Эфемерный огонь.

***

— Да, правильно, вот так. — Куай наблюдал за тем, как Аканэ держала катану на расстоянии вытянутой руки от себя, словно та почти ничего не весила, удерживая на конце лезвия чашу. Так они тренировали координированность и самообладание, внимание. — Давай, разок, и... yī. Выгибаясь в спине и возвышая руку, волчком проходя под поднятым клинком, следя за устойчивостью чаши, Аканэ остановилась, оставив другую руку назад и оставаясь в лёгком присяде. — èr. Вторая рука хватается за рукоять катаны и скользящим махом опускает на уровень туловища, заводя так же назад и ещё сильнее присаживаясь. Самым тяжёлым было тут не уронить свой балласт, так как удерживать буквально в 90° оружие, длинной под полтора метра, держась лишь за один конец - было не так то и просто. Но Лян не делал замечаний, значит, всё было верно. — sān. Руки поплыли вверх уверенным, отточенным движением, притягивая мысль: как можно быть такой плавной в резком действии? Вероятнее всего здесь лежит заслуга родного тессендзюцу, учившего элегантному обращению с опасным оружием. Остановившись подле висков, крепко сжимая рукоять и уже глазами зацепив шатнувшуюся чашу Харада затаила дыхание. Последнее действие. — sì. Удар вперёд, нижняя подсечка с клинком, взмах вверх. Чаша подлетела и её разбила Аканэ уже с удара ноги, наблюдая с лёгкой отдышкой за улыбкой старшего пироманта, что похлопал ей три раза. — Браво, отлично. Азы у тебя на высоте, Аканэ. — похвалил ту Куай Лян. — Ты быстро учишься. — Что правда, то правда. — не скромно приняла похвалу красноволосая и ввела само лезвие катаны в ножны, что нашли очень хорошо отведённое место на личном поясе Харады, покоившемся на её форме. В закатном солнце золотые части формы блестели драгоценно-ярко, а её глаза казались гладью воды, над которой и садилось солнце. Небо окрашивалось в фиолетово-крассные цвета. Это было красиво, и стало ещё лучше, когда она поняла, что делает успехи. Смотреть на неё, счастливую, за последние несколько недель стало для Томаша самой лучшей наградой. Вот и сейчас он наблюдал за её улыбкой, за её небольшим "экзаменом", представляя, какая будет её личная катана. Может с тёмным лезвием и золотой рукоятью, обвитой красными бичёвками со вкраплениями синих атласных лент, переплетённых в ласковые косы, а с гарды будет свисать две алых меховых брюльки, как на отличительной знаке клана на поясе Харады? Врбада даже начинал подумывать, что ни один из мастер не сможет так передать характер Аканэ, от чего хотелось сделать ей орудие самостоятельно. Глаза блестели при взгляде на её душу. — Молодец, Аканэ, я так тобой горжусь, — поднялся со скамьи Томаш и набравшись смелости подошёл ближе, неловко улыбаясь. Он косо, всё с той же неловкой ухмылкой и покрасневшими щеками посмотрел на своего брата, который, поняв намёк, засобирался. — Ну, что ж. Мне нужно идти, Би Хан просил что-то с ним обсудить. Он будет опять ворчать и делать мне мозги, если я опоздаю. — хихикнул пиромант и оставил младших наедине. — Ам... Кхм, — в горле встал ком, который Томаш старался сглотнуть. Ему было непонятно, почему душа так колышется рядом с ней, так беспокоится за неё, но он решил принять это как должное. В тайне от Би Хана, конечно, хотъ и считал, что тому всё равно. — Сегодня прекрасный закат, не хочешь сходить со мной на одну поляну? Я нашёл её во время патруля территории, она недалеко от нашей ближней границы со стороны сада. — И что же на этой поляне такого? — уголок алых губ приподнялся, образуя хитрую, почти лисью ухмылку. Она Феникс, имеющая крылья свободы, способность возродиться из пепла, или хитрая Кицунэ, манящая за собою хвостом, не оставляя ни шанса остаться в рассудке после её отказа? Сложно решить, сложно понять по её глазам, кто она: луч надежды и света, или ведущая в гроб жрица страсти. Томаш растерялся. Что ответить? О Боги! Он занервничал! — Я пошутила, успокойся, — хихикнула Аканэ и кивнула Томашу, когда увидела, как его взгляд начал бегать. Она была готова поклясться в том, что почти слышала сердцебиение юноши. — Я пойду с тобой. Одна фраза с её уст сняла всё напряжение и стресс как махом руки, внутри разлилось тепло. Пусть ему нельзя испытывать к ней чувства открыто, но никто не запрещал водить её в места, в которых время замирает, оставляя своих посетителей в спокойствии и нежности. Она во всём доверяла Томашу, называла его своим другом. Не смотря на то, что у неё был родной брат, Нобу - он был старше, а Томаш младше, из-за этого она его практически сразу начала воспринимать как братика, что младше и смотрит на сестру с восхищением. Она никогда ему ни в чём не отказывала, ведь ничего иррационального Врбада и не просил, не говорил. Казалось, он делал для неё всё; самое грустное, что она это понимала, но любовь к пепельноволосому питала лишь как от старшей сестры к младшему брату. — Отлично, тогда.. Прошу, можем сейчас? — глазки блестели. С каждым днём он всё больше замечал, чем она ему казалась особеннее других: её смелость, её свободолюбие, непокорность, невероятные глаза, её тело являющееся единым целым со стихией... Последнее было особенно прекрасно и это была общая черта меж ними. Подобных девушек Томаш не видел никогда, да и в целом не сильно то часто. Вокруг сотни таких же, тысячи, но другие ему и не нужны. Она для него одна такая. Принцесса, почти императрица. Стоит выше, может отдавать свои приказы, управлять, и получать в ответ покорность и восхищение. Так же Томаш восхищался её преданностью Би Хану, не смотря на то, что он далеко не самый лучший человек. Она старается, и даже если не получает ни единого намёка на то, что будущий Грандмастер постарался бы её принять - не бросает надежд и попыток стать с ним ближе. С одной стороны это убивало, но с другой заставляло крепко завидовать брату. — Конечно. — ответила ему та, кивая и складывая руки пред собой. — Веди. Томаш поспешно вывел её к саду, от которого ступил далее, скоро пересекая названные границы клана. Там минут 5 пешком через терновые, ледяные кусты, где Врбада как истинный джентльмен помогал Аканэ, перенося её на руках, и тропинка менее трёх метров, обрывающаяся бледно-зеленоватой травой с каким-то аквамариновым оттенком. Обрыв, внизу река, и, как и говорил Томаш, великолепный закат. — Здесь ягоды голубики и гомля́ники¹ в больших количествах. Я впервые увидел их так много, и есть ощущение, что они цветут очень быстро. Как будто бы круглый год. — в подтверждение своих слов Врбада подвёл красноволосую к широким кустам, выглядевшими будто декоративными, так как ягод было очень много, крупных и манящих. — Вау, и правда. Хах, да ты сам как голубика. — хихикнула голубоглазая и посмотрела на Томаша, который опять немного выпал: вот оно что. Её глаза как голубика. — Ты даже в некотором роде ассоциируешься у меня с ней. — А-а? Правда? Ах, а ты... Ты у меня с гомляникой, — неловко почесав затылок произносит Томаш, и видя заинтересованное лицо Харады тут же подхватывает: это же ИХ ягода, такой, вероятнее всего, нигде нет и пиромантка не могла её ни разу попробовать. — Ох, прошу, попробуй. Она красненькая, вот, смотри... Томаш взял руки Аканэ в свои и подвёл их к красной ягоде, что покоилась среди бледной зелени листков и голубых ягодок рядом. Она выделялась. Становилось понятно, почему у Врбады шли такие ассоциации. Аканэ сорвала ягоду пальцами и рассматривала её, а после с интересом попробовала. Голубику она любила больше, кажется, готова была есть её вечно. Вкус гомляники был интересным: было похоже на земляную, маленькую клубнику, только чуть более кислая, и при том имеет какие-то нотки, которые невозможно было объяснить ничем существующим. Это что-то совершенно отдельное и новое для Аканэ. — Вкусная, — улыбнулась она, глянув на своего спутника. — Я должен был взять корзинку, — неловко хихикнул тот. — Собрали бы для тебя. Ты ведь любишь ягоды... — Да, люблю. Очень мило, что ты помнишь такую мелочь. — улынулась та и сорвала уже голубику, которой всё же больше отдавала предпочтение, сжимая её меж зубами и проглатывая. Эненра взглотнул и понял, что потерял возможность говорить. Мозг отключился, тело его абсолютно не слушало, как и румянец на щеках. Он хотел это сделать, хотел сделать давно, не просто обнять её, не так сдержанно, как мог себе позволить. Он взял одной рукой её ладонь. Это не так удивило девушку, ведь пепельноволосый был тактильным юношей. Но удивило уже то, как он заправил прядь ярко-красных волос за ухо, не отводя взгляда от её глаз. Почему-то было ощущение, что он сейчас расплачется, будто бы глаза были на мокром месте. — Аканэ, — очень тихо произнёс он её имя, наклоняя голову, что б быть к ней поближе. — Прошу, скажи мне что-нибудь. — Я немного озадачена, Томаш. Что с тобой? — видя, что явно что-то не так спросила она. Врбада прикрыл глаза и потянулся к ней, не встречая сопротивления достаточно, как ему казалось, долго. Миг меж ними был для него долгим, и наконец его малиновые губы встречают... Руку. Он тут же открыл глаза и с лёгким испугом отстранился, но почему то не отпустил её руку. — Томаш, — вздохнула Аканэ, убирая ладонь от лица, не дав себя поцеловать. Она не хотела сильно ранить эненру, совсем не хотела обидеть его, но и остановить нужно было. Она нашла более верный по её мнению способ, чем сказать грубое «Я не люблю тебя так, как ты меня». — Прошу, не нужно. Я замужем за твоего брата. Эненра не мог вытянуть из себя ни слова, он застыл: он же контролировал себя, как это вырвалось наружу? Сердце почти сжалось, но он сдерживал себя - всё же знал, всё понимал, отгораживал себя от подобных действий. Аканэ не выдержала и свела брови домиком, раскалывая свою маску вечного спокойствия. — Прости. Тебе нельзя, Томаш. — Но... — Врбада уже не слышал сам себя. — Но ему же всё равно на тебя! ты же знаешь, что.. — Я знаю, Томаш. Пожалуйста. Я обещала вашей матери, и не могу нарушить обещание. По земле постелился лёгкий туман. Зависло неловкое молчание с продолжительным, плотным зрительным контактом...