ROT

      В целом, Чану нравилось то, что происходило с его жизнью. Во всяком случае, в этот конкретный момент, когда они с Чанбином шли по улочке, не ослепленные солнцем раннего сентября.       — А я-то думал, ты совсем никогда за пределы дома не выходишь, — не смог не поддразнить он Чанбина, видя его необычную резвость для перемещения столь далеко от родительского дома.       — Умник, — буркнул Чанбин. — Но не могу не понять твоего желания отметить это…       Чан лишь отвел взгляд, не зная, будет ли вежливо сейчас извиниться за возможное обидное замечание или лучше просто ничего не говорить. Чанбин, словно почувствовав нагнетающую тишину, посчитал нужным добавить сам небольшой комментарий:       — Я просто не хочу, чтобы у тебя создавалось ложное впечатление, что у меня совсем нет хобби, как и просто способов приятно провести время. У меня есть, целых… — он прищурил глаза, пытаясь подсчитать, — …три.       — Это какие же? — поинтересовался Чан.       — Если я просто их озвучу, то буду выглядеть, как будто я воспитанный мальчик из приличной семьи, который от слова «дерьмо» падает в обморок, — фыркнул Чанбин. — Так что лучше тебе просто их увидеть.       Чан приподнял бровь. Несмотря на то, что у Чанбина действительно были по-интеллигентски спокойные глаза и вежливая полуулыбка, — не имеющая, правда, ничего общего с радостью, — некоторые неуловимые движения мимики, да и, что уж таить, достаточно широкие плечи и крупные ладони полностью разрушали образ приличного юноши.       — Может ты еще и на скрипке играешь? — не удержался Чан.       — Ты шутишь? — Чанбин продемонстрировал свою ладонь, растопырив короткие пальцы. — Ты представляешь себе вот эти руки у музыканта?       — Звучит так, будто ты пробовал и у тебя не получилось.       — Разумеется, пробовал!       — Понравилось?       — На самом деле да, — тихо сказал Чанбин. — Но я достаточно быстро бросил. Там наложилось как-то все в жизни, вообще было не до скрипки, а потом… я просто найти ее не смог.       Чан решил не уточнять, что это были за события, почему Чанбин не озаботился получением новой скрипки, раз уж ему это нравилось, и так далее. Простой перевод темы устроил его больше:       — Ну, одно твое хобби я все-таки знаю. Шахматы.       — Да, можно сказать и так, — кивнул Чанбин. — Соён меня во все это втянула. Это удобно, мы можем вдвоем заниматься чем-то, что не вызывает у нас закатывания глаз, и при этом нас никто не тревожит.       — Судя по всему, вся эта тема с браком поднимается у вас в семьях часто, — заметил Чан.       Для него самого это не было так уж чуждо и незнакомо, он многое слышал и от торговцев, и от других работников Гавани. Как будто брак, в котором невеста и жених плохо представляли себе, кто вообще их супруг, не были чем-то удивительным. И все же, лично он с такими людьми пока не общался, и узнать конкретно их точку зрения было, честно говоря, интересно.       — Да пусть они к херам собачьим катятся со всем этим, — пробубнил Чанбин. — Сколько можно уже? Ладно еще отец Соён, я могу его понять, он просто поддакивает моему отцу в надежде подобраться повыше к верхушке, но мой? Зачем это ему?       — Чтобы сохранить чистоту крови, — Чан правда не хотел произносить это, но это все же вырвалось, вызвав на угрюмом лице Чанбина невольную ухмылку.       — Мне нравится эта теория, но она слишком похожа на правду, чтобы я шутил про это. Уж не знаю, кто там Соён по меркам Континента, но учитывая, что даже мой отец иногда с ней считается, наверное, у нее есть какое-то влияние.       — И редко когда он с кем-то считается? — на всякий случай уточнил Чан. — Типа, я знаю, что он далеко не ангел, но ты говоришь так, словно он вообще всех остальных за людей не считает.       — Женщин, в основном.       — А, понятно, — дальнейших объяснений Чану не понадобилось.       Характер Со-старшего начал проясняться. Из просто хладнокровного, жесткого босса он постепенно обретал какую-то физическую оболочку, превращаясь в… человека? Не слишком приятного, но все же. От этой мысли Чан вздрогнул. Он многое слышал о его деяниях раньше. Будет ли человек убивать другого человека таким жестоким способом, как то, что он слышал?       По его не очень надежным данным, Со-старший отрубал руки некоторым провинившимся работникам. Делал он это на самом деле или лишь пускал подобные слухи, пытаясь запугать тех, кто хотя бы думал о том, чтобы предать его? Чан не хотел проверять.       Чанбин остановился и прислушался, явно улавливая знакомый голос. Для Чана голос знакомым не был, но он тоже насторожился.       — Черт, она же сказала, что к этому моменту будет уже безопасно, — прошипел Чанбин, хватая растерявшегося Чана за воротник и утаскивая его в первый попавшийся переход.       — Это, кстати, может быть прекрасным поводом рассказать мне, куда мы все-таки направляемся, — тихо заметил Чан.       — Заткнись, — огрызнулся Чанбин. — Как мой напарник, ты должен доверять мне, так что просто иди за мной.       — Слушаюсь и иду за моим будущим боссом, — вздохнул Чан.       — Какая гадость. Никогда так больше меня не называй, — была ли это наигранная скромность или реальное отвращение, Чан не понял.       Чанбин завернул за угол, буквально таща Чана за собой. Чан эту местность обойти еще не успел, так что все, что ему оставалось — это верить, что Чанбин знает, куда идет.       — Что, он все еще там? — услышали они знакомый голос.       Ёнджун стоял у забора, прислонившись спиной и изучая через окно ближайшего страшненького бара какую-то пьяную потасовку.       — Да, он все еще не ушел, — фыркнул Чанбин, подходя к нему. — Мне кажется, произошел какой-то форсмажор. Жаль у Соён никак не получится уточнить…       — Ну как, можно… — пробормотал Ёнджун, переведя наконец взгляд на Чанбина и Чана. — О, вы оба тут.       — А мы идем к Соён? Ты мне так и не сказал, — заметил Чан.       — Да, во всяком случае, в этом был изначальный план, — вздохнул Чанбин. — Обычно в это время ее отца нет в доме, и мы можем нормально провести время.       Чан в целом понимал, что Соён вряд ли будет готова впустить троих парней к себе домой, если там есть ее отец. Это будет выглядеть очень-очень небезопасно. Чан бы не согласился на это ни в коем случае.       — Слушай, Чан, а если ты тут, то ситуация становится повеселее, — вдруг сказал Ёнджун. — Отец Соён тебя в лицо не знает, так что сможешь посмотреть, ушел ли он уже.       — Так и я его в лицо не знаю, — неловко пожал плечами Чан.       — Соён в лицо помнишь?       — Ага.       — Представь ее, только в виде пятидесятилетнего мужчины. Получится примерно то, что нужно.       — Как у вас все просто решается, — проворчал Чан, но все же примерно представил, кого ему стоит искать.       — Иди вперед, пока не наткнешься на него, — кратко проинструктировал Чанбин, подпихивая Чана в нужный переулок. — Если дойдешь до того места, где мы свернули, а его так и не увидишь, возвращайся назад.       — Понял, — вздохнул Чан.       Как человек без семьи, он плохо понимал концепт подросткового бунтарства. В его представлении побыть бунтарем было что-то вроде опоздания на работу — перспектива поспать, безусловно, радует, но тебе же попадет, это того не стоит…       Но идя по незнакомой улице и стараясь вглядываться в лица прохожих, он все-таки ощущал в этом какую-то неуловимую прелесть. Как будто его наконец-то… приняли в компанию его сверстников!       — Соберись, Чан, ты не в интернат для богатых парней попал, а в мафию, — пробормотал он себе под нос, но все же не мог не ощущать внутри какую-то радость за самого себя.       Из-за колотящегося сердца, — не вините Чана, он впервые за семнадцать лет получил хоть какую-то здоровую социализацию, — он чуть не пропустил нужного мужчину, но, заметив его, все же выдохнул и, подождав немного, развернулся, отправляясь обратно.       — Хера, реально сработало, — удивился Ёнджун. — Ну, тогда отправляемся.       — «Сработало»? Ты так сильно во мне сомневался? — спросил Чан немного угрюмо.       — Нет, просто Чанбин так себе дает инструкции, — ответил Ёнджун. — Может, не так уж и плохо, что вы работаете вместе…       — Ой, Ёнджун, какого черта, ты все еще на это обижен? — возмутился Чанбин. — Это уже даже неприлично.       — Не забывай, что твой отец «заготовил» Соён для тебя, — парировал Ёнджун, показав пальцами кавычки. — Так что он меня постоянно теперь прожигает взглядом, когда видит! Он же совсем отрицает, что Соён могла сама выбрать меня в качестве человека, на которого можно положиться!       — А был ли расклад, при котором ты его устраивал? Хотя когда-то?       — Дружа с тобой, безумно сложно понравиться этому человеку, — фыркнул Ёнджун. — Он почему-то упорно считает, что я превращу тебя в тряпку. Может, под давлением моего роста…       Чан хмыкнул невольно. По сравнению с Ёнджуном, Чанбин действительно казался довольно низким, но в этом было какое-то очарование.       — Заткнись. Я в курсе того, как мой отец к тебе относится, но я уже объяснял, что ты ему в любом случае не нравишься. И Чан тут не причем.       — Я на него не нападаю, успокойся, — пробормотал Ёнджун.       — А я тебя и не обвиняю.       Чан шел за этими двумя, чувствуя себя смущенным. Было ли такое общение для них нормой? Наверное, но все-таки им бы стоило быть потише при Чане. С другой стороны, попытка Чанбина «защитить» его была довольно милой.       — Ребят, не пропустите нужный дом! — послышался голос Соён.       Она стояла в своей обычной одежде, смотрясь так, словно собиралась провести время без отца за гаммами на пианино или чтением… и тем не менее, бутылка соджу в ее руках разрушала этот образ в пух и прах.       — О, твой отец снова закупился в Гавани? — довольно усмехнулся Ёнджун. — Радует, радует. Он не заметит пропажи?       — Даже если и заметит, плевать. На меня он не подумает, — отмахнулась Соён, пропустив их внутрь дома.       Чан с интересом осмотрелся. Наверное, на Континенте такие дома не были редкостью; большие, украшенные трофеями, обставленные достаточно дорогой на вид мебелью. И все же, для Дзёдоси такие дома были не особо частым явлением по все той же причине, которой Чан был готов объяснять вообще что угодно. Для человека на Дзёдоси достать все это было очень, очень непросто. Это надо было заказывать через торговцев, договариваться за дополнительную плату, иногда прямо-таки ехать на Континент и там искать человека, который будет готов сделать тебе все это…       Тем не менее, кое-что зацепило его взгляд гораздо сильнее, чем что угодно еще; граммофон. Вежливый и деликатный, он стоял на небольшом столике, аккуратно утыкаясь трубой в стену. Под ним стояли плотно напиханные упаковки с пластинками. Чан невольно почувствовал себя, как во сне. Он раньше только слышал о таком. Вот он, кусочек Континента, кажущегося таким недосягаемым и продвинутым… их музыка. Чан никогда ее не слышал, и ему казалось, что она просто обязана быть до безумия красивой.       Что ж, Соён точно была дочерью какого-то немаловажного человека. Если еще и выяснится, что Ёнджун является кем-то до неприличия обеспеченным, то Чану придется признать, что он в эту тусовку не вписывается.        — Ты помнишь, как у нас фигуры стояли в последний раз? — спросил Чанбин, уже явно привычными движениями доставая доску. Эти слова, хотя и не предназначенные Чану, отвлекли его от любования этим чудом механики, и он нехотя отвернулся, посмотрев на Чанбина.       — Такое не забывается, ты в глубокой заднице, — фыркнула Соён, расставляя фигуры.       — Погоди, так у тебя было три дня, чтобы продумать свои ходы! Так нечестно, — возмутился Чанбин.       — Нет-нет, доиграем. Я придумала очень любопытный способ того, как я тебя нагну, — хмыкнула Соён. — Мне очень понравилось, ты оценишь.       — Естественно он оценит, — прокомментировал Ёнджун, закатив глаза. — Он в восторге, когда он находится под чьим-то давлением.       — Ёнджун, не надо, — голос Чана прозвучал так, словно он звучал вообще из другого мира, и Чан вздрогнул, сам удивившись этому.       Тот обернулся, приподняв бровь. Чанбин тоже невольно повернул голову к ним двоим, пытаясь понять причину внезапно появившейся тишины. Соён их троих проигнорировала, уйдя на кухню за бокалами.       — Реально, я не знаю специфику ваших отношений, — сказал Чан уже куда менее уверенно, — но, по-моему, это было немного… грубо.       Ёнджун покосился на Чанбина, сказав немного растерянно:       — Да мы, вроде, всегда так общаемся, — пожал плечами он.       — Да, мой отец — ублюдок, и весь наш юмор строится на том, что я все еще не пристрелил его, сославшись на несчастный случай, — небрежно бросил Чанбин, отмахнувшись.       Это разбавило атмосферу, но Чану теперь было очень неловко. Он только-только начал вписываться в эту компанию, что он сразу полез в эту чудом не начавшуюся перепалку?..       — …но спасибо, — услышал он тихий голос Чанбина.       Чан поднял глаза, посмотрев на него. Тот улыбнулся слегка, уже гораздо более искренней улыбкой: скомканной, немного неуклюжей, словно перевернутой. От этого Чану стало немного легче; да, он сделал глупость, но никто не воспринял ее неправильно.       Кроме, возможно, Ёнджуна, но Чан еще не научился читать его эмоции. Они были… странными. Как и сам Ёнджун, честно говоря.       Чан заметил подставленный ему стакан с соджу, приятно пахнущий чем-то, как будто бы, фруктовым. Он очень редко пил алкоголь, ему один раз налили водку, когда он подсел к морякам в Гавани, он скривился и после первого же глотка почувствовал головокружение.       И все же, стоило побыть вежливым гостем и выпить, поэтому он осторожно отпил напиток. Да, было в сто раз легче пить, чем тогда, с водкой.       Он наткнулся на взгляд Ёнджуна и снова нервно поежился.       — Что-то не так?       — Все в порядке, — буркнул Ёнджун, отведя от него глаза. — Просто ты кажешься каким-то нервным. Не выспался сегодня, что ли?       — Да, наверное, — почти соврал Чан. Дело, конечно, было вовсе не в недосыпе.       — Это фишка из итальянских партий! Ты ее не сама придумала! — прервался их неловкий диалог возмущением Чанбина. — Н-но вилка получается хорошая, не спорю. Ты одним конем ставишь под угрозу и ладью, и ферзя, и короля, получается?       — Я сама ее придумала, если у кого-то она уже была, это не отменяет того факта, что это я дошла до этой мысли, — вздохнула Соён. — Патенты на шахматные партии пока не дают.       — Откуда знаешь? Может дают, — заметил Ёнджун, нависая над доской. — Соён, я себе еще налью?       — А совесть? — буркнула Соён, не поднимая глаз с удачной расстановки.       — Слово вообще не знакомое, — парировал Ёнджун.       — Я заметила, — вздохнула Соён. — Ну, не первый раз у меня, поди, сам разберешься, где и что брать.       — Как скажешь, — отсалютовал Ёнджун, отправляясь куда-то вглубь дома.       Чану оставалось лишь наблюдать за тем, как Чанбин задумчиво смотрит на доску, наклонив голову и щурясь. Чан опустил глаза на доску; при любом раскладе Чанбин терял либо ферзя, либо ладью, к тому же, во втором случае он подставлял под угрозу короля.       — Выглядит очень печально, — сказал Чан, хотя и ориентировался больше не на происходящее на доске, а на выражение лица Чанбина.       — Это точно, — буркнул тот. — Но сдаваться я не хочу, я хочу честно проиграть…       — Сколь убийственно честная формулировка, — хмыкнула Соён, прищурившись. — Можешь сдаваться, все свои, никто не будет тебя позорить за это.       — Да я сам не хочу! — возмутился Чанбин, решив пожертвовать ферзем. — Вот, не подавись.       Соён сходила конем, оставив Чанбина обдумывать свой ход дальше и удаляясь куда-то туда же, куда и Ёнджун.       Чанбин сморщился, посмотрев на доску придирчиво. Чан мог лишь сидеть рядом и наблюдать за его попытками отыграться.       — А если тебе сейчас рокировку сделать?.. — смущенно предложил он, честно говоря, вообще плохо понимая, как эта ерунда делается и какая у нее цель. Он просто видел, что здесь это… возможно.       — Вообще-то, звучит неплохо, но у нее тут атака хорошо поставлена, так что это оттянет мой проигрыш только на пару-тройку ходов.       — Но оттянет же, — пожал плечами Чан неуверенно.       — И то верно, — Чанбин передвинул короля, позвав погромче. — Соён, иди сюда, не теряйся там!       — Я уверена, тебе хочется удержать надежды на то, что тебе удастся выйти из данной ситуации, как можно дольше, так что торопиться я не буду, — отозвалась та.       — Так это и есть ваш досуг? Собираетесь, пьете и играете в шахматы? — спросил Чан.       — Вроде того, — буркнул Чанбин. — Честно говоря, иногда Ёнджун становится инициатором чего-то поинтереснее.       — Например?       Чанбин растерялся, пытаясь вспомнить что-нибудь. Ёнджун высунулся в дверной проем, прокомментировав:       — Чанбин обычно в этом участия не принимает, потому что это предполагает то, что он покинет те двадцать квадратных метров, на которые его поводок отпускает.       — Ой, заткнись, — шикнул Чанбин. — Сам и рассказывай, раз такой умный.       — Ну, пару лет назад мы с Соён и Уёном делали плот. Надеялись, что сможем уплыть подальше и поймать свистульку. У Соён была какая-то навязчивая идея, что ей нужна эта рыба.       — Я подумала, что будет весело посадить ее в банку с водой и поставить рядом с кроватью отца. Уже не помню, чем он меня так рассердил, но хотелось его напугать.       — Уён? — с интересом спросил Чан.       — Потом, может быть, познакомишься, — пробормотал Чанбин.       Чан, однако, заметил, что Чанбин был расстроен этим разговором. Наверное, было довольно обидно слушать о том, как они творили всякую несуразную ерунду, пока он занимался чем угодно, но не весельем. Даже если Чанбин и создавал образ «скучного ребенка», он явно делал это не по своей воле.       Соён подошла к доске и хмыкнула, посмотрев на проделанную рокировку.       — Хорошо, выглядит неплохо, — сказала она. — Но это недолго, сам знаешь…       — Я знаю это выражение лица! — быстро отреагировал Чанбин. — Не смей делать мне поблажку!       — Даже и не собиралась, — пробормотала Соён, однако даже Чан мог сказать, что она не пошла тем путем, которым хотела пойти изначально. Чанбин сердито фыркнул, но не отреагировал вслух на эти очевидные поддавки.       Тем временем, внимание Чана снова привлек граммофон. Черт, как же хотелось попросить Соён включить что-нибудь… но Чан побоялся показаться дикарем, который на каждую вещь с Континента косится, как на труп дикого зверя, на всякий случай тыкая его палкой.       — Кстати, — Соён своим голосом оторвала его от размышлений, — раз уж ты новенький в нашей компании, почему бы тебе не рассказать и о своем досуге? Кто знает, может, что-то общее найдем.       Чан вздрогнул, подняв глаза. Немного подумав, он пробормотал:       — Ну, если у меня появляется что-нибудь из книг, особенно Жюль Верн, то неплохо… вообще, у меня из хобби работа была, так что в этом плане я довольно скучный.       — А собирание ракушек? — удивленно выпалил Чанбин.       Они посмотрели друг на друга. Чан видел, как у него покраснели уши, видимо, он подумал, что что-то сказал не так. Чан лишь смущенно улыбнулся одной половиной рта и пробормотал:       — Ну, разве это хобби?..       — А кто сказал, что нет? — возразила Соён. — Нормальное хобби. Ракушки красивые.       Ёнджун промолчал. Он в целом не заводил с Чаном разговоров до самого конца вечера.

***

      — Я надеюсь, тебе понравилось? — спросил Чанбин, когда они оказались вдвоем на пустынной, уже темной улочке.       Чан посмотрел на него, приподняв брови:       — Да, конечно. Почему бы мне не понравилось?       — Не знаю. Мне показалось, ты чувствовал себя неловко, — пожал плечами Чанбин, отведя взгляд.       Немного подумав, Чан тихо, почти неслышно добавил:       — У Соён есть граммофон. Всегда хотел послушать, что там на пластинках, знаешь, как-то никогда не доводилось, но я не хотел пользоваться ее гостеприимностью и вообще…       Чанбин удивленно поднял брови, наклонив голову, и потом прищурился, словно обдумывая что-то. Немного помолчав, он выдал ответ:       — Так не проблема, пошли ко мне. Если умеешь идти очень тихо, то проблем точно не будет.       — Ого, опять пробираемся куда-то без ведома твоего отца, похоже это один из твоих способов весело провести досуг… — невольно заворчал Чан, как будто резко вспомнив, что он вообще-то старше.       — Как будто бы да, но у меня есть граммофон и Соён отдала мне несколько пластинок, так что если ты действительно заинтересован, то способ есть.       — Разумеется, я заинтересован! — засуетился Чан, оживившись.       — Тогда иди за мной. Уж поверь, если мы застряли вместе, то тебе надо знать, что делать, если моему отцу ударит моча в голову и он решит, что домашний арест и успешная совместная работа прекрасно сочетаются.       — И что, ты доверяешь мне такую важную вещь, как тайный проход в твою комнату? — поинтересовался Чан, когда Чанбин повел его в обход дома, но Чанбин лишь шикнул на него:       — Тише! Что, если он покурить выйдет?       Чан замолчал, проследовав за Чанбином. Тот пролез через дыру в заборе, скрытую каким-то то ли кустарником, то ли просто кучей сухих веток, и прошел к стене, прощупывая кирпичи. Один из них дернулся, и Чанбин вытащил его.       — Здесь ручка от двери, — тихо сказал он, показав Чану на место. — Вот так толкаешь и открываешь…       Он толкнул дверь внутрь, но сразу за ней оказалась стена, как будто эта дверь была замурована. Чанбина это, однако, не смутило, и он пролез в узкое пространство между стеной и дверью, поманив за собой Чана.       К радости Чана, узким был только вход. Сам коридор, который, видимо, находился внутри стены, был достаточно широким, чтобы хотя бы идя боком, Чан мог свободно дышать. Было ощущение, будто он попал в средневековый замок. Их шаги глухо, шершаво раздавались по каменистой поверхности, а за стеной слышались голоса других людей. Среди этих голосов был тот знакомый, холодный голос, от которого Чанбин заметно поежился:       — И разве они не понимают, что им нужно просто принять новые договоренности? Мне надо лично к ним прийти и объяснить, что на прежних условиях я работать не намерен?       — Господин Со, полагаю, именно вашего личного визита они и ожидают. Именно его они требовали тогда, знаете ведь…       — Мне плевать, чего они требуют, Ёнсу, — огрызнулся голос. — Я похож на человека, который будет соглашаться на такое? Это они пусть слушаются своего средневекового кодекса и произносят помпезные речи о том, как они жаждут мести, а я выбираю безопасность.       Чан посмотрел на Чанбина. Тот угрюмо пялился на стену, поджав губы. Выглядел он достаточно сердито, но Чан увидел, как у него дрожали руки, когда он двинулся дальше.       Идти им пришлось недолго. Вскоре появилась узенькая лестничка на второй этаж, и Чанбин, поднявшись по ней, отодвинул что-то, что загораживало дыру в стене, кажется, какой-то кусок фанеры с кое-как нарисованными кирпичами, и вылез с удивительной ловкостью.       Чан последовал за ним, и чуть не ударился головой о кровать, под которой оказался.       — Не очень удобно, зато могу всегда покинуть комнату, если надо, — пожал плечами Чанбин, помогая Чану выбраться из-под кровати.       — На самом деле круто, — кивнул Чан. — Как в рыцарском замке.       — Как в башне дракона, — проворчал Чанбин себе под нос.       Комната была довольно пустой по сравнению с тем, что он видел у Соён. Она скорее походила на кабинет отца Чанбина; строгая, принуждающая к дисциплине и порядку. Единственное, что выбивалось из общего вида, были ракушка, подаренная Чаном и стоящая на столе, и легкий беспорядок на кровати, который Чанбин панически бросился убирать, застилая кровать. Из скомканного одеяла почти выпало что-то, но Чанбин успел это схватить и запихать под подушку.       Но внимание Чана было уже полностью приковано к граммофону. Увидев это, Чанбин явно стал поспокойнее:       — Да, вот он, красавец. Давай послушаем что-нибудь…       Он подошел к шкафу, вытащив случайную пластинку и достав ее из упаковки. На ней был изображен фонарь и несколько людей в элегантной, очень европейской на вид одежде. Язык надписей был, скорее всего, английским. Чан хорошо знал его на слух, но очень плохо понимал его в написанном виде.       — Всего год назад вышла! — похвастался Чанбин. — Соён сказала, что этот певец очень популярен в США.       Чану было все равно. Он просто хотел услышать музыку, это было все, что его вообще волновало. Чанбин это почувствовал, так что поспешил поставить пластинку на проигрыватель.       Песня, сопровождаясь тихим скрипом пластинки, началась с очень приятной воздушной мелодии, кажется, флейты. Чан невольно почувствовал себя зачарованным, постепенно ощущая, как вместе с флейтой он слышит пианино и еще что-то, не очень понятное. Голос певца был почти как живой, и, несмотря на то что Чан не был совсем уж пещерным человеком, это его заворожило.       «Lately, I find myself out gazing at stars       Hearing guitars like someone in love       Sometimes the things I do astound me       Mostly whenever you're around me…»              Да, Чан понимал английский на слух. Конечно, это была песня о любви, как и многие другие, но конкретно эта звучала иначе, чем то, что он мог себе представить. Этот голос был мягким, расслабленным, навевающим чувство спокойствия и благоговения.              Подняв глаза, он посмотрел на Чанбина, который явно был заинтригован этим восхищенным взглядом Чана. Говорить ничего не хотелось, да Чан и не посмел бы — прерывать певца было бы невежливо.              Рушить эту магию молчания, эту нежную мелодию, похожую на ветерок в поле, полном мягких, хрупких цветов, вообще не хотелось.              Они молчали, как будто обсуждая песню взглядом. В глазах Чана, наверное, читалось что-то между «это волшебно» и «о боже, эта коробочка с трубой реально поет, как живой человек».              В глазах Чанбина читалось что-то, не совсем передаваемое словами. Чан мог бы описать это, как что-то ситцевое, немного грубоватое на первый взгляд, но родное и знакомое, едва приглядишься или дотронешься.              «Lately, I seem to walk as though I had wings       I bump into things like someone in love       Each time I look at you       I'm limp as a glove and feeling like someone in love»              Если бы кто-то сказал ему эти слова вслух, Чан бы лишь закатил глаза и подумал, что этот человек безнадежно пьян. Но именно пение этих слов делало их… волшебными и проникающими в самое сердце, несмотря на то что Чан не всегда мог сказать прямо-таки точный перевод.              Песня закончилась непозволительно быстро, и Чанбин хотел было просто дать пластинке крутиться дальше, но Чан несмело убрал иголку в сторону.              — Извини, мне нужно немного…              — Переварить это. Да, я понял.              Чан кивнул, пощупав свои щеки, и поняв, что они потеплели, а значит, и порозовели. Он смущенно отвел взгляд, пытаясь продолжить разговор так:              — Ты не подумай, я не то чтобы «как ты засунул все эти инструменты в эту коробочку», я прекрасно знаю, что это такое, и вообще, но…              — Я понимаю, — мягко ответил Чанбин. — Это просто что-то вроде «ого».              — Да. Ого.              — Ого, — эхом отозвался Чанбин.              — Ого, — повторил Чан, словно отвечая на вопрос.              Повисла пауза на несколько секунд, после чего Чанбин хмыкнул:              — Вот и обсудили.              Чан усмехнулся, прикрыв рот кулаком и сжав ноги вместе.              — Еще одну хочешь?              — Разумеется!              Следующая песня была немного бодрее, хотя и походила по настроению на предыдущую. Чан не чувствовал от нее ощущения ветерка в поле, это был скорее дождливый, туманный городок, посередине которого стоит под зонтиком герой, не унывая даже в такой день.              Чан слушал внимательно, хотя эту песню он понимал еще хуже. Ему, в целом, не были важны слова. Но вот то, как они ложились на бодрую, не очень сложную мелодию, было гораздо важнее и любопытнее.              Музыка Континента не разочаровала, определенно. Если она вся такая, то Чан захотел туда еще сильнее…              Чанбин остановил граммофон сам, прислушавшись к звукам за дверью. Он прищурился, насторожился, как кролик, — только носом не дергал, честное слово, — и Чан, поняв, к чему идет дело, достаточно шустро полез под кровать, успев как раз вовремя.              Дверь весьма бесцеремонно открылась, и Чан увидел, как ноги Чанбина резко выпрямились, потому что, видимо, сидеть на полу и слушать музыку было слишком праздно или вроде того.              — Рад видеть тебя тут, — ответил все тот же голос. — …И ты заправил кровать. Думал, ты опять забыл.              Молчание, прерываемое лишь глухими шагами, заставляло Чана съежиться и прижаться к полу, словно пытаясь слиться с ним.              — Я зачем зашел, собственно-то говоря… ты ведь знаешь о Сикоку, верно?              Молчание, но, судя по всему, вместе с кивком, послужило удовлетворительным ответом на вопрос Со-старшего.              — Тебя и твоего… как его там…              — Бан Чана.              — Да, тебя и этого парня ждет важная задача. Вы должны будете доставить их временному лидеру мое письмо и доходчиво объяснить, что будет, если они будут продолжать настаивать на своем.              — П-посмею возразить, сэр, — это было буквально первое, что произнес Чанбин.              — Ну попробуй, — раздался немного насмешливый ответ.              — Разве будут они слушать подростков?              — Разве ты еще не выучил? Неважно, кто ты, важно, как ты себя проявляешь. В тебе моя кровь, как-никак. Ты в состоянии, я надеюсь, не смотреть в пол и не мямлить, когда говоришь?              Молчание.              — Отвечай, — голос Со-старшего сухой, не терпящий ожидания.              — Да, сэр, — голос Чанбина звучал достаточно вяло, но довольно громко.              — Надеюсь. Так вот. Их лидер сейчас — женщина, овдовевшая недавно… черт, не помню, как ее зовут. Но достаточно хороша на вид.              — А это тут причем?..              — Не перебивай меня, — резко отрезал Со-старший.              — Извините, сэр.              — Так вот. Убедить ее будет несложно. Как-никак, это женщина, недавно лишившаяся мужа, своей опоры и единственного человека, благодаря которому она в принципе заслужила уважение среди своих самураев, — акцент на последнем слове дал ясно понять, как Со-старший относится к этому. — Твоя задача лишь показать, кто тут главный. А кто главный?              — Босс, — заученно повторил Чанбин. — Правда, она тоже босс…              — Она даже не Якудза. Думаю, единственная причина, почему она сейчас занимает эту должность, в том, что ее дети еще слишком малы, если они вообще есть. Так что для тебя она не должна быть авторитетом. Тем более, не большим авторитетом, чем твой собственный отец.              — Да, сэр, — эта фраза звучала так неестественно и автоматически. Как будто Чанбин был заводной игрушкой, у которой было лишь несколько фраз.              — Рад, что мы друг друга поняли, — ответил Со-старший. — Что касается моих личных рекомендаций… не дай никому понять, что ты мой сын. Прикрываться моим авторитетом в данном случае ни к чему. Это может навлечь на тебя лишние беды, знаешь ли.              — Хорошо, сэр.              — С тобой, я думаю, отправятся госпожа Чон и твой дружок, который еще высокий…              — Ёнджун.              — Я все равно не запомню. Думаю, вчетвером вы более чем справитесь. В идеале, вернитесь в полном составе. И самое главное что, Чанбин?              — Не вести себя, как тряпка.              — Абсолютно верно. Хоть что-то ты знаешь. Ты же в состоянии рассказать подробности своим парням и госпоже Чон?              — Да, сэр, — заезженным тоном повторил Чанбин. — Я им все расскажу.              — Очень надеюсь на твое благоразумие. Они будут нести всякую чушь, мол, это противоречит нашему кодексу, вся такая херь. Но они просто прикрывают свое нежелание признавать свою слабость. Надеюсь, что если не при моей жизни, то хотя бы при твоей, мы сделаем с Сикоку то же, что сделали Гончие с Борзыми.              Чанбин промолчал, но даже в этом молчании Чан умудрился уловить легкий скептицизм, словно Чанбин смог говорить с ним телепатически. Хотя странно, что Со-старший не услышал таких громких мыслей своего сына.              — В общем, надеюсь, ты меня не подведешь. А если это все же случится… ты знаешь, что будет, Чанбин, — в этом голосе даже угрозы не было. Это было именно что предупреждение. Угрозы могут быть пустыми, но предупреждения…              — Я-я не подведу вас, сэр, — ответил Чанбин дрожащим, но довольно серьезным и собранным голосом. Тем не менее, Чан ощущал, что эти слова сказаны через комок в горле.              

***

      

      «На самом деле, в тот день, когда ты начал открывать мне себя, стал для меня во многом очень особенным. Иногда я даже думаю, что такого необычного в том, что я просто вел себя с тобой, как обычный подросток, коим я на тот момент и являлся?              Но дело в том, что ты заставлял чувствовать все особенным. Я словно проживал совершенно другую жизнь рядом с тобой, и это было одновременно завораживающе и немного пугающе. Я словно открывал себе все то, что было спрятано от меня долгие годы, и, насколько мне понятно, я стал для тебя тем же самым.              Мне кажется, что наша встреча была кем-то подстроена. Я не верю во все эти перерождения, но почему-то я уверен, что если бы мы с тобой существовали в других реальностях, то мы бы никогда не пересеклись. Потому что мы… разные. В лучшем смысле этого слова.              И при этом мы очень похожи. Даже когда я плохо знал тебя, мне часто казалось, что я понимаю тебя без слов, и это было просто волшебно.              Я не говорил тебе ни слова, и тем не менее я знал, что ты меня поймешь. Почему я пишу в прошедшем времени? Черт возьми, я все еще уверен, что если я прямо сейчас подумаю о чем-то случайном, то эта же вещь придет тебе в голову, даже если ты в этот момент занят чем-то абсолютно другим.              Меня пугает тот факт, что в моих мыслях о тебе проскальзывает прошедшее время. Ностальгия — это, безусловно, хорошо, и я надеюсь, хотя бы воспоминания о том, как мы сидели на полу и слушали пластинку, или о многом, многом другом, греют тебя, напоминая, что не все еще потеряно. Но я так хочу надеяться, что все это еще повторится… хотя я и понимаю, что это так не будет.              Мне больше никогда не будет семнадцать, и я никогда больше не услышу те песни в первый раз, рядом с тобой. Я больше никогда не поцелую тебя в первый раз. Я больше никогда не произнесу впервые слова «я люблю тебя». Именно поэтому не переживай из-за прошедшего времени. Просто я ностальгирую по весьма конкретным моментам.              Пожалуйста, не дай отчаянию тебя изъесть. Ты справишься, пожалуйста, ты справишься. Потому что Чанбин, которого я любил и люблю — самый стойкий и уверенный человек на всем белом свете.       

Не впервые, но навеки твой,

Волчонок.»