Касание

      Сергей всю жизнь замечал за Максом необычную привычку касаться того, что Стрельцову понравилось. Будь то красивая девушка модельной внешности с пухлыми губами, блондинистыми волосами и немного глупым взглядом. Макс будет не только флиртовать, но и касаться невзначай плеча, руки и всего, чего только сможет. Очаровывать своей белоснежной улыбкой, как настоящий джентльмен, открывать двери, целовать кончики пальцев при приветствии и тому подобное. Девушки зачастую под таким напором таяли, как пломбир на солнце, а Стрельцов, наигравшись досыта, исчезал, как ни в чём не бывало, а мадамы заливались горючими слезами, оставшись ни с чем.       Ещё ему нравилось прикасаться к Макееву.       Если же ему нравится вещь, то её он тоже потрогает, пощупает и рассмотрит со всех сторон досконально. Макс вообще по сравнению с Макеевым — тактильное существо. То руку на плечо положит, то прижмётся к боку, иногда вообще нагло может влезть в личное пространство, наклонившись к самому лицу, при этом нахально улыбаясь. Новые люди иногда недоумевают от такого напора, но Серёга уже привык к такому и держался с ледяным спокойствием, лишь сдержанно ухмылялся и ловко парировал все его выходки.       Когда они были молодые, только вылетевшие из родительского гнезда и оказавшиеся в стране за океаном — Канаде, ещё зелёные и юные, полные сил, готовые на всё, что и море казалось по колено. Всё казалось хорошо, но оказалось, что нет. Канада начала менять их, и каждый начал вести себя по-другому. Их дороги разошлись, к сожалению или к счастью. Первую неделю — да, они были вместе в столице. Гуляли, смеялись, веселились. Макс как обычно охмурял девушек в ресторанах, но так — поверхностно. Заказывал им алкогольные коктейли, но для себя только сок или безалкогольные напитки. Ни одна девушка не стоила участия в НХЛ. Серёжа на это лишь закатывал глаза, слегка поджимал губы, когда прилипчивые незнакомки настойчиво пытались с ним познакомиться. А после гулянки они с Максом целовались в номере; Макеев фыркал и говорил, что от Стрельцова несёт приторными духами, от которых ему хочется чихать, но тем не менее отвечал на поцелуи и сам лез целоваться.       А потом Серёжа начал играть за Монреаль, а Максим остался в Оттаве. Макс тогда злился, но ничего не сказал. Ведь прекрасно понимал: это спорт, а Серёга не принадлежит ему. Даже если учитывать тот факт, что это профессиональный хоккей и то, что у них не совсем дружеские отношения. Но всё равно было обидно — обидно от того, что Серёга оставил его. А потом эта злость и обида выросли не в самые хорошие последствия. Макса до сих пор преследуют эти события, как в страшном сне.       Тот матч. Они оба запомнили его надолго. Оттава против Монреаля. Любимый друг против друга. Счёт 4:2 в пользу Монреаля. Макс начинал злиться. Злиться от того, что без Серёги кажется, всё идёт по одному месту. Стрельцов не хотел принимать тот факт, что без Макеева и правда трудно — от этого он и бесился. Да он уже получил уважение в новой команде, но всё равно было ощущение, что чего-то или кого-то не хватает. Не хватает этих тёмно-карих глаз, которые наблюдали бы за ним издалека. В команде Макс почти сразу занял роль капитана — лидера, который ведёт беспечное стадо овец к пастуху.       Сергей же никогда не стремился к такому; ему не нужны были лавры и всеобщее обожание — он был в какой-то степени безразличен к этому. Ему нечего было доказывать. Или просто некому в новой команде. Когда они были с Стрельцовым на одном корабле, Макеев поддавался на его провокации, боролся за что-то, хотя не нуждался в этом. Но отказать Максу в небольшом споре «кто лучше» было трудно; тот ловко орудовал словами и «сладкими призами» в конце. Макеев в Монреале уже забил шесть шайб, что считалось очень хорошим результатом за шесть матчей, а также отдал четыре передачи. Он оказался очень продуктивен и полезен для команды; все знали, что он хороший игрок и любили его.       Игра идёт полным ходом, а также растёт напряжённая атмосфера между командами. Макс всё время неосознанно ловил взглядом другого человека, но каждый раз обрывал себя, заставлял сосредоточиться и вымещать свой гнев на льду. Но он забыл одно правило: не тащить личное на лёд. Но Серёга был не лучше. Тоже искал глазами знакомый номер, наблюдал, но в отличие от Стрельцова в нём не бурлили эмоции.       Третий период. Оттава летит 4:2.       — Стрельцов, иди сюда,— новый тренер Хьюлонстон машет ему рукой, а на лице едва видимое раздражение от всей ситуации.       — Твоя задача сейчас одна — вывести из строя номер 22. Надеюсь, в тебе не сыграют дружеские чувства и прочая чушь? — голос не терпит возражений, но Макс слишком заведён, чтобы думать о последствиях спора, и выводить из строя не хочет. Создаётся гадкое ощущение нечестной игры.       — Для чего? — Максим с вызовом дёргает бровью, тяжело дыша и попутно стреляет взглядом на чужую часть льда, выискивает знакомую фигуру. В нём кажется всё разрывается от внутренних противоречий. Он зол, обижен, но он не хочет выводить Серёгу из строя. Он им дорожит? И страшное слово — любит? Нет, нет, такого не может быть. Макс мотает головой и крепко сжимает челюсть.       В нём просыпается другая часть сознания. Более тёмная и злая, готовая на всё ради победы. Шепчет о том, что ничего серьёзного же не будет? Ну посидит немного Макеев в медпункте, ничего страшного. Тренер же тяжело вздыхает, как будто пытается что-то объяснить маленькому ребенку.       — Макс, ты меня, кажется, не понимаешь. Ты капитан, ты должен думать о своей команде! — голос срывается на крик.       — Нужно подбодрить команду, и я же не прошу тебя сломать его полностью, чёрт возьми, а так, на пару игр выбить из колеи. — глаза сверкают недобро, а на лице злая улыбка. Это не нравится Стрельцову.       — Я не буду это делать. — Макс тоже упёртый, и в нём пока плещется светлая сторона разума. Глаза Хьюлонстона наполняются злобой.       — Слушай сюда, щенок. Ты либо это делаешь, либо вылетаешь из основы, как пробка из бутылки, и пойдёшь в запасной состав, сидеть на лавке всю жизнь! И мне плевать, насколько у тебя хороший показатель. Нет незаменимых. Ты думаешь, я с тобой сопли буду разводить? — он опирается о борт коробки.       — Или ты выполняешь установки тренера беспрекословно, либо тебе не место в НХЛ. Это тебе не шайбу гонять во дворе с друзьями. Советую сделать правильный выбор. — Тренер выглядит угрожающим, а на все предыдущие слова Стрельцов лишь сильнее сжимает клюшку в руках, а всё внутри закипает. Ему не оставляют выбора. А больше всего он ненавидит, когда у него нет выбора. Он думал о том, что лишь слегка бортанёт, но жизнь повернулась к нему задницей.       Иногда наши действия несут слишком большие последствия.       Он с тяжёлым сердцем выходит на лёд, глазами ищет знакомый двадцать второй номер команды соперника и натянуто улыбается, наконец-то встречаясь с карими глазами. Сергей в ответ кивает, а на губах пляшет едва заметная победная ухмылка, да так и зависает на губах на считанные секунды. Её Максим запоминает на всю жизнь. Как и тонкие, потрескавшиеся губы, которые ему нравилось целовать. Нравилось ощущать горячую кожу под ладонями и прерывистое, тяжёлое дыхание. Стрельцов опять мотает головой, выкидывая ненужные мысли.       Период начинается, идёт седьмая минута третьего периода. Макс уже пропустил несколько моментов, когда можно было столкнуться с Макеевым, но не делал этого. Не решался, чёрт бы его побрал, но затылком чувствовал прожигающий взгляд тренера, где у него буквально на лбу было написано жирными буквами: "либо делаешь, как я сказал, либо никак". Стрельцов смотрит на табло и матерится сквозь зубы. Осталось слишком мало времени, оно утекает сквозь пальцы, как песок. И он решается, заставляет все эмоции взбурлить с новой силой. Макеев мчится с шайбой к воротам соперника, всё такой же быстрый, ловкий, легко уходит от соперников, обманывает своими действиями. Макс раньше бы полюбовался этим, но не сейчас. Сейчас он ускоряется, подъезжает ближе и выжидает. Сергей уходит от перехвата шайбы, почти прижимается к борту. Макс знает все эти уловки, поэтому он здесь. Лицо у Серёги сосредоточено, он весь напряжённый как пружина, готов к передаче, но он не сделает этого. Макс ускоряется всё ближе, а в голове лишь туман.       Макс вмазывает его в борт со всей дури.       Всё, дело завершено, вроде ничего больше, но он не учёл одного. Конёк скользит, и он падает следом, коленом вписываясь прямо в подколенную ямочку Макеева, давит немалым весом, прижимая ко льду.       Слышится болезненно задушенный хрип, смешанный с секундным вскриком, а у Макса сердце сжимается и кажется, кровь стынет в жилах. Он смотрит на Серёгу, который отбросил клюшку и перевернулся на спину, хватаясь за колено. Лицо перекосило от боли, а в уголках глаз выступили слёзы. Максу жаль, жаль, жаль. Так безумно жаль; он не хотел. Он стягивает кра́ги и подкатывается на коленях ближе, но не смеет прикасаться — не после того, что совершил. Лишь смотрит на лицо искажённое от боли, пока его не отодвигают в сторону работники скорой помощи. Надо было сказать "прости", но язык будто прилип к нёбу, а в горле пересохло. Руки слегка дрожат, когда он поднимает с льда кра́ги и клюшку. Он не должен был этого делать, но осознал это слишком поздно. В голове буря мыслей, а ещё чувство вины начинало грызть с удвоенной силой, но он давит в себе это как букашку на дороге. Так было нужно. Наверное.       Дальше следует удаление — на всю игру. Все трибуны молчат, пока Макеева не увезли окончательно со льда, но Стрельцов не замечает этого, лишь провожает взглядом каталку с Серёгой на ней. Его мысли сейчас не здесь. Хьюлонстон выглядит довольным, будто выиграл самую сладкую конфету, а Максима это лишь начинает ещё сильнее бесить. Тренер кладёт руку на плечо Макса, когда тот выходит за борт, говорит ободряющие речи и что он сделал всё как надо — вообще молодец. Стрельцов же лишь раздражённо скидывает чужую руку и идёт к раздевалкам.       Его бесит до жути то, что это считается нормальным. Его бесит то, что игра продолжится как ни в чём не бывало, пока Серёга мучается в скорой. Его бесит то, что это сделал он сам — прогнулся под чужие речи. Его бесит он сам. Ведь несмотря ни на что он дорожил Серёгой и ценил его. Да только слишком поздно понял это.       В раздевалке пусто. Макс стоит так несколько секунд на входе; скулы ходят ходуном, а клюшка в руке кажется разломится по полам от того, как он её сжимает. Он стягивает амуницию как попало с остатками злости, но в конце лишь устало садится на скамейку, ощущая как в груди неприятно всё сжимается. Он тянется к телефону, открывает его и несколько секунд смотрит на диалог с Серёгой. До этого они переписывались утром: Макс, как всегда, порол тупые шутки, а Макеев на это ставил лишь смайлик большого пальца и говорил, что он идиот. Стрельцов тыкает почти онемевшими пальцами по экрану, получается лишь короткое "прости", хотя хотелось сказать куда больше. Но это при встрече. Жаль, что эта встреча не происходит ни завтра, ни послезавтра. Потому что Стрельцов забоялся, хотя других стыдил за слабость. Наверное, слишком боялся увидеть разочарование на родном лице.       А Серёга ждал его, как последний дурак. Мучился от боли в больнице и не мог спать по ночам. Он так и не ответил Максу, только прочитал, но внутренне надеялся, что тому хватит мужеству прийти. Но чуда не случилось, как и с его коленом. После диагноза и вердикта, что он не сможет вернуться в хоккей, Макеев сломался скорее морально, чем физически. А когда людям больно, мы ищем тех, кого можно ненавидеть за эту боль. Уже в Германии на лечении, он сменил номер. Пытался забыть о Максе, но не мог, хоть убейся. А у Макса в трубке был лишь один звук:       "Извините, набранный номер не существует"       На сообщения Серёга так и не ответил, да и Макс не торопился писать.