Бесценные уроки

      Сидя на письменном столе, Джинкс высовывает язычок от усердия, разрисовывая картинку по углам фиолетовыми звездочками и оранжевыми взрывами, похожими на кексы. На миг она отстраняется от листка и вытягивает перед собой руку с оттопыренным вверх большим пальцем так, чтобы одна из самых красивых — семиконечных — звездочек совпала с размером ее ногтя.       Вообще-то, она понятия не имеет, зачем так делать, но художники с лоснящимися от геля волосами и перепачканными в акварели щеками, каждый год обживавшие площадь Пилтовера во время летнего фестиваля, так делали — значит, и ей нужно. Она откладывает законченный рисунок и воодушевленно склоняется над следующим. И очень удивляется, когда кисточка замирает в воздухе, аккурат в сантиметре от бумаги.       Джинкс несколько раз моргает и вскидывает голову. Силко вытягивает у нее из-под рук смету и подсовывает чистый листок, улыбаясь одними глазами:       — Если на документах будут твои рисунки, инспектор будет отвлекаться из-за их красоты и не увидит цифры, — печально сообщает он.       Джинкс хихикает, принимая у него из рук чистый листок, но вместо того, чтобы продолжить рисовать, вытягивает шею и наблюдает за тем, что он делает.       Силко выдыхает и быстро расписывается внизу документа, напротив надписи «Главный государственный санитарный врач» (справа от его локтя валяется с десяток полусмятых листков с закорючками, похожими на ту, что он нарисовал). Паудер щурится и читает заголовок: «Санитарно-эпидемиологическое заключение». Силко берет в руки скальпель и медленно подцепляет кусочек мелованной бумаги, вырезанной по форме круглой печати на другом листе. Отделяет защитный нелипкий слой. И бережно, будто от его действий зависит чья-то жизнь, опускает печать на бумагу.       Перед ним на столе — схожий документ, правда, не о мерцании — да и не о Зауне вовсе. Где в этих краях найти человека с именем Брайер? Слишком вычурно. Силко берет оба листка в руки, поочередно сканирует взглядом каждый и довольно прикрывает здоровый глаз.       А затем вкладывает листок на дно папки с остальными документами с чувством глубокого внутреннего удовлетворения.       Джинкс тоже поднимает вверх свой рисунок, обводит его взглядом придирчивого ценителя и, удовлетворенно кивнув самой себе, кладет его поверх другого рисунка. Сгребая все новонаписанные шедевры в стопочку, Джинкс вдруг ловит на себе его пронзительный взгляд.       — Можно?       Силко берет стопку рисунков в руки — Джинкс ловко пролезает под его локтем, усаживаясь рядом в кресло.       Часть ее рисунков — и не рисунки вовсе; Джинкс пыталась сделать их похожими на его записи, только ярче (если бы она использовала для письма только черный цвет, то через неделю непременно померла бы от уныния). Силко неторопливо перелистывает картинки: один из них поделен на семь квадратиков, на каждом из которых сверху подписан день недели. По центру, потеснив квадраты для ежедневных заметок и вынудив их «втянуть животы», красуется карикатурная бомба с зажженным фитилем; от нее в разные стороны, еще сильнее закрасив места для записи предполагаемых дел, расходятся языки пламени, закрученные дугами и из-за этого чем-то напоминающие рыжий парик. Вот ее главное дело на каждый день. Джинкс так и не придумала, чего бы еще такого написать в свой планер, и, закончив рисовать, пообещала себе больше никогда с ними дела не иметь.       Дальше — несколько «договоров» купли-продажи, срисованных с бумаг Силко: Джинкс усовершенствовала их, сократив добрую часть текста и нарисовав над именем Силко корону.       В конце стопки находится несколько рисунков: бара, его, Сейвики и нескольких подчиненных Силко, которые оказались совсем не страшными, даже смешными. Один из них, ходивший с яркой резиновой лентой в волосах, недавно угостил Джинкс мороженым.       Силко мелко дрожит от сдавленного смеха, разглядывая ее каракули.       — Тебе нравится? — оборачивается к нему Джинкс.       — Очень, — искренне отвечает он, на мгновение крепче сжав ее плечо. Джинкс сияет, как новая гирлянда. — Хочешь подарить мне что-нибудь?       — Я дарю тебе все!       — Так уж все? — польщенно переспрашивает Силко.       Он в задумчивости проводит пальцами от подбородка к шее. И, помычав, зачем-то лезет в верхний ящик стола. Джинкс ахает и подскакивает на ноги, когда перед ней появляется коробочка с булавками.       Она хмурится, сперва скрупулезно подбирая цвет навершия булавки, а затем цепляя рисунки как можно выше на стену. Когда она заканчивает, Силко отодвигает кресло, на котором она все еще стоит, обратно к столу. Джинкс приветствует вымышленную публику шутливым реверансом и изящно спрыгивает на пол. С расстояния она, к своему неудовольствию, замечает, что рисунки все-таки висят криво. Но Силко довольно прикрывает глаз, как сделал десять минут назад, глядя на точную копию подделанной печати:       — Идеально.

***

«Когда ты чувствуешь себя одиноким и потерянным, И кажется, что грозовые тучи, сгрудившиеся под головой, преследуют тебя по пятам, Жизнь — как одна сплошная серость, Ты все гадаешь, увидишь ли ты когда-нибудь свет…» — напевает музыкальный автомат, лениво пережевывая пластинку.       Заун спит, убаюканный серостью солнца, стекающего по небосводу на запад. Жизнь вскипает здесь ближе к полуночи и бурлит до самого утра, взрываясь салютами, светясь широкими улыбками уличных торговцев, вспениваясь потасовками и руганью. Но ближе к полуночи люди рассеиваются, как дым, тыркаются по своим норкам, затихают — вдруг один из миротворцев решит глянуть себе под ноги и увидит то, что не должен видеть?       У пособников Силко режим дня не отличается от того, что предписан Нижнему городу. А потому в два часа пополудни из источников шума в «Капле» остается только музыка, переваривающаяся в нутре музыкального автомата. «А солнце все же сияет где-то там за облаками, Хоть это тяжело, постарайся поверить. Ты можешь не видеть его серебристую синеву, Но где-то там большое синее небо, прямо за облаками.»       Голос певца расползается вдоль стен, отзвуками пробирается под потолок и вверх, в мансарду над баром. Аэро и Лок, растянувшиеся прямо на стойке, вздрагивают во сне, когда сверху раздается грохот и чей-то воинственный крик. Через время грохот возобновляется — более отчетливый, чем прежде. Лок сонно причмокивает губами, перекатывается на столешнице с левой щеки на правую и тут же возвращается к недосмотренным грезам.       Острие меча замирает в паре дюймов от его здорового глаза. Силко медленно прихлебывает чай, не отрываясь от бумаг.       — Почти.       — Как бы не так, — рычит Сейвика, перехватывая Скряба за пояс.       Тот издает удивленный взвизг и в отчаянной попытке спастись хватается за первое, что попадается под руку. К несчастью, этим «первым» оказывается настольная лампа, едва ли способная потягаться с хваткой Сейвики. Скряб неумолимо соскальзывает, распластавшись на столе и оставляя на нем глубокие отметины от когтей, пока Сейвике, наконец, не удается окончательно отодрать его от столешницы. Раскидав собранную аккуратными стопочками документацию, он благополучно впечатывается в шкаф у соседней стены. Центральная полка хрустит от удара о его твердый лоб, с десяток книг падает на пол.       Силко закатывает глаза и качает головой.       — Заканчивай красоваться и начинай уже работать.       Скряб вскидывается, озлобленно зыркнув на Силко, безмятежно покачивающего носком сапога, и поднимает руку с прилаженным к запястью шнеппером. »…Хорошие дни или плохие — все проходит. Но если ты думаешь, что неудача никогда не оставит тебя, Это все равно, что думать, Будто дождь, однажды начавшись, никогда не закончится.» — доносится безмятежный голос из-под пола.       Секунды растягиваются, липнут к невозмутимой прямой времени, как вязкая патока. Напряжение — острое чувство опасности, вот он, тот самый момент — гулко отзывается под сердцем всех троих. Наконечник стрелы останавливается напротив основания уха Силко. Тот в задумчивости кривит губы, выводя галочку под столбиком, который называется «логистика». Из-за неверно рассчитанного объема ящиков плотность вышла меньше обычного значения, и затраты на перевозку увеличились на двенадцать процентов.       Скряб поднимает палец к спусковому крючку, но зажать его не успевает: с воинственным «А-а-аргх» Сейвика проламывает ему коленом череп. Голова незадачливого убийцы бьется о шкаф, проламывая деревянную дверцу. Кровь и ошметки мозгов широкими мазками увековечиваются на полках. Не понимая глаз, Силко старается подавить раздражение.       Теперь ещё и книги…       — Все закончилось? — из-за спинки его кресла аккуратно выглядывает Джинкс, отреагировавшая на затянувшуюся тишину.       — Да. Можешь выходить, милая.       Джинкс делает несколько несмелых шагов вперед. Обходит стол, который закрывает обзор на содержимое черепной коробки мутанта.       — Как ты его! — вдруг восклицает она, подпрыгивая на месте от избытка чувств.       Силко, однако, ее восхищения не разделяет. Морщась, он тянется к верхнему ящику стола и выуживает два граненых стакана.       Сейвика вскидывает на него ошалелый взгляд, все еще пытаясь отдышаться:       — У тебя разве нет пистолета?       Силко выглядит не менее удивленным:       — И я еще должен делать за тебя твою работу?       Сейвика вздыхает. Ее кофта порвана на плече, кожа на подбитом глазу вспухла и покраснела. Она плетется к нему нетвердой походкой, залпом опрокидывает предложенный ей виски. Тот горчит теплом мансарды, не успевший впитать в себя холод брошенного в него льда.       — Вот это, — Силко стучит пальцем по столу — поперек него темнеют длинные царапины, — я вычту из твоей зарплаты.       — И это вместо «спасибо»?       — Оу, конечно. — Силко изгибает брови: на его лице появляется благостное выражение, и только глаза — холодные, как кубики льда в его стакане, дают понять, что все его слова — не более чем ядовитая издевка: — Спасибо. За то, что изгваздала мне весь пол! Даже думать не хочу о том, сколько его придется оттирать.       Сейвика ощеривается. Поджимает губы, раздумывая, что бы такого ему ответить. Силко высокомерно взирает на нее снизу вверх. Обвинение в некомпетентности — как удар наотмашь, но его перфекционизм заранее кроет любые претензии к его ошибкам — потому что их попросту нет. Во всяком случае, Силко прикладывает кучу дополнительных усилий, чтобы его люди думали именно так.       Сейвика поджимает губы. Обида еще скребет ей горло, но едва ли она может сейчас дать ей выход.       — Знаешь, в чем твоя проблема?       — Неадекватное начальство с кучей нереалистичных требований?       — На твоем протезе западает локоть, когда ты выпрямляешь руку. Джинкс посмотрит, может, надо заменить пару деталей.       Джинкс, присевшая на корточки у тела Скряба, тут же отрывается от созерцания гарпуна, служащего вместо патронов. На ее лице медленно расплывается пугающе-широкая гаденькая улыбка:       — Конечно. Я посмотрю.       Сейвика фыркает. Ее взгляд скользит куда-то вбок — на стену с рисунками. Она хмурится, заметив свою копию на детских каракулях, изображенную с зеленым протезом вместо левой руки и оскаленными решетками-зубами. И пока она вытягивает из хьюмидора на столе Силко сигару, выражение ее лица неуловимо меняется.       А Силко вдруг так же неуловимо осознает, что ему это не нравится.       — Думаешь, это хорошая идея? — Сейвика падает на диван, махнув угольком в направлении рисунков.       Силко хмыкает:       — Джинкс, помнишь, чему я тебя учил?       Джинкс, ладони которой наполовину измазаны в чужой крови, медленно оборачивается. Ее брови сведены к переносице, нос наморщен, но губы искривлены в восхищенной улыбке.       — Ничто так не улучшает кровообращение, как петля на шее! — произносит она на одном дыхании, мелко дрожа всем телом.       Сейвика медленно поворачивается к веселящемуся Силко:       — Вау. Да ты просто отец года.       Пробегая мимо нее уже с пристегнутым к запястью шнеппером, Джинкс украдкой показывает ей язык. На этот раз Силко отвечает не сразу.       — Знаешь, — он привстает с кресла, чтобы Джинкс, оттолкнувшись ногой от его плеча, дотянулась до балки под потолком, — не хочу себя нахваливать, но она сыта, и все ее конечности по-прежнему на месте.       — Вообще-то, я бы поела, — тут же вставляет Джинкс.       Перебросив правую ногу через балку, она седлает ее и теперь, чуть запыхавшаяся и раскрасневшаяся от усилий, гордо смотрит на них сверху вниз, как кавалерист на своих безоружных противников.       — Я же приносил тебе с утра мясной омлет.       — Но я не хочу омлет, — возражает Джинкс тоном «это же очевидно!» — Я хочу блинчики!       — И детям надо есть три раза в день, — вставляет Сейвика.       Она криво улыбается, выпуская дым через нос, и Силко запоздало понимает, что развеселил ее его же озадаченный вид. Ещё более озадаченным он ставится секундой позже, когда что-то стремительно проносится мимо его плеча. Короткий сдвиг воздуха перебирает прядь волос у уха — одна из частей витража лопается с оглушительным звоном. Кто-то на улице громко воет, а потом заходится ругательной тирадой.       Силко вскидывает голову — Джинкс вдыхает воздух сквозь зубы, пристыженно поджав плечики. Шнеппер она быстро прячет за спину.       — Она много натерпелась. Я бы подумала дважды, прежде чем ввязывать ее в твои дела, — бросает Сейвика, покидая кабинет.       Силко с трудом подавляет желание кинуть в нее чудом уцелевшей кружкой. Обвинение в некомпетентности ранит не хуже каленого железа. Кажется, спустя полгода ей наконец удалось нащупать его слабое место.