Бесценные уроки

      Джинкс цепляет вилкой последний кусок яичницы, макает в чесночный соус и сует в рот, блаженно жмурясь.       Ей нравится сидеть у Силко в кабинете, в особенности — в его новом кресле. Сиденье может крутиться на все триста шестьдесят, как смазанная воском картонка на льду, и, если хорошенько оттолкнуться ногами от стола, можно сделать четыре полных круга. И это не говоря о колесиках, приделанных к ножкам: стоит ли говорить, что каждая отлучка Силко из бара теперь сулила Джинкс несколько часов безостановочных верчений и катаний — это почти как кататься на пилтоверской карусели, которую устанавливают на День Прогресса, только дома.       Джинкс отталкивается ногой от столешницы и, крутанувшись вокруг своей оси, останавливается напротив окна и вжимается в него обеими щеками. Вдоль улицы, среди зеленоватого марева тлетворного смога, пошатываясь, идет какой-то пивнуша. Каждый шаг дается ему с неимоверным трудом, но он отважно преодолевает испытание, выпавшее на его грешную голову — до тех пор, пока в какой-то момент у него не начинает чесаться нос. Пьяница громко чихает и тут же, потеряв равновесие, валится на пятую точку. С пару секунд он не двигается, глупо и часто моргая, а потом вдруг очень сердито оглядывается по сторонам — видимо, решив, что это не он рухнул наземь, а мир вокруг него решил пошутить и резко вырос на добрых полтора фута.       Джинкс хихикает. Она оборачивается, чтобы поделиться своим наблюдением с Силко, и улыбка тут же пропадает с ее лица.       Заложив руки на спину, Силко меряет шагами кабинет. Его губы сжаты в тонкую нить, глаза кажутся стеклянными, лицо отражает напряженное ожидание чего-то неминуемого — как удар метеорита или поход к врачу. Джинкс с неудовольствием глядит на полную тарелку на письменном столе перед ней. Силко так и не притронулся к еде.       По комнате вдруг разливается мелодичный звон — настенные часы отбивают десять утра. Силко дергает плечами и останавливается. Отодрав от циферблата растерянный взгляд, он в несколько шагов пересекает комнату, мягко пересаживает Джинкс на стол и открывает верхний ящик.       Джинкс с растущим интересом вытягивает шею. В руках Силко — шприц и колба с мерцанием. Свет от колбы бликами ползет по его лицу, углубляет тени от шрамов — и Силко вдруг кажется Джинкс очень уставшим, хотя солнце, которое сквозь толщу задымлений угадывается лишь смутным мерцающим диском, только-только собирается выкатиться над городом.       Закатав рукав до середины плеча, Силко протирает смоченным в виски отрезом марли сгиб локтя, а потом и сам шприц. Игла дырявит парафиновую пленку — мерцание целиком перетекает из колбы в шприц. Силко, хорошо знакомый с инъекциями, проделывает все необходимые манипуляции за считанные секунды, — но в последний момент игла застывает в сантиметре от его кожи. Силко шумно выдыхает, не отрывая от нее взгляда. И почему-то медлит.       Джинкс упирается ладонями в столешницу, задрав плечики, и сочувственно поджимает губки:       — Ты боишься уколов?       Силко выпрямляется. Отвечает он не сразу, будто раздумывая, стоит ли поверить ей страшную тайну:       — Помнишь это чувство, когда ты в первый раз берешь с собой на улицу перочинный нож? Твое первое оружие. Однажды обязательно наступает момент, когда ты его теряешь. Или забываешь дома. Тогда-то и приходит осознание, — Силко стучит ногтем по шприцу — отблески мерцания оседают в глубине его зрачков, и те загораются странным пугающим блеском, — что этот нож стал продолжением тебя. Как еще одна конечность.       Он упирается затылком в спинку кресла и глубоко вдыхает, как после долгой пробежки:       — Я не хочу носить с собой еще один нож.       Джинкс потирает рукой лоб — она не до конца разобралась в его странной метафоре, но интуитивно чувствует, что Силко требуется поддержка. Она протягивает руку к его плечу, но в этот момент со стороны лестницы раздается шум — чьи-то быстрые уверенные шаги.       Дверь распахивается с оглушительным грохотом, чудом удержавшись на петлях после резкого толчка. Сейвика марширует вперед, к столу. Бросает Джинкс пренебрежительный взгляд, приветственно кивает Силко. Грохот сопровождает каждое ее движение — с ним же она ставит на стол бутыль из темно-зеленого непрозрачного стекла. Из-за укороченного горлышка и смешного сплющенного тела бутылка напоминает луковицу.       — С новым годом, — говорит она, хотя до Нового года еще целых две недели.       Силко глядит недоуменно, но уголок его губы вдруг заламывается в улыбке. Он поспешно опускает голову, чтобы выудить из ящика два граненых стакана:       — Надо же. Ты помнишь.       Холодный ром — Силко пару секунд изучает выгравированный на стекле герб и хмыкает — заливает дно каждого из стаканов: стакан Сейвики Силко наполняет наполовину, свой — втрое меньше.       — Жадина.       — Вернемся живыми — забирай хоть все. А пока ты нужна мне трезвой.       Джинкс покачивает ногой, с интересом наблюдая за ними. Разговоры Силко с Сейвикой всегда напоминали вялое перелаивание псов, запертых каждый в своем вольере. Сперва Джинкс удивлялась: зачем Силко назначил Сейвику своей правой рукой, если так ее ненавидит? И только через пару месяцев, проведенных бок о бок с ним, она начала видеть дальше слов и недовольных мин. Их странная недо-ненависть по сути являла собой не менее странную недо-дружбу. Постепенно в их дежурном перетявкивании, больше похожим на обмен любезностями перед поножовщиной, Джинкс разглядела проявление тепла, — что-то вроде неловкого похлопывания по плечу неблизкого человека, который мог бы стать ближе, да вот все никак.       Сейвика всегда говорила, что думала — кажется, именно за это Силко ее и ценил. Иронично, что к другим своим подчиненным он сохранял диаметрально противоположный подход.       — Понимаешь, милая, — сказал как-то Силко Джинкс, перепуганной злобным хлопком двери, закрывшейся за Сейвикой, — мы из того поколения, которое лучше всего мотивировать замечаниями, а не комплиментами.       Джинкс задумалась. Даже потеряв левую руку, Сейвика была одной из самых талантливых и сильных бойцов, что она видела. Наверно, в словах Силко была своя истина. Джинкс тут же похвалила Силко, назвав его ужасным начальником. Тот удивленно округлил здоровый глаз. Может, Джинкс показалось, но с тех пор он как будто начал обращаться с Сейвикой чуть мягче — видимо, мотивация критикой все же работала.       — Ты не говорил, что у тебя День рождения, — укоризненно сопит Джинкс.       — Потому что я не праздную, — отвечает Силко. Джинкс поджимает губки. — Не бери в голову, малышка. Просто через две недели грядет квартальная премия, вот кое-кто и решил подсуетиться заранее, — Силко кивает в сторону Сейвики и лукаво щурит здоровый глаз.       — Иди ты.       Веселость разом улетучивается с их лиц, стоит им пригубить каждый свой стакан. Сейвика запрокидывает голову, делает два больших жадных глотка — и грохает о стол пустым стаканом. Силко цедит ром крошечными осторожными глотками — будто его кто-то заставил, — но свою порцию так и не приканчивает. Воздух вновь пропитывается клеклым запахом тревоги. Джинкс невольно перенимает их нервозное состояние, хотя и не понимает, с чем оно связано.       — Ты укололся? — спрашивает Сейвика — ее голос вдруг опускается и становится вдвое тише и серьезнее обычного.       Силко качает головой. Джинкс оглядывается по сторонам — только сейчас до нее доходит, что шприц с мерцанием куда-то подевался. Видимо, Силко спрятал его, когда доставал стаканы.       — А ты?       — Еще бы!       Сейвика гордо расправляет плечи, и Джинкс замечает слабое сиреневое свечение в глубине ее глаз — темных и нахальных. Она и сама будто светится — так и пышет уверенностью и силой, будто ее кожа сплавлена из стали.       — Эта штука — это что-то с чем-то. Оно как… — она задерживает воздух в легких, подбирая слова, но, видимо, препарат оказывается настолько неописуемым, что облечь ощущения от его приема в слова не представляется возможным. — Уверена, через пару месяцев не найдется дурака, который не захочет его попробовать… Ну? — она азартно сверкает глазами, глядя на Силко. — Идем?       Силко поднимается с кресла.       — Подожди! — Джинкс перепрыгивает через стол и перегораживает ему путь к двери. Все это смутно напоминает ей вечер перед взрывом на фабрике. Вечер, одно воспоминание о котором способно выбить ее из равновесия на целый день. Кошмары, в которых витают очки Клаггора, окропленные кровью, до сих пор навещают ее — Джинкс, наверно, никогда от них не избавится. А уж повторения она желала бы меньше всего на свете.       Сердце тревожно бьется у самого горла, когда она, шагнув вперед, встает перед ним, теряясь взглядом и крепко стискивая пальцами ремешок крошечной сумки-мешка — чтобы ненароком не вцепиться в него:       — Ты ведь… так и не сказал, что тебе подарить… — мямлит Джинкс, силясь придумать, как бы потянуть время.       Она не хочет отпускать его — какое-то неведомое чутье, мистическое шестое чувство нашептывает ей, что сегодня он окажется на волоске от смерти.       Силко в задумчивости выводит глазами широкую дугу и скорбно поджимает губы:       — …Деньги, пожалуй.       Сейвика фыркает, резко опустив голову. Силко присаживается на корточки перед надувшейся Джинкс. А та впервые задумывается о том, насколько дорог ей стал человек, обративший в пепел всю ее прежнюю жизнь. Она тает, растворяется в его взгляде, напитываясь его лучащимся спокойствием, как цветок от солнца. И, когда он просит обнять его, Джинкс, качнувшись вперед, сразу обхватывает его шею обеими руками — горячо и трепетно. Силко проводит сухой рукой по ее спине. А потом вдруг притягивает ближе и обнимает по-настоящему — впервые со дня их знакомства, так, что Джинкс может различить гулкий размеренный стук сердца в клетке его ребер.       Здесь точно что-то не так.       — Сойдет за подарок, — кивает Силко, когда отстраняется. И прежде, чем пораженная Джинкс успевает что-то сказать, продолжает: — У меня есть для тебя поручение. Подумай, где мы можем достать еду на ужин. Хочу показать тебе одно особенное место — раз уж ты меня поздравила, мы обязаны отпраздновать.       Напоследок он взъерошивает ей волосы — Джинкс, позабыв про все свои подозрения, провожает его обожающим взглядом преданного щенка. В наступившей тишине приходит отчетливое осознание, что она обязана сделать ему настоящий подарок. Подхваченная тревожным возбуждением, она начинает слоняться от стены к стене, как полчаса назад делал сам Силко, пока ее не озаряет идея. Замечательная, прекрасная, действительно дельная мысль. Ему обязательно понравится!       Только бы успеть достать все необходимое…       Джинкс собирается уйти, уже прикидывая в уме, в чьих мусоросборниках можно будет порыться, чтобы отыскать необходимые запчасти, но замирает на пороге. Потоптавшись в неуверенности несколько секунд, она возвращается к столу, чтобы теперь уже потоптаться у ящика, в котором, как она знает, Силко хранит деньги — зеленые хрустящие купюры, стянутые резинками, которые пахнут жиром и морской водой и о которых до знакомства с Силко она знала лишь понаслышке.       Когда Силко минутой позже возвращается в кабинет, чтобы забрать одну из припрятанных пачек с купюрами, Джинкс уже простывает и след — она со всех ног бежит к бюро находок. В ушах воет ветер, сердце стучит так сильно, будто вот-вот вырвется из груди. Джинкс улыбается, предчувствуя великолепный вечер.