Эпизоды из прошлого

Окинув территорию взглядом и не завидев никого рядом, мистер Дювалье прошел вглубь местного некрополя. Ржавое, с недостающими буквами на табличке, неухоженное городское кладбище – душа города. Один Детройт – большое захоронение. Мужчина открыл ворота. Черные птицы взлетели ввысь, громко оповестив всех, что хозяин пришел. Старое место, а значит энергетика – подходящая. Франсуа не любил такие места, но ему приходилось с ними работать. Недолюбливал он их только потому, что могилы напоминали об ограниченном пребывании в физическом теле, о дальнейшем бессилии поднять себя из тягучего захоронения. В этом мало приятного, мало романтики, кто бы что не говорил. Чувствуешь свое превосходство над живыми только тогда, когда тебя помнят, зовут и просят помочь, а в остальные дни – умираешь для всего мира. В дождливые непроглядные дни, когда кладбищенская земля начинает превращаться в густую трясину, ты изо всех сил завидуешь живым. Завидуешь их молодости, любви и энергии… Их теплому дому, единству и жизни. Когда-то, Барон Суббота посылал своего приверженца в места упокоенных душ, чтобы тот выполнял его работу. Сам же Барон тайком выходил из моргов и кладбищ, уверенным шагом направлялся в бары, в места живых, где происходил кутеж среди пышущих энергией красавиц. Пока его молодой ученик, находясь на работе, заучивал «Эшу-Кимбанду» от корки до корки - Барон Самди курил сигары и пил ром прямо из декольте публичных дам. Дух часто обманывал Дэвила, устраивая ему неожиданные сюрпризы, но то были лишь мелкие дружеские шутки. Это было время, когда кусочек жизни высоко ценился. Если бы только царица Жизнь принадлежала Барону Самди полностью, в ее красивейшем современном одеянии, он бы мог поладить со своей судьбой, исправить ошибки прошлого и вновь воссоединиться с любимым Геде. Кладбище лишь хранит в себе прошлое. Как и он сам - Барон Суббота… Свое будущее могут создавать лишь живые. Он же не строит, а восстанавливает. Увидев знакомое имя на памятнике, мужчина остановился. Этьен… Так же звали его любовь в позапрошлой жизни, которую он помнил, словно умер еще вчера. В давно прошедшем столетии, им принадлежала целая жизнь и как сегодня, жизнь одного из них висела на волоске. Во время войны, корсары Нового Света привезли мальчика в Луизиану из Франции. Среди европейских пленных Самди заметил нежную красоту, которая бывает только у прибрежных волн на любимых картинах французского художника… Судьбы переплелись. Барон, как и все рабовладельцы, сотрудничал с пиратами, с официальными и не очень. Эти отважные, но часто недалекие разбойники, помогали поддерживать бизнес и добывать живой товар с иностранных земель почти за бесценок. Барон старался избегать расовой дискриминации по отношению к темнокожим, но торговать ими не брезговал. Раньше, как и всю неприкосновенную мулатскую знать, его мало это заботило. Просто белые – стоили дороже. На тот момент морской флот аристократии, к которой относился Барон Суббота, был оснащен самым современным оборудованием и если бой происходил, то победа была гарантирована. Корабль, принадлежавший европейской Короне пал, отдав свои сокровища во владения победителя. Трофей оказался очень ценным. Таким, что Барон Самди не смог назвать цену. Живой взгляд драгоценных сапфиров, в котором отражался весь ночной океан и звездное небо… Молочно-белое, словно выточенное из керамики лицо и тело еще не видавшее тяжелой работы… Принц? Нет, простолюдин в хулиганских лохмотьях. Помилован. Он оставит юношу себе. Его отмоют, оденут в приличные одежды, и он станет личным фаворитом, его бесценным сокровищем. Как известно, богатства развращают неуемных, навязывают свой дьявольский порок. Пройдет время, и непокорная драгоценность его погубит. Еще несколько лет Этьен будет ускользать от него в призрачном свечении луны, сниться пропадающем в морской пене… Казалось, любовь была вечной, а солнце и морская соль обжигали кожу не хуже огня. Воспоминания из той жизни, стирались как имена на шероховатой поверхности старых надгробий. Франсуа сыскал подходящий склеп и разорвав липкую паутину тростью, вошел в потаенные катакомбы. Спертый воздух согревал после пребывания на холоде. Скользя рукой по погребальным ячейкам, словно по корешкам старых книг, Барон Суббота искал самого древнего мертвеца. Пальцы и взгляд остановились на имени «Бенджамин Моллинген» 1943 года смерти. Выдвинув и проверив ящичек, мужчина убедился, что прах еще цел. Не снимая перчаток, он потер мертвецкую пыль меж пальцев. Подойдет. Объединяющая сила Вечности поведает где его слуга, а кости, хранящиеся в земле - укажут путь. За окном беззвучно валил снег, в камине все так же горел огонь, потрескивали дрова. Оранжевый свет мягко лег на отделанные деревом стены. После шумной стычки, все-таки удалось предаться спокойствию. Вокруг царил бардак: битые осколки были раскинуты почти всюду, их можно было обнаружить в совершенно неожиданных местах, сломанному табурету, одиноко лежащему в углу, не доставало одной ножки, ружье, которому раньше было место на скамье, теперь покоилось под тенью прогнувшейся кушетки. Под покровом ночи двое здорово не поладили, ругались и дрались как кошка с собакой, высказывали свое честное мнение о друг друге, а когда очистились от душевной скверны – попытались вновь воссоединиться. Не обошлось без отторжения и душевных мук одного из них, но все решилось благополучно, никто не был задет осколками битой посуды или острием ножа. Лезвие, не повидавшее вражеской крови, было воткнуто в обивку матраса. Дыхание сбивалось от протеста. Сопротивление слабло под напором липкой нежности и странной фразы, ранее никогда неслыханной: - Познай мою нежность, через грубые прикосновения. – призрачно звучало в жарком бреду. - Когда кулаки и зубы разжались, можно было стать честнее к самому себе - один из них необъяснимо прикован к старым привычкам. После отрезвляющей пощечины, тело и разум юноши разделились. Причиненная боль заставила плоть ожить, а губы разомкнуться в немом удивлении. Яркие ощущения подарили телу неожиданное удовольствие. Агрессия и сексуальное возбуждение вдруг стали соседствовать совсем рядом. Противоречащие чувства начали смешиваться как масляные краски на грязной палитре. Щеки мальчика вспыхнули от стыда еще до того, как он почувствовал недоумение. Чтобы скрыть внезапно возникшее желание, пришлось вовремя прекратить войну и отстраниться. Эцель поменялся в лице, сказал, что больше не намерен поддерживать эти глупые разборки, а затем потребовал немедленно себя освободить. Такое изменение заинтересовало Дэвила, но не склонило к доброму жесту. Тогда, Эцель рассердившись признался, что в глубине души всегда его ненавидел и хотел, чтобы тот оставил его в покое. Парень зарекся, что любит мистера Дювалье и недоговорив о его достоинствах – получил дополнительную пощечину, отвешенную не вовсю силу, но достаточно ощутимую. - Хватит мне врать! – Когда тщательно-скрываемое наслаждение стало болезненно-приятным, Эцель не смог сдержать своего сдавленного всхлипа. Юноша больше не пытался защититься, его несогласие стихло окончательно. Симпатичное уродство – так ощущалась эта проклятая связь, тянувшая на самое дно, словно иловое болото. Когда кажется, что примитивный удар имеет больше смысла чем слово – это своеобразный язык извращения, понятный лишь тому, кто утратил свою здоровую чувствительность. - Ненавидишь? Меня?! – нависал над ним Дэвил. - Грубые, жилистые руки с сетью из синих вен, скользнули к горячим юным щекам. Сколько всего дурного помнят эти пальцы? Сколько раз они нажимали на курок пистолета, чтобы выпустить смертоносную пулю в живое тело? Как часто эти грязные руки убивали, душили и били ни в чем неповинных людей? Они должны вызывать отвращение, а не воодушевление. Почему все так непредсказуемо? - Не трогай меня. – состроил недовольную гримасу Эцель. - - На самом деле ты счастлив, что мне удалось избежать смертной казни, которую мне устроили. – Ладони психопата умели ласкать, но они никогда не давали больше положенного. Сначала он гладил волосы мальчика, нежно игрался с ними, говорил, как они прекрасны, а затем дернул за них так, что парень вцепился в руку мужчины. - Слышишь меня?! Ты чертов кусок дерьма! Я ненавижу тебя так же, как и ты меня! Из-за тебя я угодил в тюрьму, попался копам! Сейчас у меня огромные проблемы! Все накрылось! Я потерял все, что у меня было! Связи, своего напарника и наставника! Всех и вся! Даже мой дом огражден! И причина моих бед – ты… Если я убью тебя, уверен - все закончится. – Эцель понимал, что это не ненависть. В эмоциях Дэвила четко прослеживалась злая обида. Дэвил посчитал, что тогда, своим побегом, Эцель его предал. Вот в чем дело. - Ты не сделаешь этого. Я тебе нужен, чтобы удерживать полицию и Франсуа. – Когда вспышка агрессии сошла на нет, Дэвил отпустил мальчика. Оба замолчали, слышалось только неровное дыхание. Бардак был всюду - и в головах, и в небольшой комнате, которую освещал алый огонь камина. Рано или поздно в созависимых отношениях наступает синхронизация, глубокая связь, где не нужны ни слова, ни даже сочувствие. По силе удара Эцель мог определить насколько сильна ревность Дэвила, а по его уровню гнева – свою важность для него. Этого было достаточно, чтобы прочесть неозвученные чувства. На улице послышался лай Спотта. Дэвил вдруг вспомнил, что ждал гостя и перед тем как оставить Эцеля наедине с разрухой, велел ему сидеть и помалкивать. Парень кинулся к двери, но та оказалась на засове. Мальчик отчаялся. Он пал на грязный пол и закрыл свое лицо руками. Ему было дурно от того где он находится и что с ним происходит. Странные чувства овладели им против воли, склонили к ненависти к самому себе – единственному кто был полон надежд и боролся. Ему не хотелось подчиняться такому гнусному человеку как Дэвил, но тело говорило обратное, вело к позорному поражению. Теперь он сам себе враг. Старые привычки стали похожи на животные инстинкты, казалось он поддался и проиграл своему притеснителю. Это было самое ужасное чувство на земле, которое Эцель только испытывал. Даже самые жуткие воспоминания сейчас ничего не стоили. Не было ничего хуже, чем признать то, что Дэвил победил. Он с легкостью присвоил его тело, сердце и душу, управлял точно куклой. Ненавистный враг сделал это подло, заставив самому прийти к такому выводу. Никогда еще Эцель так не разочаровывался в себе, не чувствовал себя разбитым, словно надвое расколотый камень. Он оплакивал себя. Ничего не казалось хуже, чем признать то, что Дэвил все еще имеет над ним власть. Ведь Эцель делал все, чтобы отдалиться от него, навсегда позабыть… Слезы, перемешанные с наслаждением и низменным чувством сладострастного бессилия, привели к принятию себя - такого жалкого и слабого. Он - часть этого беспорядка вокруг, мусор, еще один осколок на полу, когда-то бывший частью цельной вазы. Отныне ничего не имеет смысла, даже он сам. Меланхоличный взгляд парня остановился на рукоятке ножа, лезвие которого было полностью спрятано в матрас. Может ли опасное острие помочь ему освободиться? Эцель хотел было перерезать плотную веревку на своем наручнике, но остановился и задумался какая свобода более желанна… Частичная или полная? Ведь если освободиться от веревки – свобода будет частичной, а если освободиться от себя – совсем полной... Он решался. Это был «восточный» коллега Дэвила. Укутанный с головы до пят, наркокурьер. - Наконец-то... – Мужчина принес сверток с картой подземных путей, ведущих в соседнее государство. Дэвил поблагодарил его. Таинственный незнакомец с глазами бездны кивнул и уехал. Исчез он так же неожиданно, как и появился. С ним не было никаких проблем, все шло до подозрительного гладко. Вернувшись в дом, Дэвил заметил, что парня нет на месте. Веревка была перерезана, щеколда отодвинута ножом. Сердце подскочило точно в прошлый раз. Лишь бардак и ни души. Мужчина услышал всплеск воды и направился в умывальню. Там он и обнаружил Эцеля. Юноша печально сидел в большом тазу, наполненном мыльной водой. Справа от него, на кедровой скамье горела керосиновая лампа. - Что ты здесь делаешь?! - - Я решил принять ванну перед сном… - парень не поднимал своих глаз, все сидел, обняв свои колени, о чем-то задумавшись, словно и не было Дэвила. - - Какая к черту ванна?! Сантехника не работает, электричество замкнуло! – - Да, поэтому я нагрел воду в котле и взял лампу… - Его мокрые плечи были подсвечены мягким свечением. С кончиков вьющихся волос стекали капли. Он поднял лицо. На его скуле рдела свежая ссадина. - Ты до сих пор злишься? – - Нет… Уже нет. – нахмурился мужчина до морщин. Пальцы его остановились на переносице, а глаза напряженно закрылись. – Черт возьми… Ты меня напугал. – - Чем? – - Я думал ты снова умудрился сбежать. - Парень промолчал и провел губкой по своей протянутой руке, он будто нарочно игнорировал Дэвила, демонстрируя все еще не снятый наручник. Вскоре, Эцель делал вид, что совсем не замечает его, набрал чистую воду в кувшин и ополоснулся. Американец заметил свежие синяки на голом теле. Дурацкая вспышка… От этого ему сделалось слегка совестно. - На самом деле, у меня есть для тебя хорошая новость... Уже завтра мы будем в Канаде. – - Правда? - Эцель застывши сидел в своей импровизированной ванне, ожидая дальнейших объяснений. - Все идет по плану. – только и сказал Дэвил, набирая теплой воды в ковш. – Дэвил доказал, что настроен серьезно. В нем взыграло волнение, ему необходимо было освежиться. Дредастый снял кофту, умылся и вытер лицо полотенцем, а когда посмотрел на свое отражение, плавающее в деревянной кадке, усмотрел и частичку Эцеля. Тот благодарно обнял его из-за спины, сказал, что не против искупаться вместе, устроить банный день. Его руки обхватывали нежно, почти невесомо, будто побаивались. Парень понимал, что Дэвил все еще не доверяет ему, что он следит за каждым его шагом и словом. Возможно даже, ему чудится очередная уловка, но это было совсем не так - просто хотелось перемирия. - Хочешь я помогу тебе? Нагрею воду, потру спину… В качестве извинений. – уткнулся юноша в спину, обезображенную шрамами. Нос, невзначай, зарылся в длинные, слегка поседевшие дреды. Они пахли вечерним костром... Знакомый, древесно-дымный аромат вскружил голову от воспоминаний. Когда Дэвил был чуть моложе, он пах именно так… Порох, пепел, жженое дерево, палочки пало санто – все это он, бывший элемент огня… - Дэвил обернулся и заинтересованно окинул парня взглядом: - Думаю, бить тарелки было совсем не обязательно... - повел он бровью строго. – Но было, весело, да, лил фагги? – Парень ласково улыбнулся, хотя его глаза выдавали внутреннюю грусть и пустоту.