Касание

      Тренировка шла полным ходом. Макс вообще удивлён, какими ветрами его занесло опять в Россию. Видимо, попутными. Теперь у него как бы есть невеста — белокурая блондинка, всё как он любит. На самом деле он скучает по тёмно-русым волосам и серьёзным карим глазам. А у Алисы, как раз подходит ей это имя, достаточно богатенький папочка, который как раз и владеет хоккейным клубом «Ледяные короли», который почти сразу попросил заняться его ребятами — тут уже нельзя отказаться. Но на самом деле Стрельцов мог отказаться от этого, но сам соскучился по России. По зашарпанным подъездам, бабулям возле них, в целом по всей этой атмосфере. Сколько он здесь не был? Пять лет? Больше? Он не считал. Хотя, если признаться честно, он соскучился по одному конкретному человеку.       Стоило только залезть на официальный сайт «Медведей», как перед ним высветилось знакомое до боли лицо. Тогда Максим, кажется, несколько добрых минут тупо пялился в экран ноутбука и не мог поверить своим глазам. Серёга, его Серёга. Конечно, уже давно не его, но эта мысль выскочила неожиданно и так правильно ложилась на язык. Уже тогда он принял решение стать тренером «Королей» без раздумий. После его вылета на десять матчей и полного разрыва общения с Сергеем время летело как-то незаметно, а сердце грубело. Вина уже не была такой сильной, просто как фантом иногда преследовала его по ночам, но иногда было особенно тяжко. Жизнь привела его в Мытищи. В целом, неплохой городок: свежий воздух, люди никуда не торопятся, не так много машин, как, например, в Москве или же вечно суетной Канаде.       Он не был на тренировке полностью. Всё ждал, когда же появится знакомая фигура в проходе. Телефон неожиданно затрезвонил, а на экране высветилось имя «Алиса». Перед тем как взять трубку, он несколько секунд раздумывал, но всё-таки принял звонок. Звонкий голос девушки сразу же защебетал в ухо, и где-то внутри взбурлило секундное чувство раздражения. Она всегда много болтала, кажется, замолкала только когда спит. Он только и успел сказать «Привет». И именно в этот момент в проходе появился он. Макс узнаёт его даже столько лет спустя. Он узнает его из тысячи.       Повзрослевший, отрастил усы под носом, которые прекрасно дополняли его неизменную бородку. Только теперь это не как тогда с девизом «как получится». Это уже аккуратно выстриженный узор. В груди что-то болезненно ёкнуло, а в горле неожиданно пересохло — такого не было даже тогда, когда Алиса знакомила его с отцом. Но с Серёгой всё всегда по-другому. Он что-то быстро говорит в трубку про тренировки, добавляя это приторное «любимая», и сбрасывает, не дожидаясь ответа. Натягивает беспечную улыбку и с ленцой подъезжает ближе — скоро заканчивается тренировка, а значит, скоро придут другие «Медведи». Макс слегка опирается на бортик, делает расслабленный вид, хотя так и хочется схватить Серёгу за шиворот и крепко обнять, но он не имеет на это права. Может лишь рассматривать глазами. Изо рта вырывается только короткое:       — Привет.       Сделать беспечный вид не проблема. А притвориться, что ничего не было в прошлом, уже менее сложно. Макеев даже не смотрит на него, лишь обвёл глазами мельком и перевёл взгляд на лёд.       — Здравствуй, — так официально и максимально прохладно, что на языке оседает горечь.       Он так ждал встречи с Макеевым, когда узнал, кто тренер соперников, и хотел увидеть его. Считал дни, а потом и минуты, чтобы посмотреть, каким стал тот юноша, которого он запомнил в своей памяти, с красоткой Кристи рядом. У него тогда было всё: внимание, слава, здоровое колено, деньги. А сейчас? Что есть у его русского дружка, как любил называть его бывший тренер в Оттаве, что невероятно раздражало Максима. Какие крупицы остались в жизни Сергея из-за Стрельцова, который разрушил на мелкие кусочки жизнь Серёги? С громким треском разбил на мелкие осколки красивую вазу, которую всё равно собрали, склеили впоследствии, но сколы и недостающие части всё равно остались там, на полу, лежать стеклянной крошкой. Макс тянет руку первым, замечает секундную заминку Макеева. Но тот всё же стягивает крагу и жмёт в ответ. Наконец-то смотрит в глаза, а не на лёд. Этот взгляд Максу знаком и в то же время чужд: холодные, слегка прищуренные, а на дне плещется обида. Стрельцов кожей это чувствует.       — Давно не виделись, — Макс слегка задерживает это рукопожатие, но продолжает делать вид, что ничего не происходит. Кажется, ещё чуть-чуть, и со стороны Серёги искры посыпятся от напряжения, что царит между ними. В этом Стрельцов узнаёт его. Назревающий шторм в море.       — Да уж, давненько, — Серёга слегка кивает головой, не сводя глаз.       Максим видит, с какой тяжестью Макееву даётся каждое слово; чуть ли не через зубы говорит, но Стрельцов не намерен просто так сдаваться. Не собирается давать заднюю, как тогда. Да, он наломал огромную кучу дров, но он осознал это. Хоть и не сразу. Спустя годы. На пару секунд воцаряется тишина; слышно только, как коньки скользят по льду и удары клюшкой по шайбе.       — Может, посидим где-нибудь вечерком, поболтаем? — вопрос как бы невзначай, аккуратный. Голубые глаза внимательно следят за реакцией.       — Да я вообще-то размяться зашёл, пока лёд свободен.       Отказ. Хоть и не прямым текстом. Макс чувствует досаду. Раньше Серёга с ним везде был, куда бы ни предложил Макс, но что уж теперь об этом.       — А, размяться… — опускает взгляд на секунду в пол и поворачивается опять в сторону льда.       — Это хорошо. Мы минут через десять сворачиваемся. — в голове уже формируется другая мысль. Не хочешь сидеть вместе — значит, найдём другой вариант.       — Давай вместе потренируемся? Не против?       Видит, как Серёга раздумывает несколько секунд, напряжённый как струна; пытается сделать вид, что всё нормально, но у него это плохо получается. Он видел, что Макеев говорит с ним сквозь стиснутые зубы. Обида, злость, ненависть к Максу? После стольких лет? Хотя это глупый вопрос. Как он должен с ним разговаривать и относиться после того, что сделал Стрельцов? В объятия кинуться? Не смешите.       — Нет, можно и вместе, — Краткость — сестра таланта. Но и этого хватает Стрельцову: главное — согласился, а остальное уже не важно. Макс добьётся своего.       — Ну я жду. Через десять минут. — Макс улыбается, продолжая скрываться под маской беспечности, хотя внутри всё сводит от ожидания. Он отъезжает от бортика спиной, смотрит последние секунды на каменное лицо бывшего друга и, как Макеев лишь кивает головой, мол «понял, понял».       Десять минут прошли достаточно быстро, даже пролетели. Лёд опустел, и воцарилась тишина. Как тогда на трибунах. Пришлось выйти в холл, чтобы воспоминания не нахлынули как вода из прорванной дамбы. Из мыслей вывел Макеев, который как тень оказался рядом, или же Стрельцов просто так сильно погрузился в свои мысли.       — Начнём? — голос у Серёги был спокойный, тихий, но тем не менее чувствовалась сталь.       — Начнём, Сергей Петрович, — Макс слегка хмыкает, — Начнём.       Они заезжают на лёд, точнее, Стрельцов, как всегда первый, легко отталкивается и скользит к центру спиной. Следом Сергей. Именно тогда Макс и замечает одну проблему. Сергей старается переносить всю опору на левую ногу и не нагружать правую. Как тренер и бывший хоккеист, Максим замечает это достаточно быстро, хоть Макеев и пытался скрыть этот факт. Но эти цепкие голубые глаза нельзя обмануть, он слишком хорошо знает Сергея. По крайней мере, знал. Как и Макеев прекрасно знает его, поэтому наверняка понимает, что Макс увидел это, но оба ничего не говорят. Вот они — последствия, прямо перед лицом Стрельцова. Максим мог бы сделать вид, что не понимает, почему Серёга хромает, мог бы притвориться, что вообще этого не замечает, но он же не идиот. Уж слишком долго сидела картинка в голове, где Макеев с болью сжимает покалеченное колено на льду. Макс не будет отговаривать, не в его стиле; да и Серёжа взрослый мальчик, чтобы поучать его.       Первую шайбу забрасывает Макеев. Удар точный, наполненный какой-то злостью, прямо в цель; ещё чуть-чуть — и сетку бы порвал. Макс предпочитает сделать вид, что не видит скрытого раздражения Макеева.       — Я смотрю, ты не разучился клюшку держать в руках.       Наблюдает, как на лице Сергея на секунду двигаются желваки на такой выпад, и он переводит взгляд в сторону ворот.       — Да нет. А ты надолго в Россию? — даже не смотрит в сторону Макса.       — Да нет, что ты, проездом, — звучит так, будто хочет поскорее вернуться в Канаду, к Алисе и своим делам, а на самом деле хочет остаться здесь. Рядом. Старается улыбаться легко, непринуждённо, но боковым зрением наблюдает за Сергеем. Бьёт по шайбе, тоже в цель, и только потом объясняет причину:       — Папа невесты попросил немного повозиться с пацанами; нельзя же отказать будущему тестю, — А все мысли не здесь, только в глазах человека напротив. Внутри на секунду рождается страх реакции Серёги, потому что сейчас создаётся видимость, что он и правда всё забыл. Вон — невеста. Но проблема в том, что он ни черта не забыл.       — А кто у нас папа невесты? — Тон, кажется, стал ещё прохладнее, чем до этого, ещё и появилась доля скепсиса. Макеев опять всецело сосредоточен на бросках. А Максу жаль, что он не видит его глаз и лица.       — Папа? Хозяин клуба, — Максим надеется, что Сергей интересуется этим не только ради того, чтобы поддержать подобие разговора, а ему правда интересно. Надеется, что Серёга тоже не забыл их безумную связь. Макеев лишь хмыкает на это и переводит тему.       — А в Оттаве у тебя что? — Сергей пытается задать вопрос максимально равнодушно и обыденно, но потому как слегка поджались губы. Видно, что ему до сих пор трудно вспоминать о прошлом.       — Свободный агент в свободном полёте, — Макс жмёт плечами и придвигает шайбу чуть ближе.       — Смысл напрягаться? — удар.       — Да, действительно. На хлеб-то с маслом, наверное, хватает? — Шутит или пытается уколоть? Макс на это лишь шире улыбается. Принимает правила игры.       — Хватает. Даже сахарком посыпать удаётся, — такие взаимные подъёбки до боли напоминают прошлое; когда-то они точно так же стебали и ловко парировали фразочки друг друга.       — Меня ведь из-за того случая… — Макс заметил, как Сергей чуть нахмурился, а тело неосознанно напряглось.       — На десять матчей дисквалифицировали; обычно на три, максимум на пять, а тут на тебе — десять, — он пытается говорить легко, хотя внутри всё выворачивается. Хочется добиться хоть какой-то реакции от Серёги: что-то кроме холодного тона и редких взглядов. Макс не знает, зачем всё это рассказывает. Это всё копилось годами и вываливается как лишние вещи из переполненного шкафа.       — Мне знаешь потом какое прозвище в Оттаве дали? — Сергей вздёргивает голову; только он так умеет, давая знак, что слушает, а в глазах уже начинается шторм.       — Русский костолом! — и смеётся, как будто рассказал самый смешной анекдот; пытается разбавить атмосферу. Стремится ли Макс неосознанно доказать что-то сейчас? Неужели это не ушло с годами? Или оно распространяется только на Серёгу? Его личный наркотик. Может вся проблема была в том, что Макеев всегда казался Максу лучше, чем он сам. Поэтому и пытался что-то доказать. Сейчас кажется, ничего не изменилось.       Но Макееву не смешно. Ему больно. Его раздражает, что Макс ведёт себя так, будто между ними ничего не произошло. Как будто они просто не виделись пару лет, как будто он не сломал его. Кровь опять закипает, как тогда, когда он понял, что Макс не придёт, даже не извинится, смотря в лицо. Создаётся ощущение, что они стали чужими людьми друг для друга, а не теми, с кем делили первый чемпионат России, Мира, а позже вдвоём делили звание самых молодых игроков НХЛ. Возможно, так и было.       Можно ли склеить разбитую вдребезги вазу так, чтобы она удержала воду?       — Ладно, не обижайся, — Стрельцов сжимает клюшку в руке.       — Не прав был тогда, в кость сыграл. — эти слова даются тяжело, но он должен их сказать, извиниться, но как всегда в своей манере. Говорит совершенно искренне, но другое, абсолютно другое. Ведь простое «прости» он написал ещё тогда.       — Мы же летели тогда, проигрывали. Пацанов надо было завести, — звучит как жалкое оправдание, коим, впрочем, и является. Макс часто думал, что скажет, когда речь зайдёт про тот матч, но с Серёгой всё идёт не по плану. Долгое время внушал себе, что надо было так сделать, потом опять менял мнение на 180°, и так все эти годы. Как какое-то безумие без конца.       — Если мне не изменяет память, мы тогда выиграли, — Серёга наконец-то отвечает, но даже не смотрит в сторону Макса.       — Да, 5:3, — Стрельцов больше не улыбается, а лицо приобретает серьёзное выражение.       Макеев вспоминает, что Стрельцов влетел в него на счёте 4:2, и тогда две передачи сделал именно Макеев, и одну шайбу забил тоже он. Эти воспоминания доставляют боль, которая мешается в ядерный коктейль со злостью и обидой. Серёга со всей силой бьёт по шайбе и переводит взгляд на Максима.       — Значит, не удалось пацанов завести.       Не вопрос, а констатация факта. В голосе отчётливо чувствуется горечь. Макеев со всей злостью бьёт по шайбе.       Стрельцов несколько секунд молчит. Потому что сколько раз прокручивал эту мысль в голове? Он понапрасну сломал Серёгу, ведь они всё равно проиграли. А Макеев так и остался покалеченным.       — Значит, не удалось.       Между ними больше нет смеха и разговоров. Дальше они лишь в гробовой тишине вбивали шайбы в ворота, каждый в своих мыслях. Сергей с обидой, которая не улеглась за эти годы и сейчас опять проснулась. Это как вскрыть давно заросшую рану и ткнуть в неё пальцем. Макс же опять вспоминал тот переломный момент, опять прокручивал сценарии: если бы он отказался совершать установку тренера.       Колено начинало досадно ныть, и Сергей решил, что на сегодня хватит с него, а ещё хватит Максима. Потому что в голове как назло были не только плохие воспоминания, но и хорошие, даже жаркие. Его это раздражало. Макс сломал его, так почему он не может его забыть даже за грёбаные годы?! Только кажется, он начал погружаться в семейную жизнь с Юлей; его не мучают сны с присутствием Стрельцова, как вот он, родимый. Решил посетить Россию — и всё откатилось назад. Он забивает решающую шайбу и направляется к выходу, чувствуя неприятную и сводящую пульсацию в колене.       — Ты куда? — Стрельцов сдерживает секундный порыв поехать следом.       Сергей тяжело вздыхает и кусает внутреннюю сторону щеки; боль становится невыносимой. Реакция на Стрельцова такая что ли?       — Мне достаточно.       — И всё-таки, как насчёт того, чтобы посидеть? По пять капель? — спрашивает, хоть уже знает ответ.       Макеев медленно разворачивается к нему лицом.       — Извини, не пью, — опять отказ.       — Значит, обижаешься. — проговаривает Макс уже для себя, когда Серёга скрывается в проходе. Потому что рядом никого нет. Нет, он не надеялся на мгновенное прощение и что к нему бросятся на шею, но всё равно. Видимо, ваза разбилась слишком сильно и теперь царапает пальцы до крови, если взять её в руки. Он бьёт по воротам с надеждой заглушить чувство чего-то недостающего, но понимает, что не получается. Без Серёги не то. Было принято решение закончить. Шайбы собраны, всё по своим местам. И опять пустые трибуны. Макс не любит пустые трибуны. Он натягивает специальную защиту на лезвия и направляется в сторону тренерской.       В коридорах уже пусто: все нормальные люди в такое время дома и с жёнами. Проходя мимо тренерской «Медведей», он слышит болезненное мычание, и это заставляет его неосознанно напрячься. Макс останавливается на месте и ещё раз прислушивается: да, звук точно оттуда. Неужели с Серёгой что-то? Он слегка хмурится и несколько секунд борется сам с собой: открыть дверь или нет? Выигрывает первый вариант. Стрельцов вежливо стучится в дверь — просто формальность, но невежливо открывает её, не дождавшись ответа изнутри. Ему нужно знать, всё ли нормально.       — Серёг… — глаза быстро осматривают помещение, пока не останавливаются на Макееве, который сидит на диване, если так можно сказать. Правая нога вытянута, а рука лежит поверх колена. Лоб покрылся испариной, губы плотно поджаты, а выражение лица нахмурено. Сергей только сейчас открывает глаза, смотрит из-под лобья, как раненный зверь.       — Уйди! — почти рычит он, теперь уже как брошенный охотником пёс на растерзание зверью.       — Колено? Что нужно сделать? — Макс слегка поджимает губы, а внутри опять зарождается чувство вины. Это из-за него Серёга так мучается.       — Уйти, Макс! Всё, что можно, ты уже сделал. — Макеев пытается встать с места, но грузно оседает обратно на диван, шипит сквозь зубы от того, как прострелило колено. Жалит болючими, но правдивыми словами. Как когда пытаешься помочь раненому животному, а оно кусается из-за того, что больно. Но Стрельцову сейчас всё равно на это.       — Где обезболивающее? — спрашивает чётко и по делу. Макеев лишь отворачивает голову в сторону и сильнее сжимает больное колено, как ребёнок, ей богу!       — Серёга, — Макс использует тот самый прохладный и не терпящий возражений тон.       — В сумке, правый внутренний карман, — Похоже, боль и правда невыносимая. Сергей тяжело дышит и сдерживает себя от того, чтобы в очередной раз не замычать. Не хочет опять показывать слабость, не хочет снова открывать душу, хотя от присутствия Максима становится чуть легче; да и не факт, что сам он дополз бы до сумки.       Максим быстро находит глазами сумку, руками шарится в боковом кармане, пока не достаёт маленькую упаковку шприцов и ампул с обезболивающим. Всё чётко, быстро, без лишних движений и паники — он знает, как колоть.       Частичный разрыв задней крестообразной связки на правом колене. Этот диагноз у Стрельцова кровью в памяти выжжен.       — Задняя или передняя связка? — присаживается на корточки перед Макеевым и закатывает штанину, периодически поднимая взгляд к лицу.       — Передняя, — почти шёпотом выдыхает Макеев и опять сжимает челюсть; руки сжимаются в кулак. Чёрт возьми, какая напасть! Какого чёрта так разнылось колено? Он сильнее кусает внутреннюю часть щеки почти до крови и сдерживает стоны боли.       Максим несколько секунд рассматривает повреждённое колено. Оно было всё в шрамах — хирургических, уродливых, тянущихся вдоль чашечки. И смотря на все шрамы и боль, понимает что это — последствия всего лишь одного выбора. Хочется ударить прошлого себя хорошенько по лицу. Стрельцов скидывает мысли на полку «подумать потом» и отламывает верхнюю часть ампулы; набирает в шприц вещество, выпускает воздух и аккуратно вкалывает в нужную часть. Сергей рвано выдыхает и сжимает край дивана до белых костяшек, но молчит как партизан. Через несколько минут идёт реакция: мышцы начинают чуть расслабляться, а дыхание Сергея немного выравнивается. Но Макеев всё ещё хмурится и облизывает пересохшие губы. Стрельцов заставляет себя не глазеть на эти действия, но глаза то и дело возвращаются к чужим губам — таким же потрескавшимся и тонким. Макс чувствует, что боль ещё не ушла до конца.       — Ещё?       Одобрительный кивок.       Максим вкалывает второй шприц. Встаёт с места, чувствуя, как затекли ноги, и слегка морщится. Нагло роется в найденной аптечке и достаёт тейп. Фиксирует колено тщательно, с некой педантичностью. Всё это происходит в полной тишине. Без слов — лишь прерывистое дыхание Серёги. Ещё через пару минут Макеев перестаёт хмуриться, а железная хватка на бедном диване ослабляется. Значит, стало легче. Как говорится: спасибо — пожалуйста. Но Макс не нуждается в этом. Он ещё несколько секунд смотрит на своего бывшего друга. Тот прикрыл глаза и, кажется, просто пытался привести себя в норму. Больше делать здесь Стрельцову нечего, но уже на выходе он слышит приглушённое «спасибо». Мысленно горько усмехается и прикрывает дверь. Это меньшее, что он может сделать; это его ошибка и его провал, который он попытается сгладить.