусть. Столкнувшись с невозможностью свершения будущего, которое она фактически прожила, она испытывает странную гордость, которая укрепляет ее стойкость в постоянном сопротивлении клятве. Каждый раз, когда кара за несоблюдение данного ею обета грозит взять над ней верх, она задействует все остатки силы воли и заставляет её отступить. Я пишу это, чтобы собраться с мыслями. И тут же проходит порыв, который норовит заставить её руку разорвать страницы в клочья. Я делаю это для себя — по крайней мере, пока. И боль от потока иголок, вонзившихся ей в спину, отступает. Я создаю эту запись на случай своей смерти. На случай или для? Каково истинное намерение? Клятва не может спорить с гипотетическим. Она, конечно, пытается, но не может стать причиной её смерти из-за чего-то условного, допустимого, предполагаемого... (Из-за чего именно клятва может убить, ей ещё предстоит выяснить). Таким образом, чисто гипотетически, она обдумывает наилучший способ доставить свои записи в гипотетическое место, где их мог бы — гипотетически — прочитать единственный человек, которому она доверяет. И она действительно доверяет ему; она доверяет ему безоговорочно. Это странно и удивительно, однако это доверие так же глубоко засело у неё под кожей, как и другие непреложные истины её жизни. __________________________ Проходит семь часов и сорок пять минут, прежде чем Петтигрю наконец покидает Паучий тупик. Гермиона, затаившаяся в заколоченном здании на противоположной стороне улицы, при помощи магии убирает пустые пакеты из-под чипсов, разбросанные рядом с ней, и встаёт, разминая затёкшие суставы. В двери его дома никто не входил, но Гермиона знает, что Снейп, должен быть внутри. Она чувствует это, для неё это сродни островку незыблемости среди всего того болота неопределенности, которое грозит поглотить её с головой. Клятва пронзает каждый нерв ярким пламенем, когда она переходит улицу. С каждым шагом по её телу словно пробегает электрический разряд. Она поднимается на крыльцо, собирается с духом и стучит. Дверь резко распахивается, и Гермиона с облегчением выдыхает, когда видит Снейпа на пороге. Слава Мерлину, что не кого-то другого. — Вы могли убить меня, оглушить, наложить на меня Обливиэйт — но Вы этого не сделали, — Гермиона чувствует предупреждающий укол клятвы, но настойчиво продолжает говорить. — Я знаю, почему Вы убили Дамблдора — почему Вам пришлось это сделать. Лицо Снейпа становится непроницаемым, только глаза бегают взад-вперед, как будто он быстро просчитывает варианты. Затем он хватает ее за руку и, преодолевая мощные охранные чары, затаскивает в тесную пыльную гостиную. — Откуда? — спрашивает он. Она чувствует тепло его ладони на своей. — Я поклялась никому не рассказывать. Но ему она бы очень хотела рассказать всё. Снейп впивается в неё взглядом и без спроса читает мысли, которые оказались сейчас на поверхности. — Испытайте меня, — шепчет она, стоя так близко, что они могут перехватить дыхание друг у друга. Его лицо отстраняется, и в едва заметном завихрении воздуха между ними Гермиона чувствует потерю. — Здесь Вы не найдёте ничего, — говорит Снейп. — Ни крова, ни... помощи. Почему вы так настойчиво обременяете меня своими просьбами? Снова и снова? Как будто... — Как будто я Вам доверяю, — она подходит ближе, вновь вторгаясь в его личное пространство. — Как будто я знаю то, чем не могу с Вами поделиться, как бы отчаянно мне этого ни хотелось. Он замирает, стиснув зубы и сузив глаза. — И как будто Вы тоже хотите мне доверять, — добавляет она шепотом. Он не подаёт виду, что услышал её последнюю реплику, но и не отстраняется, не делает попытку отойти подальше. Лучшего принятия от него и быть не может. Сработает ли это? Клятва идёт по пятам вслед за её намерением, воздействуя на каждый синапс, и она знает, что её участь решена. Но она также знает, что это скорее всего лучший вариант. Потому что всегда есть вероятность, пусть и ничтожная, что она получит ещё один шанс. В отчаянии она заставляет Снейпа выдержать её взгляд. — Возьмите это. Пожалуйста! — дрожащей рукой она протягивает ему папку со своими заметками, зная, что это неминуемо приведет к её собственной смерти, и надеясь, что — по крайней мере, в этом мире, в этой временной шкале – этого будет достаточно. Должно быть достаточно. Клятва сжимает основание черепа Гермионы и скручивает его, и как раз перед тем, как потерять сознание, она ощущает мягкое прикосновение кончиков пальцев Снейпа, когда он берёт у неё из рук папку.