Бесценные уроки

      — Не напомнишь мне, где здесь мука? — спрашивает Силко, просто чтобы чем-то ее занять.       На данный момент мука — это меньшая из его проблем. Кухня в доме Вандера представляет собой хаос в чистом виде, в котором с приходом Силко, честно сказать, мало что меняется. Места по-прежнему не хватает, добрая часть полок забита бутылками разных форм и размеров, специями и соусами, каждый из которых, конечно, нужен для конкретного блюда — лишь одного, приготовить которое руки доходят не чаще, чем раз в год. Задрав голову к череде пообтесавшихся деревянных ящиков над кухонной тумбой, он рассеянно соображает, где бы Вандер мог хранить поваренную книгу, если таковая имелась, потому что сам он понятия не имеет, как приготовить тесто.       Джинкс какое-то время роется в шкафу и, повернувшись, вдруг всучивает ему миску с какой-то липкой желтоватой жижей, в которой Силко, к своему удивлению, узнает тесто. Готовое тесто.       Джинкс тем временем уверенно капает на сковороду немного жира и ставит ее на конфорку, обугленную по краям:       — На медленном огне, — подсказывает она и выжидательно округляет преданные глаза.       Силко медленно стаскивает со спинки стула полотенце, чтобы заранее обернуть им ручку сковородки:       — Если ты знала, что хочешь на завтрак и знала, как это приготовить, — тянет он, — почему сама не приготовила?.. Я не ругаюсь, — сразу уточняет Силко, встретившись с ней взглядом. — Просто хочу понять.       — Ну, мне же запрещено трогать плиту, — пожимает плечами Джинкс.       Силко вскидывает брови:       — Кто сказал?       Джинкс смотрит на него так, будто он спросил у нее, почему дважды два не равняется пяти. А потом вдруг загорается, как спичка:       — Так мне можно?       — Погоди-ка, — Силко сцапывает ее на руки прежде, чем она касается вентиля. — Вандер запрещал тебе пользоваться плитой?       Джинкс кивает.       — …Почему?       — Так ведь можно… обжечься.       — Конечно, — хмурится Силко. — Именно так и учатся на ошибках. Я в твои годы уже…       Джинкс смотрит на него с интересом, но Силко вдруг тушуется и фразу не заканчивает.       — И твои родители разрешали тебе готовить в моем возрасте? — спрашивает Джинкс.       — Мои родители умерли, когда мне было четыре года. Я почти их не помню.       Джинкс вздрагивает, растроганно округлив глаза, распахивает объятья и утыкается носом ему в плечо. Силко рассеянно гладит ее по спине: мысли его гуляют совсем далеко. В груди поселяется нехорошее предчувствие: как пару недель назад, когда он во время сделки не досчитался нескольких купюр.       — Вандер, наверно, многое вам запрещал, да? — словно бы между делом спрашивает Силко, сверкнув лукавой улыбкой.       Ребенок простодушно кивает и выкладывает ему все, о чем он и хотел услышать. А может, и не все — но достаточно, чтобы у Силко задергался глаз.       Не гулять одной. Не разговаривать с незнакомцами. Быть дома к девяти вечера. Выходить в бар только в сопровождении кого-то из старших. Неспоритьнебратьнеиспытыватьневвязыватьсянетрогатьнеговорить… — как она умудрилась все это запомнить — не то, что слушаться, оставалось загадкой.       Пока Джинкс рассказывает, Силко слабо ухмыляется, наклоняя сковородку так, чтобы тесто растеклось по ней в форме круга. Большинство правил, придуманных Вандером, подходят скорее для воспитания строптивых принцесс из Пилтовера, и то под эгидой известного девиза «мне лень учить тебя штопать рваную рану, так что просто не выходи на улицу» невероятно занятых родителей. Но чем больше Джинкс говорит, тем больше собственных промахов он осознает. В голову забредают опасения, которые Силко усердно гнал с самого дня их с Джинкс знакомства.       Он знает, что на него открыта охота. И, к сожалению, если что-то пойдет не так, никак не может гарантировать Джинкс безопасность. Именно поэтому он не обладает роскошью растить ее, как пилтоверскую принцессу, за спиной которой всегда стоит охрана. Потому что Джинкс из Зауна. И охрана стоит за ним — до тех пор, пока он платит.       Джинкс уплетает блинчики, болтая ногами. Силко отворачивается, уперевшись ладонями в края тумбы и ощущая, как болезненно сжимается его сердце.       Сейвика права. Никакой он не родитель.

***

      Стул для посетителей в кабинете Силко жесткий, с чересчур прямой выщербленной спинкой. Он специально сделан неудобным: еще одна уловка, чтобы заставить всякого, кто сюда попадет, чувствовать себя некомфортно.       Сейвику раздражает чертов неудобный стул — почти так же, как раздражает чертов Силко, который вызвал ее в кабинет, а теперь молчит — уже минут десять кряду.       Она набирает в грудь воздух, чтобы высказать все, что она об этом думает, но тут он поднимает на нее глаза. Сейвика застывает, вмиг позабыв о том, что собиралась там ему наговорить. Этот взгляд — никогда прежде она не видела, чтобы он смотрел так затравленно. Будто собирался, покончив сегодня со всеми делами, следующим же утром сунуть голову в петлю. Сейвика сглатывает и готовится к худшему. От объявления о его аресте до признания, что речные токсины, въевшиеся однажды в глаз, добрались до мозга и жить ему осталось каких-нибудь три дня. Могла ли она не заметить, как по-особенному осунулось его лицо или очертилась, явственнее стала его худоба? Силко всегда выглядел так, будто не спал всю последнюю неделю.       Может, он болел все эти полгода? А она и не знала?..       — Найди ей новый дом.       — Чего?       Сейвика растерянно моргает, украдкой выглядывая на его лице какие-нибудь признаки болезни: что-нибудь, чем бы он отличался от себя самого полгода назад.       — Для Джинкс. Ей… — Силко морщится, с трудом проталкивая слова через глотку, — нужна новая семья.       — Ты умираешь?       Меж ними застывает тишина. Теперь Силко смотрит на нее так, будто всерьез сомневается в ее умственных способностях. Сейвика сконфуженно откашливается. Он словно бы собирается ответить что-то язвительное, но вместо этого с его губ срывается только усталый вздох:       — Ты была права. — Силко откидывается на спинку кресла и качает головой, не глядя на нее. Единственный лист на его столе — очередная пестрая детская мазня. Сейвика различает в цветных каракулях две фигуры. Половина треугольного лица одной из них закрашена серым, из висков другой, поменьше, растут галочки-ресницы. — Я не могу дать ей дом, которого она заслуживает. Как и обеспечить ее безопасность.       Сейвика ерзает на неудобном стуле. Только сейчас до нее начинает доходить: Силко наконец-то решил сбагрить девчонку. Сам! Она молчит, боясь спугнуть здравую мысль, кажется, наконец посетившую его проклятую неугомонную башку.       — Только пусть это будет кто-то из Пилтовера, — продолжает Силко. — Паспорт в ее возрасте еще не выдают, так что проблем с документами не будет. Пристроим ее в академию, скажем, что…       Над их головами раздается шорох: Сейвика охает и рефлекторно дергается в сторону, когда девчонка неуклюже приземляется перед ней на стол, прыгнув откуда-то с потолка. Джинкс вцепляется в воротник удивленного Силко — по всей видимости, он тоже не знал, что она там прячется:       — Ты ведь это не серьезно? Не отдавай меня! Ты ведь не отдашь?       — Джинкс, я…       — Не надо! Только не снова! Ну пожалуйста…       Она перелезает к нему в кресло, вжимается в него всем телом, мелко дрожа. Силко склоняет голову к ее уху:       — Мы найдем тебе прекрасных родителей.       — Но я не хочу с ними, я хочу с тобой!       — Ты же видела, как здесь опасно.       Джинкс глухо рыдает, мелко мотая головой. Силко пытается уговорить ее, но от его объяснений становится только хуже. Он судорожно вцепляется пальцами в подлокотники, чтобы ненароком не обнять ее, пытается отстраниться, но она, будто почувствовав его смятение, только крепче сжимает объятья.       Взгляд Силко стекленеет. Он замолкает, поджав дрожащую челюсть, и на его лице вдруг отпечатывается выражение такой невыносимой муки, что Сейвика не выдерживает.       Ее душераздирающий вздох валиком прокатывается по кабинету, сминая все прочие звуки:       — Слушай. Мы тут… упражнялись с ней, на той неделе, — медленно говорит она и вынимает изо рта зажатую в зубах зубочистку. Несколько раз быстро бьет пяткой о пол, облокотившись ладонью о бедро — собираясь с силами, чтобы сделать фатальную ошибку: — Джинкс… делает успехи. Она бесшумная. И энергичная. И неплохо управляется с огнестрелом.       — Я отлично стреляю! — резко оторвав мокрое лицо от жилетки Силко, сердито поправляет Джинкс, сверкая глазами.       Сейвика хмыкает:       — И дерзости ей не занимать. Может, и получится из нее боец, — авторитетно заявляет она и пренебрежительно добавляет, наморщив нос: — Ну, стрелок какой-нибудь.       — Значит… — Джинкс вперивается в него умоляющим взглядом. — Я могу остаться?       Силко медленно поворачивается к ней:       — Если ты этого хо-       — Хочу, хочу! — Джинкс кидается ему на шею, всхлипывая и часто кивая.       И Силко, сбросив напряжение, как плащ, наконец обнимает ее в ответ, нежно вжимаясь изрезанной шрамами щекой в ее висок. Сейвика закатывает глаза.       Развели тут…       Она ненавидит себя за каждое сказанное слово, за то, что вообще открыла рот. Она собирается уйти, но, перехватив его взгляд, вдруг замирает, пригвожденная к месту. Его глаза затапливает благодарность — неистовая, живая и удивительно яркая; такая, какую Сейвика не наблюдала ни разу, даже когда по-настоящему спасала ему жизнь. И, видя это, она невольно проглатывает склизкую тоску и с неохотой понимает, что поступила правильно.       «Спасибо,» — шепчет Силко одними губами.       Сейвика только пожимает плечами.

***

      Силко медлит у двери, едва коснувшись узкой медной ручки.       — Джинкс? — тихо зовет он вместо стука, боясь потревожить ее сон.       Ответа не следует, и он беззвучно приоткрывает деревянную створку. Сквозь обозначившийся просвет явственно видно, что аккуратно застеленная кровать пустует. Силко открывает дверь полностью и возмущенно округляет здоровый глаз. Джинкс, сидящая за письменным столом, шумно вдыхает, быстро переводя взгляд с него на лист бумаги перед собой и обратно. Карандаш в ее руке при этом начинает елозить по бумаге еще активнее.       — Сейчас, еще пять минут!       — Те пять минут истекли пять минут назад.       Силко в пару шагов пересекает комнату и поднимает ее на руки. Джинкс кряхтит, упрямо свешиваясь вниз и продолжая чертить что-то, даже потеряв точку опоры под ногами. Карандаш летает в ее руке, будто она дописывает экзамен. Силко не намерен уступать, и все же тянет ее от стола чересчур медленно и забирает карандаш только после того, как укладывает ее в кровать.       Картинка на ее столе оказывается не художественным рисунком, а чертежом, притом намазюканным простым карандашом. Сколько не пытается, Силко не может припомнить, чтобы Джинкс вообще когда-либо брала его в руки — вот же на столе лежит целая упаковка цветных мелков. Налицо очередной выбравшийся из-за темного угла детский страх, но задать вопрос напрямую он не решается. Не сегодня, когда она только услышала от него, что он собирается с ней попрощаться. Джинкс избегала его весь оставшийся день, пропустила ужин — Силко уже морально готовится к череде долгих дней, за которые придется бережно собирать по крупицам и заново отстраивать хрупкое доверие между ними.       Жанна, как же он так ее не заметил?       Но ему и в голову не пришло, что она сама может забраться на ту высокую балку.       Джинкс нервно ворочает ступнями под одеялом, пока он подтыкает его со всех сторон.       — Расскажи мне что-нибудь, — просит она.       Силко задумывается, скользя взглядом по комнате. Ему нравится, как она выглядит теперь: заселившись сюда лет десять назад, он обустроил ее самым необходимым — комодом, кроватью и письменным столом — и испытал великое счастье уже от осознания, что наконец обладает собственным уголком. Вернувшись из изгнания, снова очутившись среди родных выцветших стен, Силко не испытывал дискомфорт, но и не чувствовал себя дома. И только отдав комнату Джинкс он вдруг подумал о том, что дом у него отобрали не призраки прошлого, поселившиеся меж голых стен, а сама эта комната — невозможно, уродливо пустая.       Джинкс наполнила ее, как бокал наполняет задорно искрящееся шампанское. Тканевые и металлические игрушки, краски, винтики и шурупы, рассованные в цветные стаканы: каждая ее вещь, появившаяся здесь, как кусочек пазла — идеально вписалась в целостную картинку. Силко чувствует интуитивное желание передать ей это убаюкивающее ощущение уюта, которое он испытывает, всякий раз оказываясь здесь.       Силко поднимает взгляд на гирлянду, змеящуюся вдоль стены над кроватью. Свет, ветвящийся от кристаллов, в которые заключены диоды, наполняет комнату голубыми и фиолетовыми отсветами.       — В юности мы как-то компанией набрели на незапертый жилой дом в Пилтовере…       …Подростки, конечно, тут же очутились на верхнем этаже — просторном и тихом — и начали играть в карты. Ночь медленно утаскивала город в свои объятья, в окно заглядывали первые неяркие звезды. Подъемник то и дело шуршал тяговыми ремнями, доставляя взрослых домой после рабочего дня. Сбоку от него, на неосвещенной части этажа, была дверь, явно не относившаяся к жилым помещениям. Когда на улице стемнело, в карманах включили лампы, а дверь, особняком стоявшая на противоположной части площадки, приобрела вид еще более мрачный и таинственный.       — …Мне показалось, что будет очень забавно отправить кого-нибудь посмотреть, что там находится. Мы решили сыграть еще раз, чтобы решить, кто это будет.       — И кто проиграл?       — Я.       Джинкс сдавленно хихикает и кивает, чтобы он продолжил.       Ручка противно и громко заскрипела, поворачиваясь, — Силко показалось, что на этот звук сейчас сбежится весь дом. За дверью оказалось узкое помещение без окон, совершенно пустое. С еще одной дверью у дальней стены. Его друзья из вежливости предложили сыграть еще раз.       — Ну да, дважды-то вряд ли возможно проиграть.       Силко иронично улыбается и чуть разводит руками. На этот раз ждать, пока Джинкс отсмеется, приходится в три раза дольше.       Проходная комната была настолько темной, что Силко еле видел дальнюю стену. Из-за пустоты помещения за каждым его шагом следовало шумное эхо. Голые стены щурились отсыревшей краской, сбившейся у потолка в бугристые комья, похожие на заросли мха. Силко шел ко второй двери, не переставая думать о том, что наверняка попал на частную территорию и за второй дверью прячется ее хозяин. С ножом для разделки мяса.       Поерзав в нетерпении, Джинкс садится на кровати:       — И что там было?       Силко приподнимает брови:       — Свет. Лампы с резными плафонами стояли на каждом этаже. Это была дверь на лестничную площадку.       Джинкс прислоняется макушкой к стене, прикрыв глаза и слабо улыбаясь, словно пропуская услышанное через себя.       — И что было потом?       — Ничего. Мы спустились по лестнице. И ушли… А в темноте моих друзей утащила волькра. Спокойной ночи!       Джинкс смеется, отпихивая Силко, наклонившегося поцеловать ее в лоб. Но едва он отстраняется, следы веселья пропадают с ее лица. К Джинкс возвращается ее тревожно-задумчивое настроение. Она неуютно ерзает, комкая одеяло в кулаках и косясь на письменный стол.       — Если у меня получится собрать винтовочную гранату… Или что-то получше!.. — спохватывается она и зажмуривается: — …Ты больше не захочешь отдать меня?       Силко ощущает почти физическую боль, когда слышит это.       — Послушай меня, — он расставляет руки по бокам от нее и ждет, когда она поднимет на него глаза: — Ты здесь не потому что полезна. Ты сказала, что хочешь остаться. Этого достаточно.       Джинкс молчит какое-то время, разглаживая ладошками складки-морщины на одеяле.       — Пообещай, — хмурится она, — что никогда не отдашь меня.       Силко смотрит на нее, не мигая. Тишина и свет смыкаются вокруг, отрезая их от остального мира.       Только они — больше ничего не существует.       — Ни за что на свете. Обещаю.       — Ты пообещал, — повторяет Джинкс серьезно, укладываясь обратно, но как только ее голова касается подушки, расплывается в истомной улыбке.       Уставшая, пресытившаяся за день впечатлениями, Джинкс успокаивается, и Силко, уловивший это ее настроение, вдруг расслабляется тоже. Он невесомо проводит пальцами по ее лбу, отодвигая торчащие в разные стороны пряди челки, и подается вперед, осторожно касаясь губами светлой макушки.       Джинкс рассеянно улыбается сквозь сон.